Текст книги "Русская революция. 1917"

Глава 4
Правительственный кризис

Взяв на себя законодательную инициативу, Временное правительство начинало закладывать основы нового демократического государства. Работа быстро продвигалась. К концу лета почувствовались результаты действия новых законов. Политическая жизнь страны все больше упорядочивалась, административный аппарат укреплялся. Однако, продолжая работу, надо было жить, то есть командовать фронтом, наводить порядок в тылу, удовлетворять и сдерживать до возможных пределов ненасытные требования разнообразных слоев и групп населения. Все хотели всевозможных свобод, всех прав и никаких обязанностей.

Непомерные требования к правительству объяснялись тем, что население, никогда не участвовавшее в управлении страной и лишь недавно осознавшее свою безграничную силу, считало правительство всемогущим, а ресурсы, как никогда прежде, неисчерпаемыми, несмотря на три года войны и экономическую разруху. Для обуздания разрушительной стихийной силы революционной бури надо было немедленно открыть народу глаза на нужды и язвы изможденной России, пробудить в душе каждого солдата, рабочего, крестьянина чувство ответственности и заботы о стране.

Не эгоистические инстинкты российского капитала, а именно реальные интересы российской демократии требовали уберечь промышленность от губительных экспериментов рабочих, восстановить авторитет командования на фронте, бороться с жестокой крестьянской анархией. Жизненные интересы России требовали от всех граждан выдержки и подчинения личных, сословных и классовых интересов главной на тот момент проблеме спасения народа и государства.

Россия не могла избежать почти невыносимых трудностей, от масштаба и распространения которых всецело зависело отношение людей к дисциплине и политической ответственности. Конечно, правительство имело немало возможностей внушить гражданам эти понятия, но только при условии соответственного роста и укрепления доверия народа к правительству. Если любой орган старой традиционной власти, подкрепленный силой административного аппарата, долго мог существовать, не пользуясь в стране доверием, никакое новое правительство не могло позволить себе такой роскоши, не располагая даже самыми простыми примитивными способами принуждения. В таких случаях народ подчиняется требованиям нового правительства исключительно по своей доброй воле и не исполняет распоряжений, пока не станет ему доверять. Поэтому сохранение и повышение авторитета правительства было важнейшим условием успешного выхода России из военного и революционного кризиса.

Тем временем неуклонно ширилась психологическая брешь между революционным правительством и революционной демократией Советов. Любые меры по консолидации демократических организаций, любой правительственный акт вызывали во влиятельных кругах Совета лишь подозрения, подвергаясь скрупулезному анализу с точки зрения интересов пролетариата и «революционных масс». В речах и статьях лидеров Совета, выступавших в роли «благожелательной» парламентской оппозиции, не содержалось ничего предосудительного и преступного. В нормальных условиях парламентской деятельности атаки парламентского большинства, предъявляющего правительству свои требования, даже бывают полезными. Но за лидерами, которые берут на себя роль оппозиции, реально стоит не меньшинство, а большинство народа. И это большинство, не имеющее никакого понятия о парламентских теориях и партийных доктринах, абсолютно неопытное в парламентской практике, воспринимает резкую критику правительства со стороны его импровизированных противников совершенно буквально. Советская пресса сеяла раздоры, на правительство обрушился шквал революционной брани.

Наконец положение сделалось невозможным и невыносимым. Руководство Временного правительства прекрасно понимало причины политической напряженности и назревавшего кризиса. Оно признало необходимость в изменении состава правительства, реально отвечающем расстановке политических сил в стране. Один Милюков, министр иностранных дел, не отступал от собственной теории, согласно которой вся власть должна была принадлежать представителям той части российского общества, которую социалистические идеологи окрестили буржуазией.

П.Н. Милюков

Милюков – одна из самых ярких, самых блистательных фигур интеллектуальной России. Имя его неразрывно связано с последними десятилетиями борьбы против царизма, в историю которой он вписал замечательные страницы.

Историк по призванию, П.Н. Милюков по натуре искусный государственный деятель. С юных лет он посвятил себя науке, но бойцовский инстинкт вкупе с полицейскими преследованиями заставили его сменить карьеру. В итоге вместо почтенного ученого Россия обрела в его лице одного из крупнейших политических лидеров. Однако при своей любви к истории он предпочитал анализировать политические события постфактум, рассматривать их более или менее издали, гораздо лучше видя жизнь в книге или в историческом документе, чем в реальности. После надлежащего анализа прошлого он выводил заключения, согласующиеся с собственной политической логикой. Поэтому, разработав программу, тактические и стратегические планы, Милюков начинал приводить их в действие со всем рвением политического лидера, твердо веря в мудрость своих суждений, но не учитывая событий сегодняшнего и, что во многих случаях еще важнее, завтрашнего дня.

В обычные времена отсутствие политической интуиции не играет кардинальной роли в работе государственного деятеля, только когда минуты равняются нескольким месяцам или даже годам, когда рвется связь между прошлым и настоящим, несоответствие запоздалой, при всей ее точности и согласованности, политической программы требованиям момента, порожденным стремительным развитием событий, становится поистине катастрофическим.

П.Н. Милюков принял портфель министра иностранных дел, имея прекрасно продуманную программу внешней политики, абсолютно уместную осенью 1916 года. Однако в марте 1917-го она уже ничего не стоила, превратившись в простой исторический документ, который надо было отправить в архив.

Говорят, плохи не цели, поставленные перед собой первым министром иностранных дел Временного правительства, а избранные им способы достижения этих целей. Та Россия, где ежедневно торжественно обсуждался вопрос о Дарданеллах, о водружении креста на куполе Святой Софии, та Россия, в которой бесконечно доказывалась необходимость вести войну до победного конца, прекратила существование 12 марта 1917 года. У новой, пришедшей на смену России была своя психология, ей требовалось новое понимание войны, новые военные цели.

Стоявшая перед Временным правительством вынужденная необходимость радикальной смены языка и дипломатических методов безусловно не предопределяла поведения России после победы. Победа самой своей логикой порождает психологию победителя. Во время войны дипломатия служит лишь средством борьбы, военной пропаганды. Она должна говорить своим языком, соответствующим позиции и настроениям воюющей страны.

«Думайте что хотите, рассказывайте что угодно, – сказал Гучков Милюкову на одном заседании Временного правительства, – но говорите лишь то, что укрепляет моральный дух на фронте».

Еще раньше, в начале апреля, отправившись с Милюковым в Ставку Верховного главнокомандующего в Могилев, я говорил ему то же самое, только иными словами: «Абсолютно необходимо полностью изменить язык наших дипломатических заявлений и нот».

Подобный совет «неопытного дипломата» глубоко ужаснул нового министра и его заместителя князя Г. Трубецкого, профессионального дипломата.

Мое личное убеждение вместе с мнением «дипломата-оппортуниста» Гучкова не причинило России вреда. Бедой обернулся отказ Милюкова согласовать свои декларации с новой психологией народа.

Разногласия по поводу военных целей

Ничуть не интересно детально излагать казуистику двухмесячных споров между Милюковым и Советом, между «Речью», печатным органом кадетской партии, и «Известиями», газетой Совета. Теперь интересны лишь следствия, а не суть дела. В то время велись нескончаемые теоретические дискуссии по вопросу о том, изменятся ли с началом революции военные цели России. Действительно ли Россия откажется от претензий на проливы; надо или не надо официально уведомлять союзников о новых целях войны, о которых Временное правительство торжественно объявило русскому народу 9 апреля? Эти споры болезненно действовали людям на нервы, перенапряженные за время войны, вызывали во всей стране сильное раздражение. Временное правительство огласило военные цели в следующей декларации:

«Предоставляя воле народа в тесном единении с нашими союзниками окончательно разрешить все вопросы, связанные с мировой войной и ее окончанием, Временное правительство считает своим правом и долгом заявить сегодня, что цель свободной России – не господство над другими народами, не отнятие у них национального достоинства, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов. Русский народ не добивается усиления своей мощи за счет других народов. Он не стремится к порабощению и угнетению кого бы то ни было».

В любом случае эта формула, положенная в основу знаменитых «Четырнадцати пунктов» президента Вильсона, точно отражала идеалистическое стремление русского народа к скорейшему равноправному, демократическому миру. В любом случае декларация Временного правительства не имела ничего общего с прежними формулировками военных целей, которые Россия привыкла слышать из уст царского министра иностранных дел С.Д. Сазонова и его преемников.

Однако единодушное стремление членов Временного правительства не осложнять споры о военных целях в том виде, как их понимала Россия, твердо следуя официальной декларации, нисколько не повлияло на личную позицию Милюкова и, главное, на его политику в качестве главного редактора официального печатного органа кадетской партии. Опубликовав процитированную выше декларацию Временного правительства, министр иностранных дел дал понять, что адресованное российскому народу заявление ничем не связывает министра, определяющего внешнюю политику. Подобное заявление следом за оглашением правительственной декларации, которая удовлетворила и задобрила руководство Совета, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Разразилась настоящая словесная война. Пострадал не только Милюков, но и с трудом укреплявшийся авторитет самого Временного правительства.

Последовавший за этим инцидентом взрыв ненависти к Милюкову в Совете обнажил глубину психологического кризиса в правительстве, кризиса утраты доверия, который готовился с первого дня революции в результате несоответствия состава кабинета соотношению политических сил в стране. Чтобы не подвергнуть Россию новым опасным пертурбациям, требовалось срочно исправлять положение.

Мое вмешательство

В революционных, демократических и социалистических кругах личные заявления Милюкова уже считались свидетельством двуличности Временного правительства.

Благодаря своей деятельности во время революции и положению во Временном правительстве я находился в самом непосредственном контакте с народом, чувствовал живой пульс страны лучше прочих членов кабинета.

Я видел, что военный и морской министр Гучков не в силах препятствовать хаосу, развалу армии и флота. Видел полную неспособность министра внутренних дел бороться, не опираясь на революционные силы, со свирепствовавшей в городах и селах анархией. Чувствовал, что мой собственный авторитет тает в борьбе с большевистскими демагогами благодаря политической изворотливости и недобросовестности Совета, который оговаривал свое доверие правительству теми или иными казуистическими условиями.

Как бы мы ни ценили принцип единства Временного правительства, на котором основывалась центральная власть с первых минут революции, сколь бы важным ни считали сохранение первоначального состава кабинета, который торжественно обещал привести страну к Учредительному собранию, наконец, как бы ни желали оставить в правительстве Милюкова, он больше не мог занимать пост министра иностранных дел, не подвергнув страну настоящей опасности. С другой стороны, уже было недопустимо, чтобы обладавшие колоссальным моральным престижем лидеры революционной демократии в Совете не несли прямой ответственности за страну.

Следовало любой ценой ускорить ход событий. Поздним вечером 25 апреля я уведомил прессу, что Временное правительство готовится рассмотреть вопрос об отправке союзникам ноты с сообщением о новых военных целях России, сформулированных 9 апреля Временным правительством.

Не знаю почему, но назавтра мое заявление было опубликовано в искаженном виде. Забегая вперед, газеты известили, будто правительство уже обсуждает ноту союзникам. Действительно, многие министры решили рассматривать этот вопрос кабинетом в полном составе[15]15
  Именно в те нелегкие апрельские дни во Временном правительстве образовалась небольшая тесно сплоченная группа, прозванная «триумвиратом» (Терещенко, Некрасов, Керенский) и существовавшая до сентябрьского Корниловского мятежа. В апреле нас было пятеро, включая князя Львова и Коновалова.


[Закрыть], однако на заседаниях он еще не поднимался.

Министр иностранных дел совершенно справедливо потребовал от правительства официального опровержения. 27 апреля газеты напечатали следующее коммюнике: «Правительство не обсуждало вопрос о военных целях и не готовит никакой ноты по этому вопросу».

Поднялась настоящая буря. Милюкову, как и ожидалось, пришлось согласиться на немедленную отправку союзникам ноты относительно военных целей. Но в создавшейся ситуации этот вопрос приобрел преувеличенное значение в глазах общественного мнения, которое считало его навязанным Советом или, хуже того, Петроградским гарнизоном.

Первый шаг большевиков

В критической ситуации ноту союзникам о целях войны составлял кабинет в своем полном составе[16]16
  В то самое время был создан особый правительственный комитет для предварительного анализа всех связанных с войной внутренних и внешних вопросов. В него вошли князь Львов, Милюков, Терещенко, Некрасов и я.


[Закрыть]. Мы готовили ее всю ночь в кабинете серьезно болевшего военного министра Гучкова. Содержание документа должно было полностью удовлетворить самых яростных критиков милюковского «империализма». Тем не менее, в нем отразились психологические разногласия, и это нам слишком дорого стоило. Недоверие и враждебное отношение к Милюкову Совета и революционной демократии в целом достигли такой степени, что последние уже были не в состоянии анализировать и даже просто понять смысл ноты. Разразилась революционная истерия.

Исполком Петроградского Совета, собравшись на чрезвычайное заседание, принял резолюцию с выражением решительного протеста против новой «империалистической» декларации Временного правительства, а Ленин, недавно вернувшийся из Швейцарии через Германию, поспешил послать своих эмиссаров в казармы.

3 мая на улицы Петрограда вышел Финляндский гвардейский полк. Вооруженные солдаты с красными знаменами и транспарантами, осуждающими правительство в целом и Милюкова с Гучковым в частности, направились к Мариинскому дворцу. Вооруженные отряды рабочих и солдат расхаживали по всему городу. Правительство в тот момент находилось не в Мариинском дворце, окруженном вооруженным народом, а на Мойке в ведомстве Гучкова. Именно туда к нам явился командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, прося у правительства разрешения направить войска для его защиты.

Правительство единодушно отказалось от такой защиты. Мы были абсолютно уверены, что народ не допустит насилия против правительства.

И действительно, Совет рабочих и солдатских депутатов в тот же день заявил, что не призывал солдат к антиправительственной демонстрации. Больше того, на улицы вышли огромные толпы, устроившие массовые манифестации в поддержку Временного правительства и, в частности, Милюкова.

Видно было, что первая мобилизация большевистских сил завершилась довольно прискорбным для Ленина образом, но пролилась кровь, люди пали жертвами уличной стрельбы[17]17
  Вечером были пущены несколько залпов в окна Министерства юстиции, куда ко мне являлась с визитом многочисленная делегация французских социалистов, приехавших в Россию, чтобы призвать рабочих продолжать войну до победного конца. Особенным патриотом со слезами на глазах слыл Марсель Кашен, позже возглавивший Французскую коммунистическую партию. Во время нашей встречи ему уже, кажется, пришлась не по вкусу слишком тесная близость со стреляющим революционным пролетариатом.


[Закрыть]. Невинная кровь уняла лихорадку революционной демократии. Главное руководство Совета поспешило отмежеваться от большевистской авантюры. После переговоров лояльные к правительству лидеры Совета 4 мая опубликовали объяснение ноты министра иностранных дел союзникам.

Лидеры Совета входят в правительство

Это объяснение ничего фактически не объясняло, поскольку объяснять было нечего. В нем только перечислялись важнейшие с точки зрения народной психологии проблемы. Правительство подчеркивало, что нота союзникам составлена с единодушного согласия всех его членов. Иначе говоря, Советы и армейские комитеты были уведомлены о полном согласии Милюкова с Керенским по этому вопросу. На самом деле никто из министров не хотел выхода Милюкова из Временного правительства, однако портфель министра иностранных дел следовало передать кому-то другому, способному более гибко проводить российскую внешнюю политику. Такого мнения придерживались все члены Временного правительства за одним-двумя исключениями. Именно я официально поставил вопрос о перераспределении министерских портфелей.

4 мая я ценой своего выхода из кабинета министров потребовал назначить Милюкова министром просвещения и одновременно отважился заговорить о немедленном введении в кабинет представителей Совета и социалистических партий. 8 мая разразился полный министерский кризис. Отвергнув советы двух выдающихся лидеров собственной партии (В. Набокова и М. Винавера), Милюков отказался от портфеля министра просвещения и вышел из состава правительства. Я направил думскому Временному комитету, Совету, Центральному комитету партии эсеров заявление, в котором говорилось, что отныне во Временное правительство должны входить уже не отдельные и случайные представители демократии, а официально и прямо избранные представители соответствующих организаций, и выставил условием продолжения своей работы в правительстве согласие всех левых партий ввести в кабинет своих представителей.

Это заявление было моим последним и окончательным официальным шагом в борьбе за коалиционное правительство. В первые дни мая правительство единодушно решило любой ценой добиться включения в кабинет представителей Совета и социалистической демократии, о чем категорически заявил князь Львов 4 мая на совещании с Исполкомом Совета.

Однако дело оказалось нелегким. Не только либеральные партии активно возражали против участия представителей «трудовой демократии» в работе «буржуазного» правительства, но подобный проект вызвал резкий протест со стороны ортодоксальных марксистов Совета. Так, совсем незадолго до самого острого пика министерского кризиса весьма влиятельный меньшевистский лидер Федор Дан назвал «возмутительной» саму мысль об участии Совета в преобразованном правительстве.

«Временному правительству, – заявил он, – принадлежит верховная власть, тогда как представленная Советом революционная демократия должна влиять на ход политической жизни, оказывая на правительство постоянное организованное давление и контролируя его действия».

В борьбе за насущно необходимое стране коалиционное правительство те из нас, кто никогда не придерживался никаких жестких партийных догм, в конце концов нашли в себе силы пробить стену теоретических формул и мертворожденных политических предписаний, воздвигнутую перед нами рьяными охранителями партийных доктрин, принадлежавшими как к социалистическому, так и к буржуазному лагерю. Вскоре кризис еще сильней осложнила отставка военного министра Гучкова. Я еще скажу о нем и о причинах его отставки. Сейчас достаточно заметить, что с уходом Гучкова первый кабинет министров Временного правительства прекратил свое существование. Закончился романтический период его деятельности.

Сойдя со сцены, первый правительственный кабинет оставил стране политическое завещание, которое даже сегодня трогает сердце и душу. Подводя итог напряженной, в высшей степени трудной и совсем краткой деятельности, правительство обращалось к народу с предупреждением, которое оказалось ужасающе пророческим:

«Временное правительство не может скрывать от страны трудностей и препятствий, с которыми столкнулось за время своей деятельности. Оно больше не может замалчивать тот факт, что эти трудности только множатся и внушают серьезные опасения за будущее.

Порожденное великим народным движением, Временное правительство считало себя доверенным лицом и выразителем народной воли. Оно предпочло положить в основу своей административной деятельности не подавление и насилие, а добровольное подчинение свободных граждан правительству, которое они сами создали. Оно стремилось опираться не на физическую, а на моральную силу.

С самого начала своего существования Временное правительство никогда не нарушало этих принципов. На его совести нет ни капли человеческой крови, оно никогда не пыталось насильственно препятствовать выражению общественного мнения.

К сожалению, строительство новых социальных устоев, укрепляющих основы нового общественного порядка в стране, к великой опасности для свободы, далеко отстает от процесса распада, вызванного крахом старого политического режима. В таких обстоятельствах и ввиду отказа правительства вернуться к старым методам административного давления и другим неестественным способам повышения престижа власти тяжесть возложенной на Временное правительство задачи стала невыносимой.

Стихийное стремление осуществлять желания и домогательства отдельных групп и слоев, по мере перехода к менее сознательным и менее организованным слоям населения, грозит разрушить внутреннюю гражданскую спайку и дисциплину и создает благоприятную почву, с одной стороны, для насильственных актов, сеющих среди пострадавших озлобление и вражду к новому строю, с другой – для развития частных стремлений и интересов в ущерб общим и к уклонению от исполнения гражданского долга.

Временное правительство считает своим долгом прямо и определенно заявить, что такое положение вещей делает управление государством крайне затруднительным и в своем последовательном развитии угрожает привести страну к распаду внутри страны и к поражению на фронте. Перед Россией встает страшный призрак междоусобной войны и анархии, несущий гибель свободы. Губительный и скорбный путь народов, хорошо известный истории, – путь, ведущий от свободы через междоусобие и анархию к реакции и возврату деспотизма. Этот путь не должен быть путем русского народа».

Но Россия не миновала крестного пути, ибо среди военных тягот и прочих бед русский народ не нашел в себе силы воли, терпения и дисциплины, чтобы удержаться на краю пропасти.

Был лишь один путь к спасению: объединение усилий всех жизнеспособных созидательных сил народа, независимо от социальных и политических устремлений!

Возможно, мы сами, члены Временного правительства, могли заложить в мае 1917 года основы такого союза. После некоторых колебаний Совет значительным большинством голосов (сорок один против девятнадцати) решил принять предложение Временного правительства о своем участии в управлении страной. Старая советская формула «преступного» соглашательства, столь губительная для Временного правительства, стремившегося подняться над всеми партиями, была решительно отброшена.

Войдя в правительство, лидеры Совета и левых партий слишком скоро почувствовали на себе удары демагогической большевистской пропаганды. Только тогда они по-настоящему ощутили колоссальную тяжесть ответственности за будущее России. Сформированное 18 мая новое коалиционное Временное правительство впервые после революции получило возможность управлять, требовать и приказывать.