Текст книги "Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!"

Я кое-что слышала от Николая Петровича Резанова о перспективах торговли с Китаем и потому была полностью согласна с Крузенштерном – надо начинать вести дела с китайцами и через Кантон, пока этот порт не успел превратиться в центр наркоторговли. Но британцы уже начали в широких масштабах завозить в Поднебесную опиум из Бенгалии. Купцы из Ост-Индской компании крупно рисковали – ведь продажа опиума в Китае была запрещена декретом императора 1799 года, зато прибыль от этой торговли была просто баснословная. И даже угроза строгого наказания не пугала британских наркоторговцев.

– Вы правы, мадемуазель, – кивнул головой Крузенштерн. – Я сам наблюдал в Кантоне, как алчные китайские купцы по ночам причаливали к кораблям британской Ост-Индской компании и тайком от своих таможенников покупали опиум. А в самом Кантоне мы нагляделись на тех, кто пристрастился к этому дьявольскому зелью. На курильщиков опиума было просто страшно смотреть. Эти люди готовы были отдать последнее, продать самих себя и своих родных, лишь бы добыть вожделенный опиум, дававший им забытье от всех земных забот.

– Иван Федорович, – вздохнул папа, – все закончится тем, что британцы (да и не только они) силой заставят китайцев покупать эту заразу и отторгнут от Поднебесной земли, в которых они будут чувствовать себя полными хозяевами… Впрочем, давайте поговорим о том, ради чего мы едем в Кронштадт. То есть о Российском флоте и морских служителях…

– Уважаемый Алексей Алексеевич, – спросил Крузенштерн, – а что именно вы хотите узнать о нашем флоте? Как я понял, вы и так неплохо осведомлены обо всем.

– Думаю, что после Ревельской виктории развитие флота Российского ускорится. Наша эскадра в Средиземном море во время Архипелагской экспедиции адмирала Ушакова оказалась выше всяких похвал. Другое дело, что у нас в тех краях есть только одна база, где наши корабли могут получить продовольствие, воду и дать отдых экипажам. Но, как рассказывали мне мои знакомые, служившие на кораблях Средиземноморской эскадры, с продовольствием на Корфу часто возникали большие трудности. По союзному договору провизию поставлять были обязаны наши союзники – турки. Но они часто манкировали своими обязанностями, и порой адмиралу Ушакову приходилось покупать у местных жителей еду за свои деньги.

– С турками все понятно, – усмехнулся дядя Дима, – они были союзниками вынужденными и делали все, чтобы наша эскадра, побив французов, побыстрее убиралась в Черное море.

– Да, и прочие наши союзники тоже были ненамного лучше, – кивнул папа. – С такими союзниками и врагов не надо. А вот как мы сживемся с французами?

– Французы – хорошие моряки, – задумчиво произнес Крузенштерн. – Да и в бою они храбро дерутся. Особенно изрядные у них корабли. Французские кораблестроители строят прочные и быстроходные суда, недаром британцы так высоко ценили захваченные у французов корабли. Думаю, что мы могли бы сражаться с ними против общего врага.

– Так-то оно так, – согласился папа. – Только политика Франции последнее время подвержена резким колебаниям. И с ними тоже придется держать ухо востро.

– Правильно говорил Александр Александрович, – я тоже решила встрять в мужскую беседу, – «Во всем свете у нас только два верных союзника – наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас».

– Хорошо сказано! – воскликнул Крузенштерн. – А кто такой Александр Александрович?

– Один умный человек, – усмехнулся дядя Дима. – Вы его не знаете. Кстати, если я не ошибаюсь, мы подъезжаем к Петергофу. Думаю, что неплохо было бы сделать остановку, перекусить и ехать дальше.

Историческая справка

«Плавно Амур свои волны несет…»

Историки считают, что впервые русские люди вступили на берега Амура еще в первой половине XVII века. Именно тогда отряд казачьего атамана Василия Пояркова увидел воды огромной реки, которые местные жители – тунгусы именовали «Амар». Китайцы же, появлявшиеся на берегу Амура в основном в качестве торговцев, называли ее «Хэйхэ» – Черная река.

Казаки объясачили племена орочёнов и дючеров, принудив их платить ясак мехами. Это не понравилось маньчжурам, которые примерно в это же время захватили Пекин и основали новую правящую династию – Цин. Первое вооруженное столкновение между маньчжурами и казаками произошло в 1652 году, когда немногочисленная ватага атамана Ерофея Хабарова разгромила атаковавший ее отряд маньчжуров, превосходящий казаков по численности в три раза.

«Здесь, на великой реке Амур, стоят драки сильные с воинскими людьми, что прислали от царя богдойскова…[156]156
  «Богдойским царем» русские именовали маньчжурского императора.


[Закрыть]» – докладывал в письме на имя якутского воеводы служилый человек Онуфрий Степанов.

Государство Российское в те годы только-только приходило в себя после Великой Смуты, войн со Швецией и Польшей. Поэтому царь Алексей Михайлович не мог выделить больших сил для защиты новых восточных рубежей своего царства. В свою очередь, Китай, объединенный под знаменами новой династии, был на подъеме. Вполне закономерно, что маньчжуры потребовали от русского царя, чтобы тот побыстрее покинул берега Амура и отвел своих подданных на запад и север. «Вам, русским, следует побыстрее вернуться в Якутск, который и должен служить границей», – грозно требовал император Сюанье.

К тому времени на реке Зея уже вовсю действовал 10-тысячный отряд маньчжуров, имевший 172 пушки. Уничтожив несколько русских поселений и острожков, маньчжуры осадили Албазин – центр российской колонизации на Амуре, который обороняло четыре сотни казаков. Но даже при таком огромном численном превосходстве русские оказали отчаянное сопротивление. Понеся огромные потери, маньчжуры после двухгодичных боев за Албазин сумели-таки добиться, чтобы казаки сожгли свой острог и покинули берега Амура.

Но отчаянное сопротивление русских произвело впечатление на власти Поднебесной. И они согласились пойти на мировую. В подписанном в 1689 году в Нерчинске трактате была установлена граница между двумя державами. Самое забавное, что трактат сей был написан на трех языках: по-маньчжурски, по-русски и по-латыни. Китайский вариант отсутствовал. Латинский же вариант появился потому, что ни в России, ни в Китае тогда не было квалифицированных переводчиков, знавших оба языка. С маньчжурского на латынь тексты переводили жившие в Пекине иностранцы – монахи-миссионеры француз Франсуа Жербийон и португалец Томазо Перейра. В российской делегации латынью достаточно свободно владел Андрей Белобоцкий – русин, выходец из Польши, богослов, учившийся в университетах Италии, Франции и Испании. Он бежал в Россию от преследования инквизиции.

С учетом трудностей перевода все три экземпляра Нерчинского трактата оказались абсолютно неидентичными. Географические названия рек и гор, по которым проходила весьма условная граница, на всех трех языках звучали по-разному. В результате из текста трактата можно было сделать лишь два однозначных вывода: русские покидают Албазин, и в Приморье границей между Россией и Китаем становится правый исток Амура, река Аргунь.

Сами дипломаты прекрасно понимали недостаток подписанного ими документа. Поэтому в нем появилась такая фраза о границах в устье Амура: они «не ограничены до иного благополучного времени». Несомненным положительным моментом во всей этой запутанной истории было и то, что согласно 5-й статье трактата было установлено место, где можно было осуществлять торговые сделки. В Китай уходили сибирские меха, из Китая – знаменитый чай. Обороты взаимовыгодной торговли были огромными: в иные годы выручка и таможенные сборы покрывали половину бюджетного дефицита страны.

Закончилась Северная война, Россия из царства стала империей. По инициативе Петра I на границы России и Китая были направлены экспедиции картографов, которые попытались распутать ребус, именуемый Нерчинским трактатом. Кое-что картографам и дипломатам (в их числе был и знаменитый Савва Рагузинский) удалось сделать. Но работы оказалось невпроворот.

Государственные мужи России прекрасно понимали: именно Амур – самая удобная дорога на Дальний Восток. Якутский воевода Яков Ельчин писал в Петербург: «Ежели б Амур-река была в российском владении и можно быть от Нерчинска выходить судами в амурское устье, то от Якутска до Охотска пути старания иметь надлежало б». Еще бы – связь Камчатки с Сибирью и Европейской Россией поддерживалась через порт Охотска, до которого добирались вьючными караванами из Якутска по непроходимому тракту, через тайгу, горы и болота.

В 1758 году Иностранная коллегия Российской империи попыталась было договориться с правителями Поднебесной о разрешении пользоваться Амуром для доставки продовольствия и грузов в порты на Камчатке и Охотском море. Но маньчжуры были категорически против присутствия русских на Амуре.

Еще одна попытка наладить судоходство по Амуру была сделана в годы царствования императрицы Екатерины II. Но китайцы оставались по-прежнему непреклонными. К тому же Россия в этот момент была занята решением турецкого и польского вопросов.

Император Павел I уделял много внимания делам Дальнего Востока. Именно при нем была учреждена Российско-Американская компания. Но процарствовал Павел Петрович недолго. Сменивший его на престоле Александр I в 1805 году отправил в Китай посольство во главе с графом Юрием Головкиным. Вместе с ним на восточные рубежи страны выехал и полковник Теодор д’Овре, или, как его называли в России, Федор Федорович Довре. Француз, родившийся в Дрездене, он честно служил России с 1785 года. Довре прошел через все войны с Наполеоном, участвовал в сражениях при Фридланде, Клястицах, Бауцене, Фершампенуазе, а в 1814 году в составе победоносной русской армии вошел в Париж. Его портрет в генеральской форме находится в воспетой Пушкиным Военной галерее Зимнего дворца.

Но мало кому известно, что Довре в русской армии ведал военной разведкой. В инструкции, которую Федор Федорович получил накануне своего отъезда с посольством графа Головкина, было сказано: «Собрать все возможные сведения о военном положении страны между Байкалом и чертою китайской границы. Развить представления относительно военной части у китайцев в Маньчжурии по Амуру. Представить заключение, возможно ли будет со временем совершить небольшую тайную экспедицию в страны, лежащие между Амуром и Становым хребтом. Сохранять тайну и осторожность».

Довре добросовестно выполнил порученное ему задание. С удивлением он установил, что местные «тунгусы» не считают себя подданными цинского императора, а все присутствие Китая на здешних землях ограничивается лишь несколькими «пограничными столбами с надписями на пяти языках». В итоге Довре представил русскому царю проект «О способах к осмотру и описи Амура и совершению экспедиции по левому берегу этой реки, не подав подозрения китайцам». Но тут начались войны с Наполеоном, и продвижение России на Дальний Восток пришлось снова отложить.

Неудачей закончилась и миссия графа Головкина. Его просто не пустили в страну, потому что граф отказался выполнять унизительные ритуалы, которые, по мнению маньчжурских чиновников, должен был выполнить русский посол. Ради интересов России Головкин согласился на «девятикратное касание пола лбом» перед императором Поднебесной, но он категорически был против репетировать «земные поклоны» перед пограничными чиновниками империи Цин.

В мае 1805 года граф Головкин направил в Министерство иностранных дел Российской империи «Записку о реке Амур», в которой он тщательно проанализировал все варианты развития событий вокруг великой дальневосточной реки. Дипломат считал, что нет природных рубежей между Россией и Китаем, «кроме реки Амур, коя могла бы служить естественною границею».

«Свободное плавание по Амуру важно для нас, – доказывал Головкин, – дабы приобрести более легкое, нежели ныне, сообщение меж Сибирью и учреждениями на Камчатке и в Охотске. Нет сомнения, что преимущества более умеренного климата, плодородия берегов сей реки, леса, который можно там обрести для строительства судов, составляли бы весьма выгодные средства для снабжения продуктами и торговли с этими бесплодными областями. Судоходство по Амуру предоставило бы нам также возможность установить деятельную торговлю с маньчжурами и обитателями Кореи».

Но, как доказывал граф Головкин, несмотря на все неточности и изъяны Нерчинского трактата, власти Китая никогда не пойдут на добровольные уступки в отношении России: «Напрасно стремились бы мы доказать наши права на сию территорию – китайцы никогда не согласятся их признать». Однако, по мнению дипломата, путь вооруженного конфликта с Китаем тоже недопустим: «Путь переговоров обещает лишь весьма сомнительный успех. Путь оружия представляется ещё менее благоприятным… Ежели мы сравним ту легкость, с каковой китайцы соберут 100 тысяч человек на берегах Амура, с теми препятствиями, которые нам придется преодолеть, чтоб собрать там армию в 15–20 тысяч человек и содержать их там, то можно видеть, что сие значит слишком дорого платить за завоевание…»

Головкин доказывал, что решить вопрос о границе по Амуру можно только в одном-единственном случае – если китайцам когда-либо потребуется политическая или военная помощь России: «Наша помощь либо даже посредничество дали бы нам право выставлять требования и добиться, чтоб вместо прямой линии к востоку нам был уступлен левый берег Амура».

Удивительно, но русский дипломат попал, что называется, в яблочко. Именно так оно и произошло через пятьдесят с лишним лет. В марте 1859 года генерал-майор Николай Павлович Игнатьев будет назначен императором Александром II посланником в Китай. Поднебесная в тот момент находилась в весьма сложном положении. Она с треском проигрывала 2-ю опиумную войну, и правителям империи Цин срочно был необходим посредник, который помог бы Китаю с наименьшими потерями заключить мир с Англией и Францией. В сентябре 1860 года европейцы взяли штурмом Пекин и разграбили Запретный город цинских императоров. Китайцы готовы были согласиться со всеми условиями подготовленного Игнатьевым договора об установлении окончательной границы между Россией и Китаем. Игнатьев же помог китайцам уладить все дела с европейцами и добиться того, чтобы они покинули Пекин.

Признательность китайского правительства за спасение столицы от европейской оккупации и ускорение удаления союзных войск выразилось в заключении и немедленной ратификации договора 14 ноября 1860 года, по которому за Россией утвержден как левый берег реки Амур, так и правый реки Уссури со всеми приморскими гаванями. За Россией было обеспечено право сухопутной торговли в китайских владениях и устройство консульств в Урге и Кашгаре.

* * *

17 (29 июня) 1801 года. Санкт-Петербург – Кронштадт.

Дмитрий Викторович Сапожников, лейтенант Российского флота и кавалер

Давно не бывал я в Кронштадте. Не в том, в который в XXI веке может попасть любой желающий, а в том, которым он был на протяжении веков. Я еще помню его «до дамбы», когда в Кронштадт можно было добраться лишь на пароме, а на пирсе прибывших гостеприимно встречали погранцы и люди с добрыми и немного усталыми глазами. Нынешний Кронштадт, забитый туристами, не производит в двадцать первом веке впечатление военно-морской базы, где все связано с кораблями и флотом.

Кронштадт «образца 1801 года» встретил нас не сиянием золотого купола Морского собора, а сотнями матч кораблей, стоящих на рейде. Наш йол[157]157
  Йол – прибрежный двухмачтовый бот. Он использовался в военных целях, особенно у побережья, где ценили его малую осадку.


[Закрыть], на который мы погрузились на пристани в Ораниенбауме, легко рассекал серые воды Финского залива. Крузенштерн чувствовал себя на его палубе как дома – сказывался многолетний опыт давних плаваний. Дашка же – вот бестия! – как всегда лезла туда, куда ей не следовало, и рисковала при резком повороте оказаться за бортом. Ну а Леша с видом профессионала осмотрел йол, поковырял доски на борту корабля и покачал головой.

Я знал, что корабли Балтийского флота России отличались недолговечностью. Некоторые из них несли службу менее десяти лет. На то было немало причин, главная из которых – сырой лес, из которого изготовлялись корабли. Об этом стоило бы поговорить потом в Адмиралтействе.

А в Кронштадте в настоящее время главным был полный адмирал Петр Ханыков. Дядечка сей не вызывал у меня доверия. В свое время он командовал русской эскадрой, которая вместе с британской эскадрой блокировала побережье Голландии, захваченное французскими войсками. Да и потом, в нашей истории, действуя в 1808 году против англичан и шведов, был признан виновным «в неосмотрительной оплошности, слабости в командовании, медлительности, так как не воспрепятствовал соединению английских кораблей со шведским флотом и удалился, ”не имея причин”, в Балтийский порт, потеряв при этом 74-пушечный корабль ”Всеволод”. За это Ханыков был осужден к разжалованию в матросы на месяц, но император Александр I отказался конфирмовать приговор военного суда. В конце концов Ханыкова «за невыполнение высочайших предписаний» в 1809 году уволили в отставку. Я пытался поговорить о нынешнем командире Кронштадтского порта с Федором Федоровичем Ушаковым, но тот, чуждый всем служебным дрязгам и сплетням, категорически отказался продолжить этот разговор. Жаль, очень жаль…

Впрочем, Ханыков, ссылаясь на самочувствие и возраст, вежливо извинился за то, что не сможет лично поприветствовать посланцев государя, и отправил на встречу с нами адмирала Михаила Кондратьевича Макарова, нашего старого знакомого еще по Ревелю. У меня сложилось впечатление, что с ним мы найдем общий язык.

Прежде всего мы хотели осмотреть Кронштадтское адмиралтейство и доки. Ну и посмотреть, в каком состоянии находится Балтийский флот. Нам предстояла долгая и жестокая борьба с Британией, которая, как известно, сильна своим флотом. А что мы можем ему противопоставить? Одно дело, встретить эскадру неприятеля в своей гавани, где нашим кораблям помогало все: извилистый фарватер, береговые батареи, заграждения в виде ряжей. И другое дело – сражение двух парусных эскадр в открытом море, где немаловажное значение имеет выучка экипажей, а также умение командиров маневрировать и ловить ветер парусами.

И тут я вспомнил о письме Крузенштерна адмиралу Де Рибасу. Тому самому, в честь которого в Одессе названа знаменитая улица. Дело было в 1800 году, и уже тогда отношения между Россией и Англией стали хуже некуда. Вот как Крузенштерн предполагал действовать в случае начала войны с Британией: «Будет чрезвычайно важно вредить всячески торговле, единственному источнику богатства Англии. В этих видах я предлагаю назначить, в начале мая, эскадру из двух линейных кораблей и нескольких обшитых медью фрегатов, с тем чтобы она, обогнув Шотландию, отправилась на высоту Азорских островов, где нет английских крейсеров и где обыкновенно проходят суда, возвращающиеся в июле и августе месяцах из Восточной и Западной Индий и из большого Южного моря. Я по собственному опыту знаю, что конвой этих кораблей бывает всегда слабый и редко состоит более чем из одного или двух военных кораблей. На пути не следует забавляться захватыванием призов, чтобы тем не возбудить подозрения; но по приходе ограничиться взятием только этих больших кораблей, из которых каждый, возвращаясь из Индии и из Китая, представляет собою ценность в 1 1/2 или в 2 миллиона рублей; суда же меньшей важности надо просто потоплять».

Кстати, Крузенштерн учел и такой фактор: «Англичанам не придет в голову, чтобы мы пошли на такое предприятие, и беспечность их подает нам счастливую надежду на исполнение».

Иван Федорович мыслил вполне конкретно: британцев следует бить по их кошелькам. На индийских богатствах поднялась промышленность будущей Империи, над которой никогда не заходит солнце. Если перекрыть морские пути, которые, как пуповина, связывали колонии и метрополию, то алчная Британия скоро загнется от анемии.

– Иван Федорович, – спросил я у Крузенштерна, – а вы не хотели бы стать каперским адмиралом? Да-да, это я вполне серьезно спрашиваю…

Крузенштерн сделал удивленные глаза. А я подмигнул ему и приложил палец ко рту – дескать, разговор об этом еще впереди.

* * *

17 (29 июня) 1801 года. Кронштадт. Петровский док.

Алексей Алексеевич Иванов, частный предприниматель и любитель военной истории

Скажу прямо – хотя я и не один раз видел Петровский док в Кронштадте, только сегодня впервые оценил его размеры и добротность. И тем обидней мне было то, что корабли Балтийского флота, по своей конструкции мало уступающие иностранным, имели такой малый срок службы. По дороге я не поленился и внимательно осмотрел йол, на котором мы следовали из Ораниенбаума в Кронштадт.

Я убедился, что все болезни, которые снижают срок службы военных кораблей, в наличии и на этом небольшом двухмачтовом паруснике. Корпус был изготовлен из плохо просушенной древесины, из-за чего уже через лет пять дерево начинало гнить. Я не говорю уже об откровенной халтуре, когда стальные болты, соединяющие детали корпуса, не проходили насквозь, а служили лишь декорацией. Иной раз стальной крепеж заменялся обычными деревянными нагелями. Результат – не отслужив в боевом строю и десяти лет, корабль приходилось списывать для разборки на дрова.

Что же касается Петровского дока, то открыли его лишь в 1752 году, в царствование дщери Петра Великого императрицы Елизаветы Петровны. Она лично соблаговолила своей царственной ручкой запустить шлюзовые механизмы. К моему стыду, я узнал от адмирала Макарова (меня так и подмывало назвать его Степаном Осиповичем, а не Михаилом Кондратьевичем), что еще с 1774 года в доке установлена паровая машина, купленная в Шотландии. И с ее помощью огромный доковой бассейн можно осушить всего за девять дней. А совсем недавно – в 1792 году – Кронштадтская портовая мастерская самостоятельно построила для этих же целей паровую машину еще более совершенной конструкции. А мы с Кулибиным изобретали велосипед! Мне даже стало стыдно за свое незнание истории…

Я укоризненно посмотрел на Димона, который в свою очередь лишь огорченно развел руками. Оказывается, наши предки были не такими уж отсталыми, как о них любили писать в советских и российских учебниках истории. Да и делали они все добротно – я помню, как в начале двухтысячных побывал по делам фирмы в Кронштадте, посетив при этом и док. Мне сказали, что система удержания и спуска воды работает и через двести пятьдесят лет. А подгонка огромных гранитных глыб, которыми выложены стенки дока, такова, что между ними нельзя заметить ни мха, ни травинки!

Сейчас в сухом отсеке Петровского дока стоял трофейный британский 74-пушечный корабль «Уорриор», захваченный нами в Ревельском сражении. Нельзя сказать, что корабль сей был новый – на воду его спустили в Портсмуте в 1781 году. Но наши корабелы осмотрели его и пришли к выводу, что после ремонта он вполне может быть использован на Балтике и Северном море. В нашей истории он под британским флагом попортил немало крови французам у атлантического побережья, а в 1809 году в составе британской эскадры ликвидировал просуществовавшую почти десять лет Республику Семи Соединенных Островов. В нынешнем варианте истории такое произойти не должно.

На бортах трофея выше и ниже ватерлинии мы заметили пробоины от русских ядер. Впрочем, как пояснил мне адмирал Макаров, повреждения эти не были смертельными, и корабельные плотники рассчитывали в ближайшее время отремонтировали британца.

– Только вы, Алексей Алексеевич, учтите, – осторожно сказал мне Макаров. – Ремонт может закончиться не ранее середины осени. Ну нет у нас сейчас никакой возможности управиться с ним быстро. Ведь, помимо этого корабля, у нас нуждаются в ремонте, причем серьезном, еще не менее десятка наших и трофейных судов. Для качественного ремонта нужна сухая древесина, медные листы, материал на рангоут и такелаж. А где все это взять? Вы уж постарайтесь объяснить государю ситуацию. Пусть он не гневается на нас.

Я кивнул адмиралу. Уж мне ли не знать, когда вдруг заказчикам неожиданно приспичит построить дом или баню к определенному числу. И мои объяснения, что то, что у нас получится в спешке, их потом заставит поминать меня «незлым тихим словом», в расчет не брались.

Я не стал ничего говорить адмиралу Макарову о том, что мы всерьез рассчитываем на помощь кронштадтских судостроителей. Он меня просто бы не понял. Надо было поискать другие верфи – скажем, Олонецкую или Соломбальскую на Белом море. Только Олонецкая верфь не могла быстро строить новые корабли, а Соломбальская верфь, хотя и имела необходимые кадры и опыт, все же обладала одним большим минусом – построенные на ней корабли приходилось гнать с Севера на Балтику вокруг Скандинавии и в непосредственной близости от британских военно-морских баз. А англичане, имевшие мощную резидентуру в Архангельске, наверняка заранее подготовились бы к перехвату вновь построенного русского судна с необученным экипажем и практически безоружного.

Нет, надо было искать какой-нибудь другой выход. Димон недавно беседовал с Крузенштерном о возможности вести каперскую войну против британского торгового судоходства. А мне вдруг вспомнились эскадры русских клиперов (правда, паровых), которые в напряженные моменты взаимоотношений между Британией и Россией по приказу царя выходили в море и располагались на торговых путях англичан. Гордая Британия тут же поджимала хвост, оценив тот ущерб, который она могла бы понести во время действий русских рейдеров.

– Скажите, Михаил Кондратьевич, – спросил я у Макарова, – можно ли в сравнительно небольшое время построить на наших верфях небольшие, но быстроходные корабли, которые в случае военных действий могли бы действовать на вражеских коммуникациях?

– Алексей Алексеевич, – хитро улыбнувшись, произнес Макаров, – вы имеете в виду корабли для каперов? Что ж, подобными вещами часто грешили британцы. Так почему бы им самим не испытать на своей шкуре атаки русских удальцов? Во время войны в Средиземном море туркам весьма досаждали греческие каперские флотилии. Правда, греки часто мало чем отличались от обычных пиратов… да и бог с ними, с греками, уверен, что русские моряки покажут лучшую выучку и мужество, которыми всегда славился наш флот.

– Я понимаю, Михаил Кондратьевич, что действия российских каперов очень опасны. Британцы приложат все силы для того, чтобы уничтожить наши корабли. Ну а что они сделают с членами экипажей…

Макаров крякнул и покачал головой.

– Эти островитяне требуют от всех остальных моряков строгого соблюдения законов ведения войны на море. А вот сами они… Да, я согласен с вами, что с пленными русскими моряками британцы могут обойтись весьма жестоко. Только русские не привыкли сдаваться в плен. Помните подвиг капитана 2-го ранга Остен-Сакена?[158]158
  Командир дубель-шлюпки капитан 2-го ранга Христиан Иванович Остен-Сакен 20 мая 1788 года неподалеку от Очакова был окружен четырьмя турецкими галерами. Когда захват дубель-шлюпки был неизбежен, капитан Остен-Сакен выстрелил из пистолета в крюйт-камеру. От чудовищного взрыва погибла дубель-шлюпка и четыре вражеские галеры. После этого случая турки опасались брать на абордаж русские корабли.


[Закрыть]

– Конечно, помню, Михаил Кондратьевич. Ведь еще киевский князь Святослав Игоревич говорил: «Не посрамим же земли Русской, ляжем тут костьми. Мертвым нет срама».

– Да, я тоже читал об этом. – Макаров пристально посмотрел на меня, потом на Димона, Крузенштерна и Дашку. – Господа, вы с дороги, и вы устали. Я хочу пригласить вас к себе, чтобы немного отдохнуть. У меня и продолжим нашу увлекательную беседу…