Текст книги "Если бы Конфуций был блондинкой"

Глава 17. Радио Внутренняя Венгрия. Танцуя с демоном

Есть еще одна тема, наравне с темой Бога, о которой невозможно говорить из-за разности терминологий. Это тема демонов.

Здесь не получится что-то доказать или что-то опровергнуть. Приходится опираться только на собственные ощущения – зыбкие, прибитые разумом, иррациональные и паранормальные. Но когда идёт речь об ощущении себя, ощущении истинной свободы, собственной жизни – всё равно нет лучшего советчика.

С самого раннего детства я видел и слышал. Их. Демонов. Они всегда были вокруг меня.

Возможно, маленькие дети (и кошки) их видят и слышат, это только потом их учат быть «нормальными» (детей, с кошками-то все в порядке) и перерезают канал. Помните Джанни Родари, «Карлино, Карло, Карлино» – о том, как родился ребёнок, видящий слишком многое, и все его тут же кинулись делать тупым, то есть, простите, нормальным? Вот, это оно.

Или помните «Специалиста» Роберта Шекли? О том, что у каждой расы во Вселенной есть своё предназначение, и люди с Земли призваны быть Ускорителями, но совершенно забыли об этом, разучились и занимаются столетия совершенно неважными, не своими делами, убедив себя в их важности. И несчастны, как несчастен любой, занимающийся не своим делом, вдалеке от своего истинного предназначения.

Я не знаю кто они, демоны, и какова их природа. Я только убеждён в том, что они есть.

Ну, тут сложно не быть убеждённым, когда ежесекундно ощущаешь их присутствие, иногда более явственно, чем присутствие иных людей.

Но с демоном можно быть в контакте только по взаимности. Мало быть заинтересованным в демоне – сам демон должен быть заинтересован, выходить на контакт, подавать знаки.

И горе тому, кто просто отвергнет его, посчитав это уместным способом упростить ситуацию – демон, как отвергнутая женщина, никогда не простит, никогда не забудет, обязательно отомстит, как только представится случай. А случай представится – ждать демон может долго, у него времени, в отличие от нас, много.

И горе тому, кто не совладает со своим демоном, станет его невольником, одержимым.

А не совладать с демоном можно лишь в случае, когда не совладал с собой, и себя не знаешь.

Человек – по сути лишь ретранслятор. Всё то, что приписано человеческому гению – это, на самом деле, всего лишь нечто, перемещённое из другого мира, оттуда сюда. Оно там уже есть. Да-да, стихи Пушкина, которые он писал во сне, таблица Менделеева, которая во сне разложилась наглядно сама, «Дьявольские трели» Тартини, нашёптанные ему понятно кем.

Демон подключает человека к тому миру, к той волне.

Волна играет непрерывно, она неисчерпаема. Из неё можно выхватывать бесконечно. И возможность черпать ограничена лишь одним – возможностями ретранслятора. То есть человека, подключённого к волне.

В этом индивидуальность человеческого творчества – многие могут подключаться к той волне, к воплощенному Хаосу, пространству вариантов, где есть всё, но каждый вынесет оттуда «посылку» только сообразно своим возможностям.

Творчество – пространство одержимых. Недаром ещё древние греки любого музыканта, поэта, актёра считали пифоном – исполнителем воли демона. Вдохновение – оно всегда демоническое, всегда выходит за грань просто человеческого.

Зачем демонам нужны люди? Я не знаю.

Скорее всего, как проводники. И как пища.

Демон бесплотен, в понимании физического мира, у него есть энергия, но нет формы. У человека есть то, чего нет у демона – тело.

Как в «Экзорцисте» – что первым делом начинает делать демон, проникнув в тело? Ага, скручивать его в узлы. Это как разминание затёкших конечностей – демон любуется своей обновкой, пробует её так, как мы пробуем новокупленный спортивный тренажёр.

У демонов в определённом смысле нет тормозов. Они родом из пространства, где нет ограничителей. Оттого они себя сами не умеют дозировать. И если демон входит в контакт с человеком, который себя также не умеет направлять и дозировать – человеку, как физическому телу, грозит близкий крах.

Демон просто не может ощутить грани разрушения – у него нет нервных рецепторов. И он не может понять категорий смерти и физического износа – он их не знает, по своей бессмертной энергетической природе.

Вы видели, как алкоголики убивают себя выпивкой, блюя кровью, но продолжая заливать очередную рюмку? Как бесстрашно и почти горделиво уничтожают себя наркоманы? Или то, что так упоительно расписал Набоков в «Лолите», эту дьявольскую тягу к телу, похоть, несущую безвольного человека, как теннисный мячик в горном ручье.

Иногда люди нужны демону просто как еда – он даёт много энергий, но если несчастный не сумеет с ними совладать – будет быстро сожран. Вы же знаете наверняка, как быстро сгорают яркие личности, озаряя мир пожарными сполохами, и как быстро остывают их угли.

И здесь неприменимы категории добра и зла.

Мы живем бок о бок с этой необъяснимой силой, но часто врём себе, что её нет, раз она не поддаётся нашим жалким объяснениям.

В то время как мир – одна большая декорация. И иногда в декорациях дыра, а из неё свистит ветер. Оттуда, из пугающего и неизъяснимо завораживающего чёрного космоса.

На земле я встречал страну, где эта грань наиболее тонкая, а иногда и вовсе декорации разваливаются на части, рассыпаются, как гнилой сарай, подточенный дождями. Это Венгрия, страна инопланетных пришельцев, которые потерпели крушение на нашей бренной планетке, и, чтобы выжить, закосили под людей. И им это почти удалось. Почти.

С момента моего первого попадания в Венгрию и безнадёжной влюбленности на всю жизнь я взял себе на вооружение собственный термин – «радио Внутренняя Венгрия», как символ некой демонской, инопланетной, непрерывно играющей радиоволны, к которой я умею подключаться.

Иногда демоны используют меня просто как ретранслятор – они подключаются ко мне, я слышу послание, как текст по радио, и просто его записываю.

Я не знаю, в какой момент это произойдёт. А также, чаще всего, я не знаю, о чём я пишу. Это просто наваждение, сеанс связи, а я как радист на полярной станции – сообщение отправил, сообщение принял. Тчк. Конец связи.

Возьму на себя смелость и безответственность огульно заявить – всё самое великое в мире творится схожим образом.

Я не всегда могу объяснить, что именно я переношу из Внутренней Венгрии, и вряд ли имеет смысл меня об этом спрашивать. Я со времен начальной школы люто ненавижу объяснения «что хотел сказать автор этим произведением» – да сам автор, вполне вероятно, не имеет объяснения того, что он сказал, и писал это, возможно, не совсем он.

Это вообще, если быть на это заточенным, легко распознаётся – где текст, или музыка, или актёрская игра творится под демоном, а где нет. Где истинный контакт с Внутренней Венгрией, а где фиглярство и кривлянье.

Есть люди, интересные демону, есть те, которые нет.

И я умозрительно, быть может, очень и хотел бы связать свою жизнь с бесхитростными, демонообделёнными. Но не могу. Мне с ними не интересно. Всё, что есть внутри меня, вся резонансная волна не знает покоя. Выталкивает меня из любого искусственного, лицемерного, тянет, гудит, ведёт куда-то в мистику, неведомое, абсурдное, дерзкое, нелогичное, иррациональное.

Эксперимент длиной в жизнь.

Поэтому если мы с вами нашли друг друга – знайте, вы тоже под демоном. И вы можете отрицать его существование, но я-то его вижу.

Я не знаю, что именно я транслирую и для кого. Но мне в определённом смысле и всё равно.

Здесь важно помнить себя, знать своё собственное имя, то самое, которое не знает никто. Балансировать, танцевать с демоном, находясь одновременно везде, слева и справа, вверху и внизу. Ловкость и изящество, танец, не терпящий небрежности – небрежность в танцах с демонами убивает.

Гул радиоволны, дающей ощущения сопричастности ко всей Вселенной. Свобода, безумие, счастье и хаос, хаос, хаос.

Камо грядеши: 55, 43

Глава 18. Незнайка. От Земли до Луны

В детстве я был маленьким, толстым и в очках. Рано научился читать, и трилогия Носова про Незнайку быстро стала одной из самого любимого для чтива, какой остаётся и по сей день.

За моё книгочитательство елейно-мироточащие взрослые называли меня умненьким и «Знайкой», а я ненавидел оба эти определения – я не хотел быть умным, я хотел быть сильным, раздавать пиздюлей всем кому пожелаю и хотел нравиться девочкам. А умненьким быть мне совершенно не хотелось. Как не хочется и сейчас.

Желания мои не изменились с тех пор, разве что наконец реализовались.

Знайка – это вообще самый отвратительный персонаж из книг Носова – потому что наполнен гордыней, мерзкий, жеманный, и судя по всему, ещё проблемы у него с эрекцией.

Не, ну сами посудите – выступал Знайка с докладом, рассказывал свою теорию (подчеркну – теорию, то есть просто предположение, один взгляд на неизвестное, не претендующий на мгновенную истину). Вскоре вышла статья профессора Звёздочкина, где Знайка был чествован как светило науки, а его доклад чуть дополнен и добавлен ещё одними теоретическими выкладками.

Реакцию Знайки стоит воспроизвести для наглядности в оригинале:

«По мере того, как Знайка читал статью профессора Звёздочкина, его охватывало какое-то острое чувство стыда, смешанное с огорчением.

– Как же я не учел такой простой вещи? – недоумевал Знайка и готов был рвать на себе волосы от досады. – Ах я осёл! Ах я лошадь! Ах я орангутанг! Надо же было так опозориться! Как было не сообразить такой чепухи! Это позор!

Прочитав статью до конца, Знайка принялся ходить из угла в угол по комнате и поминутно тряс головой, словно хотел вытрясти из неё неприятные мысли.

– «Досужие вымыслы»! – с досадой бормотал он, вспоминая статью профессора Звёздочкина. – Попробуй докажи теперь, что тут никаких вымыслов нет. Ах, позор! – Устав от беготни по комнате, Знайка крякал от огорчения, садился с размаху на стул и ошалело смотрел в одну точку, потом вскакивал, как ужаленный, и принимался метаться по комнате снова.

– Нет, я докажу, что это не досужие вымыслы! – кричал он. – Я докажу! – закричал он. Тут взгляд его упал на карикатуру в газете, где был изображен он сам в центре Луны с таким идиотским выражением на лице, что невозможно было спокойно смотреть.

– Ну вот! – проворчал он. – Попробуй-ка докажи, когда здесь вот такая рожа!

В этот же день Знайка уехал из Солнечного города. Всю дорогу он твердил про себя:

– Никогда больше не буду заниматься наукой. Даже если меня станут на куски резать. Ни-ни! И думать нечего! Надо быть твёрдым! Раз я решил не заниматься наукой, значит, должен исполнить. Пусть кто-нибудь другой летит на Луну, пусть кто-нибудь другой найдёт на Луне коротышек, и тогда все скажут: «Знайка был прав. Он очень умный коротышка и предвидел то, чего никто до него не предвидел. А мы были неправы! Мы не верили ему. Мы смеялись над ним. Писали про него всяческие издевательские статейки, рисовали карикатуры». И тогда всем станет стыдно. И профессору Звёздочкину станет стыдно. И тогда все придут ко мне и скажут: «Прости нас, миленький Знаечка! Мы были неправы». А я скажу: «Ничего, братцы, я не сержусь. Я вас прощаю. Хотя мне было очень обидно, когда все надо мной смеялись, но я не злопамятный. Я хороший! Ведь что для Знайки важнее всего? Для Знайки важнее всего правда. А если правда восторжествовала, то всё, значит, в порядке, и никто ни на кого не должен сердиться».

Каково? Мудила, правда? Ждёт, сука, что к нему на коленях приползут, а сам строит из себя целку на морозе. Сука! Тварь! Мне в детстве хотелось ему ебло разгандошить и очки в жопу засунуть.

Да и сейчас хочется.

Трилогия про Незнайку вообще на меня очень здорово повлияла. Особенно «Незнайка на Луне» – я не знаю более подробного описания российских девяностых, написанного к тому же задолго до наступления оных.

Я сам занимался организацией финансовых пирамид, и если у меня и были учителя, то это Мига и Жулио.

Мига – вообще мой любимый персонаж.

Он легко принимает все подарки судьбы. Расторопный, не лезет за словом в карман, умеет пиарить, ловкий, и у него есть то, что приводит в ужас Знайку – лёгкость в признании собственных ошибок и умение брать их в свой опыт.

Не получилось так? Учтём этот опыт, сделаем по-другому. Не получилось и так? Попробуем эдак. О! Получилось!

Истинный Гермес. Мне такие нравятся.

Меня очень греет, что в книге у него нет определённой известной судьбы – он получил свой куш и просто растворился. Не попал в тюрьму, не стал жертвой разборок. Хватило мудрости вовремя соскочить. Куда-то пропал. Сидит сейчас, наверное, где-то на берегу океана, в Лос-Свиносе или Фантомасе, затерявшись, пьёт коктейли.

Но то на Луне. А моральная обстановка в коротышечьем мире на Земле вообще странная, это даже не коммунизм, это какой-то коммунодебилизм, в котором нет людей, нет личностей, только функции.

Замечали – у всех только одно занятие – если ты художник, значит художник, если поэт – значит поэт. Быть поэтом и починить пылесос – нельзя. Пылесос починят только Винтик с Шпунтиком, причем стишки, в свою очередь, им писать заказано. Для этого Цветик есть.

Я поэт, меня звать Цветик, от меня вам всем приветик.

Вся история с воздушным шаром ошарашивает показательностью абсурда действующего строя – некто просто поставил коммуну перед фактом – делаем шар и летим куда-то к чёрту в задницу.

В коммуне куча совершенно бесполезных персонажей, которые не выказывают ни желания за, ни желания против, но их почему-то вечно куда-то тянут – то в воздушный шар, то на Луну – только на основании того, что они соседи по дому.

Может они нахер не хотят куда-то, и видали эти общественные инициативы в гробу в белых тапках? Об этом никому в голову не приходит их спросить.

Ещё, как в коммуне – все отвечают за всех, но по факту никто не отвечает ни за что.

Знайка – формально как бы лидер, но неформально, как показала история с воздушным шаром – он ни о ком не позаботился, ответственность не распределил, поддержкой не заручился.

Что произошло на воздушном шаре? Формальный лидер Знайка просто взял и первым сиганул с парашютом, пробурчав команде невнятные напутствия.

Капитан покидает судно последним? Не, не слышали.

По сути, как это ни странно, но полноценное лидерство на себя взял только Незнайка – выдвинул себя в главные, заручился поддержкой, лично у каждого получив согласие, проявив при этом силу и дипломатию.

По сути, из всей коммуны только Незнайка оказывается совершенно живым, в котором открыто исследовательское начало. За что его и заклеймили дурачком. Презрительно так, навсегда, без права на реабилитацию.

Незнайка интересуется миром во всем его многообразии. Он романтик, его влечёт неведомое, в противовес этому их скучному, лагерному быту, в котором всё по правилам, трёхразовое питание, режим которого ни на минуту нарушать нельзя, и не менее строгий режим сна, за соблюдением которого, полностью узурпировав власть, следит садист Пилюлькин.

В Незнайку верила только Синеглазка. Этим она и зацепила его сердце.

Когда Незнайка умирал и летел обратно на Землю – помните, о чём он сокрушался? О том, что обещал написать ей письмо, да так и не написал.

Перед смертью, когда слетает шелуха, вспоминаются самые дорогие люди и самое важное.

Кстати, сама его болезнь во многом показательна – он оказался столь душевно и чувственно сложен, что единственный заболел душой, а не просто телом, как его одноклеточные собратья.

Когда он в первой части трилогии напридумал побасёнок – в них же поверили, а все эти его гнилые кореша ему поддакивали. Поддакивали ему, потом поддакивали Знайке – они вообще коллаборационисты, сторонники партии власти, флюгера, никакого своего мнения, куда ветер – туда дым.

Когда все Незнайку легко кинули, так же легко, как и некогда поддержали – именно Синеглазка Незнайке сказала, возможно, самые человечные в его жизни слова – «Мне не нравится то, что ты сделал. Но мне кажется, что это ты не со зла. Тебе просто хотелось казаться чуть лучше». Она единственная, кто дала оценку поступку а не личности, чётко разграничила – не ты врун и подлец, а поступок твой лживый, но сам-то ты неплохой-то в общем чувак и мне нравишься даже вот такой, какой есть.

И потом именно она пошла поперёк толпы, осадила всех этих падальщиков, которые его клеймили вруном – «А сами-то вы кто?». Сами-то – трусливо ему поддакивали, соучастники лжи и подельники лжи. Ничем вы его не лучше. И ещё трусливей.

Самый чувственный женский образ в книге, самый манящий. Синеглазка очень по-женски мудрая, при этом очаровательно по-бабьи жалостливая.

Хоть я и старый рок-н-ролльщик, и не знаю слов мимими, но я всегда был в её образ влюблен, с особой нежностью.

Кнопочка? О! Ну а Кнопочка – это совсем противоположный образ. Кнопочка – это классическая непризнанная стерва. Классическая такая баба с мужскими яйцами. Слоновьими и волосатыми.

Она с одной, показной стороны, вся такая романтичная, волшебная и в сказки верит, а на деле – контролёр и хлебом не корми, дай поуказывать всем вокруг, особенно мужикам, как им жить, всячески подчёркивая, что вы, непутёвые, без меня-то и вовсе пропадёте.

Странно, про неё не замечают, что она тупая и жестокая. И везде вперёд себя хочет выпятить свои яйца. Ни в коем случае не показать себя по-женски слабой – всё время держать контроль и лицо самурая.

Она либо приказывает, либо манипулирует. Просить не умеет.

Вымуштрованная, как Ильза Кох, скрытая садистка, правда, при этом, похоже, дубово фригидная, начисто лишённая сексуального шарма.

Мужики нередко выбирают таких, желая что-то им доказать – и это прогнозируемо кончается ничем.

Что, в общем, у Незнайки с Кнопочкой бесславно и произошло.

Трудно общаться с бревном.

Мои любимые, захватывающие моменты в книге – жизнь на Луне в ночлежке Дрянинга. Весь этот ужас обитания на дне, описанный жутче, чем у Горького, с клопами, крысами, среди совершенно аморфных людей, которые вздыхают, жалуются на жизнь, обсуждают политику, кряхтят и охают, но ничего по факту в своей жизни кардинально не меняют.

Глобальное такое лицемерие – они кричат и рвут на груди тельняшку, что вот мы все тут такие бедные и обездоленные. Но спроси из них любого – а что ты сделал, чтобы это изменить?

Кто-то лежит в подвале и хвалит владельца ночлежки, говоря о том, что он их благодетель.

Собака, лижущая бьющую руку.

Интересен образ Пончика, особенно то, каким он оказался оборотистым и мобильным, когда попал в совершенно иные условия, отличные от коммунодебильных тепличных.

Он мне напоминает плеяду бизнесменов 90-х, которые начали какое-то дело, сперва у них шло в гору, но потом наступил провал и это надорвало. Они испугались и больше не продолжали.

Я знаю такие примеры – неглупые люди, которые после краха не находили в себе смелости попробовать ещё раз, начать сначала. Бросали свое дело и уходили на наёмный труд, серыми кардиналами, на фиксированную зарплату, втайне завидуя тем, у кого получилось продолжить – примеряя на себя, сгорая в досаде, ведь у них и талантов и знаний не меньше.

Хотя крупные провалы случались в жизни всех известных людей, и именно на умении преодолевать провалы и обозначился их успех, а вовсе не на первых быстрых победах, когда была поймана, во многом случайно, удачная волна.

Интересен образ Скуперфильда – при всей приданной ему натужной комичности и чудаковатости – это ж человек с огромным внутренним миром и тоже, как и Незнайка, неуёмный экспериментатор, открытый новому и при этом не злопамятный. Это личность, полная противоположность миру людей-функций – всех этих архитекторов и музыкантов, которые до смерти будут только архитекторами и музыкантами, и никто даже никогда не узнает, какие они люди.

Эпизод, когда он легко приступает к работе на фабрике, которая принадлежала некогда ему же, и при этом увлечённо и рационализаторски там работает, любя свое дело, наплевав на кривотолки в коллективе, впечатляет.

В книге вообще на редкость классные персонажи – от центральных до второстепенных.

Чего стоят одни эти потешные, совершенно гомосечные водители Коржик и Шутило, которые живут в одной хате, бухают и дебоширят по ночам. Или душевнобольные милиционеры Солнечного города, которые сами себя садят в тюрьму и сами себе читают нотации. Ну чисто унтер-офицерская вдова в действии.

Узнаваемые отсылки на реалии времён – презрительные отзывы об абстрактной живописи, которая есть лишь мазня – чувствуется ураган художественного соцреализма.

Показательные отсылки на утопические попытки представить будущее – получается Солнечный город, который должен олицетворять сбывшийся коммунистический рай.

Но изобретения Солнечного города большей частью совершенно бессмысленные. Бесовство с жиру на фоне полнейшей личностной деградации, совершенная душевная пустота, осталось только завязыватели шнурков сконструировать да подтиратели жоп.

Куча людей, пользующихся каким-то кричащим, эякулирующим хаотичным инженерным выбросом, но при этом начисто буксующих в неумении решать простейшие личностные ситуации. Трусость и страх конфликтов.

Показательная лёгкость, с которой бесхребетное население Солнечного города увлеклось ветрогонами – полнейшая неразборчивость, какую херню на улице увидели, что по телеку показали, то и собезьянничали.

Я думаю, если бы не некий сброс пара и злости в эпоху ветрогонов – там бы через какое-то время чуваки начали бы из винтовок на улице от подавленной злости прохожих случайных расстреливать. Ну реально же, от этой мировой идеальности уже моча в мозг била.

А так ветрогонам можно спасибо сказать – с ними ещё миролюбиво всё прошло.

Трилогия Носова – книга, которая не старится. Потому что люди, увы, не меняются.

Оттого вечно будет актуален эпизод с карикатурами. Применим к любой сфере жизни.

Видят люди карикатуры других – зубоскалят. Видят карикатуры себя – тут же начинают изощрённо придумывать методы анальных кар для художника, творениям которого благоволили минуту назад.

Это я и у себя вижу – пока пишу про дальние веси, или про собственные тёмные стороны души – я угарный пейсатель, и всем ха-ха-нештяк, а как только я напишу про чей-то родной город или про чьё-то непризнанное качество, так сразу базар с гнильцой – э-э-э, популярный блогер что-то сдулся, продался американцам и как-то не то пишет, не тот нынче Сайгон.

Пока пишешь какую-нибудь хрень, «скандалы, интриги, расследования», «общественность в ШОКЕ» и прочую маету – сразу всем зашибись, полезли смотреть, языки чесать, а Братьев Карамазовых напишешь – никому не надо.

Пока про кого-то там – это норм, можно бугагашечки развести, а как только зеркало под нос подсунешь – что-то носики морщиться начинают.

Нет? Не так?

Ладно, что-то я раздухарился. Надо остыть.

Примечательный факт – до сих пор каждый раз, когда я солю пищу – я вспоминаю Пончика.

Пусть ему там в книге легко при этом икнётся.

Камо грядеши: 13, 49