Текст книги "Роман с авиацией. Технология авиакатастроф"

Сели в самом начале полосы. Интенсивное торможение с применением реверса двигателей, а самолет все бежит по обледеневшей полосе, приближаясь к застрявшему борту. Аварийное торможение не помогает. Столкновение неизбежно. Командир принимает решение на сход с полосы. Авиалайнер без повреждений прошелся по замерзшему грунту боковой полосы безопасности и остановился рядом. Приехавший на ЧП командир авиапредприятия увидел, что два самолета без повреждений, как на стоянке, выстроились друг возле друга на предельном расстоянии – один на бетоне, другой на мерзлом грунте. Лайнеры растащили на стоянки, осмотрели и, не обнаружив никаких повреждений, молча выпустили по открытию аэродрома Челябинск. Кому хочется иметь лишние проблемы.

Познакомившись ближе с Лесовым, я узнал, что он на год раньше закончил то же, что и я, летное училище, в один год – академию. Оба летали на реактивном бомбардировщике Ил-28, на пассажирских Ил-12, Ил-14, Ил-18, а потом на Ту-154. Нашлось много общего. Рассказал, как над Черным морем его пытались прижать четыре американских истребителя. Дело было в нейтральных водах. Он шел рейсом Симферополь – Сочи по утвержденной трассе – на точку в море (пятьдесят километров от нашего побережья). Ночь. Включили в полете на всякий случай проблесковые маяки (раньше их включали только на взлете и посадке). Все тихо, спокойно. Вдруг диспетчер просит резко изменить курс в сторону нашего побережья, да еще и говорит: «Не волнуйтесь. Вы под защитой!» – Осмотрелись по сторонам – черная ночь, никого не видно. Кто? Что? Под какой защитой? От кого? Вышли на побережье. Самолет уже вне трассы. Диспетчер дает команду экипажу перейти на связь с диспетчером Сочи. Тот, видя, что самолет отклонился далеко от трассы, требует восстановить ориентировку. Командир отправляет его к предыдущему диспетчеру, который и сообщает, что его Ил-18 сопровождала группа американских истребителей до тех пор, пока не подняли в воздух наших. (В это время турки на Кипре затеяли конфликт с киприотами, и американские истребители НАТО, базировавшиеся на турецких аэродромах, «пасли» воздушное пространство вдоль наших границ.) Так что наш лайнер они, видимо, приняли за советский десант – как интернациональную помощь братскому народу. А в нейтральных водах – кто сильней, тот и прав, – надавили на гашетки пусковых установок – концы в воду и пузыри на дно. Рассказал, как однажды в Турцию чуть не угнали. Посадка в Батуми. По схеме – заход только с моря в ущелье, где между гор расположен аэродром. Справа по борту в нескольких километрах турецкая граница. Вдруг мощный стук в закрытую дверь пилотской кабины. В чем дело? Бортпроводники на связь не выходят. Командир дает команду бортрадисту посмотреть в смотровое очко. За дверью два здоровенных амбала ломятся в дверь. Лайнер на прямой, полоса по курсу. Командир докладывает ситуацию земле, просит встретить. (Как раз в этом районе с гибелью бортпроводницы недавно был совершен угон самолета Аэрофлота Ил-14.) Сели. Амбалов встретила служба безопасности, их же земляки, покалякали на своем и – отпустили. Земляки вывернулись отговоркой – искали туалет. А туалеты по обе стороны кабины обозначены, как положено. Видимо, они оказались безграмотными. По прилету на базу командир доложил об инциденте командованию, то – куда положено, и батумский «встречающий» вскоре потерял очень хлебное место в службе аэропорта, за что шибко обиделся на питерского командира.

Я бесконечно благодарен наставлениям Леонида, которые в дальнейшем помогли мне избежать многих неприятностей. Командир авиаэскадрильи, Заслуженный работник воздушного транспорта России, он даст дорогу в небо не одному десятку командиров кораблей.

Наконец, в моем пилотском свидетельстве снова появился штамп командира корабля самолета Ил-18. Вскоре экипаж получил предельный для данного лайнера допуск к выполнению посадок в автоматическом режиме по первой категории ИКАО: высота облачности шестьдесят метров, видимость на полосе – восемьсот метров. Теперь мы летали на все аэродромы, где принимали наш корабль. Моя мечта – летать на тяжелом пассажирском авиалайнере – осуществилась, и несколько месяцев я наслаждался полетами и работой своего прекрасного экипажа.

Второй пилот Виктор Воробьев, тоже из военных летчиков, отличался спокойным характером и прекрасным воспитанием. Штурман Ильмарь Хухтоннен, по-скандинавски невозмутимый, образованный, хорошо разбирался в литературе и живописи, в работе стремился к совершенству. Не раз в свободное от полетов время он тащил меня на вернисажи наиболее интересных художников. Сам регулярно посещал тематические семинары в Русском музее и в долгих рейсах делился с нами своими впечатлениями. Бортинженер, сибиряк Геннадий Нагорный был мастером своего дела. Дружелюбный и отзывчивый, всегда в хорошем настроении, хлебосольный и гостеприимный, как и его верная подруга Валентина, которая угощала нас всевозможными соленьями и вареньями, когда экипажу доводилось бывать у них дома, он и в рейс выходил, как на праздник. Впоследствии как одного из лучших специалистов его направили на переучивание на аэробус Ил-86.

Проверка моего экипажа на деле при возникновении особой ситуации не заставила долго ждать. Утром вылетели из Ленинграда рейсом на Новосибирск. После набора высоты бортинженер вышел в салон для наружного осмотра двигателей и тут же вернулся. Самолет находился еще в зоне ответственности Ленинграда.

– Командир, с левой плоскости течет топливо, посмотри, сам принимай решение. Вышли в салон. Бортпроводники, собравшись на кухне и почувствовав неладное, резко повернулись в нашу сторону. В сопровождении Геннадия я молча прошел в салон. Увидев командира, пассажиры, как по команде, перестали разговаривать. Геннадий, ничего не говоря, головой указал на иллюминатор. Между первым и вторым двигателем по плоскости толщиной в сантиметр бежит струя керосина, искривляясь и подсасываясь прямо под выхлопные газы турбины второго двигателя. В любой момент может произойти ее воспламенение. Неприятный холодок пробежал по телу. Сохраняя внешнее спокойствие, – на нас уже как-то особенно смотрят пассажиры, – мы направились в кабину. Проходя мимо проводников, я тихо сказал:

– Возвращаемся в Питер, все в салоны, привязать пассажиров и лично проверить ремни каждого! Зафиксировать контейнеры на кухне, к посадке пристегнуться самим, после приземления расстопорить ручки аварийных выходов и быть готовыми к эвакуации пассажиров. Дальнейшая работа по моей команде и штатному расписанию. Информацию пассажирам о возврате дам сам.

У открытой двери туалета меня взял за рукав какой-то мужик. Он все время заглядывал вовнутрь. – «Что потеряли?» – поинтересовался я. – «Почему земли не вижу?» – спрашивал он. На ответ не было времени. Но дурацкий вопрос пассажира еще долго не выходил у меня из головы.

Выключили второй двигатель, под который подсасывало топливо. Сразу же доложили обстановку на землю, свое место на трассе и решение о возврате. Сели. В конце полосы остановились, выключили двигатели. Бортинженер открыл дверь и сверху осмотрел двигатель. Стюардессы уже стояли у аварийных люков и ждали команды на выброс аварийных трапов. Самолет тут же облепила вереница пожарных и санитарных машин, выехавшая на подмогу нашим по сигналу тревоги из города.

– Все в порядке, – прокричал экипажу в мегафон с земли прибывший на машине руководитель полетов. Срочная эвакуация пассажиров не потребовалось. Огромный, перегруженный бетонными блоками буксир уже подкатывался к передней стойке шасси. Щелчок сцепления с буксиром, и лайнер медленно начал движение. В сопровождении этого почетного эскорта нас откатили на стоянку. Пронесло. Я почувствовал, как под ногами завибрировали педали – то ли от мандража ног второго пилота, то ли моих.

На стоянке к обеим дверям сразу подошли два трапа и «Волга» командира авиапредприятия. Быстро и без суеты высадили встревоженных пассажиров. Ничего не скажешь – сработано четко. Я, как и положено, вышел из самолета последним.

– Зачем вернулись? – заждавшись у трапа, недовольно спрашивает командир авиапредприятия. Вмешался приехавший с начальником инженер авиационно-технической базы:

– Пролетели бы еще минут тридцать, выработали топливо, облегченное крыло под действием подъемной силы пошло бы вверх и зажало течь – у нас на всю базу осталось три резиновых прокладки. – Он раскрыл свой здоровенный кулак – на его ладони лежали три прокладки. Я его понял.

– Попробуйте эксперимент сами, но без меня, – ответил я. Командир объединения бросил укоризненный взгляд на инженера. Внимательно посмотрев на меня, сказал:

– Сменим самолет. Лететь сможешь? Я взглянул на экипаж – их лица выражали согласие.

– Конечно, командир, – ответил я.

Он молча сел в машину и уехал – предстояло объяснение с местными властями и Москвой. Что еще мог сказать он, первоклассный летчик? Нам вскоре заменили самолет, и мы продолжили рейс, правда, с задержкой – никак не могли найти одного нашего пассажира. Его случайно обнаружили при уборке аварийного самолета – намаявшись в своей командировке и, видимо, приняв лишнее, он спал под столиком между креслами.

В этом составе экипажа мне довелось летать около года, и больше ничего не случалось.

Вскоре мне сообщили, что в профкоме лежат пять туристических путевок на три недели в Америку. Из-за их высокой по тем временам стоимости в девятьсот рублей (двухмесячный заработок второго пилота пассажирского лайнера) желающих не нашлось. Тогда предложили летчикам. У нас тоже не сразу приняли решение. Набралось пятеро: второй пилот, штурман, начальник метеостанции и руководитель Центрального агентства воздушных сообщений по Ленинграду, что на Невском, Антонина Иванова, женщина решительная и пробивная, как танк, и я.

Перед поездкой в Штаты нашу группу, состоящую в основном из профессоров, инструктировал какой-то отставник. В огромном зале Дворца Труда, забравшись на подиум, он долго приводил в порядок свои инструкции. Из-под его измятых зеленых брюк на пол свисали белые штрипки от армейских кальсон. Но он говорил о главном – о культуре поведения: никаких контактов с иностранцами и ни под каким предлогом, что мы беспрекословно и выполнили, так как разговаривать на английском профессура и чудом попавшие туда четыре летчика якобы не умели (или говорили, что не умеют) – понимать и читать, как потом выяснилось, умели все.

И вот мы сидим в Москве, на первом этаже в офисе «Метрополя», где располагалось тогда наше главное и единственное в Союзе турагентство. Все через него. Поскольку питание в Америке фирмой не предусмотрено, только отели, каждому будет выдана валюта и кушайте сами, где хотите. То, что надо. Чемоданы набиты венгерскими мясными консервами и питерской копченой колбасой, которую нам доверительно посоветовала взять с собой еще в Ленинграде турагент местного городского профсоюза. Ждем. Какие-то проблемы с нашими местами на самолет. Никуда не отлучаться. – «Вот-вот все решится», – успокаивает руководителя нашей группы агент Интуриста, но ничего не решается. Полдень. Не выдержав московской волокиты, Антонина едет в министерство и, воспользовавшись своими связями, сама пробивает вопрос с заранее забронированными билетами для нашей группы. Уже вечер. В последний раз мы завтракали на питерском рейсе: булочка, сыр, кофе.

– Еще немного, и у меня случится голодный обморок, – заявил здоровенного роста второй пилот Володя Отливанчик, – отпустите сбегать хотя бы за пирожками! – Нельзя!

Вернулась из министерства Антонина и объявила, что места для нас отвоеваны! Видимо, их уже успели кому-то пообещать – в те времена на этих билетах перевозчики делали целые состояния. Вылет завтра утром, а пока всех повезут ночевать в гостиницу «Колхозная» на ВДНХ. Еще через час подали автобус. Приехали, поселились, как в Аэрофлоте, по четыре человека в один номер. Время к полуночи. Защелкали замки чемоданов, на столе появились копченая рыба, хлеб и водка, запасенные для Америки. Утомленные интуристовским сервисом, за ужином и разговорами уснули только к утру, а тут и подъем.

Рейсовый самолет Ил-62 битком набит разношерстной публикой: кто на ПМЖ, кто в командировку. Приветливые стюардессы, незнакомое для нас на борту загранпитание с красной рыбой. Первая посадка для дозаправки в Париже. Самолет на обслуживание – пассажиров в вокзал. Раздали талоны на питание в вокзальном кафе. Самообслуживание. Набрав на голубые подносы положенное, мы двинулись к столикам, где сидели пассажиры с других транзитных рейсов, и все четверо уселись за свободный. Следовавшая за нами упитанная дама поставила свой поднос на соседний столик и вернулась к стойке за вилкой. Вернувшись, она видит, как с ее подноса уже кушает негр. Дама оказалась не робкого десятка: взяла с подноса негра тарелку с салатом и приступила к еде. На лице негра никакой реакции. Далее она берет пирожное и чашку кофе. Негр молча смотрит. Вдруг дама шарит руками по рядом стоящему стулу, где она оставляла свою сумочку. Ее нет на месте. Дама поворачивается в нашу сторону, лицо от возмущения наливается красным цветом.

– Вы не видели, кто взял мою сумку? Там паспорт и билеты! – Наблюдая за развитием этой сцены, мы еле сдерживали хохот.

– Вон, на соседнем столе ваша сумочка и ваш поднос, – сказал Володя Отливанчик. Негр хохотал больше всех.

После обеда тут же в уголке, за столиком, получили валюту: около двухсот долларов (по курсу: один доллар за девяносто копеек!) и сразу почувствовали себя миллионерами. Отдельные пассажиры с достойным видом потянулись к сверкающей никелем стойке бара, но никто ничего не заказывал: все дороже (в переводе на рубли) раза в четыре, чем у нас. Экономили валюту.

Первые знакомства. Наш турист, инженер по сельхозтехнике, достав из кармана пачку «Мальборо», которую тогда можно было купить за валюту только в «Березке», предложил перекурить. Летчики понятливо переглянулись – наш куратор. Взлет. Ясное парижское небо. Прекрасное настроение. Слева в иллюминаторах промелькнула Эйфелева башня. Прощай, Париж, свидимся ли еще?

И вот мы над Северной Атлантикой. Где-то внизу корабли с аппаратурой, координирующие прохождение воздушных судов по трекам (полет на одной высоте и параллельных курсах с установленными между лайнерами боковыми интервалами). Штурман нашего «ила» строго следит за индикаторами курса, который точно выдерживают три гировертикали, работающие, как огромные волчки, на шведских подшипниках со скоростью шестьдесят тысяч оборотов в минуту. Метеоусловия по трассе и американскому побережью нормальные. Внизу, в черных водах Атлантики, в стеклянных глазах прожорливых акул, словно желанная добыча, отражается маленький силуэт нашего самолета. В салонах от усталости общая беспечность: судьба «Титаника» никого не волнует. Из пилотской кабины попеременно выходят члены экипажа, чтобы поваляться на матах в специальном отсеке заднего салона – размять затекающие от многочасового сидения в пилотских креслах тела.

Выдав вместе с бортовым питанием по бокалу сухого вина и объявив, что в туалетах кончилась вода и следует пользоваться имеющимся там одеколоном, стюардессы до конца рейса куда-то исчезли. Через три часа полета Отливанчик сходил на кухню, добыл пару бутылок сухого вина. Наши соседи оживились. Посыпались анекдоты. Потом вздремнули, кто как смог. Уже ночь. Голос командира по трансляции: «Посадка в Вашингтоне по расписанию. Идем на снижение вдоль американского побережья. Пристегнуть привязные ремни. Справа пролетаем Нью-Йорк». – С высоты в шесть тысяч метров город сиял желтыми огнями стритов и авеню. – «Открыть бомболюки!» – сострил Отливанчик, бывший военный летчик.

Через некоторое время, без обычных зон ожидания всегда перегруженного аэропорта Джона Ф. Кеннеди, наш авиалайнер вышел на посадочную прямую. Иллюминаторы засверкали ярким неоновым светом «бегущих молний», показывающих направление на посадочную полосу. Еще минута, свист шин о бетон, вой четырех турбин, выведенных на режим торможения-реверса, и лайнер зашуршал по бетону посадочной полосы столицы США Вашингтона, откуда начиналось наше турне по Америке: Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Буффало, Чикаго, Нью-Йорк.

Таможенный контроль. На длинной движущейся ленте стола нам предложили открыть наши сумки и чемоданы и приготовить к досмотру их содержимое. Огромный, как гора, в черной униформе таможенник молча начал извлекать из наших баулов связки первосортной копченой колбасы, которую с таким трудом мы добывали дома. Когда подошла моя очередь, на столе уже лежала огромная, килограмм на пятьдесят, гора наших надежд на будущее пропитание – можно было подумать, что мы прилетели в голодную страну. Тот человек, который посоветовал нам тащить все это за океан, несомненно, решили мы, был в сговоре с американской таможней. Правда, обилие наших мясных консервов венгерского производства таможню не интересовало. Добровольно выложив колбасу, я выложил на стол недоеденного еще в Москве здоровенного копченого леща. – «For beer», – глядя в глаза полицейскому, сказал я. Свежий запах золотистой рыбы вызвал благожелательные улыбки на лицах рядом стоящих блюстителей закона. Негр-таможенник взял за хвост рыбу, поднес ее к носу, понюхал и шлепнул ее обратно в портфель. Приятно встретить за океаном любителя пива.

Тем временем, увидев такой грабеж, наша туристка – начальник метеостанции «Пулково» – в сторонке развесила свою колбасу под мышками в рукавах серой норковой шубы и смело, не моргнув глазом, двинулась на досмотр. Номер прошел, и наши мужики еще долго посылали своего гонца к ней, когда у них не хватало закуски.

Расположившись, как нам показалось, в приличной гостинице, по два человека в номере, мы собрались у соседей отметить, по нашему обычаю, благополучное прибытие. Открыли мясные консервы, достали сыры, что-то еще и поняли, что без хлеба ужин не получится. Решили послать гонца до ближайшего магазина. Выбор опять пал на Отливанчика. И вот уже вскоре мы вдвоем (я – в качестве переводчика) оказались на пустынной улице ночной американской столицы. Все магазины и лавки почему-то были закрыты. Обратились к первому полисмену. Сразу определив, что мы не американцы, он небрежно ответил: «Ребята, вы откуда свалились? Сегодня суббота, и весь народ у себя дома, за городом. Вот там, – указал он жезлом куда-то вдаль, – есть супермаркет, работающий всю ночь».

Мы двинулись в указанном направлении, прокладывая путь по всем правилам навигации: от ориентира к ориентиру, пока не вышли на цель. Войдя в этот музей гастрономии, мы чуть не обалдели от изобилия товаров, еды и забыли, за чем пришли.

– Ищи хлеб – и на базу, ребята ждут, – оттащил я моего коллегу от прилавка женских париков. Он уже успел натянуть для примерки на свою лысину какие-то нейлоновые патлы, после чего стал похож на Билли Бонса из фильма «Остров сокровищ», и я его еле опознал. С трудом отыскав завернутые в фирменные полиэтиленовые пакеты и уже нарезанные белые батоны хлеба, мы быстро, пока не забыли обратную дорогу, рванули в отель по пустынным улицам еще незнакомого города. «Живут же люди», – всю дорогу долдонил мой коллега.

Еле отыскав свой номер в блеклом свете длинного коридора отеля, мы застали в полной темноте своих коллег. В чем дело? Оказывается, в соседнем номере наш профессор по электротехнике решил при помощи привезенного кипятильника разогреть воду для чая. Вилка нашего кипятильника никак не подходила к американской розетке. Имея провод и лезвие бритвы в качестве запасного нагревательного элемента, коим приспособлением он пользовался в подобных случаях в других странах, профессор воткнул это «ноу-хау» куда положено. Сноп искр – и все номера на нашем этаже погрузились в темноту. В коридорах слабым зеленым светом зажглись лампы аварийного освещения. Виновник аварии затаился. Вскоре освещение восстановили, но наши летчики, не дождавшись хлеба, при свете уличных реклам из окон уже успели поужинать и прямо в одежде уснули.

На следующий день, пока наши профессора изучали постановку дела с выдачей книг в библиотеке Конгресса, мы дружной летной компанией отправились через дорогу в музей авиации, где увидели много интересного. Первый самолет Х-15, достигший скорости звука, покрытый золотой фольгой лунный модуль с булыжником, доставленным с Луны. Молодой ковбой, рассказывающий о своей жизни, освещенный какими-то лучами, за пять минут превращался в старца. Кабина «Боинга» с двумя переговаривающимися с диспетчерами пилотами-роботами полностью имитировала условия взлета, полета, посадки и многое другое. Здесь посетитель был не столько зрителем, сколько участником действа. Макет огромного человеческого сердца, по желудочкам которого ползали малыши – посетители. Еле успели вернуться к своим. Далее зал заседаний Конгресса в Капитолии, переезд через Потомак на Арлингтонское кладбище, где перед рядами одинаковых памятников героям страны лежала скромная мемориальная плита президента США Джона Ф. Кеннеди.

В Лос-Анджелес планировалось лететь самым современным самолетом Боинг-747. Но в последний момент его почему-то заменили на ДС-9, и мы явно были расстроены. Но зато предусматривалась промежуточная посадка в Лас-Вегасе. Как летчика меня поразила организация выполнения рейса авиакомпании «Америкэн Эйрлайнз» на древнем, хотя и реактивном, четырехмоторном ДС-9. Получасовая стоянка в очереди на взлет, руление на старт по какому-то мосту, под которым проходила автострада, и мы снова в воздухе. Американские масштабы и постоянное движение – везде и всюду. Сразу после взлета стюардессы сменили униформу на красивые блузки и цветные клетчатые фартучки и с голливудской белозубой улыбкой активно начали развозить многочисленные разноцветные пузырьки, среди которых мы тщетно пытались обнаружить знакомые нам наклейки. Все пассажиры получили по элегантному фирменному значку – никелированной эмблеме авиакомпании «Америкэн Эйрлайнз». Всюду продуманная реклама. Во время полета капитан, в безупречной, элегантной форме, выйдя из пилотской кабины и поинтересовавшись самочувствием пассажиров, вдруг подошел ко мне: видимо, кто-то уже сообщил ему, что на борту находятся советские летчики, которых он сроду не видел. Я попросил разрешения взглянуть на оборудование кабины его самолета.

– Прошу, но только после посадки, – вежливо ответил он.

Перед снижением по трансляции мы услышали предложение капитана приготовить наши кинокамеры для запечатления с воздуха Большого каньона в штате Невада, что нас изрядно удивило. По нашим правилам вся фотоаппаратура должна была быть оставлена в багаже. Уличенный в съемке рассматривался как иностранный шпион, о котором немедленно докладывалось куда следует. Погода звенела, и, перейдя в первый, почти свободный салон бизнес-класса и уткнув в иллюминатор взятую у друга на время поездки кинокамеру, я израсходовал изрядное количество отечественной цветной кинопленки на однообразные виды голых желтых ущелий и белых служебных зданий аэровокзала.

После посадки в Лас-Вегасе, пользуясь случаем и прихватив для солидности пару бутылок «Столичной», наши туристы потащили меня в пилотскую кабину. С разрешения растроганного экипажа я, как в свое, влез в кресло командира. Экипаж в три человека (у нас на таком четырехтурбинном лайнере сидели бы минимум пять) познакомил меня с оборудованием пилотской кабины, которое мне показалось довольно знакомым и обшарпанным. Потом по приглашению капитана я направился в здание аэровокзала. Впервые увидев игровой автомат, решил испытать судьбу в игре с «одноруким бандитом». Проиграв три доллара, выиграл один. Хотелось побродить по аэровокзалу вместе со своей командой. По скучающему лицу капитана было видно, что вокзал ему давно надоел, и он все время бродил за мной. Пытаясь отделаться от «кэпа», я пошел на хитрость:

– Когда же вы будете оформлять дальнейший полет? – задал я законный, на мой взгляд, вопрос, чем поверг его в изумление.

– За меня все документы оформляет представитель авиакомпании, – удивившись моему вопросу, ответил он. – Моя работа в воздухе, а сейчас экипаж отдыхает перед следующим участком полета.

Ничего себе. По нашим порядкам, я бы бегал от метеослужбы к диспетчерам, пробивая следующий участок полета, волновался бы о заправке керосином, загрузке, крутился под самолетом. А они отдыхают. Так или иначе, присутствие капитана несколько ограничивало меня в свободе передвижения по территории аэропорта, но я об этом не жалею. Объявили посадку и, прежде чем отправиться на свое место, я еще раз заглянул в пилотскую кабину. Развалившись в правом кресле, дремал второй пилот, на колонках штурвалов уже кем-то были прикреплены палетки с планом полета следующего участка трассы. Не врал капитан – на земле они отдыхали, а при «такой зарплате» могли бы и побегать. И я уселся на свое место в салоне авиалайнера, рядом с главным режиссером театра им. Комиссаржевской, Рубеном Сергеевичем Агамирзяном. Это был замечательный человек. В Америке, в его номере отеля, мы всей питерской группой отмечали его пятидесятилетие. Потом, уже в Питере, он не раз приглашал нас к себе в театр на премьеры его спектаклей и угощал пивом в своем кабинете. Видимо помнил, что мы (по понятным причинам) покупали в Америке из автоматов только пиво. Однажды взяли, что подешевле – оказалось сладкое.

Маститые доктора наук вели себя, как дети, в Дисней-Ленде Лос-Анджелеса и с удовольствием здоровались с веселым Микки-Маусом, каждому протягивающим свои мохнатые лапы. На шлюпках по подземным пещерам мы выплыли на панораму осады города с пиратской шхуны. Вокруг нас летели брызги воды от падающих пиратских ядер, двигались начиненные электроникой жители города и грохотала канонада. Закачались лодки. Слабонервные стали судорожно хвататься за борта. По мере продвижения наших лодок город уже был захвачен. Какой-то пьяный, еле стоящий на ногах пират, поддерживаемый его собутыльником, нагло целился своим огромным пистолетом прямо в нас. От неподдельного испуга наши женщины спрятали свои головы за борта лодки. Грохнул выстрел. В клубах едкого порохового дыма мы дружно навалились на противоположный борт и чуть не перевернули нашу шлюпку. Наконец появилось яркое калифорнийское солнце и, слегка подмоченные и ошарашенные, мы с облегчением повыскакивали на берег. Снова на каждом углу в белых фраках негритянский диксиленд, запах тут же пекущихся пончиков и попкорна. А мы уже сидим в открытых вагончиках и по кривым, ржавым рельсам с грохотом мчимся на старинном, времен Джефферсона, паровозике по американским прериям. По сторонам тут и там натягивают свои луки индейцы и проплывают станции с надписями: на первом этаже – «салун», на втором – «дантист». Все это было заснято мною на цветную кинопленку, которую по прибытии домой мне нагло подменили на пустую в фотоателье на Литейном – ребята тоже хотели прокатиться. Однако кое-что у меня осталось, и наша группа по прибытии домой, как мне показалось, с удовольствием просматривала кадры нашей кинохроники в центральном зале ресторана гостиницы «Европейская».

За день мы посетили почти все аттракционы и уже вечером никак не хотели отправляться оттуда по программе на осмотр лайнера «Куин Мери», поставленного навечно в одном из доков. На следующий день – общий обзор Голливуда и Театра актера. В Голливуде – одни декорации, суета и никаких звезд. Перед городским Театром актера звезды оставили для нас на асфальте только имена и оттиски своих талантливых рук. Пытался примерить свои руки – ни в одну не попал по размеру.

Если розовой мечтой Остапа Бендера был вечно солнечный Рио-де-Жанейро, то моей – Сан-Франциско. Товарищ Бендер и отличался от Шуры Балаганова еще и тем, что знал: кроме тундры в мире еще есть и город, где вечное лето, пальмы, море и «все ходят в белых штанах». Но тундру мы уже видели, хотелось увидеть что-то большее. Прекрасный вид на залив, через который переброшен мост «Золотые ворота». На этой стороне пальмы и белые стелы небоскребов, на другой – самая неприступная тюрьма Алькатрас – каждому свое.

Рядом с Канадой, уже в снегу, – Буффало. Ледяной дождь на Ниагаре. Обледеневшая смотровая площадка, с которой видна только часть водопада. На той, канадской стороне, – высокая смотровая башня, куда можно беспрепятственно проехать всем желающим, но не с нашими паспортами. Грохот водопада заглушался голосами наших женщин, обсуждавших тут же купленные сувениры. Через полчаса все перемерзли и запросились в отель. Вечером по прекрасным американским дорогам – артериям нации наш автобус уже летел в пасмурный и предновогодний Чикаго.

Наш небольшой отель расположился прямо в центре города, на берегу озера Мичиган, сплошь утыканном дорогими яхтами. Обзорная поездка по городу, и мы свободны. Два круглой формы высотных здания спроектированы так, что обитатели верхних этажей не выходя из дома могут тут же взять свой автомобиль или катер и по рядом расположенному каналу выйти на Мичиган. На центральной улице удивительной красоты праздничные витрины магазинов с движущимися вокруг мерцающих рождественских елок игрушечными упряжками оленей, возле которых торчат симпатичные нарядные негритянские малыши со своими респектабельными родителями. Я заметил грустное выражение лица нашего профессора, у которого, как и у всех нас, война отобрала детство. Размеренная городская жизнь. Чикагская мафия занималась делом и на улицах не появлялась.

Город миллионеров Нью-Йорк. Отель на 42-й улице, в двух шагах от Таймс-сквера – центра города. Легкие города – обширный городской парк, вокруг которого цокали по асфальту упряжки лошадей. Знаменитый музей «Метрополитен». Коллекция живописных полотен и скульптуры представителей всех континентов и школ живописи, начиная с времен египетских пирамид и до знаменитых испанцев, итальянцев и французов: Эль Греко и Сальвадора Дали, Рафаэля и Леонардо, Дега, Писсарро, Коро, Матисса и Ренуара. Обширную коллекцию абстрактной живописи наш американский гид, ссылаясь на последующее посещение музея современного искусства Гугенхейма, не комментировала. Американцы имели деньги, но не понимали искусство и вывезли из легкомысленной Франции все самые значимые работы импрессионистов, которые теперь стоят миллионы. Не верите? Загляните по случаю в Музей современного искусства, расположенный в переоборудованном вокзале д'Орсе в Париже (сразу за мостом Александра I, налево, вдоль Сены), – ничего хоть сколько-нибудь интересного, что ранее сотворили их художники.

Ровно через два часа, отпущенные на «Метрополитен», гид повела нас в храм современного искусства, расположенный неподалеку и по архитектуре напоминающий нарезанную консервную банку. Рассказ ее был очень краток, а в голосе уже не было прежнего благоговения.