Текст книги "Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!"

Сегодня у меня день свободный от обычных секретных дел. Может ведь обычный человек, даже если он капитан УФСБ и судьба забросила его в XIX век, отметить свой день рождения в кругу друзей! Правда, здесь, во Франции, у меня их не так уж много. Но, как говорил в таких случаях классик, «лучше меньше, да лучше».

По совету генерала Дюрока я купил у знакомого ему лавочника хорошего вина, кое-что из закуски. Потом нашел несколько килограммов хорошей баранины и решил соорудить в парке импровизированный мангал и сделать шашлыки. У нас в Осетии их называют «физонаг». Я лично замариновал мясо, развел костер на полянке и дал дереву как следует прогореть до образования углей. Уже нанизанные на импровизированные шампуры куски мяса я разместил на вбитые в землю рогульки и приступил к священнодействию. Тут важно не пережарить мясо и не подать его гостям сырым. Вооружившись бутылкой с водой и импровизированным веером, я то раздувал угольки, то поливал водой пламя, которое могло высушить мясо.

Тем временем слуги принесли на поляну стол и стулья, на которых гости должны были вкушать приготовленный мною шашлык. Жаль, конечно, что во Франции не достать осетинские пироги, и лывжу – осетинский суп из мяса и картофеля. Но, как говорится, за неимением гербовой…

Скажу только, что запах шашлыка привлек внимание и хозяина дворца, который вышел прогуляться по аллеям парка. Наполеон не стал чиниться и сел за стол вместе с прочими моими гостями – майором Никитиным и генералом Дюроком. Я пригласил на праздник и Мюрата, но тот, занятый какой-то очередной своей любовной интрижкой, довольно неопределенно пообещал мне заглянуть на огонек.

Готовые кусочки мяса я снял с шампуров и сложил в большую кастрюлю, где уже лежал нарезанный колечками лук, затем сбрызнул все уксусом. Пусть мясо немного настоится перед тем, как я подам его гостям.

А пока я налил вино в бокалы и предложил выпить за гостей, которые почтили меня своим присутствием. Французы произносят тосты за столом, но они у них куцые и скучные. Эх, вот бы их на наш осетинский праздник – они такое бы услышали. Правда, боюсь, что французы скоро стали бы похожи на Шурика – собирателя фольклора из «Кавказской пленницы». Отведав полный рог нашего вина, они вряд ли устояли бы на ногах. А поскольку развалин часовен сейчас во Франции немало, им пришлось бы долго доказывать здешним стражам порядка, что не они их порушили.

Но вместо рога в руке у меня был обычный бокал, и я ограничился всего-навсего минутным тостом.

Шашлык привел их в восторг. И хотя зловредный Бонапарт брякнул, что, дескать, мясо очень похоже на арабский кебаб, однако челюстями он работал активно, и скоро его тарелка опустела.

Тут встал мой шеф, Андрей, и предложил выпить за виновника торжества, то есть за меня. При этом он так много сказал обо мне хорошего, что я невольно засмущался. Майор предложил выпить за меня Cul sec![165]165
  До дна (фр.).


[Закрыть], что гости и проделали с большим удовольствием.

Погода стояла теплая, солнце уже садилось, импровизированный мангал, на котором я приготовил шашлык, едва дымил. Корсиканцы, хотя и не считающие себя стопроцентными французами, как и прочие жители Галлии, любят попеть за столом. Правда, языковый барьер несколько мешал нам найти подходящую песню, слова которой знали все. Я на всякий случай прихватил в парк гитару – Андрей неплохо на ней играл и под настроение мог спеть одну из наших любимых песен. Но вряд ли Наполеон и Дюрок оценят «Позови меня тихо по имени» или «Комбат». А если по-французски?..

Я взял гитару, побренчал немного по струнам, а потом запел, стараясь, чтобы мой голос был похож на голос уже умершего в нашем мире шансонье:

 
Et si tu n’existais pas,
Dis-moi pourquoi j’existerais.
Pour traîner dans un monde sans toi,
Sans espoir et sans regrets[166]166
  «Если б не было тебя». Джо Дассен.


[Закрыть].
 

Наполеон и Дюрок слушали песню, написанную в XX веке, с восторгом. Что сказать, Джо Дассен умел достучаться до сердца истинного ценителя музыки, на каком бы языке тот ни изъяснялся. Потом, когда я кончил петь, мои слушатели громко зааплодировали и стали просить меня спеть еще что-нибудь. Что ж, пришлось исполнить «Елисейские поля» и «Индейское лето». Потом я спел (Андрей мне подпевал) «Коня» и «Синее море». Правда, пришлось предварительно сделать вольный перевод текстов, которые я исполнял. Наполеон вошел в раж и а капелла затянул какую-то корсиканскую песню, слова которой были не похожи на французские, и, честно говоря, мы с Андреем так толком и не поняли, о чем эта песня. Но мелодия ее мне понравилась.

Вскоре мы с удивлением обнаружили, что вино, которое я приготовил для застолья, уже кончилось. И, поскольку во Франции не принято «посылать гонца за бутылочкой винца», мы потихоньку стали прощаться. Хорошего помаленьку. Завтра будет день, будет и пища.

* * *

19 июня (1 июля) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Генерал-майор Николай Михайлович Баринов

Операция по обезвреживанию Дюваля – шпиона и наемного убийцы французских роялистов – подходила к концу. Мои ребята вместе с местными сыщиками тщательно проследили все контакты иезуита в Санкт-Петербурге. С помощью видеорегистраторов удалось зафиксировать физиономии тех, кто выходил на связь с Дювалем. Потом мы показали их фото Маршану. Большинство лиц были ему незнакомы, но кое-кого он все же узнал. К огромному изумлению Маршана, один из контактов иезуита оказался человеком, давно уже работавшим на французскую разведку. Его передали Маршану во время последней его встречи с Дюроком, причем генерал неоднократно подчеркивал, что этот человек заслуживает абсолютного доверия.

– Интересно, сколько иудиных сребреников дали этому мерзавцу за то, что он продался нашим врагам? – скрипнул зубами Маршан. – Мсье генерал, вы обещали, что если выследите иезуита, то отправите его на суд во Францию. Жаль только, что я лично не смогу его придушить.

– Был такой уговор, Жюль, – я кивнул головой, подтверждая свое обещание. – Но, если ты помнишь, иезуит будет передан твоим кураторам лишь тогда, когда он перестанет быть нужен нам. Потерпи немного. На востоке говорят: «Быстрые реки до моря не доходят». Научись ждать, ведь терпение – одно из качеств настоящего разведчика.

Когда же мы убедились, что Дюваль никаких новых контактов для нас не откроет, было решено его задержать. Однако иезуит обладал просто феноменальным свойством чувствовать неладное. Он по десятку раз на дню перепроверялся, нет ли за ним слежки, старался не ночевать более двух раз в одном и том же месте. Так что в любой момент Дюваль мог «встать на лыжи»[167]167
  На блатном жаргоне – податься в бега.


[Закрыть], и снова его обнаружить, а уж тем более задержать, будет для нас проблематично.

Мы стали прикидывать, как удобней и безопасней повязать Дюваля. Сделать все надо было так, чтобы иезуит – человек опытный и осторожный – не успел даже опомниться, когда за ним захлопнется дверь в камере Секретного дома Алексеевского равелина Петропавловки. Хотя население этого богоугодного заведения за последнее время изрядно увеличилось, но персонально для мсье Дюваля мы все же найдем маленькую и уютную камеру.

Мсье Маршана к задержанию иезуита мы решили не привлекать. Ведь они хорошо знали друг друга и испытывали обоюдные «нежные чувства» еще со времен Робеспьера. На этой почве у них могли возникнуть разные непредвиденные обстоятельства, для нас совсем нежелательные. Я поручил руководить операцией Сычу – Герман был хорошим профессионалом и знал, как следует поступать в случае осложнения обстановки.

У нас существует такая народная примета – если все в ходе операции поначалу идет как по маслу, то под конец обязательно следует ждать какой-нибудь гадости. Не подвела эта примета и на сей раз. Как оказалось, по дороге к месту очередного рандеву со своим агентом Дюваль «срисовал» одного из местных сыщиков и попытался оторваться от слежки. Началась погоня за иезуитом в стиле детективных сериалов времен «лихих 90-х». Не хватало только визга тормозов, пальбы от бедра и истошных воплей: «Не двигаться! Работает ОМОН!»

Правда, шпиону-роялисту все же было далеко до наших «братков». Дюваль успел дважды пальнуть из пистолетов, но попасть из них по движущейся цели можно было только стреляя чуть ли не в упор. Сыч мог бы легко пристрелить беглеца, но он получил от меня строгий приказ – задержать иезуита следовало живым и желательно не очень сильно подраненным. Потому-то Герман, вдоволь набегавшись за Дювалем по улицам и дворам в центре Питера, под конец сделал спринтерский рывок, поймал его за рукав и нокаутировал прямым в челюсть.

Силовая подготовка у наших оппонентов, похоже, сильно хромала. Дюваль выпал в осадок и был связан. Но, к сожалению, свидетелями произошедшего стало слишком много посторонних людей. Поэтому мне пришлось дать команду: «Хватать всех согласно спискам!» Ведь те, кто сотрудничал с Дювалем, узнав о случившемся, могли переполошиться и попытаться сбежать из Петербурга.

А пока обезоруженного и тщательно обысканного иезуита доставили в Кордегардию. Он смотрел на всех злыми глазами, кряхтел, потирал бока и время от времени совал в рот грязный палец, трогая шатающийся зуб на нижней челюсти. Дюваль был при этом очень похож на бандита Фокса из сериала «Место встречи изменить нельзя» после его задержания в ресторане.

Но нам некогда было любоваться на вражеского резидента. Следовало ковать железо, пока оно горячо. К допросу Дюваля приступил Денис Мечников, который довольно сносно мог изъясняться по-французски и обладал навыками «экстренного потрошения». Однако, учитывая, что Дюваль работает и на британцев, не исключено было, что он неплохо знает и английский язык.

Поначалу пойманный шпион категорически отказался отвечать на все наши вопросы. Мне даже показалось, что для стимулирования взаимного общения нам придется прибегнуть к разным хитрым препаратам. Но Денис проявил свои профессиональные умения, и после «закрытого массажа печени» Дюваль заговорил. Он все же был неглупым человеком и прекрасно понимал, с кем имеет дело.

А вот тут-то и надо было держать ухо востро. Как человек опытный, шпион мог применить тактику дозированного раскаяния. Отвечая на наши вопросы, он может давать как достоверные, так и ложные ответы. Причем и те и другие были вполне правдоподобны. И потому все сказанное им потребует тщательной проверки, а следовательно, и времени. А у нас его было не так уж и много.

Хорошо еще, что Дюваль не догадывался, что многое о нем нам уже было известно. В случае чего мы могли провести для него очную ставку с Маршаном. Вот будет потеха-то! Только после этого Дюваль, дабы не усугублять и без того безнадежное для себя положение, мог совсем замолчать. А нам надо было, прежде чем пароконный «автозак» увезет его в Париж, выжать из него всё. Потому следовало выбрать правильную тактику допроса, чтобы выдавить из иезуита как можно больше нужных для нас сведений.

И я прервал допрос – тягучий и липкий, как сгущенное молоко, велев отправить Дюваля под конвоем в Петропавловскую крепость. Пусть он там посидит в одиночестве и немного подумает о своем житье-бытье. Почему-то мне кажется, что на следующем допросе он станет более разговорчивым.

* * *

1 июля 1801 года. Ли, графство Эссекс, Англия, трактир «Питер Боут Инн».

Йоханнес Маттиас «Ганс» Розен, контрабандист, и не только

Для человека со стороны «Питер Боут Инн» – обыкновенная пивная, коих по всей Англии полным-полно. А вот для человека моей профессии здесь можно не только неплохо поесть, выпить и переночевать, но и продать или купить любой груз, не привлекая пристального внимания Таможни Его Величества, чтобы ему, этому самому величеству, пусто было.

А у меня в амбаре одного моего знакомого припрятаны тюки с русской пенькой и кяхтинским чаем. И то, и другое – весьма ходовой товар в этой проклятой стране. Русский чай и дешевле, и лучше, чем то, что привозят из Кантона, а пенька… После того, как Англия потеряла свою эскадру при Ревеле, она очень даже востребована на Острове. Можно ее, конечно, было провезти и легально, но мне что-то не очень хочется пополнять казну вышеуказанного величества – пусть лучше деньги эти осядут в моих карманах. Все равно мне дадут за нее больше, и даже после вычета той суммы, которую заломил мой знакомый, которому принадлежит амбар, мне достанется неплохой куш.

Конечно, складские помещения есть и в этом трактире – и берет за них Джон Осборн, хозяин трактира, примерно столько же. Вот только не хочется мне завозить мой далеко не законный груз в этот городок – один раз я так потерял весь свой товар и еле унес ноги, когда кто-то стукнул в таможню. Было это, конечно, не здесь, а в Пуле, на юге Англии возле Борнмута, но с меня и того хватило.

Я окликнул Джона, стоявшего за стойкой вместе со своим младшим, которого по семейной традиции тоже звали Джоном[168]168
  Трактир «Питер Боут Инн» действительно существует (ныне он именуется просто The Peterboat), причем как минимум с 1695 года. И им действительно владел на тот момент Джон Осборн; точно так же звали и его отца, и деда. Приставка «младший» тогда для лиц незнатного происхождения не была в ходу. Когда же в 1930-х пивную решили модернизировать, то нашли под ней целый лабиринт с тайными складскими помещениями, предназначавшимися для товаров, которые «случайно» миновали таможню.


[Закрыть]. Тот бросил на меня равнодушный взгляд, который неожиданно потеплел.

– Джонни (так меня именовали в Англии), давно я тебя не видел. Ты здесь просто так, или кто-нибудь тебе нужен?

– Оказывается, нельзя навестить старого приятеля и выпить твоего великолепного эля, – притворно обиделся я. Кстати, эль у Джона и правда был замечательным – это если вам нравится его английский вариант. Я его, кстати, люблю, даже очень, хоть к его вкусу я привык не сразу.

– Ладно, ладно. Ваши, – он подчеркнул это слово, – все на втором этаже. Ты знаешь, где вход. – И он поставил передо мной огромную глиняную кружку – в нее вмещалась кварта[169]169
  Английская кварта – четверть английского галлона, 1,1365 литра.


[Закрыть], не меньше. – Только прости, пришлось цену поднять – война и все такое, сам понимаешь… И ячмень, и хмель – все подорожало. С тебя три пенса. Жрать будешь?

«Однако!» – подумал я. В мой предыдущий визит три пенса стоил целый ужин – хлеб, сыр и пиво к нему. Но жаловаться я не стал, а лишь спросил:

– А что дают?

– Тушеную говядину или ростбиф. Первое – десять пенсов и фартинг[170]170
  Фартинг – четверть пенни.


[Закрыть], второе – шиллинг и два пенса[171]171
  Шиллинг – 12 пенсов.


[Закрыть].

– Ладно, давай ростбиф. Он с хреном?

– И с куском хлеба. С тебя за все про все – шиллинг и пять.

Я протянул ему две монетки по шиллингу, добавив:

– И возьми себе тоже пива.

Если бы я дал ему на чай, Джон бы просто обиделся – здесь это не принято. Понятно, что три пенса он возьмет себе, но так хоть все приличия были соблюдены.

– Благодарю. Выпью за твое здоровье, – кивнул Джон, отсчитав мне четыре пенса сдачи. – Ростбиф тебе принесут.

Я кивнул в ответ и пошел в закуток справа от стойки, толкнул ногой еле приметную дверь и поднялся на второй этаж. У входа сидел Мэтью – младший сын Джона. Увидев меня, он заулыбался:

– Привет, Джонни! Если тебе нужен Чарли, то тебе в третий кабинет. Когда твою жратву принесут, я постучусь.

– Благодарю, Мэтт! Что нового произошло, пока меня не было?

– Да все то же самое. – И он замолчал – в этом заведении никто не расскажет, как его дела, даже его об этом спросить прямо.

Я постучался – два раза, пауза, один раз, пауза, три раза.

– Ты кто? – послышался голос.

– Старый друг, – ответил я.

Дверь открылась, и Чарли Браун – не знаю, настоящее ли это имя, да и никогда этим особо не интересовался – приоткрыл дверь, увидел меня и кивнул:

– Заходи. Зря ты пива взял – у меня тут целый кувшин. – И он показал глазами на огромный глиняный сосуд на полтора или два галлона[172]172
  Британский галлон – 4,546 литра.


[Закрыть].

Я уселся, а Чарли продолжил:

– Ну, чем порадуешь старого приятеля?

– Пенька нужна? И чай?

– Русский? Беру и то, и другое. Сколько всего этого у тебя? И сколько за все это ты хочешь?

Опущу наши переговоры – должен сказать, что завершились они к полному согласию сторон. Да, я здесь совсем не для этого, но можно ведь и совместить, как говорят «новые русские», приятное с полезным. А, главное, теперь все подумают, что я здесь лишь по пусть не вполне легальным, но делам. Даже если я случайно попаду в лапы наших друзей с таможни.

– А что хочешь купить? – поинтересовался Чарли.

– Мне нужно в Лондон к кое-кому.

– Пряности? – хмыкнул тот.

Я лишь улыбнулся – подобного рода вещи здесь не афишируются – и ответил:

– Вот если ты мне скажешь, кто и куда уходит в ближайшее время, то я буду тебе очень благодарен. А то человек, с которым я прибыл, уйдет уже завтра.

– Дейви собрался в Кнокке, насколько я слышал. Уйдет где-нибудь через неделю. Если хочешь, я ему шепну, что ты ищешь перевоз.

– Шепни. А если я не успею?

– Тогда… Тогда вроде Хэнк собирался – но недели через полторы или две. Можешь с ним сам переговорить – он как раз во втором кабинете со своим боцманом. Вот только…

– А что такое?

– Видишь ли… Ходят слухи, что в Ли вот-вот войдет небольшая эскадра. Если так, то надо будет действовать очень осторожно, и я не знаю, кто из ребят решится выйти в море. Может, имеет тебе смысл уйти из другого порта.

– Да ладно… Как будто в первый раз. Они же придут явно не по нашу душу.

– Тут ты прав. Здесь заночуешь?

– Да нет, отправлюсь в Лондон на вечернем дилижансе. А ты пока забери товар. Вернусь – расплатишься.

– А куда я денусь? Только вычту ту деньгу, которую ты должен будешь Томми за хранение.

Хорошо иметь дело с людьми, которые понимают тебя с полуслова и не задают лишние вопросы. Тут живут по принципу: «Меньше знаешь – крепче спишь»…

* * *

19 июня (1 июля) 1801 года. Кронштадт.

Дарья Алексеевна Иванова, русская амазонка и кавалер ордена Святой Екатерины

Засиделись мы, однако, в Кронштадте. Уж очень здесь много всего интересного оказалось. Конечно, мне ужасно захотелось полазать по мачтам, забраться на марсы, «заглянуть за горизонт». Естественно, папе ужасно не понравилась моя идея, но дядя Дима лишь слегка посмеивался, слушая меня. Я подумала, что если бы не возраст, то и он сам бы с удовольствием прошелся по рее, послушал, как посвистывает ветер в снастях.

Ваня Крузенштерн, сопровождающий нас, уже знал, что я могу и на что способна. Посовещавшись с адмиралом Макаровым, он кивнул мне:

– Мадемуазель Дарья, вы можете взобраться на фок-мачту 74-пушечного корабля «Борис-Глеб». Только командир «Глеба» капитан первого ранга Дмитрий Александрович Игнатьев настаивает, чтобы вас, мадемуазель, при этом сопровождал его вестовой, Петро Криничный. Если что, – тут Крузенштерн неожиданно подмигнул мне, – он поймает вас и не даст разбиться о палубу. Только, как мне кажется, вы не предоставите ему такой возможности.

Я лишь пожала плечами. Страховка, значит, страховка. Все правильно. Как будто мне самой жить не хочется. Пусть этот Петро мечтает сжать меня в своих объятьях – обломится.

В общем, на марс взобралась, по рее прошлась, на окрестности Кронштадта с верхотуры полюбовалась. Потом так же спокойно спустилась по вантам и, посмотрев на расстроенное лицо вестового командира корабля, чмокнула его в загорелую щеку. Тот от неожиданности вздрогнул и зарделся, словно красна девица.

Потом каперанг Игнатьев лично провел меня, папу и дядю Диму по всем палубам (здесь их называю деками) корабля. Это ужас какой-то! Я никогда бы не подумала, что экипаж живет в такой тесноте. У матросов вообще не было постоянного места жительства. Спали они на пушечной палубе на парусиновой койке, рискуя во время сна выпасть из нее и поломать кости о ствол пушки. Эта же койка служила морякам импровизированной защитой во время боя. Свернутая в тугую трубку и плотно зашнурованная, она стояла вертикально в специальной коечной сетке, натянутой вдоль борта, и защищала моряков от пуль противника. Она же становилась саваном – умершего или убитого матроса заворачивали в койку и после отпевания отправляли за борт.

Санитарная служба на парусных кораблях находилась в зачаточном состоянии. Антисанитария царила отчаянная. Провизия быстро портилась, вода протухала. Везде шастали под ногами нахальные крысы – разносчики заразы. Дело доходило до того, что командиры кораблей, которых доставали эти твари, выдавали матросам за каждую убитую крысу награду – чарку водки. Правда, находились ловкачи, которые пытались убитую крысу предъявить начальству дважды, а то и трижды. Таких наказывали за обман.

Побывали мы и в шкиперской, где хранилась парусина, кожа и прочие нужные для мелкого ремонта корпуса и мачт корабля материалы. Заставив нас вывернуть карманы и надеть войлочные тапки – попуши, командир «Глеба» показал нам святая святых – крюйт-камеру. Констапель – первый офицерский чин в морской артиллерии – шел впереди, освещая темное нутро крюйт-камеры специальным фонарем, дно которого было залито водой. Мы осмотрели внутри обитый свинцовыми листами бассейн, в который перед боем ссыпали порох, чтобы набивать матерчатые картузы для орудий. Вдоль стен крюйт-камеры на решетчатых полках стояли бочки с порохом и пороховой мякотью, фальшфейеры и прочие взрывоопасные штучки.

Внимательно разглядывая все это, я не удержалась и заметила:

– А на британских кораблях все примерно так же расположено…

Командир «Глеба» внимательно посмотрел на меня:

– Мадемуазель приходилось бывать в крюйт-камере британских кораблей?

– Пришлось, Дмитрий Александрович. Это было в Ревеле, когда я с дядей Димой, извините, лейтенантом Сапожниковым, обследовали потопленные британские корабли…

– Мадемуазель, так вы и есть та самая Ревельская Русалка! – воскликнул изумленный каперанг. – Мне никогда бы не пришла в голову мысль, что такая очаровательная девица может плавать под водой, в окружении мертвецов…

Я вздохнула и скромно потупила очи. Действительно, «стоящие на мертвом якоре» английские жмуры – зрелище не особо аппетитное. Но если не я, то кто? Дяде Диме одному трудно было бы справиться с этим делом.

Потом мы прогулялись по Кронштадту. Во дворах матросских казарм еще при адмирале Грейге были изготовлены из досок макеты кораблей с полным парусным вооружением. На них тренировались рекруты, которые под надзором старослужащих моряков и унтер-офицеров постигали все премудрости флотской службы.

А сами морские офицеры и имеющие семьи нижние чины жили едва ли не впроголодь. Дело доходило до того, что осенью с разрешения начальства в финские шхеры уходили баркасы и вельботы, набитые кадками и ведрами. И офицеры, и матросы занимались заготовкой… грибов и ягод. Смех смехом, но засоленные и высушенные грибы, замоченные ягоды и варенье здорово выручали моряков зимой.

Бывали и более замысловатые коммерческие операции. К примеру, предприимчивые члены экипажей кораблей, построенных на Соломбальских верфях, скупали по дешевке у поморов на вес старые екатерининские пятаки. Потом, во время стоянки в Копенгагене, медяки с большой выгодой сбывали датчанам, а на вырученные деньги закупалась контрабанда, которую, в свою очередь, реализовали верным людям в Ревеле и Кронштадте.

– А что делать, мадемуазель, – разводил руками Крузенштерн, рассказав мне о способах выживания морских служителей российского флота. – Не умирать же нам с голоду? Правда, при нынешнем императоре, Павле Петровиче, стало немного полегче. Офицерам начали выплачивать квартирные деньги, которыми можно было оплачивать семейное жилье. Конечно, и этих денег не хватает, но все же…

Много еще интересного мы увидели в граде, о котором император Петр Великий сказал: «Оборону флота и сего места иметь до последней силы и живота, яко наиглавнейшее дело». Балтийские моряки помнили завет императора. Кронштадт за всю его историю так и не коснулась нога завоевателя.

* * *

21 июня (2 июля) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Генерал-майор Николай Михайлович Баринов

Сегодня я собрал то, что Василий Васильевич Патрикеев в шутку называет «Политбюро». На совещание к себе в Кордегардию я пригласил Михаила Илларионовича Кутузова, Федора Федоровича Ушакова, Федора Васильевича Ростопчина, Алексея Андреевича Аракчеева и Василия Васильевича Патрикеева. Все приглашенные были в курсе всех наших дел, и потому разговор оказался достаточно откровенным.

А поводом для сегодняшнего совещания стали дела провалившихся британских агентов, которые в той или иной степени подстреленности оказались в наших руках. Кроме того, граф Ростопчин поделился со мной конфиденциальной информацией, полученной по дипломатическим каналам. Последний задержанный – иезуит-роялист Дюваль – сообщил нам такое, что стало вишенкой на торте. Я понял дальнейшие замыслы британского правительства в отношении России и планы нанесения удара по успешно складывающемуся русско-французскому альянсу. Если замысел британцев осуществится, то мы сможем получить немало шишек и синяков.

Но англичане, как это часто у них происходит, решили действовать рискованно и дерзко. И в случае неудачи они могут оказаться в большой заднице, из которой им придется выбираться с позором и немалыми материальными потерями. Я посоветовался с нашим «великим канцлером» Василием Васильевичем Патрикеевым, после чего мы пришли к выводу – надо выработать консолидированное решение с «ближними боярами» царя, с которым и явиться пред светлые очи самодержца. Павел – натура импульсивная, и часто в запальчивости принимает не всегда верные решения. Когда же мы сообщим ему о наших планах и предположениях, то, скорее всего, он не будет возражать и даст нам карт-бланш на проведение спецоперации, которую я предложил назвать «Мышеловкой».

Суть же создавшейся ситуации я сейчас излагал собравшимся.

– Господа, как вы знаете, наш британский противник, потерпев поражение под Ревелем и не сумев совершить государственный переворот, на время притих и не проявляет инициативы. Но сие не означает, что он остался с мыслью оставить нас в покое. Британцы упрямы в достижении своих целей, и если им надо, не жалеют ни сил ни денег для того, чтобы добиться их.

– Вы узнали что-то новое, Николай Михайлович? – поинтересовался Кутузов. – Какую очередную пакость они нам готовят?

– На Балтике, скорее всего, особой активности они не проявят. После Ревеля им тут ловить нечего. Но есть и другие места, где можно нам подгадить…

– Где именно подобное может случиться? – спросил Ростопчин. Он достал из кармана кружевной платок и вытер им вспотевший лоб.

– Нам удалось узнать, что британцы готовят набег на наши порты на Черном море. Пользуясь тем, что часть Черноморского флота находится в Средиземноморье, британцы рассчитывают внезапным ударом уничтожить верфи Николаева и Херсона, военно-морскую базу и корабли в Севастополе. Удерживать их они не собираются, их главная цель – нанесение нам максимального вреда.

– Да, но для того, чтобы попасть в Черное море, – произнес Ушаков, – им надобно пройти проливы Босфор и Дарданеллы. Вы полагаете, что турки свободно пропустят мимо Константинополя британскую эскадру?

– Турки сейчас союзны британцам и вместе с ними воюют против французов, – ответил я. – Почему бы им не разрешить английским кораблям пройти через проливы, соединяющие Средиземное море с Черным? Ведь они же позволили нечто подобное и вашим кораблям, Федор Федорович.

– Возможно, возможно, – Ушаков наморщил лоб. – От этих шарлатанов следует ожидать всего чего угодно. Но что нам тогда делать, Николай Михайлович?

– Следует превратить Черное море в огромную мышеловку, из которой не могли бы выбраться британские корабли.

– Да, но для этого надо превратить турок из союзников Англии в ее противников! – воскликнул Ростопчин.

– Нечто подобное произошло в нашей истории в январе 1807 года, когда турки неожиданно для многих из союзников англичан стали их врагами, а французы из врагов – союзниками.

– Османы весьма переменчивы, – произнес Кутузов, который внимательно слушал наш разговор. – Многое в политике Высокой Порты зачинается в Серале, где различные придворные группировки стараются склонить султана к нужному для них решению.

– Вот и мы так считаем, – кивнул головой Василий Васильевич. – Поэтому я хотел бы попросить вас, Михаил Илларионович, возобновить общение с вашими турецкими знакомыми, которые появились у вас в бытность вашу посланником в Константинополе. И еще – пользуясь доверительными отношениями, сложившимися с господином Первым консулом, мы хотим попросить французов по своим каналам помочь нам обратить турок против англичан. Думаю, что это они сделают с большим удовольствием.

– Неплохо, неплохо… – пробормотал Кутузов. – Я постараюсь сделать все, что в моих силах. К тому же наши успехи у Ревеля должны убедить турок в том, что с русскими ссориться невыгодно. Ну, и необходим немалый «бакшиш», который в турецкой политике играет немалую роль.

– А какие еще меры противодействия британцам вы хотели бы предпринять в Средиземноморье? – поинтересовался Ушаков. – Наши силы там весьма ограничены. Турки, даже перестав быть союзниками англичан, вряд ли позволят усилить нашу эскадру, базирующуюся на острове Корфу новыми кораблями. А у французов на Средиземном море силы весьма слабы.

– Поодиночке наша и французская эскадра действительно намного слабее британской. Но если их объединить…

– Николай Михайлович, – покачал головой Ушаков, – французы вряд ли согласятся на то, чтобы их силами командовали иностранцы. Мы же не видим среди французов флотоводца, который мог бы успешно командовать объединенной эскадрой.

Мы с Патрикеевым переглянулись. Наступил момент, которого мы, честно говоря, побаивались. Но, как говорится, волков бояться…

– А что, если главой объединенной эскадрой поставить капитана первого ранга и кавалера Дмитрия Сенявина? С нашей точки зрения, он достаточно подготовлен для того, чтобы повести в бой франко-русскую эскадру.

Услышав фамилию Сенявина, Ушаков нахмурился. Он недолюбливал «потемкинского любимчика», который порой непочтительно высказывался в адрес Ушакова. С другой стороны, Федор Федорович ценил Сенявина как храброго офицера и умного тактика, из которого со временем мог получиться блестящий флотоводец.

– Я понимаю ваши сомнения, Федор Федорович, – сказал Патрикеев. – Но я вам потом покажу кое-какие документы, которые помогут вам понять, что кандидатура будущего адмирала Дмитрия Сенявина в этом варианте наиболее подходящая.

– Не буду с вами спорить, Василий Васильевич, – примирительно произнес Ушаков. – Вам из вашего будущего виднее. В конце концов, главное – решить вопрос в принципе, а второстепенные вопросы можно решить чуть позднее.

– Итак, господа, – подвел я итог совещания, – о планах британцев следует незамедлительно доложить государю. Если вы не против, то возможные меры противодействия им мы подготовим и доложим отдельно. Если нам удастся заманить британский флот в мышеловку, то планируемый совместный с французами поход состоится. Чуть раньше это произойдет или чуть позже – не суть важно.

Все присутствующие со мной согласились. Единственно, что я еще сделал – попросил никому не рассказывать про услышанное здесь.

– Если враг узнает о наших планах, то мы проиграем битву еще до ее начала. А потому рот на замке – лучшая гарантия того, что британцы потерпят очередное поражение. Как у нас говорят: «Болтун – находка для врага!» До скорого свидания. Время не ждет, и к работе по отражению вражеского набега надо приступать прямо сейчас…