Текст книги "Чудаки на Кипре (сборник)"

Человек со злобным лицом

На дорогу выскочил чёрный кот, и Павел резко затормозил. Кот вильнул хвостом и был таков. Исчез в зарослях придорожного олеандра. Сзади засигналили, и красная «тойота» появилась слева от машины Павла; водитель, киприот в возрасте, стал что-то говорить, энергично жестикулируя. Было понятно: он возмущался тем, что создалась аварийная ситуация:

– Да ехай ты, ехай, – раздражённо стукнул двумя руками по рулю Павел.

Киприот осуждающе покачал головой и нажал на газ, видимо, не желая тратить время на неразумного иностранца.

Всеволод Иванович сидел на переднем сиденье рядом с Павлом и молчал, недоумевая: чего это вежливый и обычно сдержанный приятель вдруг взорвался? И несвойственное ему словечко «ехай» выдал, словно бандюган-водитель крутой иномарки из криминальной хроники. Надя не выдержала и сделала замечание мужу:

– Паша, что ты возмущаешься? Он же тебя не слышит! – А что, я должен был кота задавить? Молчи, женщина!

Павел привык так разговаривать с женой: полушутя, полусерьёзно, без улыбки и с тщательно скрываемой любовью. Вроде бы стесняется показывать свои чувства! Может быть, уродился таким серьёзным? Или стал таким, потому что внутренне сконцентрирован на чём-то своём, никому, кроме него, не известном? Павел – творческая личность, всю жизнь постигает что-то новое. Английский выучил в совершенстве, да так, что некоторые англичане-грамотеи на фирме обращаются к нему за консультацией, когда деловые письма пишут. И японским владеет. Целый год на курсах в Москве учил, а потом аж семь лет работал в агентской компании в Токио; начинал в советское время, а закончил уже при Ельцине. В Россию не вернулся, а отправился в Гонконг на службу в рыболовную компанию с промысловым флотом на Сахалине. Владельцы компании – выходцы из Одессы, бывшие цеховики, а заправлял там всем некий Ралф, гражданин Австралии, когда-то работавший биндюжником в одесском порту! Вот так бывает: в Одессе был грузчиком, а в Гонконге стал солидным бизнесменом. Новые времена на постсоветском пространстве породили новых героев и разбросали их по всему миру. Павел пять лет продержался в гонконгской компании. Бизнесменом не стал, но на заработанные деньги смог купить небольшую квартирку в Лимассоле на Кипре и остался здесь навсегда. И снова повезло: сумел попасть в компанию ещё одних одесситов, снабжавшую топливом и маслами суда на российском Дальнем Востоке. И тоже пришлось соответствовать: выучил греческий! Павел, сколько помнит себя, всегда учился. Не до улыбок ему. Он хорошо усвоил уроки выживания в этом неспокойном мире: не высовываться, не нарываться и соответствовать. Соответствовать должности и времени. Но время диктует свои требования, часто невыполнимые. Как-то незаметно подошёл-подкрался пенсионный возраст, и пришлось уволиться. На смену менеджерам старой закваски пришли новые ребята с бульдожьей хваткой. Наглые и агрессивно-предприимчивые, такие, что не только своего нигде не упустят, но того гляди и чужое урвут. А Павел Морковников с его честностью и порядочностью перестал отвечать новым реалиям. Сам взятки не берёт и другим давать не умеет. А без этого новых клиентов уже не привлечёшь. Да и возраст за шестьдесят, былой резвости, напора не стало у него. Сам ушёл из компании или его ушли – не так важно, важно, что свободного времени стало много! Нашёл себе новое дело: стал стихи писать. И всё о любви! Вот здесь, казалось, и пришло время и шутке, и улыбкам. Так нет же, лирика у него тоже какой-то серьёзной оказалась. В его стихах главные герои – собственная жена и домашняя кошка! И ту, и другую любит Морковников безмерно. Кошка из дому ни на шаг! Чувствует животина любовь человеческую, хотя и лишили её важных кошачьих радостей – кастрировали. Может, потому такая преданная, что не отвлекается ни на кого? А жена Надя? Без Нади Павел – никуда, будь то ловля карпов и карасей в кипрских водоёмах или концерт какого-нибудь Губермана из Израиля. Они всегда вместе – неулыбчивый Паша и весёлая хохотушка Надя. Весёлая-то весёлая, но и умеющая, когда нужно, своего Пашу приструнить. Вот и сейчас Надя за словом в карман не полезла, а тут же ответила мужу:

– Паша, посмотри на Всеволода Ивановича! Всегда в хорошем настроении. Со всеми приветлив, шутит. А ты вечно недоволен. И лицо у тебя злобное! А ты ведь, Пашенька, добрый, я-то знаю.

– Молчи, женщина, – опять повторил Павел, но голос его был совсем не строгим.

Всеволод Иванович привык к чудачествам своего приятеля, упрямого и неуступчивого даже в мелочах, но вежливого и культурного до невозможности.

– Паша, ты можешь хоть раз в жизни заматериться? – как-то лет пятнадцать назад спросил его сахалинский дружок Дусик, в обычной жизни плутоватый Серёга из Херсона.

– Нет, не могу, – невозмутимо проронил Павел.

Эх, было время! Работали вместе в государственной судоходной компании. Стабильная высокая зарплата, квартальные премии, понятное будущее на пенсии с северными надбавками. И рыбалка в студёных сахалинских речках, когда рыба сама за гольный крючок цепляется. А в конце лета и осенью ягодное раздолье: брусника, красника – клоповка по-народному, смородина на дачном участке. А грибы, грибы какие! Боровички ядрёные и на засолку годятся, и пожарить можно, да и сушёные радуют в супчике зимой. Бросишь горстку в кипящую воду, добавишь картошки да крупы какой-нибудь, хоть бы и перловки, и грибной дух по всему дому разносится. От воспоминаний лицо Павла стало ещё более напряжённым. Какой чёрт занёс его на этот Кипр? Здесь самых разных грибов в магазинах хоть пруд пруди, а не то. Искусственно выращены! Хотя в горах в сезон дождей в конце осени можно найти и дикий гриб. Дикий, да не свой какой-то. Не родной! Куда кипрским грибам до наших белых! Или взять те же подберёзовики, подосиновики. Но нет здесь ни берёз, ни осин. А под пальмами да под оливами грибы не растут. А если бы росли, то как бы они звались? Подоливники? Подумал – и, вместо того чтобы рассмеяться от придуманного смешного слова, Павел чертыхнулся:

– Чёрт бы вас побрал!

– Ты чего, Паша? Кого ты к чёрту посылаешь? Меня с Надей?! – удивился Мареев.

– Да нет! Водилы местные никогда поворотники не включают. Вон перед самым носом та же красная «тойота» перестроилась внезапно. А пару минут назад меня вздумал учить.

– Паша, а ты, я вижу, выучился на Кипре ругаться! А на Сахалине всегда начинал со слов «извините, пожалуйста». На рыбалку ходишь здесь?

– Хожу! На подлёдную!

– Ну, Паша, да ты ещё и в шутники здесь записался? Значит, не ходишь!

– Да какая рыбалка?! Карпа и карася уже не ловим, воды в водоёмах мало, рыба тиной пахнет. Разве что зимой в море, когда фермерские садки штормом поразметает, так сбежавшая рыба сама бросается на блесну. Лавраки – так здесь окуня называют. Или ихняя ципура, что-то вроде морского леща. Ну разве это рыба! Мясо от комбикорма жирное и дряхлое. То ли дело наш дальневосточный окунь – терпуг! Помнится, когда на Курилах пароход стоял на рейде, так мы такие «лапти» вытаскивали из воды! А здесь в магазинах вся рыба из садков! Форель норвежская свежая продаётся, головы отдельно во льду лежат, по килограмму каждая. Может быть на Кипре свежая норвежская форель? Вот то-то и оно! Привезут замороженную, разморозят, в лёд положат и продают как только что из моря выловленную!

– Паша, не брюзжи! Что было в молодости, не вернётся. Вспомнил бы ещё, как кижуча на Камчатке когда-то ловили! Или это было на мысе Лазарева? Но там двенадцать месяцев зима, остальное лето. А на Кипре всегда лето. От жаркого, начиная с весны, до просто тёплого зимой, – вмешалась Надя. – И рыба местная свежая здесь есть: групер красный, групер белый, мелкие рыбки в магазинах продаются. А кальмары, осьминоги… Да чего тут только нет! Не то что раньше, на Сахалине: вокруг море, рыба косяками ходит – а в магазинах, кроме ржавой селёдки и лежалого мороженого минтая, ничего нет! А здесь рыбы, овощей местных свежих, фруктов – завались! Те же лимоны кисло-сладкие, как яблоки, с кожурой едим. Нет, на Кипре очень хорошо! И киприоты – народ доброжелательный и дружелюбный, правда, Всеволод Иванович?

– Да, я заметил уже. Незнакомые люди утром на пляже говорят друг другу «калимера», то есть «доброе утро». В глаза смотрят и улыбаются. Открытые люди. А насчёт рыбы на Сахалине ситуация поменялась: на рынке всё можно купить, от крабов до икры морских ежей! Хотя самую хорошую рыбу вывозят в Японию, Корею, Китай.

После прогулки с четой Морковниковых на машине по окрестностям Лимассола вернувшийся в гостиницу Мареев наугад открыл подаренный ему сборник стихов Павла. Бросилось в глаза стихотворение «Не поступлюсь ни строчкой…».

 
…Вот паучок к нам в комнату проник,
Ползёт куда-то по твоей сорочке.
Да будет славен жизни нашей каждый миг! —
Не поступался в ней я ни единой строчкой.
 

«Неуступчивый ты наш, Паша!» – рассмеялся своим мыслям Мареев и тут же на полях книги написал простым карандашом довольно острую эпиграмму.

Открыл фотографии в айфоне. Вот насупившийся Павел рядом с Надей, жизнерадостно-улыбчивой. А вот он с ним, Мареевым! Опять же стоит этаким суровым неприступным мужчиной, и ни тени улыбки на лице. А Мареев улыбается. «Лицемер ты, Мареев! – подумал о себе. – Вот только что написал злобную эпиграмму на Морковникова, а полчаса назад улыбался ему во весь рот. – Но тут же оправдался: – Славная пара. Люблю их обоих. Но Паша всё-таки какой-то замороченный. Не поймёшь, что у него на уме. И говорит как-то витиевато, то извиняющимся, то брюзжащим тоном».

С самого первого приезда на Кипр Мареев подружился с пенсионером, бывшим бизнесменом-строителем Атанасиосом. Имя, созвучное русскому Афанасий, но все друзья обычно зовут его Атосом с ударением на первом слоге. Прелюбопытнейшая личность. Много домов построил за свою жизнь на Кипре. Начал этим заниматься поздно, лет в сорок, а до того девятнадцать лет прослужил детективом в лимассольской криминальной полиции. В пятнадцати минутах пешком от пляжа у Атоса домик среди деревьев – дача. На даче с полсотни кур и с десяток котов. Вот и вынужден каждое утро приезжать на эту дачу кормить живность. А когда обедает с друзьями на веранде, то и куры, и кошки тут же крутятся и подбирают кусочки рыбы, хлеба или мяса. Пока какая-нибудь кошечка аккуратно принюхивается к брошенному кусочку, глупая курица тут же кинется и склюёт добычу. «Вот так и в человеческой жизни, – подумал Мареев, наблюдая за нахальными курицами и интеллигентно-скромными кошками, – кто пошустрей, тот и выхватывает кусок пожирней. А скромняги типа того же Морковникова довольствуются крохами, в лучшем случае зарплатой, честно заработанной». Вон очередного мэра в России арестовали за то, что воровал в открытую и много. А воровал бы скромно, не выбиваясь из рядов других высокопоставленных воров, глядишь, и пронесло бы! Высунулся – и получай, хотя оно и не совсем так. Много таких жуликов-воротил при чиновничьих должностях. На них пробы негде ставить, а – ничего! Никто их не сажает в клетку позора в зале суда! Хотя и те, кого посадили, выглядят не угнетёнными, а скорее озлобленными и обиженными: «Как же так?! Другие воруют, и никто их не трогает, а тут за мелкие шалости преследуют!» Пытаются преследовать, да не очень-то получается. «И на Кипре бывают случаи жульничества», – подумалось Марееву. Как ему надоели эти еженедельные репортажи по телевизору о ворах-чиновниках, об отпрысках богатых россиян, разъезжающих на крутых иномарках в нетрезвом виде. Показывают, говорят, обличают, а ничего не меняется. Вот и захотелось успокоить себя тем, что коррупция – не только российская беда. Атос такого же мнения, а ему-то многое известно, как бывшему детективу. Сейчас Атос интересуется искусством. Запал на нэцке – резные японские фигурки. Собирает только женские статуэтки. Даже с десяток редких старых нэцке в его коллекции имеется. Не подделки, нет. Купленные в разных местах по миру, с сертификатами известных экспертов, подтверждающими их подлинность. Атос может часами сидеть с лупой и любоваться своими сокровищами. И рассказывать о них может бесконечно долго.

Как-то Атос предложил Марееву поехать с ним в Никосию на японскую выставку.

– Да, я с удовольствием поеду, – обрадовался Мареев. – Сегодня?

– Нет. В пятницу.

– Ну ладно. Подожду.

И вот пятница. Мареев основательно подготовился, прочитал в интернете всё, что нашёл на эту тему. Внимательно рассмотрел две фигурки, которые давно купил в Японии: одна выточенная из кости – возможно, даже мамонта? Да так искусно сделана, что действительно хочется смотреть и смотреть на склонённую в поклоне обнажённую японскую девушку. Всё при ней: маленькие груди, аккуратные ручки, и всё остальное, что положено девушке иметь, тоже имеется. А сзади, красным цветом, оттиск маленькой печати с иероглифами. Интересно бы узнать, что там написано. А вторая фигурка деревянная, но не менее красивая, и тоже красная печать на ягодице, но иероглифы другие.

Ехали в машине и болтали о всякой всячине. Атос – тёртый калач! Попутешествовал по всему миру. Тонкий ценитель женской красоты. А какой киприот не ценитель женщин? Но Атос – особый случай! Родился в бедной крестьянской семье в деревне Пахиаммос, что недалеко от курортного городка Полиса. Помнит, как начал ходить в деревенскую школу, четыре класса окончил, а дальше надо было учиться в городе. Отец наотрез отказался платить, и не потому что не хотел, а потому что денег не было. Откуда деньги у крестьянина? В те послевоенные времена большинство киприотов испытывало нужду. Учитель и так, и этак уговаривал семью отпустить сына, но никакие уговоры не помогали. И вот после окончания сельской начальной школы учитель пригласил Атоса и ещё одного смышлёного мальчика к себе домой погостить на три дня. А сам записал их в городскую школу, с чем родители потом смирились. Некогда Атосу было на девушек обращать внимание: учёба, а после уроков отцу помогал.

Это уже потом, когда в полиции Лимассола начал работать, кто-то ему сказал, что в соседней деревне есть красивая девушка на выданье. Вот и отправились с родителями свататься, хотя невесту и в глаза не видел. Отец Илиады считался богатым по тем временам, поэтому не сразу согласился на брак своей дочери с бедным детективом. Не отказал, но и не согласился. Обещал известить о своём решении письмом, но прошёл месяц, а никакого письма нет. Атос сам написал будущему тестю, попросил ещё раз руки его дочери и спустя неделю получил утвердительный ответ. Вот так Атос познакомился с первой своей девушкой, которая и стала ему женой. Двоих детей родили: сын Панос и дочь Платонида. А потом жизнь Атоса круто изменилась, красивый был, нравился женщинам, а жена Илиада не стерпела измен. Но это уже было в те времена, когда Атос стал строителем, появились большие деньги. Известно, что чем больше денег, тем больше соблазнов у мужчины.

Атос рассказывал Марееву историю своей жизни, а тот удивлялся перипетиям его судьбы.

– Да, Сева, погулял я в своей жизни хорошо! А сейчас гулять уже здоровье не позволяет. Осталось любоваться японскими нэцке, – пошутил Атос.

– Любишь, друг мой, азиаток? – поддержал игру Всеволод Иванович.

– От макушек и до пяток, – ответил по-русски киприот фразой из стихотворения Мареева и добавил по-английски: – Вот и всё, что я знаю по-русски.

– И это уже немало, – рассмеялся Мареев.

По небольшой комнате ходили люди, в основном японцы, и рассматривали маленькие фигурки с написанными на белой бумаге иероглифами. Потом Всеволод Иванович узнал, что это были стихи танка известных с древности японских поэтов. Кроме фигурок женщин на отдельном стенде были выставлены фигурки японских детишек, на другом фигуры мужчин, в основном стариков, боги и божки или просто тучные мужчины с обнажёнными животами. Были фигурки различных животных: зайцы, лягушки и даже две коричневые обезьяны. Нэцке из кости, из дерева, из керамики высотой не более двух дюймов. Атоса же интересовали только женщины. Он восторгался тонкостью работы японских мастеров и то и дело приглашал Мареева разделить с ним его восхищение какой-нибудь красавицей в кимоно, а то и обнажённой. Некоторые мастера Атосу были знакомы, и он с удовольствием узнавал их работы и комментировал для Мареева. И вдруг он как вкопанный остановился перед изумительной фигуркой из чёрного дерева – сидящей на корточках миниатюрной красавицей с веером.

– Не может быть! – воскликнул Атос. – Я читал, что существует нэцке обнажённой японки с веером, но никогда не видел даже её изображения. Вот так удача!

– Красиво, но что же здесь необычного?

– Это работа современного мастера. Он никогда не подписывает свои работы.

Стоящий недалеко японец в строгом костюме с синим галстуком, наверное, экскурсовод, внимательно посмотрел на Атоса и спросил на хорошем английском языке:

– Вы действительно интересуетесь этим мастером? Он здесь, в соседней комнате, даёт интервью японскому журналисту.

– И я могу с ним поговорить? – спросил Атос.

– Конечно, когда с ним закончит беседовать журналист. Но увидеть его вы можете и сейчас.

И японец подвёл приятелей к полуоткрытой двери. Сказать, что Мареев испытал шок, – это почти ничего не сказать. Это было и удивление, и потрясение. Вполоборота к двери сидел Паша Морковников и говорил с пожилым японцем, а тот торопливо записывал его слова в блокнот. Это был совершенно другой Паша, улыбающийся и счастливый. Мареев тихонько потянул Атоса за рукав от двери. Они снова подошли к экскурсоводу, и Мареев спросил:

– Извините, этот европеец, говорящий по-японски, и есть мастер нэцке – обнажённой японки с веером?

– Именно так, – поклонился почтительно японец. – Это господин Павел Морковников, русский. В своё время он жил в Японии и увлёкся нашим традиционным искусством.

«Вот тебе и человек со злобным лицом!» – подумал Мареев, но вслух не стал ничего говорить.

Не ожидая, когда Паша его увидит, Мареев поспешил покинуть выставку. Зачем смущать друга? Захочет – сам когда-нибудь расскажет о своём увлечении.

Атосу он что-то наплёл, почему ему нужно срочно вернуться в Лимассол. Дома первым делом нашёл поэтический сборник Морковникова и стёр написанную на полях страницы эпиграмму. Стёр не потому, что Мареев изменил мнение о его поэзии, нет, не потому. Он решил, что не имеет права судить стихи. Вспомнил выставку нэцке, вдохновенное лицо Павла, увлечённо беседующего с японским журналистом. «А Надя? Где была в это время Надя? Знает ли она об этом увлечении мужа?»

В конце дня Мареев стоял на пирсе у набережной Лимассола. Лучи скатывающегося за горы солнца щедро освещали море, стоящие на рейде корабли, далёкий горизонт, отделяющий чертой светло-голубое небо от спокойного синего моря. Безмятежность и покой в природе. Но что за этой безмятежностью скрыто? Что происходит в глубинах морских? Возможно, вот так же тысячу лет назад на этом берегу стоял человек и с теми же мыслями обращался к морю. «Взлетаю, как птица, с тобой в поднебесье, стою пред тобою один на причале…» – Марееву вспомнились слова песни, и он несколько раз повторил знакомые строки.

Разве возможно этим поступиться? Отказаться от того, что было в этой жизни? Наверно, прав Паша Морковников – невозможно и не нужно.

Что происходит в глубинах души поэта? Кто знает? Кто скажет? Да и знает ли сам поэт эту тайну?

В горной таверне

До чего же я люблю эти мощённые камнем кривые улочки старых деревень в горах Троодос! Узенькие, машину с трудом проведёшь. Местный житель разве что изредка на своём стареньком авто к дому подкатит. А турист ходит пешком и наслаждается красотой. У каждого строения свой архитектурный стиль, а всё вместе составляет неповторимый облик каждой деревни. В давние времена, видимо, не было архитектурного надзора, каждый хозяин возводил дом по своему вкусу и пониманию красоты, непохожему на соседский. Строили из тёсаного камня, неторопливо, на века. Вот и дошли эти здания до нынешних времён в неизменном виде. Стоят они, как стояли и сотни лет назад – камень не требует особого ухода. А как там внутри, туристу и дела нет. В каждом селении православный храм, где мал и прост, а где и большой, с богатой историей. Вот монастырь Святого Креста в деревне Омодос! Сколько ему лет? По преданию, Животворящий Крест был обретён императрицей Еленой в Иерусалиме в 326 году. Монастырь был построен местными жителями ещё до посещения этих мест святой равноапостольной Еленой. Доподлинно известно, что она останавливалась на Кипре по пути из Иерусалима и оставила в монастыре частицу Креста и узы (верёвки, которыми Христос был привязан к Кресту). В праздничные дни священнослужители открывают дверцу, за которой находится святыня, и верующие могут приложиться к ней.

Вчера Михалис возил меня в эту знаменитую деревню. Дорога петляла среди гор, открывая виды на озёра и селения внизу. Сколько раз я просил остановиться, чтобы сфотографировать живописные места! А сама деревня Омодос?! Древние строения, современные магазинчики, многочисленные музеи. Магазинчики ничего особенного из себя не представляют – хлеб, другие повседневные продукты и великое множество фруктов. Гордость местных жителей – гранаты. Лежат они грудами на лотках, и невозможно не купить десяток-другой. Крупные, спелые, зёрнышки внутри так и брызжут красным соком. Обедали в местной таверне. Молодая и красивая киприотка сразу предложила мне свежий гранатовый сок. У неё была такая обворожительная улыбка, что я и кислоту из её рук выпил бы, а тут гранатовый сок! Да с превеликим удовольствием! Затем домашнее вино в кувшине, разные местные закуски и главное блюдо из мелкой зелёной фасоли – луви. Если ещё и правильно произнести название блюда с ударением на последнем слоге, то и вкусовые его качества, и симпатия киприотов определённо будут на нужном вам уровне. Хотя луви всегда при своих качествах, но, приправленное взглядом больших глаз черноволосой красавицы из горной таверны, оно становится непередаваемо вкусным.

В нашей компании оказался давнишний мой приятель Атос. Великолепный рассказчик, он ни на минуту не останавливается, смакуя то одну, то другую историю. Его внимательно слушает Андреас, старший брат Михалиса, владелец гостиницы и ресторана на первой линии в Лимассоле. Со стороны, наверное, странно видеть четырёх галдящих немолодых мужчин, слушать их хохот и сомнительные шутки, отпускаемые в адрес красавицы Мелины. В таверне никого, кроме нас, нет – не сезон, и женщине приятно внимание пусть и немолодых, но довольно весёлых посетителей.

– Алексис, ты нравишься Мелине, – начинает Атос.

– Мы все ей нравимся, – парирую я, – разве могут не нравиться клиенты в этой до лета забытой туристами горной таверне?

– А вот может и такое случиться, – начинает новую историю Атос.

Андреас тут же подался вперёд, отложив в сторону вилку, а Михалис продолжал невозмутимо накладывать в свою тарелку сочные кусочки говядины. Его с ходу не увлечь многозначительным вступлением, он ко всему подходит основательно и ждёт, в какую сторону закрутит новую байку балагур Атос. Но и тот не спешит раскрывать все карты сразу и разливает по фужерам красное вино. Я с интересом наблюдаю, что будет дальше.

– Давайте, друзья, поднимем бокалы за женщин! Что может быть лучше в жизни мужчины?! Вот я и предлагаю выпить за единственную женщину в нашей таверне. За Мелину!

Мелина нас не слышит, она на кухне. Но для Атоса это неважно. Ему важно выразить свой восторг перед женщиной, и он искренен в этом.

– О, Атос! Не ожидал от тебя такое услышать. Вечный романтик. Не устал ещё? – подтруниваю над другом.

Но он, не обращая внимания на меня, смотрит на жадно внемлющего ему Андреаса и продолжает:

– Ты, Андреас, знаешь меня смолоду. Любил я покуролесить. Сердце у меня такое: жаркое и неуёмное. Всегда зовёт меня в неизвестность. Кажется, что сорвусь с места, помчусь по извилистой дороженьке и за одним из поворотов попаду в мир художника Ватто. Был в давние времена во Франции такой художник, на его картинах люди счастливые и влюблённые, женщины необычайно красивые. Сказочная жизнь.

Михалис невозмутимо пьёт вино. Андреас кивает головой в такт словам рассказчика. Он разделяет, в отличие от брата, чувства кипрского заводилы, вечно влюблённого! В одну, или в другую, или в нескольких сразу! – какая разница. Не бывает на солнечном острове мужчины без любви к женщине. Разве что монахи! Но кто знает, что творится в душе монаха, если он не старец, погружённый в осмысление бытия и молитву?

Тем временем Атос уже не сдерживает эмоций:

– Эх, Андреас! Знал бы ты, какие большеглазые, стройные и длинноногие красавицы встречаются на морском побережье в Болгарии! От улыбки моей Иванки солнце по утрам поднималось над морем, а птицы встречали её пробуждение залихватским пением. Когда я впервые попал в Болгарию и познакомился с Иванкой, то сказал себе: «Атос, ты попал на седьмое небо! Такой песчаный пляж, да с бронзовой синеокой Иванкой, не может находиться на земле».

– Что же ты, Атос, вернулся? Наслаждался бы тамошними красотами. Расскажи лучше, чем тебя кормили там? Мясо давали? Или ты был сыт любовью Иванки?

Андреас повернулся и с осуждением посмотрел на Михалиса, уплетающего за обе щеки говядину, поданную с кисло-сладким гранатовым соусом. Подошла Мелина и, подливая в мой фужер вина, слегка коснулась моего плеча. Её загорелые руки с удивительно длинными пальцами ловко убрали первую сервировку, и спустя мгновение передо мной оказался чистый прибор. Мне казалось, что я ощутил лёгкое дыхание красавицы, даже почудилось, что прядь её блестяще-чёрных волос коснулась моей щеки. Я не выдержал, слегка повернулся к ней и встретил взгляд выразительных оливковых глаз. Что там в них было? Лукавство? Смешинки? Я слегка стушевался, но выручил меня Атос.

– Мелина, тебе нравится Алексис? – без обиняков спрашивает Атос нашу хозяйку.

– Да. Мне нравится этот остроносый русский, он не похож на наших мужчин, – ничуть не смущаясь, женщина с удовольствием приняла предложенную ей игру.

Атос тут же перешёл с английского на греческий, выдав длинную тираду. В ответ Мелина весело захохотала и убежала на кухню. Андреас захлопал в ладоши.

– Атос, досказывай свою историю об Иванке. Оставь в покое хозяйку таверны, тем более что я не понимаю по-гречески.

– А знаешь, Алексис, я завидую тебе. Ты впервые в этой деревне, и такая красивая женщина оказывает тебе внимание. Только есть маленькая проблема: Мелина не замужем, её отец приготовил для дочери в качестве приданого эту таверну и замечательный дом в Лимассоле. Семья ждёт серьёзного жениха. Так что безответственное ухаживание здесь не пройдёт.

– Господи, да такая красавица вмиг выйдет замуж! И с таким приданым! И молодая она. Сколько ей лет?

– Меньше тридцати. Я помню её девчонкой, – вмешался Михалис, – и отца её знаю смолоду. Хорошая семья. Отец Мелины – полицейский.

За что я люблю киприотов? За непосредственность, за доброжелательность и за врождённое чувство такта. Если шутят, так со вкусом и с уважением. В отношениях мужчины и женщины никакой многозначительности, всё довольно откровенно и открыто.

– Иванка, Иванка, – продолжает Атос, – десять дней пролетели, и настала пора прощанья. В то время я только начинал свой строительный бизнес. Оставил службу в полиции.

– Атос, ты служил в полиции?

– Да, в криминальной полиции, и в те ещё времена, когда в старых кварталах Лимассола случилась вендетта – противостояние двух семейств. Каждый день кто-то погибал. Мне тогда было тридцать лет. Да что об этом вспоминать? Я ушёл из полиции и начал строить дома. Вот после первого построенного дома и поехал в Болгарию. Хотел с болгарскими партнёрами законтачить. И контакт получился, но с Иванкой. Да такой, что жену оставил. Иванка обещала приехать на Кипр.

– И что? Приехала? – чуть не подскочил со своего места Андреас.

– Если бы она приехала, то ты, Андреас, знал бы об этом, как и многие другие мои друзья. Не приехала. Времена были другие. Да и Иванка вскоре вышла замуж за молодого болгарина. Мужчина не должен расставаться с женщиной надолго.

Михалис отодвинул еду и смотрел на Атоса по-другому – с участием и пониманием. Андреас склонил голову, задумавшись о чём-то своём. Возможно, рассказанная Атосом история всколыхнула в его душе глубоко спрятанные давние воспоминания. Любой мужчина хранит в потаённом уголке сердца за крепко закрытой дверцей что-то своё, о чём, может быть, тайно вспоминает. Оказывается, что даже Атос, балагур и весельчак, сожалеет о том, что когда-то не удержал молодую болгарку.

В таверну вошла группа англичан: пожилая пара и довольно симпатичная женщина, не определишь, какого возраста, – не старая и не молодая. Англичане заказали у Мелины ужин.

– Неужели туристы? – тихонько спросил я у Михалиса. – Нет. Живут в деревне. Пенсионеры. Возможно, мужчина бывший военный, служил на английской военной базе. Привыкли к Кипру, к теплу, к солнцу, к нашей пище и не хотят уезжать на туманный Альбион. Да и жизнь здесь подешевле, чем в Англии.

А я смотрел на неспешно беседующих англичан и думал: смог бы я жить, как они, в этой тихой деревне, ничего не делая? Просто доживать свой век вдали от родных? Вряд ли. Хотя в век интернета и самолётов что такое большие расстояния? Да ничего, если рядом любимая женщина. А этот англичанин окружён двумя женщинами: жена, дочь, сестра? Да мало ли кем они приходятся друг другу. Всё их внимание ему предназначается. И так проходит год, два, десять…

Атос задумчиво потягивал вино, Андреас продолжал сидеть, отрешённо склонив голову, а Михалис усердно орудовал вилкой и ножом, расправляясь с куском баранины, потеряв всяческий интерес к рассказу приятеля. Вдруг Андреас встрепенулся, поднял голову и спросил:

– Атос, ты начинал свой рассказ с того, что в такой забытой богом и людьми таверне могут быть и не рады новым гостям. Что ты имел в виду? В твоём рассказе ничего такого не было.

– Я ждал этого вопроса, Андреас. Ты очень внимательный слушатель. Так вот. Многие годы я жил один, но во всём помогал бывшей жене. Дети выросли, у меня уже есть внуки, но я до сих пор не забываю об Илиаде. Лет десять назад я прекратил заниматься бизнесом и разделил, что заработал, между детьми, оставив себе столько, чтобы безбедно жить на Кипре и путешествовать по миру. И, конечно, я, как свободный кипрский мужчина, встречался с женщинами. О, в моей жизни было много женщин! Достойных и красивых.

– Атос, такие откровения, по-моему, несвойственны кипрским мужчинам. Ты меня поражаешь и восхищаешь, – не сдержался я.

– Ты прав, Алексис. Вряд ли ты услышишь от кого-либо здесь, на Кипре, что-то подобное. Я расслабился и расчувствовался. И всему виной эта таверна. Эх, расскажу-ка я вам ещё историю. Хотя, Алекс, тебе уже кое-что известно.