Текст книги "Ослиная Шура"

Шура с отцом Агафангелом давно уже гуляли по торговым рядам, заставленным различными картинами, иконами, бронзовыми складнями, фарфоровыми вазами и всякой всячиной.

– Тут знамо дело, ученики отца Дионисия, но ничуть не современные, – показал иеромонах пальцем на ряд выставленных икон. – Современникам невдомёк, что они должны следовать канонам да ещё писанным до них за несколько сот лет.

Но если будешь храмы расписывать, то стены не любят масла. Запомни это. Издревле они покрываются яичной темперой или энкаустикой. Что же касается икон, которые ты видишь, то они спервоначалу выполнялись исключительно энкаустикой.

– Отец Агафангел, вы, может, скажете что это? – смущённо попросила девушка. – Я ведь пока начинающая и вашу лекцию, то есть ваши слова, с удовольствием записала бы.

Монах ненадолго замолчал, переваривая просьбу, потом осторожно поставил среди других икону, которую вытащил до этого для демонстрации Шуре и глянул ей в глаза.

– Что это? То есть, энкаустика? – Агафангел для верности переспросил девушку. – Прошу прощения, забыл сказать. Это восковая живопись. Тоже древнейшее производство, так сказать. А после в моду вошла темпера. Лишь где-то в середине восемнадцатого века богомазы начали баловаться маслом. Его расплавляли обычно в медном сосуде до трёхсот градусов и распускали там янтарь. Вот она, янтарная олифа, – он вынул из торгового ряда ещё одну доску. – А вот здесь – современная мазня.

На этот раз иеромонах тыкнул в сторону иконы пальцем, будто бы брезгуя даже касаться поддельной работы.

– Но ведь она же старая! Причём, в морщинах! – возразила Шура. – Такое невозможно подделать!

– Её после изготовления сушат в морозильнике, – назидательно пояснил Агафангел. – Вот она и похожа на старую. Но на такой никогда не найдёшь золотой, серебряной или бронзовой фольги, а тем более смальты и воску.

Из рядов, стоящих прямо на постеленном брезенте, он вынул ещё одну икону, довольно обшарпанную.

– Гляди-ко, это обязательно знать надобно. Вот он первый слой сколотый, – отец Агафангел показал на отбитый уголок, в котором из-под краски выглядывал заметный кусочек белой сетчатой ткани.

– В древности на доску часто паволоку наклеивали, – он ткнул указательным пальцем в искорёженный уголок, – а сверху грунт. Гляди, он белого цвета. Это настоящий желтковый левкас, на который уже темперу клали. Подложка у неё чаще золотого или жёлтого цвета – это, смотря кого рисовать будешь. А уже после рисунка – варёная покровная олифа. Вот и вся икона.

К некоторым, правда, оклады делали, но их отдельно изготовляют. Павел Петрович тебе покажет. Он и меня обучал, потому как, наверное, благословение на нём такое. Пройдёшь его школу, потом он тебя ещё практиковаться куда-нибудь направит. Вот и станешь настоящей художницей.

Шура слушала монаха, внимательно разглядывая обнаруженные слои, но вдруг взгляд её устремился в сторону. За одно мгновение девушка совсем перестала слушать лектора и даже спряталась за ним, подневольно используя человеческую фигуру вместо живого щита.

Невдалеке, возле облезлого дерева, продавцы на троих разливали по пластмассовым стаканчикам внеочередной сугрев, никому не мешая, а зеваки бродили сами по себе. Вроде бы ничего не случилось: толпа продавцов мирно общалась под свой торговый «Аллилуй» с толпой покупателей, которые не спешили покупать выставленные на обозрение товары, а приходили чаще пообщаться, обсудить жизненные и не очень проблемы, делясь, как водится, советами, – всё-таки страна советов не страна баранов.

Но среди многоступной толпы случайно брошенный Шурой взгляд выловил из общества именитых покупателей две знакомые фигуры. Ей сначала не поверилось увиденному, то есть не хотелось верить, но аборигены совсем не думали исчезать в пространство, даже не замечали следящей за ними дамы. Это был Герман, а рядом, тоже слушая рассуждения Агеева об искусстве, заложив руки за спину, торчал Телёнок. Телёнок Роби.

Что-то необычное в поведении спутницы отметил отец Агафангел, случайно обратив внимание на отвлечённый Шурочкин взгляд, на рассеянное хватание его правой руки за локоть. Иеромонах проследил за взглядом девушки, но двоих мужчин, на которых уставилась его новая ученица, монах никогда раньше не встречал.

– Что случилось? – спросил Агафангел. – Может, я могу чем-то помочь?

– Нет-нет. Всё нормально, – спохватилась Шура.

Она не хотела обращать внимание монаха на свои личные проблемы, причём, в знакомство двух мужчин трудно было поверить, но если это произошло, то… а что? Что их связывает? Вероятно, лучше не знать.

– Отец Агафангел, вон там мои знакомые, – решилась признаться девушка. – Мне не хотелось бы с ними встречаться. Они из другого болота, то есть ягоды не нашего поля. Я не хочу, чтобы они нас вместе увидели. Можно, мы уйдём? Тем более, что вы успели кое-каким основам меня обучить, а дальше видно будет.

– Если не секрет, кто это? – поинтересовался отец Агафангел.

– Батюшка! Не спрашивайте. Я вам потом всё расскажу, – запричитала Шура. – Просто эти люди смотрят иконы, рассуждают о православной религии, а служат князю воздушному!

– Искушение! – перекрестился отец Агафангел. – Ты не ошибаешься?

– Да нет же, нет! – воскликнула девушка. – Я их обоих знаю, как облупленных. Только они никогда раньше не были знакомы. Наверное, их рогатый познакомил, но страшно, что они пришли сюда с иконами знакомиться. К тому же, нам на пути попались!

– Искушение! – снова перекрестился Агафангел. Иеромонаху, наверное, хотелось ещё погулять, но создавать нелепую ситуацию не следовало. Они спокойно отправились к выходу, стараясь не обращать внимания на Шурочкиных знакомых. Что ж, подобное всегда притягивает подобное, хотя и с разными полюсами. Это закон жизни.

Во время литургии Шура вспомнила этой случай, но ворвавшаяся в храм эстрадная музыка с какой-то наружи, перебивающая молитвы, подействовала на неё не хуже, чем воспоминание о неадекватной встрече на московском вернисаже в Измайлово. Она непроизвольно завертела головой, стараясь определить: откуда такой бедлам да ещё в православном храме? Потом всё же решила выйти и разобраться с любителями эстрадного шабаша.

И вдруг заметила на одной из колонн большую икону. Это могла быть только Богородица, потому как на руках она держала Младенца. Правда Дева Мария была написана не по пояс, а в полный рост, чего на иконах Шура раньше не видела, но привлекло внимание другое: несколько тонких снов, которые сохранились в памяти, напоминали именно эту Богородицу. Только во снах она являлась без Младенца. О разнице между иконой и снами мог, наверное, рассказать отец Агафангел, недаром он и раньше говорил Шурочке, цитируя кого-то из святых угодников, «…не доверяйте снам, испытывайте их – от Бога ли они». Надо не забыть спросить его после службы.

С крылечка храма бешенные модные звуки были слышнее, они вылетали как подбитые птицы со второго этажа дома похожего на небольшую усадьбу, которая возвышалась за монастырской стеной. Шура вышла за ворота и отправилась по тропинке в посёлок, где стояла усадьба. Вскоре дорожка привела её к музыкальной шараге.

Ступеньки такого же высокого крылечка, как у храма, вели к закрытой двустворчатой двери. Шура поднялась, толкнула дверь, она послушно открылась. Нижний этаж этого странного дома мог бы получить имя полноэтажного вестибюля, если бы у одной из стен не было настоящей сцены с расставленными музыкальными инструментами и многостаночным барабаном. Среди них копошилась какая-то значительная деловая дама в прозрачном голубом халате, окантованным белой репсовой лентой и одетым поверх многоцветного, но не вполне модного платья.

– Простите, – Шуре пришлось несколько повысить голос, чтобы её услышали сквозь шум «Катящихся камней». – Простите, это вы музыкой заведуете?

Дама посмотрела не неё, как благородный удав на самодовольного кролика, просящегося стать аппетитным ужином, но, решив проявить запредельную благосклонность, ткнула указательным пальцем в развесившуюся на потолке хрустальную люстру:

– Татьяна Юрьевна там.

Видимо, информация была выдана полностью. Следовало отыскать Татьяну Юрьевну, только не на люстре, а на втором этаже. Где-то наверху пряталась та, которая отвечает за звуковую какофонию, раскатывающуюся музыкальными камнями не только по заведению и рядом стоящему монастырю, но и по всему посёлку. Шура заметила за сценой бетонный лестничный марш, убегающий вверх, и решительно отправилась туда.

Верхний этаж тоже особенной чистотой не отличался, зато имел длинный коридор с выходящими в него дверными створками. Прямо напротив лестницы разместилась просторная пустая зала, откуда ещё одни двери вели в такой же просторный, но уставленный стульями кинозал.

Этот зал Шура обнаружила, почти сразу, поскольку вход в него был ближе всех остальных. Дальше по коридору разместились в ряд двери поменьше, заглядывать в них явно не стоило. В торце коридора находились створки помассивнее прочих, тем более, что музыка звучала явно оттуда.

Шура вошла, не постучавшись, да и невозможно было подумать, что кто-нибудь услышит робкое интеллигентное поскрёбывание в дверь сквозь могучие вопли Мика Джаггера, незаменимого солиста «Катящихся камней». В кабинете спиной к двери в мягком кресле с высокой спинкой сидел человек спиной ко входу.

– Татьяна Юрьевна! – завопила Шура в унисон «Катящимся камням».[56]56
  «Катящиеся камни» – «rolling stones».


[Закрыть]

Кресло повернулось вокруг своей оси. В нём сидела элегантная дама, одетая в фиолетовый спенсер. Аккуратная причёска, с зачёсанными назад волосами, выгодно оттеняла довольно приветливое лицо. Так же импозантно смотрелась модная золотая очковая оправа на кончике носа.

Воистину авантажная для посёлка на северном острове дама.

Она явно носила очки, только как предмет макияжа или же таинственной дамской фурнитуры, поскольку смотрела на Шуру поверх них. Молчание длилось несколько минут. Посетительница постаралась вернуть хозяйку кабинета к реальности, несмотря на западные непрекращающиеся вопли, но та сама решила дать перерыв артистам и нажав на пульт, выключила, наконец, исключительно импортный музыкальный центр.

– Я вас слушаю, – довольно громко в навалившейся тишине прозвучал её не менее авантажный голос.

Причём, эту короткую фразу хозяйка кабинета умудрилась произнести с редкими низкими и патетическими интонациями. Так умела общаться со зрителем только Аманда Лир.

– Простите, я беспокою вас по поводу музыки, – решительно ответила Шурочка и для собственной уверенности сделала пару шагов вперёд.

– Музыки? – делано хмыкнула дама. – Неужели вам не нравится Мик Джаггер? Или хотите сказать, что эта музыка пришла к нам из прошлого века и сейчас кроме дурацкой попсы или святорусского блатного шансона крутить это просто не модно?

– Почему? – пожала плечами Шура. – Иногда можно послушать и ретро, и современный хип-хоп, и даже «святорусский шансон», только не навязывая прослушивание другим.

– Кому же? – дама удивлённо подняла брови.

– Вы располагаетесь рядом с монастырём, – терпеливо объяснила Шура. – А там сейчас идёт служба и ваша музыка здорово мешает. Это просто не тактично, не находите?

– Я никому не мешаю! – взорвалась женщина. – А если этим чёртовым монашкам не нравится – пускай уши затыкают!

Даме явно хотелось любой ценой завоевать место под солнцем и отстоять своё право прокрутки любой, выбранной ею музыки. А победителей не судят! Особенно в России. Работая здешней директрисой, Татьяна Юрьевна, как обычно, сеяла в близлежащем посёлке свои центробежные мысли и заражала слушателей амбициозными планами победы демократического режима в постсоветской стране, ещё не совсем утратившей своей инертной коммунистической привязанности к сильным мира сего. Не всегда, но что-то у неё всё-таки получалось. Недаром, даже в столице ей удавалось иногда давать сольные концерты. Поэтому никаких возражений не могло быть.

– Татьяна Юрьевна, ведь монахи же вас не трогают? – проникновенно спросила Шура. – Они вам, я полагаю, не мешают?

– Ещё чего, я им тогда покажу! – зелёные глаза хозяйки кабинета воинственно сверкнули.

– Что покажете? – наивно поинтересовалась незваная гостья.

– ………………..

От такого непереводимого на русский язык откровения, Шурочке вовсе расхотелось убеждать в чём-то музыкальную королеву, но не бежать же с поля битвы после первого одиночного выстрела?!

– А слышали, – Шура даже попыталась улыбнуться. – Вы слышали, как говорят иностранные мудрецы: «Итак, во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон…».[57]57
  Евангелие (Мф. 7:12).


[Закрыть]

Шура не могла понять, откуда в памяти возникла такая действительно мудрая мысль, но она явно была к месту, тем более, что подействовала на Татьяну Юрьевну не то, что хорошо, но явно успокаивающе.

– Я не пойму, кому может мешать хорошая музыка? А если мешает – пускай уши затыкают, – повторила она, всё ещё ворча и отбивая место под солнцем, уже без особого пофигизма к соседям. – Я же не виновата, что мой Дом Культуры находится с монастырём в критической близости.

– А вы бы лучше к ним сходили, послушали, как поют на клиросе обыкновенные послушники, кафтанники и монахи, – убеждённо произнесла Шура. – Они так поют, что все забугорные песенники им в подмётки не годятся. Я понимаю, «Роллинги», как и «Битлзы» покорили весь мир в шестидесятых прошлого столетия. Но сейчас наша Родина, наша несчастная Россия возвращается к вере. И чтобы достичь этого, необходимо всего лишь покаяние.

– Да, я согласна с вами, – ехидно улыбнулась Татьяна Юрьевна. – Вера объединяет людей, а религия всегда разъединяет. А вы что же к ним, в монашки собираетесь постригаться?

– Куда мне – отмахнулась девушка. – Я же обыкновенная художница. Просто в гости приехала.

– Художница? – оживилась хозяйка кабинета. – А откуда?

– Москвичка.

– Москвичка?! – воскликнула Татьяна Юрьевна. – Фантастика! Я тоже когда-то в Москве жила.

– А уехала почему?

Татьяна Юрьевна задумалась, но так и не ответила. Вернее, ответила, но это прозвучало довольно странно и ворчливо:

– Судьба такой!

Шура тоже раньше сворачивала всё на судьбу, но, видимо, тут жизненные проблемы довольно серьёзные. Ничего, если захочет – расскажет. Благо, что от Татьяниной агрессивности не осталось и следа. В сущности, она, может быть, совсем не плохой человек, только железный каток совдепии переломал ей когда-то кости и она теперь огрызается на всех, кто подворачивался под руку. Но ведь недаром же её рабочее место оказалось рядом с монастырём! Ничего в мире случайного не бывает. Не могло быть случайностью и это соседство, потому что очень долог путь человека в храм, а до воцерковления вообще мало кто доползти может.

Но Шурочка решила сделать «ход конём» и рассказала новой знакомой, как однажды в Москве на неё совершили покушение какие-то наёмные отморозки, перепутав с выступавшей тогда в ЦДЛ Татьяной Визбор.

– Ах, эти! – воскликнула Татьяна. – Они меня всё же отыскали, но им другие такие же отморозки объяснили, что так поступать нехорошо. И они, вероятно, сразу же сменили род деятельности. Так что дурацкое нападение на вас ненаказанным не осталось.

Через полчаса, наболтавшись всласть с Татьяной Юрьевной, давно уже ставшей поселковой островитянкой, Шура ушла назад в монастырь, получив на прощанье клятвенное обещание, больше не тревожить дикой музыкой ни соседствующих монахов, ни остальной люд посёлка. В монастырском дворе девушка снова столкнулась со своим давним московским знакомым. Увидев её, отец Агафангел срезу подошёл:

– Матушка, сегодня уже с утра любопытные вещи происходят. Я тебе сразу не сказал, а сейчас самое время.

Шура ничего не ответила, хотя на языке в первую очередь вертелся вопрос о чудных снах, не раз приходящих, а иногда озадачивающих девушку. Сейчас иеромонах сам хотел сообщить гостье что-то важное. А если молодой батюшка не нашёл больше никаких свободных ушей, значит, Шура обязательно должна выслушать.

Отец Агафангел помолчал минутку выбирая логистику изложения своим мыслям о митрофорном протоиерее Николае Гурьянове, который прибыл на Валаам утром с острова Залита, что на Псковском озере. Но потом решил высказать всё так, как есть, хотя бы потому, что видел Шурочку не первый раз и знал, что эта художница сейчас идёт по пути оглашенных,[58]58
  Оглашенные – Идущие к Богу, верящие в Бога, но ещё окончательно не воцерковлённые люди.


[Закрыть] которым в начале пути обязательно нужно оказывать посильную помощь.

– Знаешь, Шура, – он опять невольно перешёл на «ты», – к нам батюшка Николай приехал. Я давно его знаю, и назвал бы отца Николая регентом, но не церковного хора, а обычной человеческой жизни. Обычный регент задаёт тон голосовым связкам: хорошо ли, плохо ли поют в церквах – всё зависит от регента. Но отец Николай может дать тон хорошей жизни, добрым делам и прекращению в любом человеке всяческой агрессивности. То есть, умеет наставить на путь истинный, как, пожалуй, ни один живой священник не смог бы. Недаром же он обещал Павлу Петровичу молиться о душе твоей.

– Павел Петрович сам просил твоего отца Николая отмаливать меня? – прищурилась девушка. – Интересно, когда он это успел?

Шура снова внимательно посмотрела на отца Агафангела. Откуда ему всё известно? Ведь Павел Петрович даже при откровенном желании не смог бы рассказать ни иеромонаху Агафангелу, ни отцу Николаю о Шурочкиных московских приключениях. Монаха к тому времени в Москве уже не было, а старец Николай, наверное, в столицу вообще никогда не показывался.

– У духовидцев своя связь, – убеждённо произнёс Агафангел. – Отец Николай, приехав сюда, сразу о тебе спросил. Именно о тебе, а не о ком-нибудь другом. А я в разговоре попросил старца отчитать тебя. Тогда и память восстановится. Ведь сама же говорила: читала в молодости и Библию, и Евангелие, а ничего не помнишь. И какие-то случаи исчезли из памяти, будто кто-то вычеркнул, как из тетрадки. Так?

– Это правда, – кивнула Шура. – Я как-то пыталась проанализировать прошлую жизнь, силилась припомнить разные юношеские амбиции, убеждения, стремления – ничего не получилось. Единственное, что удалось вспомнить и отметить, – с головой моей стали твориться какие-то чудеса после турпоездки в Африку ещё в студенческие годы. Тогда только-только «железный занавес» упал, и все ринулись по заветным заграницам. Чем же я хуже? Конечно, сразу отправилась в Каир, в Александрию, в Хелуан…

Воспоминания о последнем городе вызвали в висках резкую мгновенную боль. Шура вскрикнула, машинально ухватившись руками за голову. Монах странно посмотрел на неё, потом взял её за кисти рук, опустил их, а сам осторожно пальцами начал ощупывать голову паломницы. Причём, после касания монашеских рук, в голове боль послушно утихомирилась.

– Старец Николай умеет своим словом изменить духовную жизнь человека, – чуть слышно произнёс иеромонах. – Но благословением Спаситель редко кого награждает. А сам Иисус, беседуя с самаритянкой, вразумил её: «Правду ты сказала, что у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе». «Господи, вижу, что Ты пророк»,[59]59
  Евангелие (Ин, 4:17,18,19).


[Закрыть] – воскликнула она. Это в Евангелии сказано. Помнишь?

Шура опустила глаза и покачала головой. Опять какие-то смутные воспоминания пытались тщетно проникнуть в сознание, но не находили путей. Да и сознание без посторонней помощи не могло сейчас найти дорогу к памяти. В голове явно возник какой-то лабиринт, выбравшись из которого, Шура, вероятно, откроет в себе ту ипостась, ради чего и дано ей было пожить на этом свете.

Но не всё улетучивалось из головы девушки, поэтому она всё же решила узнать у монаха об одном понятии, которое не давало покоя голове:

– Отец, Агафангел, – начала она. – Вы тогда на вернисаже сказали одно необычное слово, которое я не забыла. Наоборот, оно почему-то не даёт мне покоя.

– Слушаю. Постараюсь ответить на всё, что тебя интересует.

– Не просто интересует, – девушка открыто посмотрела в глаза монаху. – Мне очень надо бы знать, что такое симулякр. Я правильно запомнила?

Агафангел удивлённо вскинул глаза на девушку и улыбнулся:

– Запомнила правильно. Только зачем тебе это надо?

– Дело в том, – заторопилась Шура, – что я разработала целую теорию, а это определение как нельзя точно отражает ход моих мыслей.

– Ну-ну, и что же ты надумала?

– Может быть, это и глупость, но мне кажется, что на сломе времён врагам православной России удалось добиться не малых успехов, – девушка снова посмотрела в глаза монаху. – Чего масонам не удавалось сотворить никакими войнами и хитростями, то получилось при помощи рваного доллара, который вьётся над Кремлём вместо правительственного флага.

– Умница! – отец Агафангел с нескрываемым уважением кивнул на замечание Шуры. – Умница! – повторил он. – Слово симулякр придумано не мной, но очень точно характеризует положение вещей. Вспомни, хотя бы, как Москва живёт сейчас и как жила, когда ты была ещё совсем молодая?

– Сейчас все куда-то бегут-бегут-бегут, и невозможно остановить, – принялась вспоминать Шура. – А раньше никто никуда не спешил особо, но никто никуда не опаздывал!

– Вот именно! – кивнул монах. – Сейчас в толпу запущен этот вирус – симулякр. Эта бацилла создаёт в человеке имитацию бурной деятельности. Кажется, что человек что-то делает, куда-то вечно спешит, опаздывает, но результатом является одна пустота. Вспомни, какой богатой наша страна была до исторического материализма семнадцатого года, и какой она стала теперь?!

Раньше вся Европа стояла перед Россией на цирлах, и ждала: какую же цену на последующий год объявит Нижегородская ярмарка на валюту?! А теперь? А теперь – тот самый рваный доллар вместо знамени над самой богатой страной всей планеты!..

И эта богатейшая страна живёт на какие-то суррогатные подачки от владельцев рваного доллара. Более того, Россия стала должником почти всем странам, хотя тот же Шеварднадзе, как шубу с барского плеча, подарил Англии вывезенный из России золотой запас. Горбачёв, Ельцин и его преемник послушно отдают территории, разоружаются под шумок и вывозят заграницу немеряное количество сырьевых ресурсов.

Не удивлюсь, если каждый из наших нынешних президентов ночами пересчитывает «отстёгнутые» американскими хозяевами ломаные гроши и радуется своим победам на мировом фронте: ведь скоро, совсем скоро хозяева разрешат присоединиться к великолепной восьмёрке, а стоящего у руля нищей России зачислят в Золотой миллиард.

– Золотой миллиард? – удивилась Шурочка. – Это что такое. Я стараюсь следить за информацией, но такого определения не слыхала.

– А слыхала, когда в середине девяностых Маргарет Тэтчер объявила на весь мир, что Россия нужна Европе, лишь как кладовая сырьевых ресурсов. Причём, населения для страны хватит около сорока-пятидесяти миллионов, чтобы хватило рабочих для погрузки сырья и охранников для того, чтобы те же русские рабочие не воровали европейскую собственность при вывозе заграницу?

– Что-то такое вроде бы проскальзывало, – призналась девушка.

– Беда мне с вами, – покачал головой монах. – «Что-то слыхала, да неизвестно что»! А ведь речь идёт о реальном уничтожении России не только как страны, а даже как колыбели человечества. Именно тогда на каком-то из европейских саметов прозвучало предложение о создании и сохранении на земле только одного Золотого Миллиарда всех нужных планете жителей. Кто нужен, а кто не нужен – уже, наверное, поняла. Причём, западные идеологи до посинения в мозгах станут утверждать, что сама планета Земля определила этот Золотой Миллиард.

Так вот. Наш народ до сих пор чешет ухом за ухом и думает, мол, авось пронесёт! Пронесёт! Ещё как пронесёт! Никакого пургена не потребуется. А наши так называемые демократические президенты постоянно отчитываются перед народом, какого же успеха они достигли перед хозяевами, какие заслужили похвалы и награды, обещая попутно урезонить разгулявшуюся инфляцию. А потом, может быть, дать всем послушным по чарке «Старки» и памятные подарки за отличную службу и настоящее российское послушание.

Вот и внедряют в сознание симулякр, когда человек перестаёт видеть реальное и живёт в заданном режиме. Кстати, первыми шагами были уже никого не пугающие ИНН и двадцать пятый кадр в любой телепередаче.

– Про двадцать пятый кадр мне известно, – кивнула Шура. – Но неужели всё действительно так серьёзно?

– А ты как думала? – пожал плечами иеромонах. – На войне, как на войне. Не убьёшь ты – прикончат тебя. Наступление ведётся по всем отраслям ещё действующего производства и ещё не совсем скончавшегося сельского хозяйства. Ну-ка, скажи, на каком месте у нас сейчас промышленность?

– А она ещё есть? – вопросом на вопрос ответила девушка.

– То-то и оно, что всё замирает, уничтожается, растаскивается, разбазаривается, но ни в коем случае не восстанавливается. Даже на Москве сейчас в основном прогрессирует только строительство и торговля. А кто и для чего строит, если у москвичей нет, и не будет денег на покупку дорогих квартир?

Раньше вирусом симулякра заражали сознание только высокопоставленных чиновников. Допустим, человек вдруг решил выйти из-под контроля. Тут же ему делается звонок на домашний телефон, и бархатный вежливый голос произносит какую-либо кодовую фразу. Человек кладёт трубку телефона и выбрасывается из окна или ещё как-то расстаётся с жизнью.

– Я помню, – перебила монаха девушка. – В Москве однажды обалденный шум поднялся, когда за семь дней подряд с собой покончили несколько правительственных депутатов и министров.

– Вот-вот, – поднял вверх указательный палец отец Агафангел. – Нас здесь тоже вниманием не обделяют слуги дьявола. Почти на каждой службе включают в соседнем Доме Культуры отвратительную музыку. Тот же самый двадцать пятый кадр.

Хотя никакая попса больше не звучала из поселкового Дома Культуры, Шура тут же вспомнила встречу с Татьяной Юрьевной. Почему-то захотелось, чтобы она тоже попала на «отчитку» к Николаю Гурьянову. Ведь сам Христос убеждал апостолов, что если человек может и хочет покаяться в совершённых грехах, то путь к спасению для такого открыт. А Татьяна Юрьевна оказалась не таким уж конченым грешником.

– Отец Агафангел, я здесь случайно с директрисой Дома Культуры познакомилась, – попыталась Шура объяснить ситуацию. – Нельзя ли ей тоже к отцу Николаю? Может быть, этой даме тоже помощь нужна ничуть не меньше, чем мне?

– Татьяна Визбор? – удивлённо поднял брови иеромонах Агафангел. – Да нет, пожалуй, о чём ты говоришь. Человек только добровольно должен на молитву идти. По своему хотению. А она сейчас пока не готова, если крутит такую дьявольскую музыку, не считаясь ни с кем.

– Вы сказали – Визбор? – в свою очередь переспросила Шура. – Я ей напомнила про её сольное выступление в Москве. Говорят, неплохая певица.

– Да. Ещё говорят, дочка Юрия Визбора, – задумчиво произнёс монах. – Давно здесь живёт. А, может, и не дочка. Что дочери артиста здесь делать? Тем более, довольно известного в своё время.

– Но как Татьяна Юрьевна всё-таки оказалась здесь, на Валааме? – всплеснула руками Шура. – Просто так в этом мире ничего не случается.

– Да, это правда, – согласился Агафангел. – Господь её тоже к нам привёл, но она порог монастыря переступить не может. Уже пробовала. Поэтому стала директором поселкового Дома Культуры. А когда демоны мучают – она во время церковной службы громкую музыку включает. Это пройдёт, Господь поможет. Долго ли терпеть надобно, но это пройдёт. Ну, всё. Вечером к десяти часам будьте в храме. Под платье чистую рубашку наденьте.

– Батюшка, а в баню сходить можно?

– В монастыре нет бани, монахам не положено. А в посёлке – спросите у жителей.

Если работает, сходите.