Текст книги "Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!"

– У меня для этого есть люди, которые обучены ловить подобных злодеев. Ты нам только укажи на него, а остальное тебя не касается.

Экипировав соответствующим образом двух своих бойцов – Ската и Сыча, – мы отправились с сыщиком, который откликался на имя Савва, к дому у Кашина моста. Это был небольшой двухэтажный деревянный домик, комнаты которого хозяйка, вдова отставного майора, сдавала внаем разного рода людям. Там были и мелкие торговцы, и мастеровые с верфи, и моряки, временно оказавшиеся на мели. Через своего агента – шустрого парня лет пятнадцати – Савва установил, что разыскиваемый нами злодей, известный как Густав Нюстрём, находится у себя в комнатушке, нагрузившись спиртным по самую ватерлинию.

– Барин, вы поостерегитесь. Он злой сейчас, просто волк бешеный, – протараторил мне пацан, – как увидел меня, так глаза у него стали белые и сразу за нож схватился. Выругался не по-нашему, а потом стал ножом своим размахивать. Ну я и убежал от греха подальше.

– Хорошо, малец, – я протянул помощнику сыщика серебряную монету, – доведи нас до его комнаты и ступай себе с Богом.

Само же задержание прошло на удивление просто. Скат ногой распахнул дверь, в которую пронырнул Сыч. Герман ловко выбил из рук шведа здоровенный тесак и отправил его в глубокий нокаут ударом в челюсть. Вдвоем они со знанием дела связали руки потомка викингов веревкой и поволокли к выходу. Я все это время стоял в коридоре и контролировал его на случай появления сообщников Нюстрёма. Но никто так и не появился.

Потом я тщательно обыскал комнату шведа. Ничего интересного в ней я не нашел. В матросском сундуке обнаружил кошелек с десятком золотых монет. Вполне возможно, что это был остаток гонорара за нападение на Резанова. Хотя не исключено, что это могли быть и честно заработанные матросские деньги, сбереженные прижимистым шведом.

Я уже собрался было уходить, когда в дверь комнатушки кто-то осторожно постучал. Рука моя скользнула к кобуре. Прижавшись к стене, я невнятно что-то промычал. Стоявший за дверью должен был подумать, что обитатель комнаты пьян до изумления и не может уже членораздельно разговаривать.

Дверь скрипнула, и в комнату на цыпочках осторожно вошла молодая девица в скромной уличной одежде. Она уставилась на пустую кровать, потом лихорадочно стала озираться. Заметив меня, она изменилась в лице и приоткрыла рот, готовясь закричать.

– Здравствуйте, очаровательная незнакомка, – произнес я. – Давайте не будем поднимать шум. Скажите, кто вы?

Но мадемуазель, видимо, не испытывала никакого желания знакомиться со мной. Она резко развернулась и выскочила в коридор… где сразу же угодила в крепкие объятия Ската.

– Куда же ты, красавица, спешишь, – ласково сказал Сергей. – Нельзя так быстро бегать – можно споткнуться на ступеньках и разбить свой прелестный носик.

Девица зашипела, как разъяренная кошка, и неожиданно попыталась ударить его острым стилетом, который ловко извлекла из рукава. Скат, однако, успел перехватить ручку незнакомки и провести болевой прием.

– Пся крев, – неожиданно выругалась девица. – Пшекленчи москали!

– Командир, – сказал Сыч, – а эта красавица умеет жалить. Только жало мы у нее вырвали.

Он отбросил ногой в сторону валявшийся на полу стилет и неожиданно улыбнулся полячке.

– Не бойся – спецназ девицу не обидит. А вот на некоторые вопросы тебе придется ответить.

– Сергей, отведи ее в карету. А я тебя подстрахую. Может быть, прекрасная паненка пришла сюда не одна.

Я достал из кобуры «Грач»[93]93
  Пистолет системы Ярыгина.


[Закрыть] и взвел курок. Как оказалось, сделал я это не напрасно.

Сыч под руку с полячкой вышел из дома и направился к карете, стоявшей шагах в двадцати от дома. Я немного приотстал, спрятав руку с пистолетом за спиной. Неожиданно из-за угла вывернула пролетка, запряженная парой лошадей. Она с грохотом мчалась прямо на Сыча и его спутницу. Серега, вовремя сообразив, толкнул девицу в сторону, а сам упал на мостовую, приготовив оружие к бою.

Прицелившись, первым же выстрелом я завалил кучера, и пролетка рванула в сторону. Два сидевших в нем мужчины оказались неплохо вооружены – в руках у них были пистолеты. Но мы с Сычом не дали им выстрелить и дуплетом всадили в каждого по пуле.

– Командир, а мне это начинает нравиться, – улыбнулся Сыч, поднимаясь с мостовой и отряхивая уличный мусор с камуфляжки. – Чувствую, что тут скучать не придется. Жаль только, что мы всех трех субчиков помножили на ноль. Неплохо было бы допросить кого-нибудь из них.

– Теперь они могут рассказать что-либо только апостолу Петру, – сказал я, пряча «Грач» в кобуру. – Ладно, передай нашим, чтобы они прислали подкрепление. Не исключено, что на выстрелы могут примчаться приятели этих уродов. Мы-то сумеем отбиться, но шальные пули могут зацепить новых знакомых.

В этот момент паненка, слегка ошалевшая от всего происходящего, похоже, пришла в себя, и у нее началась истерика. Она разрыдалась и стала выкрикивать что-то невразумительное по-польски. Сыч стал ее успокаивать, но девица продолжала истерить, и тогда Серега слегка шлепнул ее по щеке. Она всхлипнула, замолчала и испуганно уставилась на меня.

– Сыч, давай сажай ее в карету. Будем дожидаться своих. Они уже выехали?

– Так точно, товарищ подполковник, мчатся сюда на всех парах. Обещали быть минут через пятнадцать.

– Ну, вот и отлично. Давай, ты смотри на то, что творится справа, а я – слева.

* * *

4 (16 мая) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Капитан ФСБ Рыбин Сергей Сергеевич. РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области «Град»

Подмога примчалась к нам по здешним реалиям очень быстро – всего за каких-то полчаса. Это вполне понятно – вместо спецмашин тут по улицам рассекают «спецкареты» на конной тяге, а вместо спецсигналов лихие «водители кобылы» используют медный рожок, в который они отчаянно дудят и кричат «пади!». Нашими же «тиграми» мы до поры до времени не пользуемся – бережем от смущения умы хроноаборигенов, да и бензин следует экономить.

Однако больше никто на нас не рискнул напасть. Видимо, поле боя с валяющимися на нем трупами наглядно продемонстрировало, что с «пятнистыми» – так нас прозвали обитатели Санкт-Петербурга образца 1801 года – лучше не связываться.

Обозреть место происшествия вместе с Паном и двумя нашими орлами приехал и глава Тайной экспедиции Макаров, который, если честно, здорово нам помог в розыске бандитов, напавших на беднягу Резанова.

Михайлов кратенько доложил ему о происшествии. Тот одобрительно покивал, брезгливо посмотрел на трупы и на двух живых задержанных. Со шведом, который так и не успел очухаться, разговаривать было бесполезно. Ему требовалось, как говорили в наше время правоохранители, «вытрезвление сном». А вот прекрасная паненка, которую я спас от смерти под копытами скачущих во весь опор лошадей, напротив, была чересчур активна.

Когда Сыч несколько радикальным способом успокоил ее, она на какое-то время притихла. А потом, помещенная в здешний «автозак», снова распсиховалась не на шутку. Мешая русские и польские слова, она стала выкрикивать в наш адрес оскорбления. Вот и сделай людям добро – вместо благодарности тебя обзовут быдлом и лайдаком и пошлют в дупу. Когда же я намекнул паненке, что так вести себя «не добже», она, злобно сверкнув своими прекрасными глазками, заявила мне, что, дескать, она и не просила ее спасать.

– Женская логика, – со вздохом произнес подполковник Михайлов. – Нам ее постичь невозможно. Тем более что и сами дамы часто не понимают, почему они поступили именно так, а не иначе.

Макаров сочувственно покивал головой и отправился с докладом к императору. Интересно, что он там такого наговорит про нас? Думаю, что, как это обычно бывает, он постарается выставить своих подчиненных главными участниками операции по задержанию особо опасных государственных преступников. Ну а на нас свалить все огрехи. Удивительно, но даже через двести лет дурные привычки высокого начальства не изменились.

Ну а мы тщательно осмотрели трупы застреленных нами террористов. Ничего особо интересного обнаружено не было. Обычный джентльменский набор – немного денег, ножи, ностряпки. У одного нашли колоду карт и игральные кости. Что ж, парень, ты сегодня пошел не с тех козырей, и твоя карта оказалась битой.

А потом мы направились в Кордегардию, чтобы там провести обыск задержанной нами девицы и допросить ее. Не знаю, пойдет ли она с нами на контакт, но, как говорится в таких случаях, попытка не пытка. А пока с ней следует установить психологический контакт, чтобы она снова не устроила нам истерику со слезами и соплями. Терпеть ненавижу такие вот женские кунштюки.

– Как тебя зовут, голубушка? – участливо спросил я у паненки.

Та снова зло зыркнула на меня, но, видимо, поняв, что говорить с нами ей все же придется, процедила свозь зубы:

– Барбара. Барбара Каминска.

– Красивое имя, – вздохнул Сыч. – Если мне не изменяет память, так звали Барбару Ягеллонку, дочь короля Казимира Ягеллончика. Она потом вышла замуж за герцога Саксонии Георга. Жили они счастливо, любили друг друга. Когда Барбара умерла, герцог перестал бриться, за что и получил прозвище Бородатый.

Паненка, которая внимательно слушала Германа, вздрогнула и спросила:

– Пан поляк?

– Моя бабушка была полячкой. Она и рассказала мне эту историю.

– Так почему пан служит москалям? – спросила Барбара. – Ведь они самые главные враги нашей Речи Посполитой.

– Самые главные враги Польши – это шляхта, которая даже не смогла защитить ее, – вступил в разговор Михайлов. – Вспомните законы этой самой Речи Посполитой. Ведь голодраный шляхтич из клиентелы магната мог на сейме крикнуть «не дозволям» и тем самым похерить любой, пусть даже самый полезный для своей страны закон, одобренный большинством делегатов сейма. А взять бесконечные конфедерации, выборы короля, которому потом благодарные подданные бьют морду… А вы говорите – москали вас погубили.

– Мой отец воевал за свободу Польши, – гордо тряхнув прелестной головкой, произнесла Барбара. – Он был в сражении при Мацеёвицах, рядом с Костюшко. Тогда русские разбили нас. Мой отец вместе с тяжелораненым паном Тадеушем попал в плен.

– Ну, и что же потом произошло с вашим отцом? – спросил Сыч.

– По просьбе круля Станислава Понятовского фельдмаршал Суворов отпустил его. Отец уехал в Россию, где его взял на службу управляющим имением один помещик, тоже поляк.

– А паненка знает, как поступил с Костюшко император Павел? – спросил я.

– Знаю, – буркнула Барбара.

Действительно, вскоре после смерти Екатерины II Костюшко, которого из Комендантского дома Петропавловки перевели в Мраморный дворец, посетил Павел, пообещавший освободить предводителя польского мятежа. Император предложил Костюшко поступить на российскую военную службу, однако тот отказался. Костюшко подписал «Присягу на верность» с обязательством защищать интересы императора и его наследника Александра Павловича. После принесения присяги он получил свободу. Павел приказал выплатить Костюшко 12 тысяч рублей – казенную стоимость тысячи крепостных душ.

– Вот видите, – сказал Герман, – нынешний император поступил, как настоящий рыцарь. И вам грех на него обижаться.

Барбара ничего не ответила и уставилась в окно.

– Ну, вот мы и приехали, – произнес подполковник Михайлов. – Прошу всех с вещами на выход.

* * *

5 (17 мая) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Патрикеев Василий Васильевич, журналист и историк

О лихой перестрелке у Кашина моста было немедленно доложено императору. Павел поутру срочно вызвал к себе меня и подполковника Михайлова. Сразу после вахтпарада мы с Игорем отправились в Михайловский дворец, где предстали перед гневными очами самодержца.

– Что скажете, господа? – пыхтя от возмущения, сказал Павел. – Мне все это уже изрядно надоело. В моей столице среди бела дня гремят выстрелы и льется кровь. Вот вы, господин Патрикеев, что можете сказать в свое оправдание?

– Видите ли, ваше императорское величество, – спокойно ответил я, – нам приходится иметь дело не с кроткими агнцами, а с закоренелыми бандитами и убийцами. И когда те при задержании оказывают вооруженное сопротивление, подчиненным подполковника Михайлова пришлось, в свою очередь, открыть огонь, дабы защитить себя. Если позволите, мы расскажем вам все подробно, и тогда вы, государь, решите, правы мы были или нет.

Павел, немного остыв, кивнул головой, развалился на мягком диване и приготовился слушать.

– Ваше императорское величество, – начал Михайлов, – мы вместе с людьми господина Макарова проделали большую работу по розыску преступников, напавших на Резанова. И поиск закончился успехом. Нам удалось установить личность одного из них. Мы отправились в дом у Кашина моста, чтобы задержать и побеседовать с ним. Задержание прошло тихо и спокойно. А вот потом…

– А что было потом? – живо поинтересовался император. Он вскочил с дивана и стал расхаживать по своему кабинету.

Михайлов усмехнулся и посмотрел на заинтригованного Павла.

– Дальше же произошло следующее. Я стал осматривать жилище злоумышленника, рассчитывая найти документы, его изобличающие, или относящиеся к делу улики. И тут передо мной неожиданно явилось небесное создание, можно сказать, ангел во плоти…

Павел вскрикнул от неожиданности и от нетерпения топнул ботфортом, желая услышать от Игоря более подробный рассказ.

– Да-да, ваше императорское величество, девица, которая предстала передо мной, была на удивление хороша. Вот, посмотрите…

Михайлов достал из кармана айфон, вывел на экран фото задержанной полячки и показал его императору.

Павел взглянул, покачал головой и осторожно вернул айфон подполковнику.

– Да, эта мадемуазель действительно прелестна. Но я так и не понял – как связаны между собой эта красавица и начавшаяся вскоре стрельба?

Игорь не спеша убрал в карман айфон и продолжил свой рассказ.

– Так вот, государь, эта самая кисейная барышня попыталась меня убить. Что ей не удалось сделать по независящим от нее причинам. Мне сразу подумалось, что она приехала в дом у Кашина моста не одна. И по рации предупредил своих людей, чтобы они держали ухо востро. Я оказался прав – на пролетке примчались трое сообщников этой девицы и попытались убить уже ее.

– В самом деле? – удивился Павел. – Может быть, они просто хотели ее вызволить?

– Именно убить, – вздохнул Михайлов. – Пролетка мчалась прямо на девицу. Если бы не Сыч – простите, старший лейтенант Совиных – лошади бы сбили ее с ног и растоптали. Но Сыч успел оттолкнуть девицу в сторону, да и сам тоже в последний момент выскочил буквально из-под колес пролетки.

– Молодец этот самый Сыч! – воскликнул император. – Передайте, что я выражаю ему свое благоволение. Но вернемся к тем злодеям. Как я слышал, вы их всех убили?

– Да, государь, они достали пистолеты и приготовились открыть по нам огонь. Но мы оказались проворнее и успели выстрелить раньше.

– Гм, – император задумчиво почесал переносицу, – мне об этом происшествии доложили несколько иное. Но я, однако, склонен поверить именно вам. Скажу, что вы все сделали правильно, и я благодарю вас, Игорь Викторович. А теперь я попрошу поподробней рассказать мне о тех, кого вам удалось задержать живыми и невредимыми.

– Государь, – вступил в разговор я, – начну с того шведского моряка. Сам по себе Густав Нюстрём не представляет для нас большого интереса. Обычный матрос с торгового судна. Дело свое знает, но не более того. Характер же у него скверный. Он вспыльчив и склонен к выпивке. Пьян же он почти всегда. Гораздо интересней его соучастники, которых мы еще не задержали, и розыском которых сейчас занимается вся полиция Санкт-Петербурга. Со слов Нюстрёма, его наняли два ранее неизвестных ему человека. Как считает швед, один из них был француз, а вот второй больше смахивал на англичанина.

– Странное сочетание, – покачал головой император, – швед, француз и британец. Извините, Василий Васильевич, я вас перебил. Продолжайте свой рассказ.

– Те двое использовали Нюстрёма исключительно для силовой поддержки. Он должен был схватить под уздцы лошадей экипажа, в котором ехал Резанов. А британец и француз в это время напали на Николая Петровича. Один из них ударил его ножом в грудь, а второй выхватил из рук портфель с документами. Потом нападавшие скрылись на пролетке, кучером которой был… Знаете, кто был кучером той самой пролетки?

Павел отрицательно покачал головой.

– Так вот, государь, управлял пролеткой тот самый человек, которого вчера Игорь Викторович пристрелили у Кашина моста.

Павел удивленно воскликнул и развел руками.

– Значит, вы оказались на верном пути, господин подполковник, – сказал он, – а вы уверены, что это тот самый человек, который участвовал в нападении на беднягу Резанова?

– Уверен, государь, – кивнул Михайлов, – свидетели опознали в нем того, кто управлял пролеткой во время бандитского нападения на Николая Петровича.

– Тогда мне его ничуть не жаль, – произнес Павел. – Продолжайте, Василий Васильевич.

– Швед, несмотря на свою природную тупость, все же смог сообщить нам много интересного. И теперь люди господина Макарова пытаются найти англичанина и француза. Что же касается задержанной девицы…

– Мне она весьма любопытна, – сказал Павел. – Кто она такая и откуда?

– Зовут ее Барбара Каминская. Ей всего двадцать лет. Родилась в Польше, где отец ее участвовал в мятеже Костюшко. Под Мацеёвицами пан Каминский попал в плен вместе со своим военачальником и был отправлен в Россию. Как человек грамотный, он быстро нашел себе место управляющего имением на отошедших России землях. Дочь свою пан Каминский воспитал в духе ненависти к России и русским. Ему удалось установить связь с единомышленниками, скрывшимися за границей после разгрома польского мятежа. Повзрослевшая Барбара, как могла, помогала отцу. По его просьбе она выехала в Петербург, чтобы поучаствовать, как ей объяснили, в «деле, которое поможет Польше обрести свободу». Мадемуазель Каминская вошла в группу, старший которой, англичанин по имени Джеффри, намеревался похитить одного из тех, кто пробился к трону и заставил императора Павла изменить традиционной дружбе России и Англии.

– «Заставить императора Павла»! – от негодования лицо царя пошло красными пятнами. – И эти мерзавцы смеют надеяться, что я стану прислушиваться к их советам?! Впрочем, продолжайте, Василий Васильевич, я вас внимательно слушаю.

– Джеффри, впрочем, особо ей не доверял. Он просто давал мадемуазель Каминской отдельные поручения, которые она прилежно исполняла. А вот вчера произошла осечка. Правда, британцу доложили о том, что за одним из участников нападения на Резанова выехали «пятнистые» – так злоумышленники окрестили людей подполковника Михайлова. И он срочно отправил Барбару с тремя своими головорезами, чтобы убить Нюстрёма и тем самым оборвать ниточку, которая могла вывести нас на всю банду. Но мы оказались на месте быстрее.

– А почему эти изверги пытались убить такую прелестную девицу? – задумчиво произнес Павел. – Хотя догадываюсь, они, как вы сказали, тем самым намеревались оборвать и эту ниточку. Как, кстати, сейчас себя чувствует мадемуазель Каминская?

– Поначалу она была в полном расстройстве чувств, – усмехнулся Михайлов. – С ней даже случилась истерика. По потом она пришла в себя и рассказала все, что знала. Знала она, кстати, не так уж много. Но даже то, что ей стало известно, должно помочь нам изловить этого самого Джеффри с его бандитами.

– Ну что ж, Игорь Викторович – в добрый путь. Надеюсь, что вам удастся поймать британца и его гнусную компанию. Надо сделать это как можно быстрее, чтобы ни у кого больше не появилось желания нападать с кинжалами на верных слуг государевых. Можете идти, но как только у вас появятся новые известия по этому делу, немедленно докладывайте лично мне.

* * *

5 (17 мая) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Подполковник ФСБ Михайлов Игорь Викторович. РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области «Град»

После аудиенции у императора я вместе с Васильичем отправился в Кордегардию.

– Послушай, Игорь, – спросил мой визави, – что ты думаешь обо всем этом?

У меня было много предположений о грядущих действиях наших противников, но я решил промолчать. Все же Васильич лучше меня знал эпоху, в которой мы очутились, и потому он мог более точно предугадать будущее, пусть оно теперь и заметно отличается от того, что было в нашей реальности.

Именно в таком духе я и ответил Патрикееву. Тот улыбнулся и внимательно посмотрел на меня.

– Игорь, а ведь ты ни слова не сказал Павлу о британце, которого ребята Баринова захватили в Ревеле. Я знаю, что при задержании вы его неслабо продырявили, но наш эскулап Гена Антонов шепнул мне, что ваш пленник пошел на поправку, и с ним можно работать.

– Работать-то можно, – я пожал плечами, – только знаешь, Васильич, беседовать придется с ним в щадящем режиме. Все же он еще окончательно не поправился, и если на него как следует нажать, то придется снова передать инглиза нашим медикам. А знает он, между прочим, немало.

– Ну-ка, ну-ка, – оживился Патрикеев, – и что же поведал вам этот Джейм Бонд недоделанный?

День сегодня выдался солнечный, весенний. Уже вовсю чирикали птички, на деревьях появились первые листочки, а над плацем пролетела бабочка-капустница. Мы остановились у памятника Петру Великому работы Растрелли-старшего.

– Так вот, Васильич, кажется мне, что мы с британцами еще не раз схлестнемся. Дело в том, что у них существует идея-фикс – «русские рвутся в Индию, чтобы завоевать ее». А ты ведь знаешь, что для них Индия.

– Ну, мне это и без тебя известно. А что ты, Игорь, узнал у пленного британца? И не надо ходить вокруг да около. Не бойся, мы тут с тобой одни. Ну если не считать государя Петра Алексеевича, – Патрикеев рассмеялся и посмотрел на бронзовую фигуру Петра I, восседающего на бронзовом же коне.

– Скажу я вот что. Британец сообщил, что нами заинтересовались люди, вершащие судьбы Соединенного королевства. И они не пожалеют ни денег, ни сил, чтобы заполучить кого-нибудь из нас. Или в крайнем случае убить нас. Такой вариант они тоже рассматривали.

– Даже так? – покачал головой Патрикеев. – Хотя, зная нравы этих джентльменов, я уже ничему не удивляюсь. Ну, Игорек, и что мы теперь будем делать? Я даже не хочу думать о варианте сотрудничества с инглизами – да и твои ребята тоже вряд ли на это согласятся. Ну, а насчет того, что нас будут пытаться убить или похитить? Это мы еще посмотрим – кто кого завалит. Пусть Павел даст нам карт-бланш, и мы порвем этих уродов, как тузик грелку. Ведь теперь мы не одни, теперь рядом с нами люди из XIX века, для которых мы стали друзьями.

– Тогда, Васильич, надо четко определить, кто чем должен заниматься, и начать переделывать этот мир под себя. Давай ты займешься гражданскими лицами – медиками и Ивановыми со товарищи, а я с Бариновым – служивыми.

– Игорь, не забывай, что на мне еще дела иностранные – мы уже достаточно сдружились с графом Ростопчиным. Алексею Иванову я посоветовал бы более плотно начать работать с Кулибиным. А со здешними силовиками придется работать вам с Бариновым. Тем более что Николай сдружился со многими из них в Ревеле.

– Договорились. Только пусть этот разговор останется между нами.

– Так тому и быть, – кивнул Михайлов. – Как я слышал, ты сейчас с Ростопчиным готовишь рандеву с посланцем Наполеона. О чем вы там будете с ним говорить – это не по моей части. А вот обеспечение безопасности рандеву, похоже, ляжет на мои плечи. Вы еще не решили – где и когда все произойдет?

– Когда?.. Чем быстрее, тем лучше. Наполеон торопит – его политика – как катание на велосипеде. Пока быстро едешь – движение вполне устойчивое. А как остановишься – начинаешь валиться на бок. К тому же французские войска в Египте находятся в отчаянном положении. С началом экспедиции в Индию давление на них ослабнет. А где? Понятно, что не в России и не во Франции. Встреча состоится, скорее всего, на нейтральной почве.

– Например, в Германии? – спросил я.

– Германия в данный момент понятие относительное. Пока она представляет собой некий конгломерат королевств, герцогств, графств и прочих мелких владений, некоторые из которых меньше, чем имение кое-кого из здешних помещиков. Понятно, что в первую очередь будут рассматриваться кандидатуры государств, которые обладают солидными вооруженными силами и, соответственно, определенной самостоятельностью в проведении внешней политики.

– Гм, – я почесал затылок. – Могу предположить, что в данном случае речь может идти о Пруссии. Великий Фриц заставил всю Европу уважать ее, и, хотя сейчас в Берлине сидит его внучатый племянник, на Пруссию многие продолжают смотреть с уважением.

– Мы тоже хотим предложить французам встретиться в Пруссии, – кивнул Патрикеев. – Только не в самом Берлине, а в другом городе. Скажем, в Кёнигсберге. Как-никак это столица Восточной Пруссии. К тому же туда легко можно попасть и по морю.

– Значит – Калининград? – я улыбнулся и покачал головой.

Помнится, в молодости я начинал там свою службу на погранзаставе, на границе с Польшей. Мне запомнились до сих пор сохранившиеся развалины на берегах Преголи – следы боев за одну из сильнейших крепостей Третьего рейха. Вспомнился Кафедральный собор и могила Иммануила Канта, остатки фортов, построенных в середине XIX века.

– Слушай, Васильич, если местом рандеву назначат Кёнигсберг, то сделай так, чтобы император поручил возглавить охрану нашей миссии мне. Договорились?

– Договорились! – Патрикеев улыбнулся и протянул мне руку.

* * *

6 (18 мая) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Дарья Иванова, русская амазонка

Сегодня с утра Павел Петрович занимался тем, что великий комбинатор Остап Бендер называл «материализацией духов и раздачей слонов». То есть награждал тех, кто с триумфом вернулся из Ревеля. В числе «удостоенных» оказалась и я.

Правда, в отличие от наших мужчин, награду мне царь-батюшка вручил кулуарно, в присутствии ограниченного круга лиц. Ведь здесь еще вовсю процветает мужской шовинизм, и дамам вручать боевые награды не принято. А мне вручили именно боевую награду – орден Святой Анны 3-й степени (Василий Васильевич шепнул мне в момент награждения, что 4-й степени здесь пока нет – она будет введена лишь в 1815 году). Поскольку анненский темляк – знаменитая «клюква» – тоже пока не был придуман, император вручил мне анненское оружие с прикрепленным к эфесу маленьким симпатичным медальончиком – знаком ордена Святой Анны 3-й степени.

Я с трудом удержалась, чтобы в момент вручения не завизжать от восторга. Это надо же! – у меня теперь есть свое настоящее оружие – шпага с прекрасным клинком, на котором что-то было написано золотом, с позолоченным эфесом и блестящими черными ножнами. И теперь папа не сможет запретить мне ее носить – ведь эта награда вручена мне лично самим государем императором!

Павел, видя мое сияющее как медный таз лицо, тоже заулыбался и неожиданно подмигнул мне. Что бы это могло значить? Кстати, такая же награда, только перед строем, была вручена Саше Бенкендорфу. И это вполне справедливо – он так же, как и я, участвовал в перестрелке с английскими диверсантами, храбро палил из пистолетов, словом, показал себя с лучшей стороны. Сказать честно, за время нашего путешествия в Ревель он мне даже стал нравиться, хотя сильных чувств я к нему и не испытывала. Пока не испытывала…

А потом все бросились меня поздравлять. Папа, как всегда, буркнул под нос, что, дескать, не дело девке таскать на поясе шпагу, но все же по его глазам было видно, что он рад и горд за меня. Великая княжна Екатерина Павловна смотрела на меня восхищенными глазами и с большим трудом сдержалась, чтобы тут же при всех не попросить разрешения подержать в руках мою награду. Мелкие же представители царского семейства, не заморачиваясь этикетом, облепили меня и лапали шпагу, пытаясь вытянуть ее из ножен. С большим трудом я удержалась от желания нашлепать их по рукам, чтобы они оставили в покое оружие. Оно детям не игрушка!

Цесаревич Константин Павлович снизошел до приятельской беседы со мной. Правда, как мне рассказывали, он и до того выделял меня из всех представительниц прекрасного пола, которых сей августейший бурбон просто презирал. Ничего, найдется и на него Жанетта Грудзинская, которая быстро обломает великого князя[94]94
  Жанетта Грудзинская – вторая (морганатическая) супруга Константина Павловича, получившая от императора Александра I титул княгини Лович.


[Закрыть]. Но со мною Константин вел себя вполне прилично, с большим интересом расспрашивал о том, что произошло в Ревеле.

Отметили мы сие событие в Кордегардии. Там были уже все свои, тоже наградами отмеченные. «Градусники» долго стебались надо мной, предлагая разные варианты «замачивания» моей шпаги. Ведь награду по старой армейской традиции надо было поместить в емкость со спиртным. И если кресты ордена святого Иоанна Иерусалимского с трудом, но можно было засунуть в чашку, то шпага явно туда не влезала.

Вдоволь похохотав вместе с ними, я «приземлила» своих мучителей, сообщив, что не пью спиртное. Вообще не пью – из принципа.

– Ну что ж, принципы надо уважать, – развел руками подполковник Баринов. – Но ты, Даша, молодец! И я с удовольствием выпью за твое здоровье…

Все выпили, а я подняла вместе с мужиками бокал с сельтерской – что-то вроде нашей газировки. На том торжественная часть была окончена. Ну а далее я, как клещ, вцепилась в подполковника, решив ковать железо, пока оно горячо.

– Товарищ подполковник, Николай Михайлович, – заканючила я голосом мальчика Сережи из одноименного фильма, – возьмите меня в Париж! Я знаю, что вы собираетесь туда ехать для встречи с посланцами Наполеона. Я хорошая и послушная девочка…

Баринов, закусывавший после выпитого стакана вина, от моих слов чуть не поперхнулся куском ветчины.

– Кто тебе сказал, что мы собираемся в Париж? – воскликнул он. – А если и поедем куда, то уж всяко без тебя!

– Слыхала, а от кого – не помню, – нагло соврала я. О скорой встрече с наполеоновским доверенным лицом мне проболтался Бенкендорф. Но я не стала его закладывать.

– В общем, так, Дарья Алексеевна, – строго глядя на меня, произнес Баринов, – чтобы я больше от тебя об этом не слышал ни слова. Не лезь поперед батьки в пекло! Если что нам будет надо от тебя – мы сообщим. Лучше переговори с Резановым. Ты «“Юнону” и “Авось”» видела? Помнишь, кого там Караченцев изображал? Вот именно, того самого Резанова. Только похож он на настоящего Резанова, как я на памятник Ришелье в Одессе. Твой отец говорил, что ты у нас училась в финансово-экономическом университете. Резанов, между прочим, скоро поедет на Аляску, чтобы там брать под свою руку владения недавно учрежденной Российско-американской компании. Ты поднатаскала бы его насчет финансов и экономики. Отец говорил, что ты училась в своем университете хорошо. Вот твое задание на сегодняшний день. А с парнями Наполеона мы и сами как-нибудь управимся.