Текст книги "Герой империи. Сражение за инициативу"

– Я тактик-лейтенант Алиль Фа, товарищ полковник, – сказала она мне, подавая руку при встрече. – Давайте будем знакомы, потому что вы, военные гении хумансов, очень интересные существа, и, может быть, мне доведется поработать и вместе с вами…

Если переводить имперское звание на наши деньги, то высокая худая девица с большой головой и темно-темно-серой кожей будет майором или даже подполковником, как говорили в прежние времена, генерального штаба. И она тоже, как товарищ Ватила Бе, назвала меня военным гением…

Был бы я падок на лесть – сразу бы загордился, а так у меня сам собой вырвался вопрос:

– Товарищ Алиль Фа, а с чего вы вообще взяли, что я военный гений?

– Во-первых, товарищ полковник, – сказала темноэйджеловская девица, строго глядя на меня сверху вниз, – о ваших подвигах в исходном варианте истории можно многое прочесть в Синей Книге. Там вы на этой войне проявили себя лучшим образом, пробившись в командующие танковой армией, а после войны заняв должность командующего всеми подвижными соединениями страны Эс-Эс-Эс-Эр. Во-вторых – психосканер тоже подтверждает, что Синяя Книга не лжет и вы в самом деле обладаете психопрофилем командующего А1, а тактика – А3. Должна сказать, что для хуманса последний показатель просто аномальный, что и обозначает в вас гения. Так что готовьтесь, товарищ будущий маркграф, вас еще ждут многие великие дела…

Ну вот, сказала так сказала! Да еще и маркграфом обозвала, хотя и будущим. Лучше бы я ее вообще не спрашивал. По принципу – меньше знаешь, крепче спишь. А про маркграфов я что-то уже слышал. Надо будет поинтересоваться, кто это такие были – в нашем прошлом, и там, в галактической империи. Вон, товарищ Рокоссовский явно что-то знает… Слышит наш разговор, но ничего не говорит, а только усмехается. Наверное, и взял меня с собой исходя из этого своего знания. Но расспрашивать своего командующего о таких вещах как-то неприлично, поэтому придется поискать другие источники информации.

Пока я об этом думал, мы пришли. А там, возле стола, было уже полно народу. С одной стороны, метрах в десяти – наши генералы (как я понимаю, командующие армиями), с другой, на таком же расстоянии – немцы. Серые мундиры, стеки, монокли, высокие фуражки – прусская военная кость. И среди них главный – высокий, худой старик в очках, с коротко, под солдатский ежик остриженной головой. А взгляд у него умный и очень злой.

– Смотри, Михаил Ефимович, – говорит мне товарищ Рокоссовский, указывая взглядом на этого старика, – вон тот, в очках, и есть немецкий диктатор Гальдер…

Но тут же нам стало не до разговоров. Неподалеку, с нашей стороны, с небес опустился шаттл и из него вышли товарищ Сталин в наброшенной на плечи шинели, товарищ Молотов, товарищ Шапошников и Ватила Бе. Товарищ Сталин, товарищ Молотов и Ватила Бе, значит, с нашей стороны пошли к столу, а товарищ Шапошников остался с нами свидетелем происходящего. Одновременно навстречу им пошли этот самый Гальдер и еще один немецкий генерал[27]27
  Генерал-фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен – И.О. министра иностранных дел Германской Республики.


[Закрыть]. Дальше все было быстро и как-то буднично. Немецкие генералы по очереди подписали несколько каких-то документов, поставили на них печать, после чего передали папку с ними на советский конец стола. Товарищ Сталин открыл папку, не спеша прочел написанное, потом ставил свою подпись на нескольких листах и передал все это товарищу Молотову. Последней подписывала документы Ватила Бе. И вот на подписанное соглашение поставлены советская и имперская печати, знаменуя свершение того, ради чего целых два с половиной месяца лилась кровь. Германия признала поражение и, соответственно, нашу победу. И даже ветер, который весьма ощутимо гулял на этом поле, где все еще пахло смертью и горелым железом, казалось, притих, не желая мешать торжественному моменту истории.

Затем договаривающиеся стороны встали из-за стола пожали друг другу руки, и после этого пошли каждый в свою сторону.

– И что, – спросил я у Константин Константиновича, – это ВСЕ?

– Да уж как бы не так… – загадочно усмехнувшись, ответил тот, – пожалуй, ВСЕ только начинается…

12 сентября 1941 года, утро мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».

Бывший рядовой вермахта Альфонс Кляйн.

Жизнь моя на корабле нравилась мне все больше. Я узнавал много нового, общался с Эри, совершенствовал свой русский, посещал политинформации и читал имперские книги. Больше всего меня интересовала их история, а также описание различных планет, на которых живут такие же люди, как мы, земляне. Прочитав очередную книгу, я начинал размышлять – словом, проводил время с пользой. Я отчетливо ощущал перемены в своем мировосприятии, и в собственных глазах я уже не был простодушным деревенским парнем – ведь теперь я знал многое о Мироздании, о космосе, об удивительных законах природы, о чудесах техники и, главное, об Империи. Я словно бы выглянул в какое-то внезапно распахнувшееся окно – и с замиранием сердца увидел в нем непривычную, ослепительную, захватывающую картину мира с бесконечной перспективой и неиссякаемыми возможностями. Все произошедшее со мной я теперь воспринимал как некий подарок судьбы. Уж наверняка не каждому выпадает шанс провести на космическом корабле такое количество времени… При этом важно, что я совсем не ощущал себя пленником. Я жил здесь с комфортом, никто не надзирал за мной, ни к чему не принуждал и уж тем более не наказывал… Более того – узнавая все больше об Империи, я уже мысленно считал себя принадлежащим ей… Но вот чего я никак не мог понять: что конкретно ожидает меня в будущем? Эри в ответ на этот вопрос лишь пожимала плечами, а однажды изрекла такую фразу: «Не переживай, Альф. С тобой поступят по справедливости – можешь мне поверить».

Но она не стала уточнять, что это значит. Принципы справедливости, исповедуемые в Империи, не проливали свет на мою будущность. И оставалось только ждать… Я часто пытался вообразить свою дальнейшую судьбу – после того как все закончится. Я называл это именно так: «все закончится», я намеренно избегал слова «война» – потому что оно наполняло меня отчаянным чувством неизжитой вины… С какого боку ни посмотреть – я принимал в ней участие. И до сих пор я не был уверен, заслужил ли я пощады… То, что мне позволили жить, вовсе не говорило о том, что я прощен – сполна и окончательно. Только госпожа Ария могла бы развеять мои сомнения на этот счет.

Порой дерзкая мысль приходила мне в голову: а что если, КОГДА ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ, они просто отпустят меня? Просто скажут, что я свободен и могу отправляться на все четыре стороны. Маловероятно, но все же возможно… И тогда… тогда я смогу вернуться домой и обнять своих родителей… Как они обрадуются! Не будет на свете людей счастливее их…

Я всегда улыбался, представляя себе эту сцену. Сердце начинало радостно трепетать, но в то же время в душу мою неизменно закрадывалось что-то щемящее и неуловимое – будто бы я упустил что-то важное. Все представлялось слишком легко, и основной смысл всего этого «приключения» ускользал от меня. Кроме того, смутная неудовлетворенность терзала меня, хоть я и запрещал себе думать о госпоже Арии, которая, похоже, совершенно забыла о моем существовании…

Эри, исчерпав все попытки затащить меня в постель, вроде бы угомонилась. Теперь наши отношения наконец стали походить на дружбу. Кажется, я нашел тот баланс, который позволял мне держать ее в определенных рамках, не причиняя при этом обиды. А может быть, она поняла наконец, что это неприлично – так откровенно приставать. Ну, может, у них так и принято, но мне это совсем не по нутру… Так или иначе, но теперь я мог общаться с ней без напряжения. Правда, частенько я замечал в ее глазах страстный призыв, но, по крайней мере, она не распускала руки и не вела со мной фривольных разговоров. Она научилась сдерживать свои порывы – и это было похвально. От этого она стала только еще более милой, ведь скромность, безусловно, украшает девушку.

Судя по всему, ВСЕ ЭТО там, на земле, шло к своему неизбежному концу. Странно было воспринимать происходящее там с этой огромной высоты. Вроде бы я был уже давно за бортом событий, но тем не менее я жадно и чутко улавливал все новости, все настроения, что доходили до моего восприятия. Казалось, сам воздух вокруг меня пропитан приближением чего-то неизбежного, торжественного и неизмеримо важного… И однажды на меня просто обрушилась твердая уверенность – КОНЕЦ БЛИЗОК. И вот в тот день, когда эта уверенность окончательно завладела мной, глубоко проникнув в мое сознание, и произошло событие, которое оставило во мне глубочайший след. Вся моя жизнь, весь мой опыт померкли рядом с этим впечатлением…

В то утро я предложил Эри сходить в «обзорную комнату» – ту самую, откуда можно полюбоваться на нашу планету с высоты орбиты. Это было моим любимым развлечением, и я старался посещать эту комнату как можно чаще. Я находил в этом некое утонченное удовольствие, и еще большую остроту ему придавал тот факт, что среди множества живущих ныне на Земле я, простой деревенский парень, был одним из тех немногих избранных, кому было доступно «держать земной шар на ладони» (так я это называл). Во время созерцания Земли «глазами Бога» я становился философом, во мне просыпался поэт… О это волнительное чувство в груди, когда осознаешь, как дорога тебе эта планета, такая, по сути, маленькая! И такая прекрасная… Единственная, любимая Земля – наш дом, который нужно беречь и не отдавать в лапы злу… Посещение «обзорной комнаты» было для меня чем-то вроде посещения храма. Именно там я ощущал свое единение с Мирозданием, проникался сознанием величия человеческого разума и важностью той роли, которая отведена нашей планете среди прочих миров… При этом мне казалось, что и моя жизнь имеет тоже какой-то высший смысл, неведомое мне предназначение… Я видел себя маленьким, но необходимым винтиком в механизме Мироздания… И это чувство пьянило и окрыляло, вдохновляя на то, чтобы и дальше стремиться к познанию, развивать свой разум и совершенствовать свой дух.

Эри привычно взяла меня за руку, и мы, весело переговариваясь, пошли по коридору. Вот мы завернули в боковую галерею – и вдруг увидели впереди идущую нам навстречу процессию. Уверенный, чеканный стук солдатских сапог сразу указал на то, что это идут совсем не те, кого обычно можно встретить в этих коридорах. Скорее всего, это «гости» – то есть кто-то, кто прибыл с Земли… Местные ходят тихо, почти бесшумно, и их обувь создает тихий шелест, но не стук.

Я, пока еще не осознавая странности этой процессии, интуитивно вздрогнул. Эри замедлила шаг и крепче сжала мою руку. Мы пристально вглядывались в тех, что шли нам навстречу. В коридоре царил обычный полумрак, и потому их было трудно разглядеть. Но расстояние между нами неумолимо сокращалось. И вот уже их лица видны вполне отчетливо…

Но что это?! Нет, наверное, это мне снится сон. Этого не может быть… Я замираю на месте, и, успев сделать всего полшага вперед, замирает Эри. Она бросает обеспокоенные взгляды то на меня, то на процессию, пытаясь понять, в чем дело… но мне не до нее. Я во все глаза смотрю на человека, вид которого и заставил меня замереть в замешательстве и усомниться в реальности представшей передо мной картины. Этот человек грязен и растрепан, руки его безвольно висят вдоль тела, и пальцы судорожно подрагивают – точно он пытается, но не может сжать их в кулак. Спина его согнута, будто под гнетом невыносимой ноши. Он пугающе бледен, и его воспаленные глаза, обведенные темными кругами, поблескивают отчаянной тоской и предчувствием смерти. Его губы поджаты, черты лица как будто заострены… Щеточка усов придает его облику еще более жалкий вид – он похож на больного хорька. Фюрер! Неужели это он?! Конечно, это он, кто же еще! Никогда бы не подумал, что однажды увижу его вот таким – поверженным, помятым, обессиленным, конвоируемым суровыми русскими воинами… Теми самыми воинами, которых совсем недавно он называл недочеловеками и обрекал на полное уничтожение. Самих конвоиров я особо не разглядывал. Лишь отметил, что их было всего двое, и на их лицах была написана суровая торжественность. Все мое внимание было приковано к пленному фюреру. Вот он – тот, кто послал на смерть меня и многих таких же, как я, ребят, приказав нам убивать русских… Для многих из нас обещанные этим человеком поместья с послушными рабами обернулись безымянными братскими могилами и бесконечными рядами березовых крестов. Вот он – тот, чье красноречие завладело умами многих, пробуждая сладкое чувство превосходства арийской расы… Вот он – блистательный вождь германской нации, автор «гениальных» планов по захвату мирового господства и созданию Тысячелетнего Рейха германской нации… Тысячелетний Рейх будет построен, но мелкий человечишка, который обрек народы на ужасную бойню, не будет иметь к нему никакого отношения. Его солдаты были убиты, его мощь была вдавлена в грязь, и теперь поколения немцев будут проклинать его за смерть своих близких!

Все эти мысли пронеслись в моей голове за какие-то секунды, пока процессия приближалась. И вот она поравнялась с нами; совсем близко я увидел фюрера, ощутил его запах – и волна гадливости окатила меня, легкая тошнота подступила к горлу. Эри очень хорошо все это почувствовала. Она придвинулась ко мне ближе; мы слегка отодвинулись к стене, чтобы не мешать проходящим. Фюрер (точнее, бывший фюрер) проследовал мимо меня, безразличный ко всему, как сомнамбула, а его конвоиры лишь вскользь, без всякого выражения, глянули на нас.

И только когда их шаги затихли за поворотом, Эри выдохнула и тихо произнесла:

– Все, Альф, твоего фюрера повели к Пауку. Тот выжмет его мозги как старую тряпку, после чего он расскажет все что знал, о чем подозревал или догадывался. И даже то, что он давно забыл, брызнет из него на допросе как сок из раздавленного фрукта.

– Знаешь, Эри, – ответил я, – это не мой фюрер. Я никогда не сходил с ума от его речей, хотя и признаю, что был рабом созданных им заблуждений. И знаешь что… давай сегодня не пойдем никуда… Вернемся обратно. Мне надо хорошо подумать обо всем.

Она лишь кивнула в ответ.

Да, мне надо было несколько раз прокрутить в голове увиденное, чтобы окончательно убедиться: ВСЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ. И пусть пока об этом не объявили официально, вид поверженного фюрера был более чем красноречив. Безумный Адольф пленен и понесет заслуженное наказание! Конец всем его людоедским планам, конец его детищу – национал-социалистической идее. Теперь все будет по-новому и… я не знал, что конкретно будет потом, но предполагал, что Империя принесет нам нечто вроде Золотого Века. Правда, это будет суровый Золотой Век – в нем каждому придется заслуживать свое место под солнцем упорными трудами и борьбой во благо Империи.

Я лежал на кровати и излагал свои соображения Эри. Он молча слушала и кивала. Не знаю, понимала ли она мое состояние… Но мне в этот момент нужен был слушатель. И я был благодарен Эри за это. Я вдруг понял, что привязался к ней… И что если меня отпустят или отправят куда-нибудь в другое место, мне будет не хватать этой девочки-сибхи, ее заботы и простого человеческого сопереживания…

А уже к вечеру я узнал, что вместе с Адольфом Гитлером на корабль прибыла моя госпожа Ария. Об этом мне тоже сообщила Эри. Я не мог поверить собственным ушам.

– Это точно? – несколько более взволнованно спрашивал я ее. – Ты не шутишь?

– Вот еще! – был ответ. – Какие могут быть шутки? Это ее батальон поставил точку в этой войне, взяв штурмом вражескую ставку «Вольфшанце» и захватив в плен Адольфа Гитлера, и именно она возглавила группу, доставившую его сюда. Она первая вступила в войну со стороны Империи, и ей же доверили поставить в ней последнюю точку.

– Так она… Она сможет встретиться со мной? – не удержался я, чтобы не задать этот вопрос.

Эри некоторое время внимательно смотрела на меня, а затем, отвернувшись и принявшись теребить завиток на виске, произнесла:

– Ну, вообще-то она собиралась навестить тебя…

– Да? – Я не мог сдержать своей радости. – А когда?

– Ну, думаю, сегодня…

Эри опять одарила меня долгим внимательным взглядом. Но я не придал этому значения. Все мои мысли были поглощены госпожой Арией. Она тут, на корабле! Совсем рядом! Скоро я смогу встретиться с ней и даже… даже поговорить…

Сладостный трепет разливался по моему телу. Предвкушение встречи с госпожой дарило мне приятное волнение. А ведь я почти потерял надежду увидеть ее вновь… И вот – такой приятный сюрприз!

– Ладно, я пойду, – сказала Эри и направилась к двери. – Скоро увидишь свою госпожу…

Уже на пороге она повернулась ко мне и приоткрыла было рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, передумала. Лишь посмотрела на меня как-то странно – обиженно и насмешливо одновременно, кивнула своим мыслям и вышла.

Я же первым делом подскочил к зеркалу. Пригладил волосы расческой. Поправил одежду. Потом решил, что надо одеться понарядней и кинулся к шкафу. Спеша, допустил неловкость и ударился лбом о дверцу. Опять побежал к зеркалу – смотреть, есть ли шишка, на ходу снимая с себя рубашку. Шишки, к моему ужасу, была. Я постарался закрыть ее челкой. Снова к шкафу… Так, вот эта светлая рубашка подойдет. А брюки возьму вот эти…

Я торопился: госпожа Ария могла зайти в любую минуту. Я так понял, что стучаться в дверь тут не принято, запереться же изнутри я счел неприличным – ведь меня предупредили о визите госпожи, что если она рассердится, наткнувшись на запертую дверь?

Я быстро натянул штаны, надел выбранную рубашку, стал торопливо застегиваться… И как раз в этот момент дверь открыла уверенная рука… ну да, без всякого стука, я правильно понял, что запираться не следовало…

И вошла ОНА… Госпожа Ария во всем великолепии своей ослепительной красоты. Тут, на корабле, где поддерживается постоянная температура, все носят очень легкие наряды. Вот и госпожа Ария была одета в повседневный мундир салатового цвета, мягкие брюки, короткие сапоги и легкую рубашку, обтягивающую высокий, роскошный бюст, от вида которого у меня замирало дыхание. Переброшенная на грудь толстая коса опускалась до пояса, а не была закручена вокруг головы. Я оставил все свои манипуляции, подошел к своей госпоже и склонился в благоговейном поклоне. От нее исходил аромат, сводящий меня с ума. На лице ее сияла улыбка – покровительственная улыбка хозяйки, довольной своим пеоном.

– Приветствую вас, госпожа… – произнес я, стараясь выговаривать слова четко, без акцента, желая, чтобы она оценила мои успехи в языке.

– Здравствуй, приятель… – произнесла она в ответ.

В глазах ее плясали лукавые искорки. Она оглядела меня с ног до головы; но я не смог точно определить значение этого взгляда, который, впрочем, был весьма приветливым. И главное – я понимал ее! Это было счастьем – быть наедине с ней, слышать ее голос и понимать ее слова… Я уже не смущался так, как раньше. Все-таки большое дело – разговаривать на одном языке!

– Ну что ж, я гляжу, ты вполне освоился? – сказала она. – Ну как тебе живется, Альфонс Кляйн? Моя Эри тебя не обижает?

– Нет, все хорошо, госпожа Ария… – ответил я. – Спасибо…

Она удовлетворенно кивнула, продолжая смотреть на меня. Вот она – возможность, о которой я мечтал все эти дни! Высказать ей свою признательность…

И я не стал медлить, опасаясь, что сейчас она развернется и уйдет, и мы больше никогда не увидимся.

– Госпожа Ария… – волнуясь, пробормотал я, – теперь я имею возможность поблагодарить вас за то, что подарили мне жизнь и позволили оказаться здесь и узнать много нового… много такого, что изменило мой… ээ… разум.

– Я рада слышать это, – ответила она.

– И еще, госпожа Ария… – продолжил я и запнулся. Сказать то, что я собирался, было страшно, но необходимо…

Я зажмурился и, отчаянно краснея, стал говорить, больше всего боясь, что она остановит мой порыв:

– Госпожа Ария, прошу, послушайте меня, ведь слова эти я давно храню внутри своего сердца в ожидании нашей встречи. Хочу сказать, что… что я люблю вас. Вы должны знать это. Все это время я мечтал увидеться с вами вновь. Но не подумайте, что мое чувство носит некий эээ… пошлый оттенок. Это не так. Я люблю вас по-настоящему. Восхищаясь вами и желая вам только самого лучшего… Я думаю, что у вас есть мужчина, и желаю, чтобы вы были счастливы с ним. А тогда и я буду за вас счастлив… Мне ничего не надо от вас, госпожа Ария, быть вашим смиренным рабом – для меня большая честь… Лишь один ваш приветливый взгляд значит для меня больше, чем сотни тысяч поцелуев… Вы – мой идеал, моя богиня, и я не могу выразить всей степени своей к вам любви и благодарности… К сожалению, я не поэт… Иначе бы написал поэму для вас. Был бы я художник – написал бы ваш портрет… Вы всегда будете для меня недосягаемой мечтой, далекой звездой, освещающей путь моей жизни светом своего великодушия…

И тут мое красноречие подвело меня. Я больше не мог я произнести ни слова, поэтому замолчал и открыл глаза.

Нет, я не увидел на ее лице насмешки или презрения. Она смотрела на меня ласково и по-доброму – так, как смотрит растроганная мать на дитя, приготовившее ей незатейливый подарок. И тогда я испытал огромное облегчение. Теперь она знает. Знает – и принимает благосклонно. Теперь я могу быть полностью честным с ней…

– Альфонс Кляйн… – сказала она наконец, – я знала, чувствовала, что ты не конченый мерзавец. И я хочу сообщить тебе радостную весть… Война окончена. После того как мы устранили этого мерзавца Гитлера, твоя страна Германия подписала Соглашение о Присоединении и стала частью Империи. Поэтому я решила отпустить тебя домой… С этого момента ты свободный человек. Завтра шаттл отправит тебя вниз, на Землю…

Я испытал странные чувства, когда услышал эти слова. А ведь я много раз воображал себе такую возможность… И тем не менее я испытывал кукую-то странную растерянность, сходную с опустошение. «Это все? – растерянно вопрошал мой разум. – Я отправлюсь домой – и на этом все закончится?»

Почему-то захотелось плакать… И я стоял навытяжку перед госпожой Арией, кусая губы и испытывая совершенно парадоксальные чувства: с одной стороны, я был безмерно рад, что война закончилась и я вернусь домой, но с другой стороны, ведь я стал другим человеком… я больше не смогу жить по-прежнему… мне казалось, что я теряю что-то важное – то, что уже я ужу почти ухватил…

Впрочем, я постарался утешить себя тем, что у меня впереди еще целая ночь, и я еще успею над всем этим поразмыслить.

– Что с тобой, друг мой? – спросила госпожа Ария, участливо заглядывая мне в глаза. – Ты не рад?

– Что вы, госпожа… Я очень рад… Только… – Тут мой голос предательски дрогнул. – Я не вполне представляю себе свою будущую жизнь после всего, что со мной произошло и того, что мне довелось узнать…

– Ну, уж об этом не стоит беспокоиться! – певуче произнесла моя обожаемая госпожа. – Я же сказала, что теперь твоя Германия стала частью нашей Великой Империи, а значит, никуда твое счастливое будущее не уйдет. Тебе надо только собраться и хорошенько подумать, чем ты можешь быть полезен Империи, и тогда она тоже не оставит тебя своими милостями.

Все услышанное взбодрило меня настолько, что я готов был прямо сейчас начать служение Империи. Я успокоился. Мысленным взором я вглядывался в набросанный госпожой ориентир – и понимал, что буду стремиться к нему всеми силами.

– Да, я готов… – бормотал я и кивал в такт ее словам, – я много думал о том, чем буду заниматься и понял, что никогда не смогу быть таким хорошим солдатом Империи, как вы, моя дорогая госпожа. Лучше я стану учителем и буду рассказывать маленьким детям о том, что узнал сам, о том, каково оно, Мироздание, и как велика та Вселенная, в которой мы все имеем честь проживать…

– Ну вот и хорошо! – сказала довольная госпожа Ария, – учитель – это как минимум гражданство второго класса. Хороший учитель – очень уважаемый человек. Быть может, тебе еще доведется учить и моих детенышей… А теперь скажи, друг мой, есть ли у тебя какие-либо еще пожелания?

– Есть, госпожа Ария, – кивнул я. – Точнее, просьба. Позвольте расчесать ваши волосы…

Я был уверен, что она, смеясь, откажется. Но она согласилась! Деловито она уселась на стул перед зеркалом. После чего кивнула мне: мол, приступай.

О, какое же это было наслаждение – расплетать ее косу, перебирать ее теплые, живые, струящиеся волосы… Поначалу мои руки дрожали от благоговейного трепета. Я прикасался к ней, к моей богине, я чувствовал ее тепло, слышал ее дыхание… Момент близости с божеством, мистическое причастие… Я действовал нежно, очень осторожно, чтобы не причинить ей ни малейшей боли. Кажется, ей было приятно. Она сидела, расслабившись и прикрыв глаза; улыбка блаженства блуждала по ее лицу. И я старался. Какое-то высшее вдохновение снизошло на меня – и в итоге за два часа я сделал ей очень красивую прическу, которая напоминала корону.

Когда она наконец открыла глаза и увидела себя в зеркале, то вид у нее был изумленно-радостный. Прическа делала ее еще милее и в то же время величественнее. Еще бы – ведь я вложил в свое творение всю свою любовь… Никогда уже мне не доведется повторить подобное.

– Спасибо, Альфонс Кляйн… Мне нравится… – произнесла она.

Я улыбнулся ей и кивнул. Теперь, после того как я воплотил свое сокровенное желание, я испытывал удовлетворение. Я почувствовал себя намного увереннее, чем раньше. На душе стало гораздо спокойнее.

А потом она стала прощаться, сказав, что едва ли мы еще увидимся. Но, как ни странно, это не вызвало во мне тоски и печали. Теперь ее энергия была со мной навечно. Я не перестану ее любить, но теперь я стану свободен… Пусть она будет счастлива с каким-нибудь заслуженным русским генералом. А я всегда буду с теплом и благодарностью вспоминать ее – ту, которая не убила меня, а сделала другим человеком…

А когда я остался один, мной вдруг завладели мысли о малышке Эри… Где она сейчас? Она всегда приходила пожелать мне спокойной ночи, почему же сегодня она не пришла? Она, наверное, обиделась, приревновала меня к Госпоже… Глупышка… К богине глупо ревновать. Может быть, Эри еще придет?

Тщетно прождав около часа, я не выдержал и сам отправился к ней. Почему-то мне было стыдно… Я боялся, что я так и не увижусь с ней до своего отъезда и не скажу ей всех тех добрых слов, которые она заслужила своей заботой… Ведь она была влюблена в меня, а я ее отверг…

Странное дело – теперь мое поведение по отношению к Эри казалось мне странным. Я корил себя, что порой был резок с ней. Бедная малышка! Она готова была давать мне свою любовь доступным ей способом, а я не принял ее дара… Надо извиниться. Надо непременно попросить у нее прощения! Иначе это будет мучить меня всю оставшуюся жизнь…

Я тихо постучался в каюту своей маленькой подружки. Ответа не было. Я нажал на ручку – и дверь открылась.

– Эри… – шепотом позвал я. – Ты спишь?

– Да, сплю, – ответил из темноты обиженный голосок, – уходи.

– Эри, прости меня… Эри, не обижайся… – так же шепотом бормотал я, продвигаясь в темноте на ее голос.

Вот и ее кровать. Я стал шарить по ней рукой. Вот и она, моя милая девочка… ее личико… Что это? Ее личико заплакано… О Эри…

– О Эри… – прошептал я, пытаясь обнять ее, – прости, прости… Не гони меня, прошу…

– Уходи… Зачем ты здесь? – В ее голосе звучала такая боль, что я ощутил себя полным ничтожеством и конченым злодеем.

Она отталкивала меня руками, она извивалась, стараясь выскользнуть из моих объятий, но мне удалось лечь с ней рядом и крепко обхватить ее. И в этот момент я внезапно понял, как хочу ее… Сила влечения просто потрясла меня, жар объял все мое тело – и я принялся жадно целовать мою милую Эри в мокрый носик, в распухшие губы, в заплаканные глазки… От нее пахло чем-то неуловимо милым, уютным, сладко-ванильным, и мучительно хотелось обладать ею, дарить ей ласку и наслаждение… Всю ночь, всю эту нашу последнюю ночь…

– Уходи… – шептала она, вяло сопротивляясь.

– Нет, Эри… Я не уйду… Ты моя, Эри… То моя милая детка… Сладкая… Хорошая моя… – порывисто бормотал я, изнемогая от ошеломляющей страсти. Казалось, что рухнула некая плотина, мешавшая совершить мне это с ней раньше. Но сейчас я был не в состоянии думать, почему так произошло.

Я зарывался лицом в ее горячие груди, я ласкал ее нежные соски; задрав ее рубашку, я покрывал поцелуями ее животик… Она тоже хотела меня. Это было очевидно, хоть она и сопротивлялась.

Но наконец она перестала отталкивать меня. Она обхватила меня руками и жарко произнесла в самое ухо:

– О Альф, любимый… Да, я твоя, Альф… Я люблю тебя, Альф… Я знаю, что мы расстанемся, но пусть у меня хотя бы останется ребеночек от тебя… Прошу тебя… Пожалуйста… Давай…

Быстрее… Глубже… Еще… Еще… Еще…

– Конечно, милая… – шептал я в исступлении страсти, – ты прекрасна, Эри… Все что хочешь… Эри… О Эри…

Потом в моей голове что-то взорвалось, и я полетел кувырком в тартарары. Эри была моей первой женщиной, и мое блаженство было непередаваемым. Уже позже, когда мы лежали, обнявшись, после ЭТОГО, я вдруг подумал, что теперь как честный человек должен жениться на Эри. И пусть она не очень умна, но и я ведь тоже не Кант, не Ницше и не Шопенгауэр. Мы составим собой великолепную пару. Я буду учительствовать в школе, а Эри будет хозяйничать в моем доме. Ведь она обладает всеми добродетелями, необходимыми для настоящей немецкой женщины…

– Эри, – осторожно спросил я, – а что ты будешь делать, если у тебя, то есть у нас, и в самом деле родится ребенок? Ведь ты же не замужем, и вообще…

– Ну, – начала рассуждать она, – у меня достаточный индекс социальной ответственности и, скорее всего, мне позволят самой воспитывать мою дочку. Ведь я же буду гражданка и ветеран, а не какая-нибудь фабричная работница, неудачно задравшая юбку перед мальчишкой.

– Э, Эри… – пробормотал я, – вот что, Эри… Я бы хотел, чтобы ты стала моей женой…

– Альф! – воскликнула Эри, вскочив и упершись кулаками мне в грудь. – Ты совершенно сошел с ума! На сибхах не женятся! С ними играют и иногда делают им детей, но замуж – нет, это исключено. Нас с тобой куры на заборе засмеют!

– И ничего не засмеют, – сказал я, – а если курам станет смешно, то я сварю из них суп. С лапшой. Зато если у тебя родится ребенок, а я на тебе не женюсь, то стану чувствовать себя подлецом…

– А если у меня никто не родится? – серьезно спросила моя милая девочка. – Ведь не каждый же раз, когда мальчик играет с девочкой, у них получается ребенок…

– Тогда я тоже буду чувствовать себя плохо, – сказал я, – ведь я привык к тебе, к твоей, улыбке, ласке и заботе, и без них мне будет очень пусто и одиноко. Поэтому, прошу тебя, стань моей женой, и мы будем с тобой делать ребенка хоть каждую ночь…