Текст книги "Вокруг Петербурга"

Кабинет Петра I весь облицован дубовыми панно, вырезанными Пино. Каждая доска заполнена сложнейшими арабесками, которые начинаются то классически правильной головой бога, богини, то головой сатира или русского мужика в ямской шапке, то чем-нибудь иным, поразившим воображение мастера, и продолжаются виноградными лозами, акантовыми листьями, завитками, с висящими на них музыкальными инструментами: флейтами, бубнами и проч. Средины панно заняты такими же неповторяющимися, словно брошенными из рога изобилия, атрибутами искусств, войны и власти, с особо выделенным панно, посвященным славе Петра I».

От первоначальной обстановки ничего не сохранилось. Мебель, находящаяся там, представляет собой остатки прекрасного гарнитура начала XVIII века, сделанного из наплывного ореха, может-быть даже английской работы, но она бесцеремонно подновлена и потеряла всю прелесть старинности.

На камине, в особой рамке, выставлены «Пункты в Питергофе», продиктованные Петром I и собственноручно им подписанные; прежде они находились в Монплезире для сведения гостей, теперь же они служат прекрасным документом, обнаруживающим и тесноту тогдашней дворцовой жизни, когда не хватало постелей, и неумение гостей бережно обращаться с хозяйским добром, и первобытную грубость привычек, господствовавшую среди обстановки, которая, сквозь призму двух веков, воспринимается нами как исключительно художественная и изысканная.

«1. Никто не имет ехать вкомпании или после, кому нумер постеле не дан будет, разве стаким делом, которое времени не терпит.

2. Людей своих, которые впяти классах, более не должен взять как одного, а которые ниже – никакого служителя.

3. Кому дана будет карта снумером постеле, тот тут спать имеет, не перенося постеле, ниже другому дать, или от другой постели что взять.

4. Неразуфся ссапогами или башмаками неложится на постели.

5. Равным же образом посему и сяхтою поступать во всем».

Из кабинета Петра I двойные дубовые двери ведут на балкон, расширенный при Николае I. С балкона – выход на так называемую Петровскую лестницу, дубовую с резными фигурными балясинами, сделанными, вероятно, Мишелем. Простая, по сравнению с «Купеческой», но первоклассная по материалу и работе, эта лестница со всей наглядностью показывает разницу между сдержанным петровским стилем и почти разнузданной нарядностью елизаветинского.

Церковь. Церковь, построенная и отделанная Растрелли, предназначавшаяся для царицы и двора, носит тот же характер, как и дворцовые залы. Иностранец, незнакомый с русскими церквами, чуждый типично-церковному, мрачному духу, Растрелли едва соблюдал канонические правила, создавая прежде всего что-то упоительно-нарядное и жизнерадостное. Сама церковь – небольшая, с сравнительно низким притвором, имеющим вид комнаты. Средняя часть ее покрыта высоковзвитым куполом, в котором, над строгими темноватыми фигурами святых, порхают золотые ангелочки. Иконостас, поставленный без амвона, подчеркивает впечатление домашней, интимной церкви. Весь золоченый, он богато украшен резьбой: царские врата выделены витыми колонками, охваченными гирляндами, сложным карнизом, на котором в веселых позах сидят ангелочки. Вензель Елизаветы, в нарядном картуше, помещен над царскими вратами и еще раз над распятием, где вся композиция завершается короной. Главный образ в третьем ярусе иконостаса исполнен в том же духе: «Господь-Вседержитель» восседает на золоченом резном троне, исполненном в чистейшем стиле рококо. Не менее эффектен образ архангела на северных вратах, одетый в латы и каску с красным страусовым пером, как у театрального римского воина.

Не трудно представить себе, как в праздники здесь собирался двор, во главе с царицей, одетой в парчовую пышную робу, с алмазным эгретом в пудреной прическе, как велегласно служило дворцовое духовенство, облаченное в такую же парчу, сверкающую нашитыми алмазными крестами. Созданная для торжеств – крестин, свадеб и прославления побед – церковь дает живое представление об этой «религиозной» странице дворцовой жизни.

Половина Ольги. В восточном, перпендикулярно выступающем флигеле дворца находились интимные комнаты Елизаветы, затем Екатерины, Павла I, Александра I. При Николае I все они были совершенно заново отделаны для его дочери Ольги, выходившей замуж за принца Вюртембергского. Отделка их была поручена придворному архитектору Штакеншнейдеру, развернувшему здесь обновленную роскошь «второго рококо», т. е. подражательного стиля половины XIX века, вскормленного французской реставрацией Бурбонов, стремившихся воскресить блестящую видимость дореволюционной монархии.

В России этому соответствовало стремление Николая I выявить монархию в самых торжественных и поражающих великолепием чертах.

Картина Зауервейда «Развод перед Петергофским дворцом», висящая в первой комнате, даст некоторое понятие о лощености войск, являвшихся главным украшением власти, о туалетах дам, об атмосфере военно-бюрократической торжественности, наполнявшей тогда дворец.

Приемная затянута ярким штофом с крепко-фиолетовым узором по золотисто-оранжевому полю: зеленая фарфоровая люстра, золоченая мебель, подновленная из остатков елизаветинской или сделанная по этому фасону, два бюро розового дерева с фарфоровыми вставками, подражающими Севру, крупный, декоративно-яркий, но грубоватый по формам фарфор, исполненный на императорском заводе времени Николая I, все стремится сделать комнату исключительно-нарядной, но все яркие пятна существуют сами по себе, не сливаясь в общий колорит, не создавая общего художественного целого.

Гостиная, отделанная малиновым узорным штофом, с живописными вставками, подражающими французским галантным художникам XVIII века, но исполненными самым безвкусным образом, уставлена такой же золоченой мягкой мебелью. На камине – фарфоровые вазы XIX века с крупными цветами, грубо подражающими саксонским.

Будуар особенно «роскошно» отделан: пол затянут узорчатым ковром, стены и золоченая мебель – пестрейшим шелком с букетиками цветов в ажурном синем узоре; посреди комнаты спускается громадная двухъярусная люстра золоченой бронзы с множеством закручивающихся рожков, несущих голубые гнезда для свеч. Камин и подзеркальник уставлены часами и канделябрами, комбинирующими тот же голубой расписной фарфор с обрамлениями, фигурками и ветвями золоченой бронзы. На столе, сплошь резном, с зеркальной доской сверху, расставлен туалетный прибор – белый с цветными выпуклыми цветочками.

Спальня, предназначавшаяся для новобрачных, вся погружена в белизну шелка и фарфора. Громадную золоченую кровать в нише, задрапированную белым штофом, отгораживает двустороннее трюмо в фарфоровой рамке, украшенной густыми гирляндами выпуклых цветов, работы императорского фарфорового завода времени Николая I. В трюмо отражается стол с таким же туалетным сервизом. В позолоченных резных витринах должны были лежать драгоценности; теперь вместо них разложены веера середины XIX века, также типичные своими розовыми амурчиками и богинями на голубом фоне небес или волн. Камин обрамлен голубым фарфором с живописными цветами и голубыми же часами и канделябрами.

Ванная комната, прелестная по своим маленьким размерам и замечательному виду на церковь, как будто сохранила в себе что-то свойственное старым комнатам XVIII века. Но зеркальная ниша для ванны (заставлена диваном) и пестрый штоф с яблоневыми веточками на стенах и мебели ярко подновлены.

Любопытно обратить внимание на медную дощечку, прикрепленную к притолоке двери, на которой отмечен постепенный рост Павла I.

Оставшиеся комнаты так называемой «принцевой» половины представляют мало интереса, так как были приспособлены для служебных целей.

После отъезда Ольги Николаевны в Вюртемберг, комнаты, которыми она пользовалась в течение нескольких дней, сохранялись для приезда знатных иностранцев: здесь останавливался Вильгельм, приезжавший в 1897 г. еще наследником, здесь же гостил Лубе и, наконец, перед самым объявлением мировой войны – Пуанкаре.

Александрия (Строительство Николая I)

Вторым периодом в жизни и строительстве Петергофа было время Николая I. Великолепная, но старомодная резиденция, созданная для показных торжеств и празднеств, лишенная личного уюта, тяготила уже Екатерину II, и к концу XVIII века ее едва поддерживали и почти совсем не посещали. Александр I также почти не бывал в Петергофе, в зависимости отчего подновления касались только самых показных частей и нескольких комнат, необходимых для кратковременных остановок. Даже Английский дворец, предназначавшийся для Александра I и порученный одному из лучших архитекторов – Гваренги, более десяти лет стоял недостроенным и необставленным, и в конце концов так и остался без личного хозяина, который придал бы ему живой вид.

Николай I, хорошо учитывавший значение дворцового блеска для поддержания престижа монархической власти, снова оценил Петергоф, его выигрышное местоположение и значительность в связи с воспоминаниями о Петре I, игравшем роль как бы основателя династии. По приказу Николая I весь Большой дворец был отремонтирован и приведен в то состояние внешнего блеска, которое сказывается на нем и до настоящего времени. Вместе с тем, тяготясь и побаиваясь публичности, Николай I старался создать юля себя условия жизни, соответствующие личному стремлению к обособленности и интимности. В зависимости от этого в Петергофе, рядом с петровской резиденцией, сохраненной, чтобы в торжественных случаях появляться в рамке прежнего династического блеска, было создано личное, замкнутое имение – Александрия, а обширные местности по главному каналу были распланированы заново и образовали новое, николаевское поместье.

Вместе с тем, в отношении искусства это была пора, когда вскормленные монархией традиции не давали пробиться никаким свежим силам и когда творчество мастеров, работавших по заказу, не могло быть плодотворным и цельным. Подражание всем стилям – вот характерная черта искусства этого времени, нашедшая себе отражение и в Петергофе.

Но какой бы суровый приговор ни был вынесен эклектизму времени, нашедшему в Николае I и его архитекторе Штакеншнейдере усердных поклонников и исполнителей, их строительство, составляя органическую половину Петергофа, рассматриваемого как одно целое, представляет такой же интерес для восприятия XIX века, как основной Петергоф – для XVIII века.

Путь к Александрии. Путь к Александрии от Большого дворца лежит по большей дороге, начинающейся за воротами Верхнего сада, у церкви, и направляющейся на восток (к Ленинграду). Вправо, параллельно ограде, отходит ряд низеньких дворцовых домиков служебного характера, построенных Руска в начале XIX века, в которых в настоящее время помещаются кладовые и Управление Дворцами-Музеями. Дальше, влево от дороги, остаются Оранжереи; вправо – бывшие «Фрейленские дома» построенные Н. Бенуа в пятидесятых годах XIX века. С большим вкусом и знанием он хотел дать в них тот стиль рококо, который воплотил в Большом дворце Растрелли, но и общие пропорции, и измельченность орнаментов сразу выдают их подражательность. (В первом из них в настоящее время помещается ресторан, во втором – Исполком).

За изгибом дороги, когда впереди показывается ограда Александрии, начинается ряд так называемых «Готических домов», великолепных дач, построенных при Николае I архитектором Шарлеманем для особо важных лиц свиты.

Конюшни. Конюшни, построенные Н. Бенуа в 1847–1852 годах, занимают весь квартал и производят впечатление огромной готической крепости, почти города: внушительные здания – то в виде прямоугольных башен, обведенных плоскими зубцами, кренелюрами, с бойницами по углам, то в виде большой, высокой часовни, прорезанной ажурными арками окон, – выдвигаются по линиям каре; квадратные башни, поставленные внутри каре, прорезаны арками ворот и дают эффектные перспективы. Постройка эта производит тем большее впечатление, что она вся возведена из прекрасно выложенного кирпича и только детали – наличники и карнизы – штукатурные, подражающие песчанику.

Размеры и великолепие этих конюшен красноречиво свидетельствуют о том, какое место занимала одна конюшенная часть в аппарате придворной жизни.

Александрия. Но это все относилось еще, по своему масштабу, к Петергофу, как к императорской резиденции, от которой Николай I резко отмежевался в своем личном имении. Еще при жизни Александра I он получил от него в подарок бывший «зверинец», где императрицы XVIII века любили скакать за козами, сернами и лосями, специально содержавшимися там. В 1826 году Николай I поручил Менеласу, английскому архитектору, устроить там поместье в английском вкусе, с парком, маленьким помещичьим домиком – Коттеджем, такой же миниатюрной Фермой и другими необходимыми принадлежностями образцового романтического имения.

Сочетание моря и широких, спускающихся к нему влажных зеленых полян, пересеченных глубокими оврагами, давало возможность развернуть там живописный пейзаж английского парка. Естественные рощи были подчищены, подсажены разнообразными деревьями, на лужайках были расположены одинокие дубы и группы красных кленов, в оврагах оставлена густая мрачная растительность, весь парк был прорезан двумя длинными, извивающимися широкими дорогами и, действительно, получилась на редкость красивая местность.

При самом въезде в 1832 году была построена церковь, посвященная Александру Невскому, облеченная в форму настоящей готической часовни. Шинкель, которому Николай I заказал ее проект, один из знаменитых немецких архитекторов, возрождавших готику, снабдил ее всеми необходимыми особенностями: высокими гранеными башенками по углам, ажурным парапетом, аркообразными порталами большими «розасами» с трех сторон. Скульптурные фигуры ангелов и святых, поставленных под балдахинчиками, оживляют ее стены вопреки всем православным правилам.

Фермерский дворец. Ферма, находящаяся несколько дальше по верхней дороге, была перестроена Штакненшнейдером при Александре II. Первоначально главный домик выходил к дороге, за воротами был козий двор, садик отделялся виноградной перголой, все было окружено густыми зарослями цветущих кустарников, а входы обсажены диким виноградом. В 1855 году Ферма превратилась в небольшой дворец, так как Коттедж, с его устарелыми «готическими» затеями, не давал современного комфорта. Штакеншнейдер сохранил основной план здания, ему удалось также распределить фасад так, что каждая комната определяется снаружи своим выступом, углом, балконом, благодаря чему значительно удлиненный фасад не производит впечатления растянутости и однообразия. В отношении стиля Штакеншнейдер сохранил в нем признаки готики, но уже совершенно разжиженные и лишенные смысла: так, над частью, выступающей к дороге, оказались квадратные крепелюры, как на бойницах, кое-где протянулись, в виде орнамента, ни на что не опирающиеся верхушки арочек.

Внутри дом был расположен и меблирован соответственно жизненным удобствам и потребностям.

Приемная обставлена светлыми ореховыми стульями, обитыми тканью «Обюссон». Стены, окрашенные масляной краской, завешаны подбором имевших тогда успех картин: это – сценки из жизни Наполеона I, в массе изготовлявшиеся Штейбеном, и сцены из франко-прусской войны.

Коридор, завешанный картинками, в которых трудно искать художественного содержания, ведет в одну из главных комнат дворца.

Кабинет, расположенный в выступе, прекрасно освещен двумя балконными дверями и таким же большим окном. Он представляет собой тип комфортабельного кабинета какого-нибудь из высших бюрократов: два больших письменных стола: один – для приема докладов, другой – личный, аккуратно уставленный портретами жены, сына, отца и матери. Большой кожаный диван, такие же стулья и кресла – удобны и сделаны первоклассным мебельщиком по самой дорогой цене и без всяких эстетических претензий. На главной стене – недурной портрет Павла I мальчиком, приписываемый Эриксену. Написанный с нарядной сочностью XVIII в., с блеском белого атласа и золотого шитья на костюме, с пикантным сочетанием мальчика – Павла и гротескной фигуры сопровождавшего его арапченка, этот портрет и портрет Петра I – неизвестного, посредственного мастера – являются единственными старыми полотнами во всем дворце. Здесь же висит рисунок Крамского – портрет старшего сына Александра II, Никса, умершего от чахотки, фотография жены Александра II и олеографии с Зауервейда – парады перед Петергофским дворцом. Что же касается ниш, то все они заполнены фотографиями родственников российских и заграничных.

Уборная, с ванной, скрытой под диваном, и душем, вделанным в стену, также вся завешана фотографиями, но более мелкими, более интимными и доставляющими хороший материал для изучения эпохи.

Гардеробная с литографиями скаковых лошадей и подвигов, совершенных в турецкую кампанию, заканчивает комнаты Александра II.

Гостиная с с традиционной для Александрии Светлой «готической» резной мебелью, проажуренной арочками, оббита английским ситцем – серым с розовыми цветочками фуксий. Картины Айвазовского – степь при закате, Корроди – пейзажи римской области, с нарядными развалинами, статуями, придорожными крестами и красивыми поселянками, были бы типичны для любой богатой гостиной того времени. Только фарфоровые статуэтки, взятые, вероятно, из Большого дворца, представляют собой настоящую маленькую коллекцию превосходнейших саксонских фигурок XVIII века.

Столовая затянута пестреньким ковром, на большом столе лежит плюшевая скатерть. По стенам развешан Айвазовский с голубеющим морем, Мещерский с видами подмосковного имения «Ильинское» и трогательные немецкие сценочки. Старый «петровский» шкаф так подновлен, что старого в нем почти ничего не осталось.

Кабинет Марии Александровны – узкая, длинная комната, выступающая в сад, – иллюстрирует крайнее измельчание и снижение вкуса. Комната разгорожена трельяжем, диванами и кушетками на мелкие уголочки. Вкось поставленный письменный столик заставлен чернильным прибором, вазочками, лоточками, бюварчиками так, что почти немыслимо к нему присесть. Стулья, кресла, добавочные столики, этажерочки для книг и для безделушек, шкафики, экраны загораживают всю комнату, дополняют ту тесноту, которая считалась уютом. «Трогательные» картиночки в немецком духе и пейзажики, изготовленные для подарка сыновьями, завершают убранство.

Спальня с обширной двуспальной кроватью увешана гравюрами религиозного содержания; в углу стоит молельный стул для царицы, жены Александра II, не проявившей способностей к «обрусению». При Николае II комната вся была перетянута модным английским ситцем.

Уборная также была подновлена; плохие копии с фресок помпейских бань очевидно были размещены здесь соответственно назначению комнаты.

Приемная Марии Александровны, являвшаяся вернее комнатой для ожиданья, поражает своей казенщиной: в ней нет ничего кроме ясеневых стульев по стенам и полной коллекции гравюр и литографий времен франко-прусской войны, с беззастенчивым восхвалением германских подвигов, включая сюда и разрушение французских городов или таких художественных ценностей, как дворец в Сен-Клу.

Дорога к Коттеджу. За Фермерским дворцом, в десяти минутах ходьбы, большая дорога, пересекающая глубокий овраг, через который перекинут так называемый руинный мост с большими каменными вазами, исполненный Менеласом. За ним, влево, в гуще деревьев, сохранились остатки кирпичной стены, которую легенда приписывает дому Меньшикова, будто бы начатого постройкой в петровские времена, а затем заброшенного. Положение стен в таком тесном месте, у самого оврага, говорит скорее о том, что здесь был какой-нибудь из павильонов прежнего «зверинца», но романтическое воображение начала XIX века предпочитало связывать эти руины с трагическим и мрачным именем временщика.

Коттедж. Сейчас же за поворотом влево, на краю высокого ската, с которого открывается широкий вид на море, находится Коттедж. Построенный в 1826–1828 г. Менеласом и увеличенный, со стороны столовой, Штакеншнейдером, он весь проникнут романтической готикой XIX века. «Готика» эта совершенно условна и выражается в заострении всех профилей здания и в повторении таких внешних деталей, как арки, розасы и проч. Весь дом будто составлен из отдельных частей, из которых средние выделены гранеными выступами, угловые – покрыты высокими крутыми крышами. Многочисленные террасы украшены ажурными арками; в стену пристройки, со стороны столовой, вделана ниша с мраморной статуей Мадонны (работы Витали). Над входом помещен герб-меч в венке из белых роз, – воспоминание о турнире, устроенном в Потсдаме в 1829 году, в честь приезда Николая I.

Внутреннее убранство Коттеджа, насыщенное вещами того же «готического» характера, представляет собой один из интереснейших и редчайших историко-бытовых интерьеров, отражающих целую полосу жизни XIX века, когда в мечтах о средневековье, замках, рыцарях и дамах думали найти вдохновенную и возвышенную красоту жизни.

Передняя и стены лестницы расписаны тонкими арочками и колонками; над дверями вделан камень, взятый из стен турецкой крепости Варны, который являлся как бы новым трофеем борьбы с «неверными», как во времена крестовых походов. За незначительной малой приемной идет столовая. Задняя стена, выходящая в буфетную, задекорирована деревянными, аркообразными, резными панно, представляющими как бы вход в часовню; впечатление еще усиливается такой же арочной ширмой, закрывающей буфетный стол, и потолком, покрытым лепным узором розас. Резная мебель светлого дерева с колончатыми ножками и трилистниками в орнаменте, люстра хрустальная с серебром, вышитый шерстями ковер «турецкого» рисунка, все бытовые и даже просто обыденные вещи украшены полуцерковным готическим рисунком. На полках в арочной перегородке стояло раньше немецкое серебро XVII века – кубки, блюда и проч., теперь они переданы в Государственный Эрмитаж и заменены столовым хрусталем с гербами Александрии. Картины – «Босфор» Айвазовского, «Внутренний вид собора» и «Монастырский дворик» Вайнмюллера, «Итальянки» Пеффа и проч., – иллюстрируют увлечение югом, особенно же Италией, оказавшейся исключительно прекрасной страной.

Большая приемная, подновленная при Александре II, утратила цельность своего убранства. Очень любопытна там серебряная люстра с розочками и отдельные вещицы на полочках, подражающие часовенкам над колодцами, церковным чашам и проч. На столе перед диваном стоит совершенно исключительная по исполнению ранняя мейсенская ваза (марка Augustus Rex) с богатейшей росписью; по-видимому, она представляет собой последнюю реликвию большого сервиза, заказанного Петром I и исполненного в 1727 году.

Из картин приятно полотно Каспар Фридриха «Исполиновые горы» а также пейзажи Воробьева и Сильвестра Щедрина. Курьезен мрачный пейзаж с дымящимся вулканом, на котором имеется подпись Кипренского.

Библиотека выдержана в готическом духе: черные резные книжные шкафы – как стенки церковных хор, пианино – напоминает орган, письменный стол уставленный ажурными часовнями, звонарнями, арками и проч., на этажерке – бронзовые часы в виде Руанского собора.

Гостиная находится в средней части дома, выходящей на море. Два трельяжа, увитые плющом, масса ваз и вазочек, заполнявшихся цветами, должны были роднить ее с садом и создавать в ней благоуханную атмосферу для «дамы», для хозяйки дома. Резная мебель светлого ореха, много безделушек: часы-соборы, замки из слоновой кости, хрустальная чаша, напоминающая чашу св. Грааля, и на среднем столе – большой серебряный жбан с гербами всех рыцарей потсдамского турнира, – говорят все о том же, что и бесконечные тома вальтер-скоттовских романов.

Кабинет Александры Федоровны, жены Николая I, с цветными стеклами в окне и отвечающим ему по колориту вышитым ковром, ширмой, расписанной рыцарскими сценками, и вышитыми диванами, заставленными по полкам фарфором, особенно насыщен средневековой романтикой. Портрет дочери Николая I, написанный в средневековом костюме, и миниатюра Александры Федоровны, сидящей в высоком кресле, почти троне, находящемся здесь же, показывают, что и сами обитательницы Коттеджа стремились следовать облику идеализированной эпохи.

Спальня кажется торжественной благодаря огромной кровати, резным аркам ширмы и церковному орнаменту пышного потолка.

Ванна затянута белым тюлем по голубому фону, шитым голубым ковром и большим зеркальным трюмо.

Второй этаж. Чугунная лестница с вылитыми орнаментальными розами в угольниках ступеней круто поднимается среди расписанных арками стен. Направо вход в Уборную Николая I и его Кабинет, приходящийся в выступе на море. Большая комната с широкими окнами блещет лощеностью не покрытого ковром пола. От строго вытянутой по стенам мебели, крытой зеленой кожей, и от двух пустынных, покрытых зеленым сукном столов отдает холодом и суровостью самого Николая I. Стены кабинета увешаны голландскими картинами.

В простенках у окон висит несколько редких миниатюр: Александр I – Лагрене, Екатерина Павловна – Изабэ, Марья Федоровна – Иполье и неизвестного художника портрет Александры Федоровны в берете с пером, яркий и сочный.

Далее прежде были комнаты дочерей Николая I, но после смерти Николая III его вдова переделала их для себя, заказав придворному поставщику Мельцеру мебель карельской березы с длинными полочками на финско-датский образец; последние она уставила бесчисленным множеством фотографий родственников и блекло-серыми зверушками копенгагенского фарфора.

Нижний дворец

Нижний дворец, выстроенный в 1897 г. для Николая I архитектором Томишко, поставлен, как и первый дворец Петергофа, у самого моря, но в то время как Монплезир весь связан и вдохновлен морем, дворец Николая II не представляет собой даже хорошей прибрежной дачи, а скорее городской дом – высокий в три этажа, с неуклюжей башней и совершенно искусственно налепленными балконами. Дворец этот составился из части, примкнувшей к бывшей «телеграфической» башне Николая I, и «детской половины», пристроенной позже. Ни о каком художественном замысле здесь не было и намека: архитектура должна была быть «приличной», а дом – комфортабельным и предназначенным только для тесного круга семьи.

Этому соответствует бездарное и безвкусное внутреннее убранство.

Мизерная передняя с узкими диванами, почти под лестницей, на случай если кому-нибудь придется ждать перед аудиенцией.

Гостиная обставлена Мельцером: фисташковый ковер, мебель, крашеная белой масляной краской, обитая белым кретоном с розами, белое пианино и вазы «под Копенгаген». На стенах – «трогательный» любительский портрет Александры Федоровны в розовых тонах меланхолической царицы, залихватская «атака» Самокиш-Судковской и конфетные бояре – Соломко.

Кабинет Николая II – «под дуб», с полагающимся для кабинета тяжелым письменным столом, диваном и стульями. Яркий серовский портрет Александра III в красном английском мундире на белом фоне Александровского дворца только подчеркивает буржуазную трафаретность обстановки.

Столовая почти пароходного типа, с гигиенически-белой окраской мебели и панелей стен. Среди таких любительских картин, как «Клумба в Ливадии», «Штандарт в море» и др., этюд Репина к «Запорожцам», его же этюд к венчанию Николая II кажутся интересными.

Кабинет Александры Федоровны тесно заставлен мягкой мебелью и завешан множеством мелких акварелей с сценками и видиками. Дрянные, но несомненно интимные, безделушки и семейные фотографии заполняют этажерки. Благодаря этим мелочам комната кажется изолированной от всего мира и погруженной в свой исключительный круг, для которого все чуждо, все враждебно, кроме Ники, Бэби, дочерей, сестер и отца, спокойного, отяжелевшего буржуа, портрет которого водружен над ее столиком.

Второй этаж занят Ванной, Туалетной и общей Спальней – самой значительной комнатой в жизни императрицы. Больная и физически, и душевно, она чувствовала себя спокойно только в спальне. В отсутствие мужа она иногда целыми днями не выходила из этой комнаты. Стена с двуспальной кроватью завешана большими и малыми иконами, образками, крестиками, освященными поясками и другими «благословениями» монастырей, святителей и старцев, включая Илиодора и Распутина, нетвердой рукой писавшего на обороте икон имя «Григорей».

Уголок около дивана, на котором она часто проводила дневные часы, отмежевывался от жизни теми же образами, но облеченными в более утонченную, мистическую оболочку. Христос с распростертыми руками на тени дающими крест, Мадонна в экстазе, граничащем по выражению с любовным, молящиеся девы, беклиновский монах-скрипач и проч., – все репродукции и рамочках модных магазинов – сплошь завешивают стену.

На стене у комода, так, чтобы его можно было видеть с постели и с дивана, – большой фотографический портрет офицера Орлова, мистического друга Александры Федоровны и защитника династии, командовавшего карательным отрядом в Прибалтийском крае.

Рядом со спальней имеется Кофейная комната, где утром пили кофе и где родились все дети, потому что в изолированности этого петергофского дворца Александра Федоровна чувствовала себя наиболее спокойно.

Выше, в так называемой Корабельной, был интимный кабинет Николая II, куда также никто не допускался.

Комнатка в башне служила беседкой.

Детская половина, находящаяся в пристройке, соединена с главным домом двухэтажным переходом. В верхнем этаже помещаются комнаты дочерей – маленькие спальни, затянутые ситцем, с никелированными кроватями и умывальными столами как в гостиницах.

Только спальня Ольги обставлена более затейливо модернистым зеленым гарнитуром, и для общей гостиной подысканы кресла и стулья самых невиданных форм, считавшихся тогда изысканными.

Детская Алексея и его спальня производят впечатление солнечных комнат, где все чисто, гигиенично и приспособлено для жизни больного ребенка, требующего максимума забот и внимания. Комната матроса Деревеньки, ходившего за Алексеем, носит тот же характер.

Приемная Алексея, т. е. угольная комната между лестницей и нижним переходом, светленько обставленная детскими картинками и акварельками Соломко, отмечена вкусом Александры Федоровны к мелочам, цветам и вообще тому Что, как ей казалось создавало красивый, милый дом.

Время и революция, отбросившая от этих миловидностей и модничества, с беспощадным спокойствием обнажает теперь бессодержательность, проникающую в этот дом, и весь он является выразителем не только упадка художественного вкуса, но и воли и всех жизненных сил последних Романовых.

Павильоны

Строительство Николая I цельнее всего развернулось в местности, расположенной вдоль большого Самсоньевского канала, проложенного еще Леблоном для снабжения водой фонтанов и поднимающегося к холмам Бабигона. Прежде всего на месте прилегавших болот были выкопаны пруды, а из вынутой земли образовано два островка, на которых Штакеншнейдер построил павильоны, и вообще задекорировал их так, чтобы они создали пейзаж Италии в том условном виде, как воспринимали ее в XIX веке.