Текст книги "Камень богов"

Все дети леса умели делать запасы, чтобы не умереть с голода, когда наступают трудные времена, и охота не бывает обильна. Видимо, йонейга по-другому запасали впрок еду, но никому из сородичей Дигахали и в голову бы ни пришло так хранить мясо. Охотник вытащил барсука и, не желая заниматься несвойственной мужчине работой в присутствии женщины, протянул нож Милине. Лучше бы он этого не делал, потому что агайюджо совершенно не умела обращаться с острым инструментом. За несколько мгновений она едва не отрезала себе пальцы и чуть не воткнула нож в ногу, отделавшись самым малым – дыркой в одежде.

– Я не знаю, почему твои родители не научили тебя простейшим вещам, – произнёс потрясённый Дигахали, – может быть, Духи Предков йонейга лишили тебя ясного рассудка? Радуйся, что я не буду выставлять тебя на посмешище, как плохую хозяйку. Нет для женщины большего позора, чем увидеть голодные взгляды своих родных из-за того, что она не умеет готовить еду!

Пришлось самому взяться за нож и разделывать добычу, попутно думая о том, что бы сказали в племени Куницы, если бы узнали, какую неумёху приняли в свои ряды. Усовестившись, Милина взялась помогать, но всё её содействие сводилось к тому, что она тянула барсука за заднюю лапу. Охотник не стал ей сообщать о бесполезности такого занятия, хорошо ещё, что она не мешала свежевать тушу. Единственное, что он мог доверить такой помощнице, это собрать оставшиеся после разделки добычи непригодные в пищу части и отнести подальше от костра. Агайюджо поняла свою задачу, и пока он жарил на углях свежее мясо и вдыхал ароматный дым, понесла останки барсука к ближайшим кустам.

Мелодия, успевшая стать постоянным спутником Дигахали, зазвучала по-иному, заставив его, глядевшего на жарящееся мясо, неожиданно увидеть идущую к нему Милину. Охотник вздрогнул, тряхнул головой, но видение не исчезло – агайюджо шла прямо на него, держа на вытянутых руках замотанные в шкуру внутренности и самые крупные кости. Было хорошо видно, как она морщит нос от неприятного запаха и почти не смотрит вперёд, повернув голову вбок. Дигахали только сейчас понял, что это Злой Дух каким-то образом показывает ему то, что видит сам. Не замечавшая Ссгина Агайюджо неловко размахнулась, метнула свою ношу прямо в демона, после чего облегчённо вздохнула, ещё сильнее скривив напоследок губы. Охотник снова вздрогнул, на этот раз оттого, что останки барсука, казалось, полетели ему прямо в лицо. Связь прервалась так же внезапно, как и возникла, он снова увидел жарящееся мясо и даже успел спасти его от пригорания.

Милина взвизгнула, зашелестев своей неудобной одеждой, побежала к костру, пытаясь взмахами рук удержать равновесие. Глядя на неё, Дигахали вспомнил тот день, когда он последний раз встречался с Авиосди на их заветном месте у водопада. Стекавший с гор ручей срывался вниз с высоты в полтора человеческих роста, образуя небольшое озерцо. Цепочка из едва возвышавшихся над водой камней пресекала заводь, позволяя ловкому человеку перебраться с одного берега на другой. Его любимая, оправдывая своё имя, грациозно перескакивала с камня на камень, а её весёлый смех сливался с журчанием воды, и не было во всём мире ничего боле прекрасного…

Агайюджо одним прыжком преодолела оставшееся расстояние и устроилась возле костра так, чтобы держать в поле зрения те самые кусты. Охотник не знал, имеет ли она какое-нибудь представление о Злых Духах, но, на всякий случай, решил сообщить, кто же в очередной раз нагнал на неё страху. Указав рукой на кусты, он сказал:

– Демон.

Ответная реакция его спутницы оказалась вполне ожидаемой. Испуганно моргнув, Милина охнула и долго не могла оторвать взгляд от того места, где повстречала Ссгина. Дигахали почти насильно впихнул ей в руку кусок жареного мяса и чуть ли не заставил поесть, чтобы восстановить силы.

Обычно чутко спавший охотник проснулся под утро, кода костёр совсем остыл и перестал давать тепло. Он отыскал в кострище пару ещё горячих угольков, подкинул им сухого мха и раздул пламя. Потянувшись к заготовленным дровам, Дигахали заметил какое-то движение на фоне стволов сосен и, вглядевшись, узнал Злого Духа. Тот не стал дожидаться, когда костёр разгорится вновь, и поспешил убраться в облюбованный ранее кустарник. Что-то в его движениях показалось охотнику странным, и он, скормив пламени несколько сухих веток, поднялся, отправившись следом за демоном. Когда Дигахали последний раз видел Ссгина вблизи, это был раздувшийся, едва способный перемещаться огромный мешок. Теперь у Злого Духа появились ноги – толстые и короткие. Они поддерживали его массивное тело и позволяли сносно передвигаться, а не волочиться по земле.

«Наверное, лошадь ему подсказала, – подумал охотник, наблюдая, как демон ловко переставляет ноги, напоминая больше гусеницу, чем копытное животное. – Три с этой стороны… И с той тоже три. Всего получается шесть, а стать шустрее лошади всё равно не получилось».

Как он ни старался, не мог припомнить ни одного крупного животного с таким количеством конечностей. Только среди насекомых встречались существа, у которых количество лапок превышало четыре.

«Самый большой жук, которого видел мир»! – Развеселился охотник.

Хорошее настроение человека передалось Ссгина, для которого не остался незамеченным проявленный к нему интерес. А ещё сильнее он позабавил Дигахали, когда выяснилось, что «жук» без особых проблем мог двигаться в любую сторону, в том числе боком. Представив, как ловко обитатель дикого леса способен танцевать, он мысленно попросил Злого Духа покрутиться на месте. Того не пришлось долго упрашивать, раскинув пальпы в разные стороны, демон закружился, перебирая своими короткими ногами. Охотник вспомнил про лошадиную голову, которая благодаря ему получила возможность дышать, и попытался рассмотреть это место на шкуре Ссгина. Несколько раз мимо Дигахали мелькнуло что-то, отдалённо напоминающее открытый рот, но разглядеть подробности было сложно. Он подошёл ближе, попутно приказав демону остановиться, и удивлённо прищёлкнул языком, не заметив больше конской головы, долгое время пытавшейся вырваться наружу. Дыра в шкуре осталась на месте, но теперь трудно было поверить, что раньше оттуда торчал лошадиный рот. Дигахали даже заглянул внутрь, но не увидел ничего похожего на конскую голову. Края этой кривой пасти окаймляли толстые бугристые губы, густо покрытые мелкими тонкими отростками, в палец длиной. Ни зубов, ни языка не было видно, но проверять их наличие совсем не хотелось. Самым же поразительным в новом облике Злого Духа оказался большущий, раза в три больше лошадиного, глаз, глядевший прямо на охотника из того места, откуда совсем недавно на него смотрело несчастное животное.

«Вот почему я так хорошо видел его глазами. Вернее, глазом. Второй он у лошади не догадался забрать», – подумал Дигахали, и сразу вспомнил ту историю, которую сам рассказывал йонейга. Он и представить не мог, что детская сказка могла быть настолько близка к реальности.

Пока охотник рассматривал преобразившегося демона, Ссгина протянул длинные пальпы и обхватил ими плечи человека. Дигахали объятий не ожидал, и даже испугаться не успел, ведь музыка в его голове настраивала на совершенно другой лад. Злой Дух не желал причинить ему вред, охотник не зря сравнивал его с преданным хозяину верным псом. Демон больше не помышлял ни о каком поединке, удовлетворившись победой, одержанной над сопровождавшими агайюджо воинами. Из всех его устремлений, которые смог уловить охотник, преобладали два настолько противоположных, что, в первый момент, Дигахали не сразу в это поверил.

С одной стороны, Ссгина стремился найти подходящее место и, оставшись там, устроить себе логово, хотя, подробности сложно было понять. С другой стороны, Злой Дух считал себя обязанным человеку и хотел сопровождать человека, куда бы он ни пошёл. Первое желание проистекало из самой природы демона, требовало реализации, ничуть не меньше, чем желание утолять голод. Лишь слегка прикоснувшись к чуждому разуму, охотник сумел понять, сколько усилий предпринимал Ссгина, чтобы оставаться его спутником. Ошеломлённый бескорыстной и нежной привязанностью со стороны существа, которого ещё несколько дней назад опасался, Дигахали признался самому себе, что мало кто из людей так к нему относился. Конечно, Авиосди любила его, но она, скованная строгими обычаями племени, не смела открыто говорить о своих чувствах. И он, выросший в той же среде и подчинявшийся тем же законам, тоже бывал скуп на ласковое слово или нежное прикосновение.

«Я так и не сказал ей всего, что мог бы сказать любимой женщине, и не услышал от неё и десятой части того, что могла бы сказать мне она. Мы тратили время, которого оказалось ничтожно мало, на соблюдение глупых обычаев и думали о том, как бы ни дать повода для осуждения. Мы сами променяли любовь на условности, которые сковывали не хуже, чем верёвки, опутывавшие руки и ноги».

Мысли жгли его, как раскалённые угли, не давая ни пощады, ни передышки.

Демон почувствовал настроение человека и постарался смягчить разрушительное отчаяние, овладевшее двуногим существом настолько, что его хрупкий организм стал давать сбои. Успевший довести себя до полуобморочного состояния, Дигахали ощутил лёгкое прикосновение, как шлепок, которым иногда награждают новорождённого, чтобы вызвать первый вдох. Прикосновение, словно последняя капля, наполнившая до краёв казавшийся бездонным сосуд и заставившая содержимое выплеснуться через край. Прикосновение, будто уцелевшее волоконце рвущейся верёвки, сумевшей остановить смертельное падение. Прикосновение позволило впустить в лёгкие воздух, и замершее сердце смогло отправить в путь новую волну горячей, готовой закипеть от напряжения крови.

Немудрёная мелодия, звучавшая в голове охотника, звала за собой, тянула его из бездны небытия, в которую он сам себя чуть не загнал. Слушая музыку Дигахали начал приходить в себя и потихоньку осознавать окружающую действительность. Мелодия вдруг изменилась, ритм её исказился, словно игравших до этого безупречно музыкантов внезапно ударили по пальцам. Охотник открыл глаза и увидел лучи солнца, пробившиеся сквозь кроны ближайших сосен.

Лишённый возможности скрыться в тени, Ссгина мелко дрожал, но не отпускал человека, поддерживая его в вертикальном положении. Дигахали ужаснулся тому, что сейчас приходится испытывать его спутнику и мысленно произнёс:

«Спасибо… Позаботься о себе… Со мной всё в порядке».

Это послание пришлось подкрепить солидным убедительным импульсом, прежде чем Злой Дух отпустил человека и бросился под защиту густого кустарника.

Сегодня они покинули место ночёвки позже, чем вчера. Агайюджо даже не пришлось будить, она успела выспаться и пребывала в хорошем настроении, чего нельзя было сказать о Дигахали. Охотник мрачнел всё больше по мере продвижения к конечной точке маршрута. От его обычной пружинистой походки не осталось и следа, тот нетвёрдый шаг, которым он мерил оставшееся расстояние, больше приличествовал какому-нибудь йонейга. Милине даже не пришлось прикладывать никаких усилий, чтобы поспевать за ним.

Дигахали понял, что больше не может считать Ссгина опасным чудовищем, а это значило, что пропал весь смысл похода к границам мёртвого леса. Прежняя уверенность в своей правоте уступила место обезоруживающей растерянности, несвойственной уважающему себя мужчине. Злой Дух изменился настолько, что стал абсолютно безвредным для любого человека, это охотник смог уяснить, когда перед ним открылся внутренний мир этого удивительного существа. Будучи очень одиноким, особенно после того, как его любимый дед отправился в последнее путешествие по Обители Предков, Дигахали всегда мечтал о товарище, с которым можно было вместе охотиться. Он несколько раз пытался спрашивать у Духов, в каких краях можно повстречать человека, способного стать настоящим другом, но Предки не дали ни ответа, ни даже намёка, оставив его вопросы без внимания.

Охотник никогда не считал себя отвергнутым родным племенем, но понимания и поддержки найти там не смог. Соплеменники, по крайней мере те из них, кто не злобствовал по поводу судьбы Одьювалайгу, считали его немного не в себе. Один из стариков как-то объяснил Дигахали, что если бы его матерью были соблюдены все приличия, он мог бы стать шаманом, и те же самые черты его характера почитались бы племенем как знак высшего доверия Духов леса. Тот старик открыл охотнику глаза, что позволило по-другому взглянуть на окружавших его людей. Никому дела не было до личных качеств, самым важным оказалось то место, которое человек занимал в племени по праву рождения, а, значит, обречён был через всю жизнь пронести этот груз. Дигахали долго размышлял о таком положении вещей, придя к невероятным выводам: люди по своей натуре гораздо более лживы, чем звери, которые признают право быть вожаком только для самых сильных и достойных сородичей.

Демона не интересовало, кем была мать охотника, и каков был статус его отца среди мужчин племени. Чистую, не основанную на выгоде привязанность, которую он испытывал к человеку, не отравляли никакие сплетни и предрассудки.

«Зачем я снова иду в мёртвый лес? – В очередной раз подумал он. – Зачем себя обманывать, ведь я обрадуюсь, если Ссгина останется со мной, хотя бы до тех пор, пока другая сторона его натуры не возьмёт верх. Он один стоит троих опытных охотников, или даже пятерых, учитывая все его возможности. Да мы с ним вдвоём могли бы добывать столько, что хватило бы…»

Мысль, промелькнувшая у него в голове, была невероятно дерзкой. По законам племени, он имел право выкупить Авиосди у её нынешнего мужа, предложив за неё достойную цену. Если муж соглашался, он отпускал женщину, а её дети оставались при нём и воспитывались среди прочих детей его рода. Дигахали помнил всего один случай, когда молодой охотник долго копил на выкуп и смог добиться своего, заполучив любимую женщину. Оправдывая своё решение, её бывший муж распустил о ней такие слухи, что большая часть соплеменников откровенно ему сочувствовала. Вскоре эта пара спешно покинула племя, не выдержав всеобщего презрения, насмешек и расчётливой травли. Одни осуждали женщину, которая бросила новорождённого ребёнка, другие – мужчину, посмевшего разбить опекаемую Предками семью. Последний довод не могло поколебать даже то, что все знали, каким способом достигается одобрение Духов, когда кто-либо желает выбрать себе жену. Достаточно сообщить шаману нужное имя, подкрепить приличным подношением и тогда, во время ритуальной пляски, он непременно выкрикнет имена «отмеченных» Предками людей.

Впрочем, мужу могло не понравиться предложение, и он имел право вызвать на бой оскорбившего их семью человека. Каждый из мужчин брал с собой брата, а если такового не оказывалось, то любого, кто соглашался рискнуть жизнью ради друга. Случалось, что одна из сторон просто не являлась в назначенное время к месту поединка, уступая свои права. Победитель получал женщину вместе с имуществом побеждённого, судьбу которого решал совет старейшин. Как правило, вердикт был один – изгнание. Несколько раз бывали нешуточные сражения, когда лилась кровь, и не обходилось без жертв, что только усиливало общий интерес к этому обычаю.

«А ведь закон не утверждает, что нужно брать с собой только человека, – недобро усмехнулся про себя Дигахали, – если я возьму туда Злого Духа, её муж, скорее всего, просто сбежит, не рискнув взмахнуть наконечником копья в нашу сторону».

Охотник некоторое время подогревал себя мыслями о том, каким может стать его возвращение в племя Куницы. Всё должно быть очень торжественно, как при встрече вернувшихся из похода воинов, напоивших своё оружие кровью врагов. Люди обязаны увидеть, как Ссгина сопровождает их соплеменника, покорившись его воле. Они оценят это и поймут, что заблуждались, пренебрегая охотником, которому Предки дали силу укрощать Злых Духов.

«Если привести на совет старейшин демона и показать, какие возможности открываются перед человеком, получившим власть над этим удивительным существом, можно добиться признания и уважения. Кто посмеет мне перечить, если я брошу вызов ничтожеству, сменившему моего деда? Я внук шамана и сам должен стать шаманом племени Куницы».

Дигахали остановился с твёрдым намерением повернуть назад. Освободившись от роившихся в голове мыслей, он озадаченно уставился на собственную тень, протянувшуюся далеко вперёд. Солнце садилось, и не было никакого смысла двигаться в обратный путь по темноте, не подождав демона здесь. Наскоро разведав местность, охотник выяснил, что они всего немного не дошли до границы леса. Окликнув агайюджо, он указал ей направление и пошёл выбирать место для ночёвки. Твёрдо обозначив место демона в своих планах, Дигахали решил, что и для Милины в них вполне может найтись своя роль. Нужно, чтобы она перестала бояться Злого Духа и вела бы себя естественно в его присутствии, тогда втроём они смогли бы произвести гораздо большее впечатление на племя Куницы. Охотник не стал разводить костёр, чтобы дать возможность Ссгина спокойно приблизиться к их месту ночлега. Он чувствовал, что демон уже направляется сюда, оставалось только подготовить агайюджо к его появлению.

Милина, похоже, в первый раз видела стену, разделявшую мир людей с обителью демонов, и не знала о коварных свойствах безобидной на вид пыли. Набрав пригоршню искрящихся крупинок, она с интересом их разглядывала, близко поднося к глазам.

– Опасно, – предупредил её охотник на языке Куниц, стараясь, чтобы тревожные интонации донесли до неё смысл сказанного. Он успел убедиться, что агайюджо плохо понимала произносимые им слова языка йонейга и тихонько посмеивалась каждый раз, когда слышала их.

– Плохо, – добавил он, и удовлетворённо кивнул, увидев, как она послушно отряхивает руки.

Почувствовав сигнал, посланный демоном, Дигахали тот час же оценил его как предупреждение об опасности. Музыка у него в голове зазвучала по-особенному, что за время их недолгого совместного странствия раньше не случалось. Охотник попросил Злого Духа показать ему эту угрозу, но тот, вероятно, и сам пока не мог видеть источника опасности. Отрывочные ощущения донесли сотрясение земли, хруст ломаемых веток, какой-то неясный шум. Ситуация была неопределённая и, не желая оказаться в невыгодной позиции, Дигахали наскоро собрал вещи, забросив их на ближайшую сосну. Он взобрался на дерево и не став ничего объяснять агайюджо, усадил её рядом с собой, благо толщина ветки позволяла выдерживать и не такой груз.

Устроившись, он своими ушами услышал звук, который пытался ему передать Злой Дух. С той стороны, откуда они сами пришли сюда, доносился приглушённый шум, с каждым ударом сердца приближаясь и обрастая новыми звуками.

«Кабаны, – смог догадаться Дигахали, – несколько семей, не иначе. Тут они обычно не водятся. Нахоженные ими тропы остались далеко на полудень отсюда. Кто-то их спугнул».

Вскоре стало можно различить столько подробностей, что никаких сомнений не осталось – сюда направлялось большое стадо кабанов. Топот, визг и хрюканье радовали охотника, заставляя сердце биться чаще в предвкушении того мгновения, когда сорвавшаяся с тетивы стрела поразит цель. Зверей оказалось даже больше, чем он мог предположить на слух. Матёрых секачей, на которых ради развлечения охотились йонейга, Дигахали не стал рассматривать в качестве добычи. Мясо их было жёстким, пованивало, и питаться им можно было только от безысходности. Он знал, что за шкуру и головы секачей белые люди неплохо платили, но стрелы поберёг, не желая обременять себя дополнительной поклажей. Среди заполнивших поляну кабанов хватало и других целей – молодых, уже нагулявших жирок подсвинков с нежным тающим во рту мясом. Охотник привычным движением потянул из-за спины лук, выбирая подходящего зверя ещё до того, как стрела ляжет на тетиву. Он выцелил отошедшего от основной массы кабанов подсвинка и уже был готов выстрелить, когда дрожащие пальцы сидевшей за спиной агайюджо, вцепились ему в ногу.

Дигахали замер, сделал несколько глубоких вздохов, успокаивая пустившееся вскачь сердце и, не опуская лука, чуть повернул голову назад. Его глаза встретились с безумным взглядом Милины, явно пытавшейся сообщить ему что-то невероятно важное. Охотник весь обратился в слух, стараясь отрешиться от звуков, издаваемых кабаньим стадом. Это было невероятно сложно, тем более что пришлось отвлечься от охоты – единственного занятия, которое составляло основу его жизни. Быстро уяснив, что не сможет просто так справиться с этой задачей, Дигахали попробовал заглушить доносившиеся с поляны звуки при помощи звучавшей в голове музыки. Отчасти это ему удалось, позволив заострить внимание на творящемся за его спиной.

Шелест хвои и мелких веточек… скрип трущихся друг о друга ветвей покрупнее… шум ветра… Или не ветра? Он напряжённо вслушивался, уловив расхождение в порывах ветра и раздававшихся звуках. Что-то знакомое почудилось в этом шуме, будто кто-то глубоко дышал перед тем, как…

– Понял! – резко выкрикнул охотник, злясь на себя за то, что не сразу сообразил, какого рода опасность может скрываться на дереве рядом с ними. Развернувшись назад, он потратил одно мгновение на поиск цели, ещё одно мгновение на прицеливание и спустил тетиву. Левую ногу обожгла острая боль, отравив всю радость от наслаждения предсмертным хрипом жертвы. Мельком взглянув на результат выстрела, которым в другой ситуации вполне можно было бы гордиться, Дигахали выдернул торчащую из ноги маленькую оперённую стрелу. Судя по цвету пёрышек, яд, которым смазывали острое костяное лезвие, не предназначался для убийства.

Пробыв в плену у Выдр достаточно времени, он успел изучить их манеру помечать стрелы для духовой трубки. Большинство племён детей леса презирали это оружие, предназначавшееся, в основном для охоты на людей, и не использовали его. Выдры обожали духовые трубки, регулярно находили всё новые яды, которые с удовольствием использовали, в том числе на своих пленниках. Дигахали неоднократно видел, как воины-Выдры готовились к выстрелу, делая несколько глубоких вдохов и выдохов перед тем, как набрать в грудь побольше воздуха. Именно этот звук он сумел распознать, но раздумывал непростительно долго и не успел опередить пущенную в него стрелу.

– Грязная Выдра! – Выругался он, морщась от боли в раненой ноге. – Врасплох…

Агайюджо что-то лепетала, успокаивая охотника, она так и не поняла, какую угрозу представлял затаившийся в засаде враг. Дигахали начал было объяснять ей, даже показал, каким образом действует духовая трубка, но быстро оставил это занятие, сосредоточившись на раненой ноге. Выдры использовали такой яд, чтобы обездвижить жертву, поэтому стреляли только по конечностям. Яд вызывал временный паралич, длительность которого зависела, в том числе и от того, насколько активно вёл себя раненый человек. Если оставить сейчас в покое парализованную ногу, то действие яда через некоторое время ослабнет, а затем и вовсе прекратится. И наоборот, чем больше движения, тем сильнее разнесётся по телу яд, ухудшая состояние жертвы. Дигахали осознавал, что не может остаться на этом дереве до утра, когда, предположительно, сможет нормально передвигаться. Выдры никогда не устраивали засады в одиночку, значит где-то неподалёку могли затаиться и другие люди из этого племени.

«Не стоит дожидаться, когда они сюда явятся. Хорошо, что этот Выдра не успел подстрелить вторую ногу, тогда всё было бы гораздо хуже. Как это я отвлёкся на кабанов… – Снова посетовал охотник, задумавшись над тем, что звери могли оказаться здесь не случайно. – Кто-то очень умело направил сюда стадо. А меня уже поджидали, значит, засекли давно, скорее всего ещё днём, когда, погружённый в свои мысли, я был слишком невнимателен. Стыдно, конечно, но прошлого не изменить… По какой же причине они не напали сразу?»

Этот вопрос потянул за собой и другие, главным из которых оказался следующий: зачем напали? Если обездвиживали с целью пленения, то представить, что Выдры на себе потащат парализованную жертву до границ своих владений, было трудно. Таким же невероятным казалось предположение, будто его хотели ограбить. Поговаривали, что Выдры не гнушались такого заработка, но намётанный глаз сразу бы обнаружил, что поживиться у него нечем. Оставалась последняя версия, которую до сего момента Дигахали всячески избегал – охоту на него устроили Выдры, работавшие на Манфреда. Тогда всё становилось на свои места.

«Наверное, он слишком явно показал свою заинтересованность во мне. Этого было достаточно, чтобы привычные к охоте на людей негодяи пустились по следу. Здесь они меня точно разыщут. Нужно отлежаться в безопасном месте. Или… Надеюсь, я не настолько подвёл Старшего, чтобы он захотел мою голову в качестве трофея».

Охотник прикинул свои шансы и покачал головой. На время можно было скрыться в мёртвом лесу, но едва ли он был сейчас способен проломить стену. Неизвестно, станет ли демон ломать стену, даже если его об этом попросить. Когда-то Дигахали собирался заманить Ссгина в мёртвый лес, используя предварительно созданный проход. Была и другая мысль – замуровать в стену волосы агайюджо, которые так интересовали Злого Духа.

«Стена… Если я заберусь наверх, то выиграю время. Вряд ли они начнут поиски оттуда. Плохо, что во время подъёма, кровь разгонит отраву по телу. Это неизбежно, но, надеюсь, что не смертельно. Неясно, насколько долго придётся ждать, пока прекратится действие яда».

Времени на принятие решения оставалось всё меньше. Дигахали закинул лук за спину и стал перемещаться по ветви, следя, чтобы парализованная нога не лишила его равновесия. Милина помогала ему, как могла, облегчив путь до стены, но лезть вверх отказалась. Она не поддалась на обман, не поверив, что её спутник карабкается туда для того, чтобы лечить раненую ногу. Уговорить не удалось, поэтому пришлось напугать, показав очень кстати подвернувшегося демона. Охотнику не хотелось так поступать, но без помощи агайюджо ему, скорее всего не удалось бы пережить ближайшие сутки. Он не знал насколько сильно и как скоро на него подействует яд, но предполагал, что может проваляться в беспамятстве половину дня или даже больше. Кому-то надо было за ним ухаживать, и сердобольная Милина неплохо для этого годилась. Подъём оказался не слишком сложным, и легко преодолев последние выпуклости стены, охотник оказался на её вершине. К тому времени уже совсем стемнело, но, несмотря на жгучее желание удалиться как можно дальше от места засады, Дигахали не рискнул двигаться здесь ползком. На холмистой равнине, образованной пузырями разной степени выпуклости скопилось немало печально знакомой пыли.

Злой Дух чувствовал изменения, произошедшие с компаньоном и посылал тревожные сигналы. Охотнику была приятна забота о его здоровье, но, не желая лишний раз беспокоить агайюджо, он попросил Ссгина не приближаться к месту их очередной ночёвки. Чтобы у Милины не возникло никаких подозрений, пришлось даже запалить фитилёк в плошке с жиром. Опытный человек лишь посмеялся бы над таким «костром», но спутница восприняла его действия вполне серьёзно.

Этой ночью он долго не мог уснуть. В ноге никаких особых изменений не наблюдалось – такое же отсутствие чувствительности и полная неподвижность. Общее состояние осталось почти таким же, если не считать лёгкого головокружения, появившегося, как только он лёг отдыхать. Дигахали гнал от себя тревожные мысли, приписав это усталости от непривычного способа передвижения. Он считал себя крепким мужчиной, способным без каких-либо последствий перенести ранение, или кровотечение, но ядов опасался. Боялся он не смерти. Жизни детей леса с раннего детства угрожали чьи-нибудь зубы, когти или жала, регулярно отправляя в Обитель Предков неловких, невнимательных или слабых здоровьем. Как и его соплеменники, Дигахали знал, что рано или поздно настанет миг, когда он совершит последнее в своей жизни путешествие и посмотрит в лицо Духам. Мужчина должен умереть достойно, и тогда, преисполненный гордости, он не опустит голову под суровым взглядом Предков.

Охотнику не хотелось думать о том, какими словами могут встретить Духи человека, который из-за собственной невнимательности попал в засаду, получив при этом ядовитую стрелу в ногу. От позора можно было избавиться только одним способом – выжить и больше не совершать подобных ошибок. И не стыдиться за каждый прожитый день, чтобы душа, когда ей, вместе с последним вздохом, придётся отправиться в Обитель Предков, была чиста, как вода в горном ручье…

Проснувшись, он, первым делом прислушался к себе, но никаких очевидных признаков того, что яд распространился по телу, не обнаружил. Это не могло не радовать, и Дигахали улыбнулся, поблагодарив Духов за возможность встретить рассвет в очередной раз. Ногу он чувствовал, хоть и не без труда, смог пошевелить пальцами. Охотник вскочил на ноги, и восходящее над лесом солнце поплыло у него перед глазами. Пришлось замахать руками, прилагая усилия, чтобы удержаться от падения. На раненую ногу можно было наступать, а вот головокружение, со вчерашнего дня только усилилось. Дигахали обратился к демону, но тот был спокоен и никакой опасности не чувствовал. Он успел найти себе дневное убежище у подножия стены, но не мог понять, зачем люди забрались на самый верх.

«Убитого Выдру никто пока не нашёл. Значит, это может случиться в любой момент. У меня мало времени. Пока могу переставлять ноги, уйду отсюда подальше. Может быть, повезёт и удастся где-нибудь отлежаться. Плохо, что воды почти не осталось. Обильное питьё помогает выгнать из тела яд».

Охотник пошёл вперёд, морщась, каждый раз, когда приходилось переносить вес тела на левую ногу. Поверхность, закрывавшая мёртвый лес от солнца, была не самым удобным местом для прогулок. Поначалу Дигахали пытался обходить особо крупные выпуклости стены, но смена направления только усиливала головокружение. Бороться с ним удавалось, достаточно было закрыть глаза, чтобы не видеть, как раскачивается холмистая серая равнина. Способ казался хорошим до тех пор, пока охотник не открыл глаза, чтобы оглядеться. Лучше бы он этого не делал, потому что пришлось остановиться и стоять на месте, пока не успокоилась вращавшаяся перед глазами с невероятной скоростью серая круговерть. Дигахали сознавал, что смог пройти совсем немного, но чувствовал громадную усталость, хуже, чем после целого дня трудного пути. Ноги едва держали его, сотрясаясь от мелких судорог, кружение головы сменилось ощущением, что её запихнули между жерновами и начинают медленно перемалывать.