Текст книги "Если бы Конфуций был блондинкой"

Глава 81. Проблема

Меня настораживают люди, в лексиконе которых «проблема» – частое слово.

Проблемой, если вот так по-честному, люди называют несовпадение собственной фантазии с действительностью. Они придумали себе что-то, поверили в это, а вышло иначе, более приземлённо. Назвали это проблемой.

Проблема – эдакое безнадёжное слово. Оно как бетонная плита. Из него нет выхода. Либо выход только в сопряжении с потерями.

Ещё «проблема» – слово, прикрывающее гордыню. Люди слишком много о себе воображают, считают себя больше того, чем они являются, пытаются контролировать то, что контролю не поддаётся, и маскируют словом «проблема» только постоянный щелчок по носу от Вселенной, которая напоминает, что негоже человеку смертному мнить о себе слишком уж много.

Иногда это выглядит совсем анекдотично – существует, например, институт по проблемам космоса – это какие-такие у космоса проблемы, хотел бы я узнать? Я знаю, что у людей случаются проблемы, но чтобы у космоса…

Есть реальность, а то, что она не совпадает с нашими иллюзиями – это не проблема, это ситуация.

Да, вот ситуация – совсем иное слово. Оно нейтральное. И если проблема – она тяжёлая и безнадёжная, то ситуация – решаемая и посильная.

Если проблем в жизни слишком много, но хочется их уменьшить – можно начать с того, чтобы каждый раз хотя бы менять слово «проблема» на «ситуация». Помогает.

Когда кто-то говорит, что у него проблема, знайте – у него просто была иллюзия контроля и фантазия, которая, разумеется, не оправдалась. Скромнее ибо быть надо.

«Всё на свете должно происходить медленно и неправильно, чтобы не сумел загордиться человек, чтобы человек был грустен и растерян».

Любопытно – чем больше доверяешь миру, тем больше это слово из лексикона само исчезает. И наоборот.

Камо грядеши: 22, 57

Глава 82. Роман с демоном азартных игр. Только секс, ничего личного

Я не понимаю страсти к азартным играм, но знаю тех, кого этот демон хватает пуще алкоголя, наркоты и похоти (иногда – вместе взятых). Они играют не выигрыша ради, а ради самой игры, ради самого ощущения одержимости, ощущения соития.

Одно время, когда на каждом углу были автоматы, я наблюдал за играющими и заметил – вкладываешь какую-то сумму, сперва проигрываешь, потом резко начинаешь выигрывать, так, что выигрыш становится чуть больше вложенной суммы, а потом начинаешь только проигрывать, пока не остаёшься по нулям.

Игроманов в момент этого краткого выигрыша начинает пьянить – «игра пошла!». Они впадают в одержимость, и на этой одержимости всё и спускают.

На что и расчёт.

Я решил поставить опыт с холодными мозгами – сесть играть, дождаться этого кратковременного выигрыша, который чуть больше вложенной суммы, и как только этот кратковременный выигрыш произойдёт – забрать сумму тут же. Будет там на 100 рублей больше – забрать сто. Будет на 500 больше – забрать пятьсот. Любой возможный плюс забрать, не слушая крики болельщиков за спиной: «давай, пацан, играй дальше, пока фарт идёт!».

Я начал играть – и этот выигрыш стал приходить ко мне в 100% случаев. Я ходил в автоматы как на работу: покручу барабаны – 100 рублей снял. Покручу на другом автомате – 200.

Тут немного, там немного – а в итоге выходит жирненько. И самое главное – автоматов много, куда угодно зашёл, быстренько денег выиграл, потратил куда надо.

Я обнаглел настолько, что начал выходить из дома в магазин без денег на продукты – чтобы по пути их выиграть.

Выигрываю и иду, напеваю песенку Алёши из «Чёрной курицы»:

«Я с чудесами дружен, и мне никто не нужен».

Знающие люди говорили – новичкам везёт, это скоро закончится.

Я посмеивался – ну, с чего бы оно закончилось? Что мне эти суеверия? Я разгадал приманку – этот кратковременный выигрыш нужен, чтобы завлечь игромана, побудить его играть дальше – а я-то умный, меня так просто не поймать.

Ну и что, что я всё время выигрываю? Я выигрываю понемногу, а автоматы с одержимых зарабатывают всё равно гораздо больше.

Я хоть и выигрываю у казино копейки, но зато создаю атмосферу всеобщего выигрыша для других. Полезную карму заведению прокачиваю.

И вот заворачиваю я однажды, как обычно, в автоматы.

Играю – а кратковременного выигрыша нет, и я проиграл вложенную сумму.

Расстроился, но потом подумал – ну, в конце концов, надо иногда и проиграть.

Начал играть дальше. И снова проиграл.

Хм… Ну, день не задался, – подумал я и решил на сегодня повременить.

Но потом, после этого, в самых разных автоматах я начал стабильно проигрывать.

Сбылось пророчество бывалых о том, что новичкам везёт. И только новичкам.

Небесное пушерство – первая таблетка бесплатно.

Я не понял, как это действовало.

Почему я стабильно сначала выигрывал? Почему стабильно пошёл проигрывать потом? Я не знаю.

Это всё было настолько нелогично, что глупо предъявлять к этому логичные претензии.

Пришёл в мою жизнь странный период выигрыша в рулетку. А потом ушёл.

Впрочем, демон рулетки – изначально не мой демон.

Скорее всего, он просто поиграл со мной, я ему быстро своим занудством наскучил, и он меня бросил. Как матрос очередную портовую жену.

Ну что ж – за роман спасибо.

Хорошо, даже влюблённости не было, страдать не пришлось.

Потрахались с демоном – и разошлись. Только секс, ничего личного.

Камо грядеши: 10, 11

Глава 83. Провинция

Время идёт неспешно, раскатисто, как весенний гром или барское газоизвержение.

Спешить некуда, потому что завтра не будет отличаться от сегодня.

Лишь появятся у матери новые морщины в уголках глаз. Прохудится ведро. Иссохнет рама.

Русская провинция – та самая, которой приписывают мнимую духовность, о которой все говорят, как о явлении бесспорном, и которую никто никогда в глаза не видел.

Как языческие сказки о леших и домовых – нет сомнений, что они есть, да никто не назовёт себя их очевидцем.

Может, кто их и видел, в бане опосля похмелья, да признаться в этом – всё равно примета плохая.

Есть смертельная иллюзия – о живительности истоков, об исцелении, которое взыграет как волшебный ручей, смывающий смерть, грех и старость со сведённых жизненной мукой тел.

Горе тому, кто дерзнёт проверить эту иллюзию на действенность.

Это болото, которое не отпускает.

Как русалки – защекочут добра молодца до смерти. Затянет водяной подводным течением под корягу, и будет лишь тело в такт волне колыхаться, пока не растащат рыбы.

Не со зла, нет – просто так заведено. Испокон веков такой порядок на Руси был – не мы его вводили, не нам его менять.

Очень логично и стройно в провинции всегда рассуждают. Даже обосновать собственный расстрел умеют так, что соглашаются пойти на казнь.

Как руки напёрсточника – ловко так всё выходит, обоснованно, грамотно. Не поспоришь.

Хождение в народ – благородная такая миссия, спасение во всеобъемлющем христианском смысле.

Но всё пустое.

Закуют пророка в кандалы – и никто не бросит голоса в защиту.

Замаслятся поволокой мещанские глаза – любая власть от бога. Не со свиным рылом лезть в калашный ряд.

Столицы и дороги не дают уснуть – толкают, рвут, хамят, зубоскалят. Дёрнешься к ним в драку, получишь оплеуху, очнешься от дрёмы.

А провинция – не-е-ет, тут страшнее морок. Он сковывает постепенно, заменяет волю – ватой, мускулы – резиной, очи – донышками бутылок.

Вода растворяется в водке.

Уйдёт навсегда поэт – и лишь застучат по крышке гроба земляные комья.

Капуста в банке, счёт за газ.

Прохудившаяся крыша, заплаты на заплатах – на одежде, на доме, на душе.

– Ляг поспи, – баюкает русалка.

– Ныряй глубже, – бубнит водяной.

– Оставайся тут навечно, – кивает бородой домовой и бесновато вращает глазищами.

Камо грядеши: 36, 52

Глава 84. Лазурный берег. В объятиях русского эскапизма

Странным, подобным морфию, ядом пропитана атмосфера белой эмиграции. Все эти осколки царского воспитания, сложных представлений о чести в пропитке русского нигилизма.

Люди, которым звёздами было написано приносить славу и доблесть Родине, а вместо того судьба вовлекла их в сложное и одновременно простое братоубийство.

Многие из них, вырвавшись из пожара бессонниц Гражданской войны, внезапно оказывались на сытом, тихом Западе. В Париже, или вот здесь, на Лазурном берегу.

Многие из них прошли тяжелейшие испытания, но здесь, оказавшись в сонном дурмане сытой безопасности, предпочли покончить с собой. Им некуда стало жить.

Многие упали в отчаяние и депрессию.

Все эти потомки благородных родов, ползающие по дну горького пьянства в крошечных снятых квартирках.

Все эти князья и графы, работающие водителями такси и экскурсионных повозок.

А то и ушедшие на паперть. Мадам! Месьё! Же не ман шпа си жюр…

Как там у Алексея Толстого в «Эмигрантах», про молодого нищего калеку, вернувшегося с полей Первой Мировой. Он ковыляет по Парижу среди кафешек, лоснящихся господ и степенных дам, не удостаивающих его даже мимолётным взглядом.

«Руки, привыкшие к винтовке, не легко протягивались в окошечко кассира за скудной субботней выручкой. Что ни говори о прекрасной родине, а ухлопать такую уйму народа, чтобы вновь одним – с парусиновым свёртком инструментов на плече благонамеренно шагать в дымах рассвета к гудкам кирпичных корпусов, другим – проноситься по тем же мостовым в шикарных машинах (сонные морды, завядшие бутоньерки, смятые груди смокинговых рубашек), – тут можно было задуматься: «Так что же, выходит – ты чужое счастье купил своей кровью? Дурак же ты!».

Ироничная история постоянно подкидывает потомкам ситуации дежа вю – когда-то это уже было.

Когда в одной части мира идёт война, в другой швартуются яхты и шумно раскупоривается шампанское. По ночам поют цикады, ветер разносит сладкий субтропический зной, с запахами вина и запечённой на углях рыбы.

Шумят пальмы. Сам Господь Бог, кажется, не откажется в забегаловке Ниццы пригубить пузатый бокал холодной сангрии.

Где уж простым смертным отказаться от соблазнов.

Кто-то остаётся жить в войне.

Кто-то извечно бежит и убегает. Унося свою войну с собой.

Даже на Лазурный берег.

Но волны смывают горечь с камней так же, как и сто лет назад.

Романтичным, с волнами французского флёра, чувственным языком поцелуев и минетов изъясняются прохожие, со свободными, раскованными телами.

Женщины и цветы завлекают губами.

Каждый свой ад тащит с собой.

Кто-то умудряется протащить его с собой и в рай.

Тогда ночные огни начинают мерещиться красными, улетающими в темень огнями пулемёта.

Камо грядеши: 35, 54

Глава 85. Предисловие

Эту книгу можно читать в любой последовательности глав.

Можно от начала и до конца. Можно от конца и до начала.

Можно гадать, открывая на произвольной.

Можно в день по главе.

В конце каждой главы указаны номера глав, которые предлагаю прочитать следующими. Камо грядеши? Сюда давай грядеши.

Но совсем не обязательно ими пользоваться.

Короче – полная свобода, чуваки. Дайте мне свободу или дайте мне смерть. Необходимость прокладывает себе дорогу сквозь случайности.

Камо грядеши: 0, 24

Глава 86. Клуб вольных путешественников, или немного о людях-птицах

Кто такой Антон Кротов, я рассказывать не буду – общей информации об этом человеке достаточно, а собственное мнение всё равно составляется при личном знакомстве.

Квартира Кротова – обыкновенная двухкомнатная квартира на севере Москвы, где вписываются, собираются и общаются все масти вольных путешественников и им сочувствующих.

Здесь постоянно кто-то ночует. Двери никогда не закрываются.

Иногда здесь проходят «кротовники» – сборища, на которых отмечаются с какими-либо темами докладчики – о неведомой стране, о личном опыте странствий.

Народу набивается, как сельдей в бочке.

Отовсюду идёт бубнёж, поделёжки о том, как ходить пешком по Лаосу, куда пойти развеяться в Боливии или что произошло недавно в Судане.

При входе таз, куда скидываются принесённые с собой печеньки. Периодически заваривается ведро чая.

Пространство непьющее и некурящее – это отсеивает пустых тусовщиков, тех, кто без допинга, на чистый разум, не живёт.

Многие, видя отсюда фотки, восклицали – «какой срач, как здесь можно жить?!».

Свидетельствую – срача нет. В квартире чисто. Нагромождение – пожалуй, есть. Срача – нет. Разница ясна?

Лично я в таких условиях, при полностью снесённых личных границах, жить не смог бы, но никаких рефлексий по поводу тех, кого так жить устраивает, не испытываю. Мне ж с ними не детей крестить.

Во всё время моего пребывания там чувства меня преследовали смешанные, больше всего гнетущие. Это касается людей.

Есть простой механизм – если нас что-то раздражает в других людях, это значит, что это есть в нас самих, но нами не признаётся.

Каждый человек нам зеркало, отражает что-то, нами не замечаемое. Мы видим в других только то, что есть в нас самих.

Здесь мне каждый зеркалил мою собственную пустыню и моё собственное бесплодие.

Иногда в зеркало смотреть неприятно. Хочется зеркало завесить и начать на него пенять – плохое, мол, зеркало, неправильно отражает, ну его.

У этих людей есть особый вид понтов – покрасоваться списком стран и экзотических названий посещённых мест.

Мне это знакомо – я сам люблю иногда подпустить атмосферы мудрости, подбочениться, что мол-де и там я бывал, и здесь, и тут. В Париже, знаете ли, кофеёк попивал, на Мальдивах задницу грел, на Кубе мулаток потрахивал.

Как, вы не бывали на Капри?! Напрасно! Уверяю вас, совершенно напрасно!

Эти люди показно презирают общество потребления, где принято кичиться статусными машинами, бриллиантами и костюмами, но сами при этом поступают точно так же, только предмет кичливости другой, вот и всё.

Ещё эти люди забавно строят из себя мудрецов и, что самое потешное, сами в это верят – верят в то, что они чем-то мудрее, прозорливее. Что они знают какой-то такой особый способ быть счастливым, а кругом овцы заблудшие. Сектантство эдакое.

С другой стороны – раз я это вижу, значит, и во мне самом это есть.

Фу! Какая гадость.

И за что вы меня только любите, не понимаю.

Ещё в этом сообществе, хм… даже не знаю, как это сказать… ну, в общем, говорю как чувствуется – в этом сообществе не уважается женщина. Или, точнее, не почитается женщина. Нет уважения к женщине как к женщине, как к той, кто даёт жизнь и по сути бессмертна.

В этом сообществе есть подруги, попутчицы, соратницы, любовницы, просто случайные контакты, функциональный механизм для определённого вида странствий, посудомойки и убирайки – но женщины как женщины нет.

По сути, раз нет женщины – нет и мужчины. Мужчине в мире, где нет женщин, грош цена. Это не мужчина уже, а дурацкий танк, произвольно сжигающий излишек топлива.

Мужчины и женщины размазываются в некое одинаковое нечто.

За этим, мне кажется, огромное чувство брошенности стоит.

А ещё – огромные сомнения в собственной ценности и значимости.

Есть в подобных общностях характерный признак – они не развиваются. В какой-то момент развитие стопорится и начинается «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку». Раздача друг другу титулов, как у тех алкашей – «Ты меня уважаешь? И я тебя уважаю. Мы с тобой – уважаемые люди».

Я могу понять сектантов: это большой соблазн – иметь общность, в которой худо-бедно за заслуги и правильное поведение можно купить уважение.

Но цена такому уважению невелика, и оно недолговечно – оно предполагает, что творческая свобода отныне ограничена и подчинена соответствию группе.

Как там у Пастернака: «Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не называйтесь, как раньше. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь».

Перемены предполагают смены авторитетов, а мало кто умеет отказываться от былых заслуг и начинать что-то с самого начала.

Я понимаю, что для многих эти люди открывают новый мир. В буквальном смысле – учат тому, что мир большой и границы в нем открытые. Для многих, оказывается, это не очевидно. Я действительно терял дар речи от изумления, когда слышал фразы: «ну, за границу-то я никогда не попаду» или «везёт же тебе, ты можешь путешествовать», – бля, а вам-то кто не даёт? Что в этом такого-то? Жопу поднял и поехал. Ах, жопу не поднять? Ну, так это не мне везёт, это у кого-то жопа неподъёмная.

Но всё хорошо в меру, а меня накрывало злое, тупое раздражение – чем эти люди кичатся? Тем, что по свету неприкаянные бродяжничают?

Что эти люди оставят после себя? Список стран? Стоптанные ботинки? Измочаленный штампами паспорт? Кому он будет нужен? Что он даст миру?

Поскольку я бродяжничать умею – для меня это всё выглядит бесплодным мельтешением.

Есть в этом что-то очень болезненное и горькое. Осознание себя пустыней, птицей.

Как там у Марты Кетро: «Птицы болтаются на границе жизни и смерти, поэтому у них плохо с памятью и совестью, а хорошо, наоборот, с лёгкостью и нахальством. На месте остальных людей я бы не стала связываться с тем, в ком отпечаталась пустыня: никогда не знаешь, то ли он сейчас улетит, то ли умрёт у тебя на руках, то ли, наоборот, будет жить вечно, – ясно только, что ты останешься ни с чем».

Для меня это некогда прозвучало диагнозом, очень меня испугавшим.

Я отчётливо ощутил, что начинаю терять связь с землёй и с жизнью. Начинаю забывать – кто я, откуда, что мне говорит сердце. Ухожу в бесплотное существование, где боли нет, но и чувства тоже бестелесные.

С одной стороны – это далеко не самый худший способ бытовать – бесконечные страны, всегда есть где остановиться, всегда есть еда, развлечения, попутчики, искромётность, исследование нового.

Статус для тщеславия, в конце концов – о-ох, какая приятная, немаловажная штука.

Это такой яркий калейдоскоп, во время которого дыра в груди забивается всяким мусором, и вроде как и нет никакой дыры. Душонке болеть нечем, а сердце – а что сердце, вон сказку про Михеля-голландца помните – и без сердца люди живут.

А что до того, как я лежал однажды под пальмой на тропическом острове и коченел от холода, потому что мне казалось, что внутри меня синий, окоченевший труп – так это было так чудовищно, что мне порой кажется, что я себе это придумал.

Слишком материальный ужас, чтобы быть правдой.

Я тогда боялся до себя дотронуться – мне казалось, что кожа сейчас отслоится, как мокрая бумага с бутылки, и под ней я увижу этот синий труп – и тогда уже меня ничто не спасёт. Я уже никогда не приклею кожу обратно, я посиневший мертвец.

Если дом там, где сердце – куда пойти мертвецу, у которого нет сердца?

«Кто проводит жизнь в странствиях, у тех в итоге гостеприимцев много, а друзей нет. Даже самое полезное не приносит пользы на лету. А сейчас ты не путешествуешь, а скитаешься и мечешься, гонимый с места на место поисками того, что есть везде: ведь всюду нам дано жить правильно».

Это Сенека, если что, 2000 лет назад слово сказано.

Всё приходит вовремя.

Квартира Кротова в том числе – спасибо её хозяину и её обитателям, они указали мне много моих собственных виртуальностей и тем самым предостерегли меня от них.

Смотреть в зеркало тошно иногда. Но полезно.

Камо грядеши: 18, 89

Глава 87. Дойчен зольдатен

Автосервис, в котором гремят немецкие марши – это отлично.

Сдаёшь машину на руки дюжим, статным, не матерящимся прилюдно ребятам, а в это время по цеху маршем гремит «дойчен зольдатен» – позитивом заряжает на весь день.

Хочется распрямиться, подбочениться, осанка, выправка, белокурая бестия.

И все тебе улыбаются. И у самого рожа в улыбке расплывается.

– Свечи у вас в говно. Меняем?

– Конечно, меняем!

(Дойчен зольдатен, дольчен официрен…)

У автомеханика бесенята в озорных голубых глазах:

– И катушка шалит. Сменим?

– Сменим, ребята…

– Тосольчику плеснём?

– Угу…

И улыбаешься.

Камо грядеши: 25, 59

Глава 88. В ожидании Мессии

Людям свойственно ждать Мессию. Который принесёт им инструкцию «Как надо жить». Если повезёт – с автографом.

Никто, правда, не задумывается, что делать потом – ужель правда жить по ней?

Христос вознёсся на небеса, улетел, но обещал вернуться.

Будда ничего не обещал, лишь прищурился блаженно.

Пророк Мухаммед был слишком занят, чтобы снисходить до комментариев.

Иногда кто-то прозорливый из рода человеческого восклицает – да никто к нам не придёт! Не будет никакого Мессии!

На что ему приходить? Они уже приходили и сказали абсолютно всё, что можно было сказать.

Всё уже сказано. Уже все мудрецы законспектированы.

Нет ничего, что явит смысл более, чем он уже явлен.

«Возвышайте души до осознания вечных нравственных категорий», – напутствовал нас Веня Ерофеев. И совершенно резонно напутствовал.

Всё, чего достаточно для жизни, уже произведено. Жизнь – это сам по себе ответ.

Бог есть Любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, а Бог в нём.

Всё. Этого достаточно.

Что ещё надо? Какой, прости хххосподи, Мессия ещё нужен? Что он ещё может сказать из того, чего не говорил?

На самом деле – Мессия уже приходил. Разные Мессии приходили, и не единожды. Но не были узнаны.

Ну, сами посудите – приходит новый Христос, как Терминатор – бах! – оказывается на ночной московской улице. Подходит к хипстерам: «Мне нужна ваша одежда и мотоцикл», – говорит.

Хе-хе!..

Не, ну а если серьёзно – представьте – пришёл новый Мессия, Христос, Будда или кто там ещё был, из назначенных человечеством. Приходит, и что дальше?

Как он обратит на себя внимание? Он скажет мудрость в идущую толпу, но от него отмахнутся – у всех дела. Он напишет в интернет постик, а его обосрут. Обвинят в патриотизме и непатриотизме, в семитстве и антисемитстве, укропо-ватничестве и ватничество-укропстве – и всё это, вестимо, одновременно.

А под финал ещё и посадят по какой-нибудь новой статье, типа разжигания костров и общественного смутьянства. Тут уж учить никого не надо – был бы Мессия, а статья найдётся.

Где найдёт новый Христос своих апостолов? Что им скажет? Что они ему ответят?

Я всерьёз полагаю, что незачем ждать Мессию.

И не только потому, что Он всё уже сказал.

Просто если он придёт и даже скажет свое мессианское слово – никто ему не поверит.

Любое сделанное им чудо будет объявлено шарлатанством. Любое проявление любви – чванством. Любая скорбь за человечество – лицемерием.

Любое превращённое в кровь вино будет принято за кока-колу.

Мы же по себе всех судим, верно? Больше не по кому. Мы всегда похожи на тех, кого ненавидим. И чем больше ненавидим – тем больше похожи.

Мессия уже приходил.

Заинтересованных не застал и вознёсся обратно.

Камо грядеши: 17, 20