Текст книги "Вокруг Петербурга"

Петродворец – Петергоф

Петродворец, город в Ленинградской области, в 29 километрах от Санкт-Петербурга. Расположен на южном берегу Финского залива. Порт. Население более 80 тысяч человек.

Строительство летней резиденции Петра I началось в 1709 году на месте прибрежной мызы Петров двор – Петергоф – здесь Петр I всегда останавливался по дороге в Кронштадт. В течение XVIII–XIX веков здесь был создан крупнейший в России дворцово-парковый комплекс. Одновременно вокруг резиденции рос город – Старая и Новая Слобода, в которых жили дворцовые служители и строители. Основной улицей города стала Петергофская перспектива.

С 1762 года Петергоф – город. С 1849 года – уездный город. До 1917 года Петергоф – главная летняя резиденция императорской семьи.

В 1918 году Петербургский дворцовый комплекс был национализирован и стал музеем.

Во время фашистской оккупации 1941–1944 годов немецкие солдаты практически уничтожили весь город. К настоящему времени по проекту архитекторов А.Э. Гессена и А.А. Оля 1945 года дворцовый комплекс полностью восстановлен.

С 1944 года Петергоф – Петродворец.

С 1983 года Петродворец – художественно-архитектурный дворцово-парковый музей-заповедник.

Гордость Петергофа – крупнейший в России дворцово-парковый ансамбль площадью более 1 000 гектаров – Большой дворец, закончен к 1755 году архитектором В.В. Растрелли; Верхний сад с 5 фонтанами, включая знаменитый «Нептун», созданный к 1725 году; Нижний парк с Большим каскадом фонтанов 1721 года, гротом, водопадными лестницами, бронзовыми позолоченными статуями и скульптурными группами, созданными скульпторами И.П. Мартосом, Ф.И. Шубиным, Ф.Ф. Щедриным; Римские фонтаны 1739 года, Шахматная горка 1739 года, Золотая гора 1724 года, фонтаны-шутихи; дворец Петра I «Монплезир», созданный к 1725 году архитекторами И.Ф. Браунштейном, Ж.Б. Леблоном, М.Г. Земцовым с регулярным «голландским» садом, павильон «Эрмитаж», 1724 года, дворец «Марли» 1723 года (архитектор И.Ф. Браунштейн); павильоны-колоннады, созданные архитектором А.Н. Воронихиным в 1803 году; пейзажные парки «Английский» с дворцом 1794 года архитектора Дж. Гваренги, «Александрия» с дворцом, «Коттедж» 1829 года архитектора А.А. Менеласа; «Александровский», «Колонистский», «Луговой» с дворцом «Бельведер» 1856 года архитектора А.И. Штакеншнейдера. Именно из Петергофа императрица Екатерина Великая уехала завоевывать престол.

История Петергофа восходит к началу XVIII века. Он создавался, как памятник побед, одержанных Россией в ее борьбе за выход к просторам Балтии, и почти все элементы его декоративного убранства понизаны идеей прославления морского могущества страны. Этот идейно-художественный замысел воплощался выдающимися зодчими и скульпторами, живописцами и садовниками, резчиками, позолотчиками, «мастерами фонтанных дел», и другими русскими мастерами.

Достопримечательности Ленинграда. Л., 1957.

«Петергоф расположен при Кронштадтском заливе, на гористом месте. В 1711 году здесь Петром Великим был построен загородный дворец по плану архитектора Леблона. По представлению Миниха, государь велел на половине пути остановить водопровод, который тогда проводили из деревни Лапиной в Стрельну, и, запрудив речку Шинкарку, обратить все воды к Петергофу. После этого построены в Петергофе беседки Монплезир и Марли.

К 200-летию Санкт-Петербурга. СПб., 1903.

По кончине Петра Великого Петергоф оставлен был без внимания, пока императрица Елисавета Петровна его не возобновила и не довела до такого состояния, что он мог равняться фонтанами своими с версальскими. Екатерина II развела Английский сад, который, однако, не был тогда же окончательно окончен совершенно. Особенным усовершенствованием и приведением в очаровательный вид Петергоф обязан Александру I, избравшему его местом празднества тезоименитства императрицы Марии Федоровны 22 июля. Петергоф – постоянное летнее местопребывание Высочайшего Двора.

К 200-летию Санкт-Петербурга. СПб., 1903.

Петергоф

Возникновение Петергофа

Петергоф был первой резиденцией, возникшей у «Питербурха», на берегу только что захваченного у шведов моря, – резиденцией, знаменовавшей победу над водной стихией, расстилавшейся у ее подножья и тучей брызг вздымавшейся в фонтанах, служивших как бы основанием самому дворцу. Фонтаны – этот символ плененной стихии, играющей по воле человеческого каприза, – вот что прельстило Петра I, когда он видел Версаль, и как бы не отличался от него Петергоф, все же по духу он является русским Версалем, в котором отразились характерные черты русской монархии за все два века «петербургского» периода, поскольку это могло найти выражение в искусстве.

Первый приказ о постройках в Петергофе был дан Петром I в 1707 г. Место между Петербургом и Кронштадтом, откуда можно было наблюдать за всем заливом, было намечено как наиболее удобное перепутье между возникавшей столицей и поспешно строившейся крепостью. Заключение архитектора Леблона в 1716 году о наличности богатых источников для фонтанов дало Петергофу перевес над Стрельной, Дубками, Екатерингофом, всеми почти одновременно затеянными царскими поместьями, и превратило его в излюбленную резиденцию, ставшую самой торжественной и пышной из всех окрестностей Петербурга.

С 1716 г., т. е. с приезда Леблона, начинается, собственно говоря, строительство Петергофа, так как до этого времени не было опытных архитекторов, чтобы развернуть там работы в должном масштабе. Что же касается Леблона, то хотя он был парижанином, воспитанных на классических мастерах архитектуры, хотя он и выступил в России с грандиознейшим, но невыполнимым планом Петербурга, – в Петергофе он сразу же проникся суровой первобытностью страны и органически слил с ней весь свой план работ.

Все внимание Леблон прежде всего обратил на Нижний сад, суживающийся клином между берегом моря и невысоким кряжем, и на использование этого кряжа как подножья для дворца. Большой канал, проложенный от дворца к морю, являлся главной конструктивной осью, от верхней точки которой расходились радиальные аллеи, с одной стороны – от дворца к фонтану «Адам» и Монплезиру, с другой – к «Еве» и Эрмитажу. Этот, типичный для французского сада, развернутый веер аллей он пересек во всю длину средней аллеей с двумя боковыми дорожками, по условию берега не параллельными, а устремляющимися под легким углом к западной оконечности сада, – к Марли. Каскады Шахматной и Золотой горы, декорируя склоны кряжа на восток и на запад от Большого Дворца, положили начало двум дополнительным перспективам, ведущим к Монплезиру и Марли. Таким образом план основной части Петергофа, т. е. Нижнего сада и петровских дворцов, создался на основе особенностей местности, тесно соединенных с отвлеченными правилами французских поместий, и никакие позднейшие изменения в подробностях, никакое одичание сада, превратившегося из низкого, подстриженного в разросшийся парк, но лишило Петергофа выразительного французского облика.

Нижний сад

Монплезир. Строительство в Петергофе начинается с Монплезира, маленького голландского домика, поставленного на самом берегу залива. Одноэтажный домик, сложенный из узких кирпичей с типичной белой обводкой, кажется совершенно сквозным благодаря окнам-дверям, застекленным в мелкую клетку. Крыша – высокая, в три уступа, красная, под черепицу, завершается резной золоченой вазой. Вытянутые вдоль моря галереи, состоящие из узких пилястр и больших закругленных плоскими арками, застекленных дверей, делают постройку еще более сквозной и слитой с морем, особенно живописно воспринимаемым, если смотреть из сада. На террасе, откуда открывается вид на Кронштадт и Ленинград, непосредственно чувствуется связь Петергофа с морем, с городом-портом и крепостью, под прикрытием которой создался этот идиллический голландский уголок.

Внутри Монплезир распределен экономно и симметрично, с сохранением основных бытовых особенностей голландского дома. Большой зал находится посредине. Он вымощен черными и белыми мраморными плитками и обшит по стенам темным дубом с вставленными в филенки картинами голландских мастеров XVII века. Марины Сило с парусными кораблями в мягко-сером море, батальные сцены в характере Вувермана, полные воспоминаний о горячих схватках с испанцами, натюрморты с рыбами, фруктами и цветами, все это – обычные и верные друзья каждого богатого голландского дома.

Совершенно иной характер носит потолок: он раскинут над средней частью залы подобно пышной императорской палатке; четыре ската его расписаны Пильманом, лепные работы исполнены Микеттии представляют собой один из лучших образцов итальянской лепки того же времени. Стиль «регентства», стремящийся к нарядности, хотя бы и легкомысленной, вырвавшийся на волю после строгих канонов Людовика XIV, выражен здесь во всем французском блеске: голубоватые медальоны с группами богов, олицетворяющих стихии, изысканно сочетаются с цветочными гирляндами; в зеркале плафона Аполлон окружен персонажами итальянской комедии; с золотых фонов веерообразных раковин смеются головки ветров-детишек. Лепка, в прежнее время расцвеченная, по богатству форм не уступает живописи: каждая, даже парная кариатида моделирована своеобразно, в живом, как будто ей одной свойственном повороте головы, торса, рук. Лепной фриз с маленькими кронштейнами и сценками амурчиков, изображенными во временах года, и камин с бесчисленными венчиками цветов сделаны совершенно ювелирной манерой. Это богатство лепки и росписи потолка по сравнению со все простотой комнаты объясняется тем, что плафон заканчивался после смерти Леблона, в 1722–1723 г., когда главным руководителем работ был Микетти, всегда отличавшийся стремлением к нарядности. В конце XIX в. роспись была реставрирована, а расцвеченная лепка забелена, но и в таком искаженном виде чувствуется былая пышность отделки.

Кухня находится рядом с залой, где могли накрываться обеденные столы. Стены ее облицованы голландскими изразцами и заняты длинными полками с оловянными блюдами и фаянсовыми тарелками (Дельфт), на которых подавались сельди, устрицы, омары, маринованные лимоны и прочая морская и заморская снедь. Огромный очаг, занимающий почти треть всего пространства, обставлен – вдоль полки, обходящей высокое его чело, – штофами для водки и флягами для вина; на плите под очагом стоит чугунный таган с медным противнем для жарева; на низком кухонном шкафу – исполинские кастрюли, сковородки, с расчетом на яичницу в полсотни яиц, и прочая медная посуда. Тут же устроен водопроводный кран, место для мытья посуды, спуск в погреб, – все, что нужно в хорошем хозяйстве.

Спальня – маленькая, чисто выбеленная комната с окнами на море – соприкасается с кухней. Кровать деревянная, почти походного типа, покрыта одеялом, сшитым из шелковых и парчовых лоскутов; на подушках – вязанный колпак; на вешалках и в ногах кровати – два шелковых восточных халата, на столике – умывальный прибор: металлический, покрытый черной эмалью с цветочками кувшинчик на плоском блюде. Все эти вещи принадлежали лично Петру I.

Два кабинета расположены по западную сторону залы. Выходящий на море – обшит дубом с профилированными филенками и обложен по панели голландскими кафелями с корабликами. Потолок посредине расписан Пильманом экзотическими фигурами обезьян по золотому фону и в остальной части покрыт лепным орнаментом работы Микетти. По стенам стоят стулья начала XVIII в. Небольшое ореховое бюро, с откидной доской и маленькими ящичками и отделеньицами внутри, относится тоже к началу XVIII в.; медная резная шкатулка – русской работы того же времени. Подзорная труба была выписана Петром I из Англии.

Второй кабинет, обтянутый зеленой материей, завешан картинами голландской школы. Стулья начала XVIII века особенно любопытны своей обивкой, которая, может быть, представляет собой образцы русской гобеленовой ткани, несколько грубой, но очень колоритной. Стол, довольно неуклюжий, с толстой ореховой доской, положенной на ножки в виде составленных друг на друга шаров, интересен врезанным в него вензелем Анны Иоановны. На нем стоит хрустальный кубок «Большого Орла»: при Петре I его наполняли крепким вином и заставляли провинившихся выпивать одним духом.

Секретарская, выходящая в сад, облицована дубом; нарядный лепной камин Микетти уставлен по кронштейнчикам крохотными китайскими чашечками.

Японский кабинет, при входе в восточную галерею, представляет собой настоящую драгоценность; стены его задекорированы черными японскими лаковыми панно с мелкими золотыми и цветными фигурками; рамки между панно усыпаны множеством золоченых резных кронштейнов, поддерживаемых разнообразными фигурками: крылатыми сфинксами, мальчиками-музыкантами, ажурными раковинами и листьями Все это заполнено китайскими и японскими чашечками, вазами и вазочками с синей или цветной росписью.

Галереи особенно живописны, когда солнечные пятна ложатся квадратами на мраморный черный с белым пол. Все простенки там заполнены голландскими картинами той же коллекции Петра I, являвшейся первым художественным собранием, привезенным с Запада в Россию. Вдоль окон стоят голландские стулья начала XVIII века.

С течением времени, так как Монплезир продолжал оставаться любимым местом в Петергофе, где можно было располагать личным уютом, к «Голандскому домику», вопреки художественному плану, но в ответ на жизненные запросы, пристроили в начале XVIII века целый ряд зданий: мыльню, пекарню, помещения для служащих и Ассмблейную залу. Часть этих деревянных флигелей, с типичными окнами в мелкую клетку, сохранилась и до сих пор, часть их была перестроена при Александре II под баню и ванны.

Ассамблейная зала была построена при Анне Иоановне. Стены ее, с большими окнами и узкими простенками, сравнительно низки, потолок поднимается высокой палаткой. Главное и необычайно редкое по сохранности убранство состоит в шпалерах первой русской мануфактуры, копирующих знаменитую серию «материков» Гобеленовой мануфактуры. Африка представлена в виде негритянского царя, которого рабы несут в гамаке, кругом – пальмы, бананы, много цветов и богатейший морской улов; Азия – в виде экзотического пейзажа, на фоне которого леопард, нападая на коня, впивается ему в спину. Четыре узких шпалеры принадлежат к серии «Итальянской комедии», с фигурками актеров на голубых фонах. Благодаря тому, что все простенки задекорированы шпалерами, соприкасающимися таким образом с пространством окон и дверей, вся зала насыщенно-колоритна. Здесь происходили ассамблеи, тесные от толкотни тяжелых роб и камзолов, душные от табачного дыма, копоти свечей и плошек; здесь шумно и пьяно веселился полудикий русский двор.

К западу от «Голландского домика» сохранились деревянные флигели елизаветинского времени; в одном из них находится спальня – большая комната, затянутая старым голубым шелком; отсюда Екатерина II бежала утром 29 июня 1762 г. в столицу, чтобы поднять ее против Петра III.

Екатериненский флигель. Екатериненский каменный флигель был первоначально построен Растрелли для Елизаветы, но затем перестроен Гваренги и окончательно отделан для Александра I. Вследствие этого снаружи он не производит цельного впечатления, но внутри он выдержан в стиле ампир. Большие залы, с высокими узкими окнами, окрашенными правильными, немного резкими тонами – синим, желтым, зеленым, подчеркнутыми теневыми росписями фризов и потолочных паддуг, исполненными в классическом духе. Обстановка дополнена в настоящее время мебелью Английского дворца, также отделывавшегося для Александра I.

Сад Монплезира. Сад Монплезира первоначально был разбит на голландский манер, т. е. засажен всевозможными привозными цветами в плоских узорных клумбочках, Уставлен лавровыми, апельсиновыми, померанцевыми деревьями; посредине вздымался высоким снопом фонтан, обложенный туфом, переполняющийся и спускающий воду в крестообразно расположенные широкие сливы. Сад этот не раз менял свой облик в зависимости от вкусов времени; наконец, дубы, посаженные еще в XVIII веке, так разрослись, что погрузили когда-то открытый, солнечный садик в свою густую тень, с которой тщетно спорят цветы и пальмы, отдаленно напоминая о той любви, с которой голландцы культивировали у своих домиков диковины, привозимые из колоний, и с которой Петр I собирал отовсюду редкости для своего «огородца».

Вольер. В нескольких шагах от Монплезира, вправо от большой аллеи, ведущей к Шахматной горе, стоит павильончик «Вольер». Потерявший в значительной степени свою отделку из туфа и раскрашенных устричных раковин, извне он не кажется интересным, но внутри он сохраняет роспись Пильмана, сделанную в начале XVIII века и нетронутую реставрацией. Это лучшая роспись во всем Петергофе, но она доживает последние годы: золотые сеточки фонов почернели, бегущие фигурки юных богов и богинь поблекли, теневые медальоны с играющими амурчиками, пухленькие тела которых еще чуть белелись года два назад, стали совсем тусклыми.

Против Вольера находится восстановленный в 1925 г. екатериненский фонтан «Солнце». По другую сторону главной поперечной аллеи стоит слева фонтан «Грибок», справа – «Дубок», окруженный четырьмя высокими металлическими цветами; все эти фонтаны бьют внезапно, когда сторож вдруг открывает кран, и обрызгивают водой тех, кто присаживается на скамейки.

На перекрестке аллей в 1883 г. была воздвигнута статуя Петра I работы Антокольского, немало мешающая перспективе, которой необходимо быть свободной.

Несколько восточнее, если пройти глубже в сад по средней аллее и свернуть к горе, находится один из любимейших петровских фонтанов – Пирамида. Прельщенный в Версале затеей, когда из отдельных с различным напором бьющих струек составляется текучая, подвижная пирамида, кажущаяся особенно легкой, потому что вся она состоит из вылетающих и падающих капелек воды, Петр I заказал такую же и для Петергофа.

Пройдя по косой аллее от Пирамиды к кряжу, можно вернуться к той же Монплезирской аллее, но у другого ее конца. Здесь, на большой площадке, занятой двумя зелеными прямоугольными партеров, находятся Римские фонтаны, напоминающие по форме фонтаны, стоящие в Римме у собора Петра. Их каменные линии, может быть жесткие для петергофского сада, скрадываются водой, бьющей над верхними чашами четырьмя струями и скатывающейся пеленой с верхней чаши на большую нижнюю и с нее – в бассейн.

Шахматная гора. Шахматная гора, декорирующая склон, была задумана Леблоном как «руинная». В 1722 г. Пино вырезал для нее дракона, которого расписал Каравакк; на вершине был устроен грот, выложенный туфштейном, а сплошной деревянный скат окрашен, в подражение мраморному голландскому полу, черными и белыми квадратами. Драконы, возобновленные при Александре I, были заменены при Николае I новыми, металлическими, с прибавлением орла. Зимой 1925 г. они были похищены. Мраморные статуи, вереницей спускающиеся вдоль ската, очень хороши в зелени деревьев. В отдельности статуи эти менялись в течение XVII в.; некоторые из них, бросающиеся в глаза благодаря неуклюжести пропорций – большие головы и короткие ноги, – самые старые и относятся к концу XVII в. Несколько грубоватые, вероятно немецкой работы, они декоративны и выразительны, с их резко повернутыми частями тела, резко обнаруженным движением, свойственными барочному искусству. Статуи более поздние, второй половины XVIII века, отличаются, наоборот, своей мягкостью и как бы текучестью форм: их движение, такое необходимое в садовой скульптуре, как будто растекается по их телу, струится в их волосах и одежде.

От Шахматной горы широкая дорога поднимается к Большому дворцу; вправо остается Оранжерея. Построенная в половине XVIII века, простая по архитектуре в зависимости от своих утилитарных свойств, она уютна своей дугообразной линией фасада. Виноград и шпалеры сливовых деревьев по ее стенам, шпалеры яблонь, которыми обставлен устроенный в половине XVIII века фонтан – Тритон, разрывающий пасть крокодилу, грядки цветов, – все создает здесь своеобразно-замкнутый, солнечный, душистый уголок Петергофа.

За оранжереей, от западного из Римских фонтанов, косая аллея ведет к «Адаму», возвращая к главной поперечной оси сада. Этот фонтан, с мраморной статуей, типично женственной и мягкой по формам, работы Бонацци, копировавшего с Рицци, исполнен в 1718 г. Сильные струи, вырывающиеся у подножья, бьют высокими, крутыми дугами, образуя вокруг Адама шумящий и блистающий высокий сноп воды. Так же устроен и фонтан «Ева», находящийся на такой же аллее, по другую сторону канала. Первоначально эти фонтаны были окружены низкими подстриженными шпалерами и возносились высоко над зеленью: в половине XVIII века они были обставлены восемью трельяжными беседками и расцвеченными. При Александре I сохранившиеся четыре павильона были обновлены академиком Н. Брюлловым.

Эрмитаж. От «Адама», по этой же средней аллее, можно выйти к Большому каналу и перейти в западную часть Нижнего сада. Она была задумана, поскольку это позволяла местность, симметрично восточной. От фонтана «Евы» косая дорожка ведет к Эрмитажу, стоящему, как и Монплезир, на берегу моря. Спроектированный Леблоном, он был достроен Микетти в 1722–1723 г. Задуманный как маленький, изолированный павильон, вмещающий одну только залу для интимного «стола», он, несмотря на соседство с морем, окружен еще каналом, через который раньше был перекинут подъемный мост. Почти квадратный в основании, двухэтажный, с крышей невысокой, но приподнятой богато-профилированным карнизом с аркой над входом, он легко и стройно заканчивает ведущую к нему аллею, вид на которую начинается с балкона Большого дворца. Стены его сверху донизу прорезаны пилястрами с коринфскими капителями, лежащими по рустованным углам. Высокие окна-двери, особенно среднее широкое верхнее окно, раскрывают его насквозь, навстречу саду и морю. Тонкий наряд балконных решеток, сделанных по рисункам резчика Мишеля в 1724 г., лепные консоли под балконом, принадлежащие Микетти, сообщают ему такую ювелирность в отделке, что он кажется слишком тонким для петровского времени, но в этом именно и сказалась способность Леблона переносится от практически-спокойных форм к фантастически-искусственным, а также и рука Микетти, под которой все так легко приобретало изысканность.

Внутри – весь нижний этаж занят громоздкой деревянной машиной, служащей для «эрмитажного» стола, т. е. для подъема тарелок и блюд; верхний – представляет собой одну небольшую залу, стены которой сплошь убраны картинами голландских мастеров XVII в. Такое убранство создает необыкновенно богатый колорит. Теньирс – с грубо-комичными сценами в кабачках, Вуверман – с баталиями и всадниками, Фербрюген – с букетами цветов, итальянизирующие голландцы – с мифологическими сценками, – все они прекрасно использованы декоративно. Картина «Полтавская баталия» Каравакка, висящая над лестницей, интересна по непосредственному соприкосновению с временем Петра I.

Овальный стол, со спускающейся серединой для блюд и четырнадцатью тарелками, в настоящее время скромно уставлен голландской фаянсовой посудой Дельфт. В XVIII веке он ломился от яств, вина и дорогой посуды, объединяя избранную компанию интимно близких придворных, создавал для них возможность непринужденного пиршества, вольного разговора и жеста в этой атмосфере, полной изысканностью искусства и свободного летнего комфорта.

Марли. В западном конце Нижнего сада есть еще один из петровских домиков – Марли. Поставленный у большого, прямоугольного пруда, он отгорожен от моря высоким валом, внутренний склон которого выложен по низу кирпичной стенкой с рядом ниш для шпалерных яблонь. Марли – скромный дом, не павильон, не дворец. Он двухэтажный, с высокой, двускатной красной крышей; нижний этаж его несколько выше второго, поэтому окна его сделаны на две клетки больше верхних, почти квадратных. Фасады к большому пруду и к секторальным прудам, лежащим за ним и разделенным радиальными мостиками, прорезаны посредине большими застекленными входными и вверху балконными дверями. По боковым фасадам идут подряд пять окон. Все окна обрамлены одинаковыми прямолинейными наличниками с небольшими замковыми камнями; этажи закончены карнизами. В этом состоит и все украшение дома, главная прелесть которого – в необыкновенно удачных, гармоничных пропорциях.

Внутри он так же прост: большая передняя с каменным полом гладко забелена и только обведена фризом с легко расцвеченными деревянными резными медальонами. Единственным украшением должны служить картины любимых Петром голландцев. Прямо от двери домик разделяется широким коридором, выводящим к прудам и поэтому сияюще-светлым. Влево от входа – денщицкая, в которой интересен стол с аспидной доской, русской работы начала XVIII века. Спальня обтянута набойкой, обновленной, но повторяющей старый образец; большая кровать под балдахином, задвигающаяся полами, очень типична для того времени; стулья с высокими мягкими спинками, на слегка изогнутых ножках, кончающихся копытцами, такие, как можно видеть почти на всех голландских интерьерах, только обивка носит русский характер. Особенно курьезен здесь ночной туалетный шкафчик, тщательно инкрустированный различными деревами и перламутром.

Кабинетик за спальней облицован чинаровыми панно и сохранил (с частичной реставрацией) старый паркетный пол, выложенный дубом и чинарой. Маленькое ореховое бюро относится к началу XVIII в. Портреты жены Петра I – Екатерины I – с Наттье, его дочерей – с Каравакка и его сына Петра – с неизвестного художника – представляют собой уменьшенные копии, сделанные в 1902 г. после пожара, при котором особенно пострадала эта часть дома.

Кухня, находящаяся по другую сторону коридора, не так хороша, как Монплезирская: кафели на стенах обновлены, очаг не так внушителен, но в общем она такого же характера. В смежной с ней буфетной любопытен пресс для салфеток, начала XVIII века.

Вдоль лестницы – кованая железная решетка, золоченая там, где надо подчеркнуть вензель, арматуру или другие интересные детали.

В верхнем этаже комнаты ниже, кажутся меньше и уютны благодаря необыкновенно удачным размерам окон. К сожалению, от первоначальной обстановки здесь почти ничего не осталось на месте, но все же мебель вся относится к XVIII в.: в столовой – стол, окруженный ореховыми стульями половины XVIII века; в библиотеке – книжный шкаф и голландские стулья; в кабинете – облицовка дубом с тончайшими резными орнаментами Пино, в остальных комнатах – интересный гарнитур мебели наплывного ореха, начала XVIII века, зеркала – в резных золоченых рамах, комод наборного дерева. Все это дополнено голландскими картинами, как всегда обильно декорирующими простые беленые стены.

За Марли, у большой дороги, стоит еще старый дуб, по преданию посаженный Петром I. За мостом через ручей, отведенный от Гранильной фабрики, виднеющейся под горой, стоит заброшенное здание петровской кузницы, когда-то необходимой и в увеселительном поместье и поставленной на традиционном месте – у моста на большой дороге.

Здесь кончаются земли Нового Петергофа, и дальше дорога ведет в Ораниенбаум, на полпутик к которому стоит Собственная дача.

Золотая гора. Золотая гора, декорирующая склон, представляет собой широкую лестницу из крупных мраморных ступеней, которые должны быть покрыты золочеными листами; вода, изрыгаемая уродливо-забавными маскаронами, находящимися у верхней стенки, катится каскадом по ступеням. Статуи, украшающие здесь уступы каскада, тоже разновременны, как и на Шахматной горе, но среди них совсем не сохранилось первоначальных: лучше всего статуи половины XVIII века, приятно выделяющиеся своими плавно текучими формами, как например, трубящий тритон на вершине каскада, в то время как копии с античных статуй и подражания им кажутся засушенными и жесткими в разлитой мягкости воздуха, света и тени.

Менажерные фонтаны. У подножья Золотой горы при Анне были устроены Менажерные фонтаны, главная особенность которых заключается в том, что они бьют сплошным могучим столбом воды. Аллея, проходящая мимо, тогда же была уставлена «клошами», – фонтанами в виде мальчиков-тритонов, держащих над головами чаши, с которых колоколом падает вода.

Львиный каскад. Львиный каскад был поставлен Воронихиным при Павле I без связи с первоначальным планом сада. Он состоял из верхнего бассейна, уставленного по балюстраде круглыми чашами-вазами, и нижнего, куда стекала вода, быстро переполняющая верхний резервуар. При Николае I Штакеншнейдер дополнил этот фонтан мраморной колоннадой, поставил в центре фигуру «Данаиды», работы Ф. Толстого, льющую воду из кувшина, и по бокам поместил двух мраморных львов.

Большой каскад. Большой каскад был спроектирован Леблоном и закончен в деталях Микетти. Он служит подножием Большому дворцу, который при Леблоне был в ширину грота, так что боковым флигелем соответствовали лестницы каскада. Средний грот сделан в три арки, в соответствии с тремя световыми осями средней, выступающей части дворца. Эта единая композиция дворца и каскада создает теснейшую связь архитектуры с садом и фонтанами и является самым блестящим достижением в Петергофе. Сверху каскад ограничен балюстрадой из каменных балясин с расставленными по ней вазами конца XVIII века; такая же балюстрада поставлена над выступающим вперед более низким гротом. В XVIII веке он был богато убран туфом и устричными раковинами; внутри находился клокшпиль со стеклянными колокольчиками, о которые ударялись пробочные молоточки, в то время как вода извлекала звуки из трубок органа. Над каскадом находится фонтанная группа – два тритона, пускающие две тонкие дугообразные струи из раковин, обращенных в разные стороны. Задняя стенка каскада обработана четырьмя попарно расположенными нишами с бюстами, олицетворяющими времена года (итальянской работы половины XVIII века). Между ними, т. е. над началом каскадов, помещены два больших комично-чудовищных маскарона, исполненных в 1724 году по рисунку Земцова. Эти маскароны пускают воду на уступы, где водяная пелена все время возрастает благодаря тому, что на каждой ступени бьют по две высоких прямых струи, при чем, так как начало они берут из одного водоема (квадратные бассейны Верхнего сада), то и поднимаются до одной высоты, создавая над резко падающими каскадами своеобразную конструкцию водяных столбов. Кроме того, по уступам идут чередуясь статуи и вазы. Эффект золоченых фигур среди струй был создан Леблоном; может-быть еще при жизни его были выписаны из-за границы свинцовые золоченые статуи, расставленные в 1723 году, но в 1804 году все старые статуи были проданы на свинец и заменены отлитыми в Академии Художеств по античным или подражающим античности оригиналам. Тогда же были заменены и вазы, ампирные формы которых вполне соответствуют введенному новшеству. Нельзя вообразить себе, сколько пышности, роскоши и разнообразия потерял Большой каскад с гибелью старых барочных статуй, оставивших по себе одно воспоминание в золотом колорите фигур, который заставляет любоваться именно им и забывать, как мало он соответствует классичности форм, требующих белого мрамора. Из прежнего убранства каскад сохранил барельефы работы Растрелли-отца, помещенные на уступах между лепными кронштейнами; они должны быть также позолочены, по фонам покрыты зеленым или синим, и процвечивать падающую сверх них пелену воды. Несмотря на то, что они играют такую служебную роль, почти каждый из них представляет особую сценку, разработанную может-быть грубовато, но разнообразно и декоративно. Все они исполнены Растрелли-отцом, и на одном из них имеется его подпись.