Текст книги "Русская революция. 1917"

«Приказ № 1»

Именно в момент полного отсутствия в Петроградском гарнизоне всякой власти появился знаменитый «приказ № 1», породивший столь бурные споры. Он по сей день остается главным козырем обвинений против Временного правительства, предъявляемых реакционерами. «Изданный правительством приказ № 1, – заявляют они, – развалил армию».

Пора вспомнить и изложить факты.

Поздним вечером 13 марта делегация только что сформированной Военной секции Совета явилась к полковнику Генерального штаба Энгельгардту, члену Думы, уже расположившемуся в помещениях думской Военной комиссии. Солдатские делегаты попросили полковника отдать распоряжения десяткам тысяч брошенных на произвол судьбы солдат Петроградского гарнизона, которые не знали, что делать, внезапно лишившись командования.

Посоветовавшись с несколькими членами Военной комиссии, полковник Энгельгардт отказался, считая, что первый приказ войскам Петроградского военного округа должен отдать новый военный министр, который, по его мнению, через пару дней вступит в должность.

Отказ произвел на делегатов крайне неблагоприятное впечатление. Они отважно заявили: «Хорошо, если вы не хотите, мы сами его издадим».

И действительно, тем же вечером на совещании в перенапряженной атмосфере Таврического дворца был составлен, а утром опубликован «приказ № 1». Поспешное произведение излишне возбужденных солдат, родившееся при помощи нескольких штатских членов Совета, которые позаботились придать ему литературную форму, было с военной точки зрения не только никчемным, но и чрезвычайно вредным. Возможно, приказ соответствовал окружающей обстановке. Об офицерах в нем говорилось гораздо мягче, чем в приказе полковника Энгельгардта, офицера Генерального штаба, председателя Военной комиссии, консервативного члена Думы, угрожавшего им смертной казнью.

Вот текст «приказа № 1».

«ПРИКАЗ № 1

14 марта 1917

Гарнизону Петроградского военного округа. Всем служащим гвардии, армии, артиллерии, флота для немедленного и строжайшего исполнения; к сведению петроградских рабочих.

Во всех ротах, батальонах, полках, дивизиях, на батареях, в эскадронах, отдельных подразделениях каждого рода войск и военно-морского флота немедленно избрать солдатские комитеты.

Еще не имеющим представителей в Совете рабочих и солдатских депутатов воинским подразделениям предписывается их коллективно избрать, чтобы они прибыли в Думу с письменно заверенными полномочиями к десяти часам утра 17 марта.

Все рода войск – стрелковые, пулеметные, бронетанковые – передаются в распоряжение и под контроль ротных или батальонных комитетов, ни в коем случае не подчиняясь, даже добровольно, приказам офицеров.

Неся службу в соответствующих частях, солдаты обязаны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, однако вне служебных обязанностей, в политической, общественной и частной жизни их гражданские права никоим образом не ограничиваются.

Одновременно отменяются все офицерские титулы – «ваше благородие», «ваше превосходительство» и т. д., – заменяясь обращением «господин генерал», «господин полковник» и пр. Категорически запрещается обращение офицеров любого ранга к солдатам на «ты». О каждом нарушении данного запрета, вообще о каждом недоразумении между офицерами и солдатами последние должны сообщать в комитеты своих подразделений.

Приказ вменяется в исполнение во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, на батареях и в прочих подразделениях.

Подпись: Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов».

Во-первых, полный текст документа опровергает легенду об участии в его написании Временного правительства, ибо последнее 14 марта еще не было сформировано, а приказ составлялся в ночь на 14-е. Во-вторых, как видно из обращения, он адресован только войскам Петроградского гарнизона. Наконец, в нем ни словом не сказано о праве солдат «выбирать» командиров, а, напротив, предписано соблюдение «строжайшей воинской дисциплины». Относительно только что предоставленных солдатам гражданских прав приказ полностью соответствовал духу первых дней революции. Чтобы убедиться, достаточно процитировать первый манифест Временного правительства, опубликованный в тот самый день, когда оно приступило к обязанностям. Этот манифест, излагавший принципиальную программу нового правительства, подписали председатель Думы Родзянко, премьер-министр князь Львов, все министры. В восьмом параграфе сказано следующее:

«При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении воинской службы – устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам».

Сами выборные комитеты, имевшие в Совете своих представителей, возникли не по чьей-либо частной или партийной инициативе, а в результате общей тенденции, иногда проявлявшейся весьма неожиданным образом. Тот же полковник Энгельгардт писал в первом обращении к гарнизону:

«Войскам Петроградского гарнизона предлагается немедленно ввести в своих частях порядок, основанный на новых принципах. Каждое подразделение обязано направить в Военную комиссию Думы офицерских и солдатских представителей с удостоверяющим их полномочия документом».

Замечу, что на Балтийском флоте комитеты возникли до оглашения «приказа № 1», по крайней мере, раньше, чем он дошел до Гельсингфорса. Другой, еще более характерный факт, имевший место вдали от Петрограда на румынском фронте, доказывает неизбежность вступления русской армии после крушения старого аппарата управления в определенную новую фазу, основанную на «новых принципах». Командующий 4-й армией генерал Цуриков, не дожидаясь распоряжений из Петрограда, самостоятельно учредил армейские комитеты и телеграммой рекомендовал петроградским властям осуществить эту срочно необходимую в тот момент меру.

Впрочем, историческая неотвратимость развития конкретных событий нисколько не влияет на их восприятие современниками. В рапорте генерала Алексеева, направленном из Ставки через день-другой после формирования Временного правительства, уведомлялось, что «приказ № 1» (переданный по телеграфу на фронт кем-то, так и оставшимся неизвестным) спровоцировал серьезные беспорядки в окопах. Кабинет немедленно отреагировал.

19 марта премьер-министр князь Львов и военный министр Гучков обратились к армии с четким разъяснением, что войск в целом приказ не касается; они должны подчиняться только приказам и распоряжениям командиров, присягнувшим Временному правительству. С аналогичным заявлением за подписью вице-премьера Скобелева и военного министра Гучкова к армии обратился и Петроградский Совет. Кроме того, последний издал «приказ № 2», повторив, что Совет никогда не приказывал выбирать офицеров, а «приказ № 1», отданный до создания Временного правительства, относился только к войскам Петроградского округа. Таковы факты.

Связанная с «приказом № 1» легенда, возникшая и распространившаяся гораздо позже, просто свидетельствует о попытках людей под напором неординарных событий отыскать конкретные отдельные причины собственных бед. Они видят в развале старой империалистической русской армии только результат интриг и махинаций Совета, Временного правительства, Керенского и т. д.

Глава 6
Развал армии

Точно так же, как вся страна внезапно, неожиданно, почти сверхъестественным образом полностью лишилась старой административной системы, миллионы людей на фронте в один прекрасный день остались без всякой командирской власти. Армия утратила боевой дух, сердце ее, по общепринятому выражению, перестало биться.

Если русская армия с началом революции не желала сражаться, то лишь потому, что солдаты вышли из подчинения, а офицеры не могли командовать. У них больше не было ни власти, ни авторитета.

Все, кому доводилось бывать на русском фронте в течение предреволюционного года, все имевшие более или менее ясное представление о сложившейся обстановке в действующей армии видели смертельную опасность, грозившую ей после свержения старого режима. Но никто не ожидал, что признаки усталости и ослабления выльются в послереволюционный хаос.

Конечно, не следует представлять себе весь русский фронт перед революцией сплошь в мрачных красках. Войска, прежде одерживавшие победы, остававшиеся под началом наименее реакционных командиров, которые пользовались симпатией прогрессивных кругов, старавшихся свергнуть безумную власть Распутина, сохраняли боеспособность. Однако они находились очень далеко от отравленной петроградской атмосферы, на Кавказе, на Юго-Западном фронте (в Галиции), в Румынии, на Черноморском флоте.

Степень развала варьировалась в разных родах войск. Меньше всего процесс разложения, если и совершаясь, то медленно, затронул артиллерию и специализированные части, где служили наиболее образованные и культурные люди.

Особенно заметным было падение боеспособности и дисциплины в пехоте, что вполне понятно. Прежде всего после страшных поражений 1914–1915 годов русская пехота в 1916–1917 годах больше напоминала плохо обученное ополчение, чем регулярную армию. Пехотные дивизии уже не были сплоченными, согласованно действующими единицами. Неподготовленные новобранцы, спешно наугад пополнявшие разные дивизии, не имели ни малейшего понятия о соответствующих войсковых традициях. Это нередко относилось и к командирам, лейтенантам военного времени, которые выходили из стен училищ после двух-трех месяцев поверхностного обучения, чтобы возглавить чуждые им серые солдатские массы.

Впрочем, сама пехота разваливалась по-разному. Сильнее всего влияние подрывной пропаганды большевиков и германских агентов сказывалось в так называемых «третьих дивизиях», возникших не ранее января 1917 года. Злосчастную реформу по формированию боевых корпусов из трех дивизий вместо двух, которую вместе с большинством офицеров Генерального штаба сильно не одобрял генерал Алексеев, осуществил в отсутствие последнего (в то время генерал Алексеев лечился в Крыму) генерал Гурко, временно исполнявший в Ставке Верховного главнокомандующего обязанности начальника Генерального штаба. В эти самые «третьи дивизии» входили части, от которых хотело избавиться, признав непригодными, командование уже существовавших дивизий. Их составляли бесформенные, дезорганизованные, недисциплинированные солдатские массы, технически очень плохо оснащенные. Инспектируя позже разные фронты, я выслушивал бесконечные жалобы на проклятые «третьи дивизии», ставшие настоящим рассадником трусости, анархии, разложения. Именно в рядах пехоты большевистские и германские агенты сосредоточили свои подрывные усилия, только там добиваясь реальных успехов. Там скапливались только самые темные, невежественные, ультрареакционные элементы, которые исполняли приказы злейших врагов освобожденной России. Именно там в ответ на революционные приказы и требования звучал дикий крик: «К черту войну! Разбегаемся! Вы уже напились нашей крови!» Эти подонки понимали только язык грубой силы. И когда Временное правительство применяло силу, она действовала.

Мечты о мире

С первых дней и недель революции в армии и в народе возникли новые настроения и стремления. Россия не только физически устала от войны, но всей душой протестовала против нового кровопролития. Она, если угодно, наивно, но честно, искренне искала как бы очевидного выхода из тупика, в который попала воюющая Европа.

Многие энтузиасты-революционеры на фронте и в тылу, очевидно, считали естественным, что русская революция, избавив Россию от злодеяний старого режима, освободит человечество от военных невзгод. Страстное, непреодолимое, но неосуществимое желание немедленного справедливого мира завораживало людей.

27 марта Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов принял голосованием известное обращение к народам мира с призывом немедленно кончить войну. В нем выражалась твердая уверенность в наступлении мира. Пока войну вели империалистические правительства, народы были вынуждены повиноваться. Теперь демократическая Россия равноправно входит в семью свободных стран, отринув империалистическое царское прошлое. Поэтому ныне ничто не препятствует другим народам через голову своих правительств последовать примеру свободной России, положив конец братоубийственной войне. В первую очередь Германия должна отказаться от империалистической политики, свергнуть Вильгельма и одним ударом покончить с мировым империализмом. Над Европой занимается новая заря мира, вселенского единения, разгорающаяся в ослепительном сиянии правды и справедливости. Вчерашние враги сливаются в вечном братстве. Таков смысл воззвания Совета.

На Западе оно прозвучало наивным детским лепетом. Там не только власти, но сами народы вели смертельную борьбу. Они вовсе не желали ее прекращать и устраивать у себя революцию. Социалисты и лейбористы, являвшиеся к нам с визитами из Парижа и Лондона, быстро поняли глупость представителей советской русской демократии. Уже тогда стало ясно, что для успешной борьбы за мир им надо было бы полагаться не на риторику, а на более веские аргументы военных побед. Но в тот же самый день 27 марта, в момент слепого энтузиазма, веры в чудо в Западной Европе, вожди российского пролетариата питали тревожные сомнения. Они обратились с воззванием к немецким рабочим, требуя последовать примеру русских товарищей и положить конец абсолютизму Гогенцоллернов. Только, видимо, вовсе не были убеждены, что призыв будет услышан, ибо хитросплетение убедительных умоляющих фраз в обращении Совета разом опровергал предостерегающий грозный окрик: «Русская революция не дрогнет перед пушками завоевателей, не позволит себе отступить перед внешней военной силой!»

Мир с Людендорфом![18]18
  Людендорф Эрих (1865–1937) – генерал, один из идеологов германского милитаризма, в 1914–1916 гг. фактический руководитель военными действиями на Восточном фронте, а в 1916–1918 гг. – всеми германскими вооруженными силами.


[Закрыть] Впрочем, империалистическая Германия при диктатуре Людендорфа не имела никакого намерения поворачивать пушки против «демократических завоеваний» русской революции. Демократические настроения и пополнение русской армии в первые недели революции произвели на германский Генеральный штаб сильное впечатление. Поэтому мы увидели, как он меняет стратегию на нашем фронте, причем просто с гениальной прозорливостью и быстротой. Вместо того чтобы нацелить на Россию огонь батарей, дула пушек, он забросал ее прокламациями, пропитанными гораздо более смертельным ядом, чем самые сильные отравляющие газы.

Русская революция хочет мира? Тогда чего ждет? Зачем хочет свергнуть Вильгельма, когда совсем рядом его императорское высочество принц Рупрехт Баварский собственной персоной, главнокомандующий Восточным фронтом? Он только и мечтает прийти на помощь переодетым в солдатов русским рабочим и крестьянам, угнетаемым англо-французскими и собственными капиталистами, русским пролетариям, смести ненавистных международных банкиров, заложить прочные основы рабочей власти в России, заключить вечный мир между ней и Германией.

Таков был подлинный смысл распространявшихся в русской армии германских прокламаций.

Обращенные к русским войскам призывы его высочества служили далеко не единственным подтверждением обещания немцев не обстреливать больше русские позиции. Германская империя с дьявольским упорством продолжала играть на примитивной наивности русских солдат. То тут, то там из германских окопов вылезали «мирные делегации», направлялись к русским линиям, размахивая белым флагом. Их рассеивали артиллерийским огнем, что вызывало огромное недовольство в солдатских окопах; в новых немецких листовках выражалось добродетельное возмущение русскими генералами, которые остаются глухими к мольбам заключить мир с Германией. Наконец генерал Драгомиров отдал приказ, запрещающий допускать приближение подобных делегаций. Глава германских парламентеров подвергся допросу в присутствии делегатов армейских комитетов. Естественно, выяснилось, что он не высказывал никаких предложений о мире.

Однако этот эпизод не дал положительных результатов. Заручившиеся могучим союзником в борьбе за «мир любой ценой» солдаты все сильнее противились всяким попыткам командования побудить их к действиям.

Русский фронт бездействовал. В наших окопах, растянувшихся на сотни километров, стояла мертвая тишина. Русские солдаты встречались с немцами, все чаще братались в ходе нескончаемых митингов. Уделяя этому все время, они не желали даже чистить оружие. Пока на русском фронте царило фактическое перемирие, «друзья» русской революции в германском Генеральном штабе спешно перебрасывали свои дивизии с востока на французский фронт.

Стоход

Трудно судить о возможном исходе такой ситуации. Впрочем, в самый разгар затеянных немцами стратегических игр возникло некоторое охлаждение. Лучшие времена трогательной любви между принцем Рупрехтом, генералом Людендорфом, с одной стороны, и неграмотными русскими крестьянами с другой – вскоре миновали.

В момент полнейшего затишья на русском фронте германские войска 3 апреля неожиданно предприняли наступление у реки Стоход. Стремительный удар принес грандиозные результаты. Совсем не ждавшие атаки русские войска были застигнуты врасплох. Первым итогом «борьбы за мир» путем братания по указаниям Людендорфа и Ленина стали двадцать пять тысяч пленных и огромное количество взятых немцами трофеев.

На ту часть русской демократии, которая честно стремилась к немедленному справедливому миру, наступление на реке Стоход произвело поистине громоподобное впечатление. Впоследствии Людендорф признавался в своих мемуарах, что очень быстро понял, какую ошибку совершило Верховное германское командование. Немецкий Генеральный штаб решил больше не допускать повторения столь злополучных инцидентов. В русских окопах распространялось известие, что немцы на русском фронте больше атаковать не будут. Людендорф сдержал обещание.

Но к счастью для нас, впечатление от боев на Стоходе не изгладилось. В настроениях русской демократии произошел коренной поворот.

Наступление на Стоходе ознаменовало конец пацифистского периода русской революции, если можно так выразиться. Начинался новый период активной обороны. Сама русская революция, а не «империалистическое» Временное правительство решила продолжать войну, как того требовали обстоятельства. Новая оборонческая психология, укреплявшаяся в массовом сознании, естественно, не сразу проявилась в полную силу. Напротив, положение на фронте и в тылу казалось, как никогда, более безнадежным и безысходным. По крайней мере, таким оно виделось Александру Гучкову, первому военному министру Временного правительства, и его ближайшим помощникам.

Глава 7
Гучков

Александр Гучков – один из самых ярких и интересных политических деятелей дореволюционной России. Типичный представитель коммерческих московских кругов, в которых он был одним из виднейших общественных лидеров, Гучков сделал карьеру во многом самостоятельно и очень быстро. Во время войны в Трансваале он, бросив дела, сражался на стороне буров; во время Русско-японской войны без конца разъезжал по Маньчжурии в качестве делегата Красного Креста, не преминув подметить практически все недостатки старой военно-бюрократической организации. Участвуя в политическом движении как член партии умеренных либералов, Гучков во время революционных волнений 1905 года представлял правый фланг земских и муниципальных организаций, причастных к реформаторскому движению. Порвав с либералами типа Милюкова, возглавил консервативную партию октябристов («Союз 17 октября», получивший название в честь первого конституционного манифеста Николая II, изданного 17/30 октября 1905 года).

Октябристы оказывали конституционную поддержку кабинету Столыпина после роспуска летом 1906 года Первой Думы и подавления народного антиправительственного восстания. Сам Гучков стал близким другом и доверенным лицом всесильного премьер-министра.

Избранный председателем ультраконсервативной Третьей Думы, он получил возможность досконально познакомиться не только с бюрократической организацией имперской России, но и с самим императором и его окружением. По натуре смелый, независимый, одаренный редкой политической интуицией, Гучков ожесточенно боролся с окружавшими трон «темными силами», направляя первые атаки против безответственного влияния великих князей, потом против всемогущего Распутина.

Гучкова особенно занимали военные проблемы. Вскоре вокруг него собрались молодые талантливые офицеры Генерального штаба, что вызвало при дворе беспокойство и подозрения. Императрица Александра Федоровна насмешливо прозвала круг этих военных, в том числе генералов Гурко и Поливанова, «младотурками»[19]19
  «Младотурками» в Европе называли членов турецкой организации, возглавлявшей с 1889 г. борьбу против феодального абсолютизма.


[Закрыть]. Действуя в согласии со многими членами Думы, «младотурки» немало сделали для реорганизации русской армии и укрепления национальной обороны.

Но со временем Гучков с друзьями убедились, что никакая серьезная деятельность в общественной сфере, особенно связанная с обороной страны, практически невозможна при существовавшем режиме.

С назначением на пост военного министра абсолютно бездарного генерала Сухомлинова, с ростом влияния полуграмотного крестьянина Распутина на решение государственных вопросов величайшей важности у Гучкова не осталось никакой надежды на мирное эволюционное разрешение кризиса самодержавия.

Ничуть не желая стать свидетелем вспышки массового революционного движения и не соглашаясь мириться с самодержавным режимом, лидер октябристов держался подальше от революционных тенденций, с каждым днем все сильнее заметных в стране. Он этого не одобрял. По его мнению, избежать революционного хаоса позволило бы только объединение всех умеренных сил, либералов и консерваторов, общими усилиями пришедших к политической власти. Еще до войны, в 1913 году при Четвертой Думе, Гучков призывал депутатов встать на его сторону в борьбе за власть. В начале мировой войны он, будучи представителем Красного Креста в Восточной Пруссии, оказался свидетелем первой катастрофы русской армии, полного истребления армии генерала Самсонова при Сольдау (Танненберге) и огромных потерь среди лучших гвардейских полков из-за небрежности и преступного бездействия генерала Ренненкампфа.

«На фронте в 1914 году выяснилось, что я стал революционером», – заключил Гучков, уходя с поста военного министра Временного правительства, в последнем своем выступлении на совещании фронтовых делегатов 12 апреля в Таврическом дворце.

Через несколько месяцев, 15 августа 1917 года, выступая в качестве свидетеля перед Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства, он вновь признался:

«Когда мы с друзьями в предреволюционные месяцы искали какой-нибудь выход из положения, то уже считали невозможным в сложившихся обстоятельствах смену и преобразование правительства путем нормальных выборов политических деятелей, пользующихся доверием народа, передачи высшей власти другим держателям. Слишком много преступлений скопилось на совести императора, императрицы, всех тех, кто с ними необъяснимым образом связан. Прежняя власть не оставляла никакой надежды на здравомыслящую политику. Мне стало ясно, что император должен отречься».

Зимой 1916/17 года Гучков уже не ограничивался размышлениями о восстании, а энергично занимался его подготовкой вместе с М.И. Терещенко, известным миллионером и филантропом, будущим министром иностранных дел Временного правительства. Чувствуя приближение непоправимой катастрофы, он, заручившись согласием генерала Крымова, будущего организатора Корниловского мятежа, разрабатывал план государственного переворота. Его осуществление запоздало. Вместо замены царствующего монарха, династию целиком смела волна народного восстания.

Естественно, Гучков с друзьями больше не имели возможности сторониться революции.

Здесь его и настигла личная трагедия наряду со всеми представителями того же класса и круга, пережившими революцию.

В политических мечтаниях им виделось, что после смены режима власть останется в руках центристов, умеренных консерваторов и либералов, которые до 12 марта 1917 года главенствовали в политической жизни страны, в Думе, земстве, городских советах, печатных органах. Вместо того Россию снизу доверху поразил катаклизм, от которого содрогнулась земля, пришли в движение, смешались и перевернулись все слои общества так, что не только консервативная, но и либеральная Россия вдруг рассыпалась в осколки вместе со свергнутой монархией. К власти рвалась, пока не имея возможности взять ее в руки, новая сила, не столько политическая, сколько социалистическая и рабочая демократия.

В хаосе новых политических направлений и устремлений Гучков, чуждый всем, пребывал в одиночестве. Он больше не задумывался о своем прошлом, о котором, однако, помнили другие. В массовом сознании его имя связывалось главным образом с жестокой столыпинской реакцией после роспуска Первой Думы.

Преследуемый до революции ненавистью императрицы Александры Федоровны, Распутина и Вырубовой, Гучков сразу стал подозрительной личностью в глазах представителей советской демократии и ее сторонников. Но революция требовала решения грандиозной кардинальной задачи восстановления власти в стране. Старая традиционная власть могла долго править одной силой инерции остатков административного аппарата. Хотя уже тогда духовный разрыв с народом, который перестал верить правительству и искренности его намерений, в конечном счете мог привести к событиям, произошедшим во Франции в 1789-м, в России в 1917-м, в Германии в 1918 году. Только любое правительство, рожденное революцией или – точно так же – государственным переворотом и пока неспособное к принуждению, реально существует лишь в прямом контакте с народом, пользуясь его доверием, отдавая приказы и распоряжения не насильственно, а убедительно.

Суровый, замкнутый, мрачный, всегда «отчужденный», Гучков убеждал массы гораздо меньше других. Ему не верили, и он это с горечью понимал.

С самого начала между военным министром и армией установились натянутые ненормальные отношения. Высшие военные круги считали, в отличие от способнейших офицеров Генерального штаба, что Гучков хорошо разбирается в командовании армией. Но здесь требовалась не чистая власть, основанная на простом принципе приказа и исполнения, а прежде всего восстановление офицерской дисциплины. Надо было ввести между подчиненными и командирами, между солдатами и офицерами некую промежуточную третью силу, которая объединила бы их. А для этого необходимо было в первую очередь завоевать доверие армии. Как этого добиться? По мнению Гучкова, с помощью фактов, доказывающих, что новый революционный министр стремится по-новому организовать армию.