Текст книги "Герой империи. Сражение за инициативу"

Вслух это, естественно, не говорилось, но Верховное Командование Сухопутных Сил было готово поддержать выступление заговорщиков и подписаться под соглашением об инверсии и присоединения к Империи. Они были прекрасно осведомлены о всей сути предложений командования имперского крейсера и сочли их вполне приемлемыми. Проиграть войну, но остаться во главе германской армии, при этом не попасть под тотальную советизацию, и, самое главное, иметь возможность сорвать зло на еще больших неудачниках – англичанах. Пожалуй, о лучших условиях почетной капитуляции господа германские генералы во главе с Гальдером, Йодлем и Браухичем не могли и мечтать. Теперь требовался только повод, позволяющий обвинить Гитлера и НСДАП врагами германской нации, преднамеренно и бесполезно посылающими немецких парней на убой против превосходящей силы. И этот повод должно было дать неудачное наступление на Смоленском направлении.

2 сентября 1941 года, 19:05 мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис», тактический командный центр.

Капитан второго ранга ВКФ Русской Галактической Империи и генерал-лейтенант РККА главный тактик крейсера Ватила Бе.

Военная машина дейчей, получив внезапный опережающий огневой удар, оставалась в ступоре целых восемь часов. Все это время гаубичная артиллерия РГК всячески мешала противнику перегруппировывать силы, по мере возможностей внося хаос и замешательство в армейский механизм, и без того уже забуксовавший. Тут песочку в буксы сыпануть, тут ломик в шестеренки вставить, а тут внезапно отключить свет, чтобы тому, кто честно пытается починить это халабуду, было веселее искать на полу раскатившиеся винтики. Но эта дорога была, так сказать, со встречным движением. Германские генералы на уровне от ОКХ до командующих армиями поняли правила игры и честно филонили, больше изображая бурную деятельность для отчета перед своим фюрером, чем действительно предпринимали все возможные меры для того, чтобы подготовить войска для прорыва фронта в условиях, когда противник все знает и от всевидящего ока орбитальной разведки не укрыться ни ночью, ни под маскировочными сетями.

Но вот в полдень, после робкой попытки начать артподготовку уже потрепанной к тому времени артиллерией, войска дейчей наконец вылезли из окопов и под проливным дождем принялись делать то, что, по замыслу их командования, должно было изображать собой попытку прорыва фронта. И тут сказался еще один неприятный сюрприз, подготовленный оппонентам советским командованием. Крупнокалиберные пулеметы ДШК, директивно снятые из системы ПВО, где им было совершенно нечего делать, по причине отсутствия наличия в воздухе люфтваффе с превеликим удовольствием крошили вражеских саперов, в очередной раз попытавшихся соорудить хоть какие-нибудь переправочные средства для форсирования реки. И только энергичная деятельность достаточно больших групп солдат, одетых в мундиры цвета мышиных шкур, навлекала на себя артналет гаубичными осколочно-фугасными снарядами.

Не помогла дейчам и дымовая завеса, которую попытались поставить их саперы. Примерно каждый второй «крупняк» комплектовался имперским универсальным всепогодным прицелом, изготовленным мастерскими «Полярного Лиса», и этим устройствам были полностью безразличны дым, пыль, дождь, туман и обычная темнота. И сидели за «крупняками» бойцы «особого контингента» с боевым опытом, прошедшие мясорубку сражения под Слонимом-Ивацевичами, в том числе отлежавшие свое в госпиталях и не имевшие ни капли жалости к немецко-фашистским захватчикам. А еще им не надо было объяснять, что такое имперские технологии. Так что с дымовой завесой получилось даже «веселее», чем без нее: неожиданный обстрел из ниоткуда, когда сначала откуда-то с «той стороны» гулко грохочет крупнокалиберный пулемет, а потом тяжелые пули начинают рвать на куски саперов, сколачивающих деревянные понтоны для наплавного моста, или пехотинцев, волокущих к воде отобранную у местных рыбачью лодку. И лодке после такого приключения тоже было нехорошо – чаще всего тяжелые пули калибра «двенадцать и семь» просто разбивали ее в щепы.

А взялся этот «особый контингент» вот откуда. Дело в том, что между 4-й и 13-й армиями, прошедшими одинаковое горнило боев как отдельные зафронтовые армейские группы, имелась одна, но весьма серьезная разница. Генерал Рокоссовский являлся военным гением, для которого командование армией было ступенькой в карьере и способом набрать необходимый для роста боевой опыт, поэтому его 13-ю армию после переформирования из минской зафронтовой группы всемерно усиливали спецчастями и пополняли бойцами и командирами с боевым опытом. Но вот генерал Болдин оказался генералом-середняком, для которого командование армией стало его служебным потолком. Поэтому его 4-ю армию тоже пополняли людьми из маршевого пополнения, но при этом постепенно изымали из ее состава боевой костяк, обученный взаимодействию с имперской штурмовой пехотой и егерями, направляя этот контингент для пополнения армий, на которые придется основной вражеский удар. Так как это делалось в течение достаточно длительного времени и предельно аккуратно, то противник ничего не понял. Армия генерала Болдина стала обычной армией, на девяносто девять процентов состоящей из контингента, призванного по мобилизации, а в 10-й, 20-й и 19-й армиях появился костяк бойцов и командиров (в том числе вернувшихся из госпиталей), которые видели в свое жизни такое, что мало не покажется. А это, по расчетам социоинженера Малинче Евксины, должно было в разы увеличить их боевую устойчивость.

Попытка полковых командиров дейчей решать этот вопрос выкатыванием на линию передних траншей монструозных пятнадцатисантиметровых пехотных пушек привела их к очередному конфузу, ибо со второй линии обороны в дело вступили выведенные на прямую наводку батареи зенитных орудий, которые за счет длинного ствола и пологой траектории снаряда переигрывали пехотные пушки дейчей по точности и дальности. Так, у короткоствольной пехотной пушки предельная дальность выстрела равна четырем километрам, а у советской 85-мм зенитки 52-К это максимальная дальность прямой наводки, позволяющая вынести цель с двух-трех снарядов. И этим пушке тоже не были помехой дымовые завесы, туман или темнота. Батареи этих орудий, снятые с местного ПВО, были размещены на самых удобных для переправ местах. В основном эти орудия должны были пресечь попытку танкового прорыва в том случае, если пехоте дейчей все же удастся захватить плацдарм, а саперам навести мост; однако и непосредственная поддержка собственной пехоты также вменялась в прямые обязанности их расчетов.

Впрочем, как только бурная деятельность на немецкой стороне фронта затихала, замолкали и пушки и крупнокалиберные пулеметы Красной армии. Их деятельность должна была всего лишь убедить немецкое командование в том, что не стоит делать глупостей и пытаться форсировать Днепр. Занятие это доступное, но вот его печальный результат определен заранее.

Совсем другая обстановка складывалась на Оршанском и Могилевском плацдармах. Немцы там лезли на советскую оборону азартно и зло, атаки следовали одна за другой, и советская артиллерия, большая часть которой сосредоточилась в районе этих узлов обороны, частыми залпами не успевала накрывать накатывающиеся на советские позиции серые полчища. И если обороняемый десятой армией Могилев атаковала только пехота дейчей (ибо 48-й мотокорпус, ожидая наведения переправ, продолжал сидеть под Быховым), то на позиции 20-й армии под Оршей по обоим ее флангам обрушились таранные танковые удары.

Часто и гулко хлопали зенитные орудия, которых тут оказалось гораздо больше, чем предусматривали первоначальные планы. Кроме того, помимо штатных противотанковых дивизионов стрелковых дивизий и выделенных для этого участка фронта ПТАБр РГК, генерал Лукин выставил на прямую наводку дивизионные легкоартиллерийские полки, оснащенные пушками Ф-22 и УСВ, а также зенитные орудия, прикрывавшие железнодорожный узел Орши. Ну а когда пасовали пушки, на пути у врага вставали бойцы-пехотинцы со связками гранат или коктейлями Молотова. Напоровшись на эту многослойную противотанковую оборону, ярким пламенем горели не только легкие «двойки» и «единички», но и крепколобые «тройки» и «четверки». Потери дейчей были страшными. После нескольких настойчивых атак подступы к траншеям советской пехоты загромоздили обгорелые железные коробки, а землю сплошным ковром устлали тела в серых мундирах солдат вермахта.

И на противоположной стороне фронта тоже не обошлось без тяжелых потерь. Еще совсем недавно полнокровные стрелковые роты и батальоны «усохли» вдвое, а на некоторых участках и втрое. Находящиеся вместе с ними в одной первой линии расчеты сорокапяток понесли еще большие потери. До семидесяти процентов легких противотанковых орудий были уничтожены или серьезно повреждены в бою, погибли или получили тяжелые ранения командиры, наводчики, заряжающие и ездовые. Ватила Бе своей человеческой половиной души жалела каждого погибшего и искалеченного бойца и командира и постаралась сделать все, чтобы как можно больше раненых выжили и вернулись в строй. Дивизионные медсанбаты делали только неотложные операции, по большей части занимаясь сортировкой. С ранениями средней тяжести – в ближний тыловой госпиталь, тяжелых – в глубокий тыл, а тех, кто еще жив, но местная медицина в их отношении бессильна, грузили в шаттлы и отправляли на орбиту к военврачу первого ранга товарищу Иртаз Далер. Таких хоть немного, но было.

И в то же время, как тактик темных эйджел с большим опытом, Ватила Бе понимала, что полноценная инверсия дейчей и быстрое завершение этой никому не нужной войны невозможны без этого ожесточенного сражения. Эта схватка не на жизнь, а на смерть окончательно выветрит из глупых белокурых голов представление о русских как о недочеловеках, поселив там взамен священный ужас перед непобедимым русским солдатом, которого можно убить, но не победить. И этот ужас должен поселиться не только в душах дейчей, но и у прочих народов, которым еще предстоит проникнуться почтением перед величием имперской идеи. Это и была настоящая битва за инициативу, после которой овеянные неувядаемой славой полки будут одерживать победы без единого выстрела, одним только фактом своего существования.

Особенно тяжелое положение, как и ожидалось, сложилось на правом фланге армии, в полосе ответственности шестьдесят девятого стрелкового корпуса, которую вдоль шоссе Минск-Москва атаковали сразу два моторизованных корпуса дейчей. Если атаки двадцать четвертого моторизованного корпуса на левом фланге двадцатой армии были отбиты с большими потерями для противника (не помогли врагу «подводные» танки и прочие ухищрения сумрачного тевтонского гения), то правый фланг внушал генералу Лукину серьезные опасения. Если противник, вдобавок к пятьдесят седьмому и сорок первому мотокорпусам, перебросит туда изрядно потрепанные остатки двадцать четвертого и почти не тронутый сорок восьмой мотокорпуса, то, несмотря ни на какое мужество советских бойцов и командиров, сдержать германский натиск будет невозможно.

Все было бы так плохо, если бы такая ситуация не была спрогнозирована и подготовлена заранее. Дыра, которая непременно откроется на правом фланге армии, поведет прорвавшиеся германские подвижные соединения не к свободе чистого прорыва, а в узкую как кишка западню, в конце которой их ждет яма с кольями и неизбежный позор капитуляции. Ведь с ходу, без артиллерии и тылов, прорвавшаяся группировка дейчей не сможет сломать оборону 16-й, 24-й, 28-й и 30-й армий, позиции которых составляют стенки и дно «мешка», при том, что его горловину, ведущую к спасению, перевяжет 13-я армия (на настоящий момент лучшее соединение РККА). И вот тогда, хотят этого командующие дейчей или нет, ситуация придет к своему логическому завершению. Поэтому генерал Лукин отдал командиру 69-го стрелкового корпуса генерал-майору Могилевчику следующий приказ: ночью, после того как противник прекратит атаки, основными силами скрытно отойти на позиции, прикрывающие Оршу с севера, и сомкнуться правым флангом с левым флангом тринадцатой армии генерал-лейтенанта Рокоссовского, оставив на прежних позициях лишь демонстрационные заслоны.

Что касается крайне правого фланга Смоленской битвы, то там постепенно разгоралось сражение за Витебск, в который мертвой хваткой вцепилась 19-я армия генерала Лелюшенко, а 9-я армия дейчей под командой генерала Штрауса пыталась выпихнуть ее из этого древнего города. Дело в том, что проливные дожди, которые шли несколько последних дней, изрядно напитали окрестные болотистые леса влагой, так что все попытки обходных маневров вязли в непроходимой местности. При этом единственная дорога, необходимая для снабжения частей девятой армии, на протяжении почти сорока километров проходит вдоль русла Западной Двины, за которой находятся позиции советских войск, регулярно обстреливавших транспортные колонны дивизионной и даже полковой артиллерией. Естественно, что в таких условиях штурм шел ни шатко ни валко и генерал Штраус старался не столько поскорее взять Витебск, сколько понести при этом как можно меньшие потери.

2 сентября 1941 года, 22:00 по Берлину. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка ОКХ «Мауэрвальд».

Будучи проинформирован о том, что пришельцы с космического крейсера вступили в переговоры с группой генералов по поводу инверсии и присоединения к Империи, где немцам предстоит занять второе почетное место после русских, начальник штаба ОКХ генерал-полковник Франц Гальдер колебался не долго. В первую очередь ему понравилось слово «инверсия» – звучало оно значительно лучше, чем «предательство» и «капитуляция». Явно у этих пришельцев на высоте не только военное дело, но и чувство юмора, вкупе с чувством такта. Условия, поставленные пришельцами для осуществления этой «инверсии», были намного благоприятнее «версальских» и неизмеримо лучше безоговорочной капитуляции, которая ждала Германию в случае полного разгрома и прямой военной победы большевиков и пришельцев.

И ждать такого исхода не пришлось бы долго ждать. Полгода, максимум год – и альянс пришельцев и русских большевиков растоптал бы беззащитную Европу подобно бешеному слону, и потрепанный вермахт ничего не смог бы с этим поделать. Всего за два месяца этой странной войны германские вооруженные силы понесли настолько серьезные потери, что дальнейшее поражение Германии стало просматриваться невооруженным взглядом. В то, что на войну на восточном фронте удастся мобилизовать французов, датчан, бельгийцев и голландцев, Гальдер не верил. Не верил он и в перемирие с Великобританией, поскольку британцам (а точнее, Черчиллю) такое перемирие было бы крайне невыгодно. Ради чего тогда сражались и лили кровь солдат, бомбардировали города? С другой стороны, завершившие мобилизацию русские войска, получив качественную поддержку и квалифицированное руководство от пришельцев, показывают существенный прогресс в военном деле и в самое ближайшее время обретут воистину сокрушающую мощь.

Так, например, германская армия вышла на пик своей боевой формы, проведя польскую и французскую кампании, длительность каждой из которых составляла около месяца. Русские воюют уже два месяца, при этом пришельцам удалось спасти от окружения и разгрома основную часть их так называемого первого стратегического эшелона, и теперь его солдаты, набравшиеся опыта и разбавленные мобилизованным контингентом, в ходе очередного победоносного сражения готовы обрести новое качество, которое поставит Красную Армию на ступеньку над вермахтом. Да и будет ли это уже Красная Армия в привычном понимании этого слова? Или же она обратится в нечто большее, ужасное и непостижимое, как в свое время ужасны и непостижимы были победоносные полки их фельдмаршала Суворова, который много раз совершенно ничтожными силами громил многократно превосходящие вражеские армии? В последнем случае горе будет той стране, которую пришельцы запишут в свои противники…

Таким образом, приняв решение о том, что «Гитлер должен уйти», Гальдер как бы ненароком вызвал к себе командующего воздушно-десантными войсками Рейха генерала-лейтенанта Курт Штудента, несмотря на то, что тот считался непосредственным подчиненным Геринга. Но тот после налета авиации пришельцев на Берлин попал в опалу и теперь безвылазно сидит в своем поместье Каринхалле, делая себе одну инъекцию морфия за другой. Да и какой он без люфтваффе рейхсмаршал авиации – просто гора жира, насквозь пропитанная наркотиком… Самоустранение Геринга от политической борьбы, а также гибель Бормана, Гиммлера и Геббельса под бомбами пришельцев позволила заговорщикам загодя начать прибирать к рукам политические вожжи и подбирать ключики к некоторым людям, до поры стоявшим за пределами ограниченного генеральского кружка. И одной из таких фигур как раз и являлся генерал-лейтенант Курт Штудент. Кроме всего прочего, были за этим человеком грешки, которые делают невозможным его сотрудничество с англичанами и их союзниками. Правда, все подчиненные ему воздушно-десантные войска по факту состояли из всего одной 7-й воздушно-десантной дивизии. Эта дивизия участвовала в Критской операции и понесла в ней значительные потери, лишившие ее боеспособности. В настоящий момент 7-я воздушно-десантная дивизия была отведена в резерв[19]19
  В беседе с генерал-лейтенантом Куртом Штудентом по итогам Критской операции Гитлер заявил, что «время парашютистов прошло», и категорически запретил использовать воздушно-десантные части в крупных операциях – во избежание потерь в личном составе. Несмотря на многочисленные упоминания в книгах о войне массовых немецких воздушных десантов, якобы выбрасываемых в советский тыл в июне-июле 1941 года, в немецких документах ни о чем подобном не упоминается. Спецполк Бранденбург-800 при этом не в счет. Это совсем другой род войск и другое ведомство. Правда, 7-я воздушно-десантная дивизия тоже принимала участие в боях на Восточном Фронте, но гораздо позже, в сентябре-декабре 1941 года, и не как воздушно-десантные войска, а в качестве обычной пехоты.


[Закрыть] для переформирования и пополнения личным составом. Но для того, что задумал генерал Гальдер, сил этой дивизии, пожалуй, вполне хватит, лишь бы ее части оказались в нужном месте и в нужное время.

К тому моменту, когда генерал Штудент прибыл в Ставку ОКХ, Гальдеру и прочим заговорщикам стало известно, что в случае согласия господ германских генералов на инверсию и присоединение, «устранение» Гитлера пришельцы возьмут на себя. В вермахте невозможно найти такую воинскую часть, солдаты которой в подавляющем большинстве поднимут оружие на своего фюрера, а у крейсера пришельцев не может не быть возможности испепелить все «Вольфшанце» вместе со всеми его обитателями. Или любое другое место, где Гитлер попытается укрыться от их гнева, быть может, только за исключением центра крупного города. Но это маловероятно. Новая Рейхсканцелярия оказалась разрушенной в результате крупного налета, да и русские войска находятся еще на весьма большом удалении от нынешнего логова Гитлера и не могут спугнуть его с нынешней лежки. А вот после смерти «вождя германской нации», как говорится, возможны варианты. Главное, чтобы на его место не успел вскарабкаться какой-нибудь сторонник «борьбы с большевиками до последнего солдата» или англофил, жаждущий слиться в экстазе с Черчиллем и Рузвельтом. Поэтому все нужно сделать быстро и со всей возможной решительностью. Геринг, Канарис и Гейдрих должны будут тем или иным способом выйти из игры, а главой переходного правительства Германии планировалось сделать генерала Гальдера – именно на его долю выпадет «честь» подписать соглашения, которые выведут Германию из безнадежной войны с СССР и сделают ее частью Империи.

Сам Штудент воспринял вызов в Ставку ОКХ как нечто должное, но только понял все по-своему. Давно ожидаемое наступление вполне ожидаемо (простите за тавтологию) вылилось в некоторое подобие Вердена, в котором германские войска несли тяжелые потери без всякого практического результата. Теперь по логике развития событий следовало ожидать, что в горнило кровавого сражения начнут швырять все, что подвернулось под руку, в надежде, что вот эта «последняя соломинка» наконец-то переломит спину русскому медведю.

– Ну что, герр генерал-полковник, – сказал он Гальдеру при встрече, с неприязнью глядя на этого штабного стратега, – вы собираетесь бросить моих парней в самую сердцевину сражения как простую пехоту, даже несмотря на то, что стоят они гораздо больше, чем обычное пушечное мясо?

– Вы ошибаетесь Курт, – глядя на Штудента сверху вниз, ответил Гальдер, – мы прекрасно знаем, что ваши парни плохо подходят для того, чтобы заколачивать гвозди медным лбом, и не собираемся бросать их в сражение, даже если бы это и имело смысл. Если бы не парни генерала Рингеля, которые взялись исправлять ваши недоделки, на Крите вы вполне могли обосраться прилюдно по полной программе. И еще, Курт. Благодарите Всемогущего Бога за то, что пришельцы с небес не испытывают большой любви к грекам и британцам, которых ваши парни брали десятками и расстреливали на Крите. В противном случае вы бы уже состояли у них в проскрипционных списках, а это, знаете ли, медициной не лечится.

Генерал Штудент витиевато выругался по адресу пришельцев, фюрера и самого Бога, который допустил такое безобразие, после чего спросил:

– Так стало ли, наконец, известно, черт возьми, герр генерал-полковник, откуда вдруг взялись на нашу голову эти пришельцы и что им тут надо?

– Стало, Курт, стало, – хмыкнул Гальдер. – Вас эти новости, наверное, удивят, но пришельцы прилетели к нам строить свою империю. Не просто империю, а Империю с большой буквы, единственную на всем земном шаре.

От этой новости Штудент замотал головой, будто конь, который понял, что забрел не туда.

– Я абсолютно не понимаю, – воскликнул он, – какое отношение к построению Империи имеют русские большевики и наша война с ними? Почему эти пришельцы встали на их сторону, как будто это их любимые младшие братья, и обрушили на нас всю ярость своего гнева, а не поддержали право немецкой нации на жизненное пространство?

– Вы не поверите, Курт, – криво усмехнулся Гальдер, – но пришельцы тоже считают себя русскими, вне зависимости от наций и рас, и именно поэтому русские большевики ходят у них в любимых младших братьях, за которых они посчитали нужным вступиться с такой свирепой яростью. Но и германская нация у них тоже на достаточно хорошем счету, поэтому нас, немцев, зовут занять в их Империи почетное второе место после русских…

После этих слов генерал Штудент снова выругался, отводя душу.

– Мы думаем, – с серьезным видом произнес Гальдер, имея в виду всех заговорщиков, – что это предложение надо принять, потому что второй раз нам его уже не сделают. Победить альянс пришельцев и большевиков мы просто не в состоянии и, если дальше все пойдет своим чередом, Версаль по итогам этой войны покажется нам легкой забавой. Есть сведения из вполне надежных источников, что наш дорогой фюрер настолько поехал умом, что решил утянуть за собою в могилу весь немецкий народ, а не только молодых и здоровых мужчин… Нам предлагают прервать все это безобразие в самом начале и, поставив на нем крест, начать все с чистого листа. Поэтому я вам и сказал, что ваше счастье, что по вашему приказу расстреливали не русских пленных, а британцев, новозеландцев и каких-то там греков… За тех, кого они уже считают своими, пришельцы взыскивают сторицей.

– Ладно, – махнул рукой Штудент, – Империя – это дело хорошее, тем более что войны нам все равно не выиграть. Но как же быть с большевиками и их крючконосыми жидами-комиссарами? Неужели вы, герр генерал-полковник, хотите развести у нас в Германии эту пакость, как будто вам было мало до предела продажной и вороватой Веймарской республики?

– Вы, Курт, – пожал плечами Гальдер, – немного отстали от жизни. Классический еврей-комиссар, образ которого был создан нашей пропагандой, в Советской России сошел со сцены еще несколько лет назад. У большевиков, оказывается, была своя ночь длинных ножей, во время которой господин Сталин изрядно проредил сторонников господина Троцкого, которые и составляли прежде основной комиссарский контингент. Потом пришли пришельцы и принялись требовать от большевистских функционеров эффективности, эффективности и еще раз эффективности. Но вы же знаете, Курт, что та публика, которая нам всем так не нравится, умеет только болтать, поэтому пришельцы требуют гнать ее со всех постов…

– А что, – удивленно спросил Штудент, – у пришельцев в Совдепии есть право что-то требовать?

– Ку-у-урт, – протянул Гальдер, – очнитесь. Весь тот головокружительный танец с саблями, который большевики стали демонстрировать на пятый-шестой день войны, в действительности был делом рук пришельцев. Они сортировали большевистских генералов как картошку на овощехранилище: годных отправляя сражаться против нашей армии, а негодных без всякой жалости отбрасывая в отходы. Они двигали армии, корпуса, дивизии и даже отдельные полки, указывая, за какие пункты требуется сражаться со священной яростью, а где лучше отступить, чтобы сберечь силы. В тот момент, когда они взяли вожжи в свои руки, я сразу ощутил, что теперь по другую сторону фронта против меня стоят не наивные дилетанты, а жесткие и свирепые профессионалы, до которых мне еще расти и расти. Среди наших коллег есть мнение, что большевистский вождь тоже капитулировал перед пришельцами. Ну, или не капитулировал, а принял их правила игры. Пришельцы взялись победить в войне и превратить большевистскую Россию в великую Советскую Империю, а господин Сталин делает так, чтобы им никто не мог помешать. В любом случае, Германия и некоторые прилежащие к ней области после инверсии и присоединения становится ленным владением пришельцев, данным им в кормление, а вся остальная Европа действительно отходит большевикам. Так что наше положение не так плохо. Мы не увидим на своей территории ни комиссаров, ни колхозов, ни повальной национализации промышленности и банков. Их первоначальная Империя, из которой они пришли к нам, носила, надо сказать, социалистический характер. Но социализм пришельцев – не совсем такой, как у большевиков, а примерно такой, какой планировали сделать братья Штрассеры. Частный капитал существует, но он находится в подчиненном положении у государства, во главе которого находятся лучшие из лучших, выдвинувшиеся по службе благодаря своему старанию и таланту. Единственное, в чем пришельцы не согласны и со Штрассерами, и с фюрером, это расовый вопрос – они ни во что его не ставят. Они считают, что каждый человек окажется незаменим, будучи употреблен на своем месте, и что у каждой нации есть свои достоинства и недостатки. Так что вы можете забыть о том, что вы лучше всех прочих только потому, что вы немец, – этот факт вам придется доказывать ежедневно и ежечасно своим трудом и талантом. И точно так же никто другой – ни русский, ни англичанин и ни француз – не сможет сказать, что он лучше вас, если он не докажет этого делами.

– Ну хорошо, – махнул рукой Штудент, – если у нас в Германии не будет ни комиссаров, ни колхозов, ни всеобщей национализации, то я согласен, что это один из наилучших выходов. Но при этом как же быть с фюрером, которому мы все давали присягу и клялись служить преданно и верно, как и подобает истинным солдатам Германии?

– О фюрере не беспокойтесь, – вскинул голову Гальдер, – его судьба – это уже не наша забота. Меня заверили, что к тому моменту, когда придет пора брать власть, он уже превратится в чисто теоретическое понятие, трактуемое в прошедшем времени. Одним словом, наша совесть будет чиста, ибо тот, кому мы приносили присягу, будет к тому моменту уже мертв или, в худшем для себя случае, окажется в плену. Наше дело – получив соответственное сообщение, отодвинуть подальше тех, кто мог бы повести Германию в неверном направлении, и, взяв власть в свои руки, осуществить ее присоединение к Империи пришельцев. При этом англичанам никто и ничего не обещает. Меня заверили, что пришельцы будут с ними не менее, а может даже, и более суровы, чем мы.

– Я рад, – сказал Штудент, – что все может устроиться даже лучше, чем я хотел. Но меня интересует вопрос: а какова будет моя роль во всех этих событиях? Неужели вы позвали меня только для того, чтобы изложить весь этот замечательный план и дождаться моих одобрительных возгласов и ободряющего похлопывания по плечу?

– Нет, мой дорогой Курт, – ответил Гальдер, – одними ободрительными возгласами и похлопываниями ваша роль не исчерпывается. Вам в этой операции предстоит самая ответственная и самая интересная задача. Сразу после получения кодированного сигнала о том, что фюрер находится вне игры, вы должны поднять по тревоге свою седьмую воздушно-десантную дивизию и решительными действиями захватить центр Берлина, провозгласив переход власти к союзу национального спасения. Командующий и старшие офицеры первой резервной армии, дислоцированной в Берлине, тоже являются нашими сторонниками, но эти тыловые паркетные шаркуны такие отчаянные трусы, что их сможет запугать любой деятель вроде Гейдриха или даже Геринга, если тот очнется от своего наркотического транса. Идите и сделайте все как надо, поскольку именно от вашей решимости и умений будет зависеть успех операции, а также судьба Германии и жизни миллионов немцев!

3 сентября 1941 года, 03:00 по Берлину. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшанце».

Любовница Гитлера Ева Браун.

Последнее время со мной происходило что-то странное; я даже не знаю, как это назвать, ведь прежде такого мне испытывать не доводилось. Это была не просто тревога, беспокойство или страх… Нет; внутри меня постоянно присутствовало чувство какой-то мрачной необратимости… Словно вся моя жизнь – это всего лишь зыбкая иллюзия: будто я хожу, разговариваю, чем-то занимаюсь, – а на самом деле лечу в глубокую пропасть, откуда нет и не может быть возврата… все мы туда летим: и мой возлюбленный, и его соратники – все те, кто еще совсем недавно упивался своей непобедимостью и взращивал дерзкие планы. Но вот в небесах над нашими головами дамокловым мечом повис корабль-пришелец из далеких космических бездн – и все хорошее для немецкой нации вдруг разом закончилось, а перед нами разверзлась бездна, полная криков отчаяния и зубовного скрежета.

Ведь против этих непостижимых созданий, вооруженных самой передовой наукой, позволяющей им пересекать космическое пространство, мы были так же бессильны, как ацтеки Монтесумы против закованных в лучшую толедскую сталь конквистадоров Кортеса. Немногочисленные, но зато значительно лучше вооруженные и обученные воевать, испанцы сеяли среди аборигенов смерть и ужас до тех самых пор, пока ацтекская империя не рухнула в прах. Так же, как и нынешние пришельцы, конквистадоры прибыли в Америку через океан, преодолеть который прежде считалось невозможным. И точно также вступили в союз со слабыми и обиженными племенами, которые помогли им победить и разграбить великую Ацтекскую империю. Сколько бы храбрых воинов Монтесума ни бросал против небольшого, но непобедимого войска конквистадоров, все они погибали и никто не мог вернуться назад с победой. Жрецы приносили кровавые жертвы свирепым богам, но и это было напрасно, ибо в Небесах уже господствовал тот, кто приговорил Империю Ацтеков к неизбежному и страшному концу. Вот и у меня после первых известий о том, что в нашу войну с большевиками вмешалась новая сила, родилось и изо дня в день крепло ощущение приближающейся катастрофы.