Текст книги "За чертой"

– Вот ты, Афанасий, – обращается он к худенькому, отнюдь не ополченского вида парню. – Как ты дошёл до такой жизни?

– До какой «такой»?..

– Ну от армии ты в своё время откосил… Университет, девочки, тусовочки… И вдруг бац – на войну!.. Небось и мамка не знает?

– Зачем ей сейчас?.. Только с чего ты решил, что я от армии откосил?

– Да видок у тебя неармейский… – ещё раз оглядев хилую фигуру Афанасия, делает заключение Усов.

– Зато в него попасть тяжело, а в тебя с закрытыми глазами не промахнешься, – смеётся Африка.

Африка – это Виталий из Питера. Он долгие годы проработал в Эфиопии, имел там свой бизнес, но, как только случилось одесское побоище, бросил всё и вернулся домой. В каком-то общественном центре ему дали адрес Атамана, и вот он здесь, вместе со всеми ждёт перехода.

– Чем больше шкаф, тем громче грохот… – задиристо добавляет Афанасий.

– Да, с этим не поспоришь, – миролюбиво соглашается Усов. – Шкаф падает громко… И всё же, что тебя привело сюда?

– Может, тебе покажется высокопарным, но я здесь, чтоб защищать Россию. Служение Отечеству – единственно достойный удел русского человека, всё остальное – убогое прозябание и поиск оправданий своей никчемности.

– Сильно! – похвалил Усов. – А если об этом без пафоса?

– Если без пафоса?.. Я так подумал: как детям своим потом буду в глаза смотреть, если отсижусь…

– А ты не так уж и хлипок… – Усов впервые с восхищением смотрит на Афанасия.

– А ты, Африка? Что скажешь в своё оправдание? Как ты докатился сюда? Сидел бы под пальмами, ел кокосы… – продолжает свой допрос Усов.

– Тут без пафоса и не скажешь, – смеётся Африка. – Знаешь, я много размышлял об этом… ещё до войны. Об этом всегда думаешь… А тут бах – в Одессе люди горят, а я под пальмой с кокосом в зубах… Это мой единственный шанс быть полезным Родине… Судьба… Потом до конца дней не простишь себе малодушия, и никакие бананы тебя не излечат…

В комнате было ещё двое, они приехали вместе из Крыма. Маленькая, похожая на мальчишку, женщина и высокий, нескладно скроенный мужчина, с пышной шевелюрой и идущей в дисгармонию с ней редкой рыжей бородкой. Его уже успели прозвать Хоттабычем. О себе Хоттабыч был не многословен, зато с восхищением говорил о своей спутнице.

– Муж Татьяны – известный в Крыму поэт, – рассказывал он. – Витька Синицын. Не слышали?

О Витьке Синицыне никто в комнате не слышал.

– Мы с ним друзья детства. Такие стихи пишет! Патриотические, за Россию… Вот я вам сейчас… – Хоттабыч хмурится, пытается вспомнить.

– Не надо, – просит Татьяна. – Ты ж не умеешь читать.

– А-а, ладно… Так вот… Такие стихи… А как до дела дошло, давай, говорит, подождём, куда вырулит… А Татьяна собралась и…

– Понятно, – улыбается Усов. – Ну и кем вы себя представляете там? – спрашивает Татьяну.

– Она мастер спорта… инструктор по выживанию. Знаете, есть такое – ходят в горы без спичек, без… с голыми руками. И нужно там выжить, костёр распалить, без топора сделать жильё, добыть съестное… – с вдохновением рассказывает Хоттабыч.

– Мне легче там будет, чем любому из вас, – улыбается Татьяна. – Я ведь могу практически всё. Могу готовить, могу стирать, могу лечить, могу стрелять…

– А ты? – дошла очередь до Серёги.

– Я казак, – просто ответил тот.

– Убедительно…

Усов хотел ещё что-то добавить, но в это время во двор Атамана на большой скорости влетела газель. Все прильнули к окну. Там мелькали красные околыши, из газели быстро выгружали полные мешки. Наконец всё закончилось, казаки, пообнимавшись с Атаманом, вскочили в машину и так же быстро уехали. Повернувшись к окну, Атаман махнул рукой.

– Так, братцы ополченцы, нам несказанно повезло, – выходя со всеми во двор, весело говорил Усов. – Казаки Атаману медикаментов подкинули, так что будем сегодня переть килограмм тридцать-сорок на брата. Так, батька?

– Быстро к мешкам пришивайте лямки, – скомандовал Атаман. – Будет легче нести.

Все приступили к работе, Атаман в это время звонил кому-то, разговаривал эзоповым языком:

– Едут на свадьбу гости, ждут приглашения.

– А дары везут? – спрашивали на другом конце.

– Есть и дары. Средства от похмелья…

– Это хорошо! – отвечали Атаману. – У нас с этой «свадьбой» все «алкозельцеры» закончились…

За делом ополченцы стали обсуждать, кому, куда бы хотелось попасть. Африка и Усов рвались в Славянск, считая, что судьба Новороссии будет решаться там. Хоттабыч и Татьяна хотели попасть в станицу Луганскую, и только один Афанасий рвался на Сапун-гору, там могила его прадеда.

– Не спорьте, Атаман работает с Бетмэном и Мозговым, стало быть, нам к ним… – неожиданно заговорил молчавший до этого Серёга.

– А ты давно знаешь Атамана? – спросил его Усов.

– Знаю…

– Ну и как он?

– Были времена, мог разом пятерых на уши поставить…

– Убедительно…

Время было за полдень, когда с той стороны дали добро.

– Батя говорит: лучшее время для перехода – утро, но выходим всегда под вечер, – усмехается Атаман.

– А если ночью? – предлагает Усов.

– Ночь не годится. Нацикам пиндосы приборы ночного виденья подкинули. Они нас, как слепых котят, передавят. Днём-то мы с ними на равных…

Наконец все готовы. Жена Атамана перекрестила каждого.

– Ты б защитную панаму одел, – посоветовала мужу. – Сверкаешь своей лысиной – за три версты видно…

– Мне в шапке нельзя, – возражал Атаман. – Я в ней плохо слышу…

– Может, собаку возьмёшь?

– Я сам как собака…

– Хоть голос подаст…

– Нам лишнего шума не надо…

Вереницей по одному спустились в пойму, узкой тропкой пошли вдоль реки к броду.

– Может, на лодке переправимся? – предложил Атаману Серёга.

– Нет!.. – отвечал тот. – Лодка, как бельмо, будет торчать на том берегу. Запалим место…

Вдруг Атаман вскинул руку. Все стали. Впереди слышалась музыка, голоса, чей-то смех… Сладко пахло шашлыками…

– Это на нашей стороне… – прошептал Серёга.

– На нашей… – согласно кивнул Атаман. – Мало ли кто здесь под видом беженцев… Звякнут по телефону – и прощай… Обойдём, от греха…

Вслед за Атаманом все ушли с тропы, пролезли буреломом, вновь вышли к реке. Всё ещё было знойно, и навьюченный на каждом груз давал о себе знать. Тропа то спускалась к самой воде, то убегала ввысь и терялась между деревьев. Все ориентировались лишь на широкую спину Атамана. В молодости он обладал недюжинной силой, легко жонглировал двухпудовыми гирями. В здешних краях его хорошо знали и побаивались. Но многочисленные ранения и травмы с годами не прошли для него даром. Сейчас он заметно прихрамывал и, морщась от боли, время от времени подёргивал плечом трижды сломанной правой руки. И всё же былая слава по-прежнему вселяла в него уверенность и заставляла верить в него других. Придя на место переправы, Атаман долго всматривался в противоположный берег. Он заметил, что красноголовый дятел спокойно крошит сухой ствол тополя, трясогузка скачет у воды – значит, поблизости никого нет. Наконец он обернулся к покорно ждущим его решения людям, сказал решительно:

– Будем переходить здесь!..

– Не нарвёмся на укропский пограннаряд? – робко спросил Арсений, которого заметно начало потрёпывать.

– Погранцы здесь не ходят… Это до войны они шлялись повсюду, теперь бздят отойти от заставы. Пришлые нацики наскакивают, но они ещё плохо знают тропы…

– А если кто выпасет?..

– Я два раза к ряду по одной тропе не хожу… Ещё вопросы?

– А ты гарантируешь, что нас, безоружных?..

– Я даже жене своей не гарантирую, что меня не пристрелят на переходе! – прервал его Атаман. – Так что, если кто сомневается возвращайтесь, никого не осужу.

– Атаман, – разряжая напряжение, весело заговорил Усов. – А правда, что в молодости ты мог сразу пять человек на уши поставить?

– Дурное дело нехитро… – уклончиво отвечал Атаман.

Он обернулся к присутствующим. Все стояли на месте, никто не ушёл.

– А теперь слушайте и запоминайте. Первое, всем выключить телефоны. Никаких разговоров – звук по реке далеко катится… Раздеваемся догола… Оденетесь на той стороне. Дорога будет тяжёлой, натрете себе…

– Далеко идти? – спросил кто-то.

– Как повезёт… По-разному… – неопределённо сказал Атаман.

– С меня не сводить глаз. Поднял руку вверх – стали. Резко опустил – падаем. Рука в сторону – сваливайте туда… Если меня убьют – река справа. Всем возвращаться… И смотрите под ноги, чтоб ни одна ветка не хрустнула…

«Как можно не сводить глаз с Атамана и смотреть под ноги?» – весело подумал Серёга, но промолчал.

Атаман первым вступил в воду, перекрестился, и все следовавшие за ним приняли это как команду, тоже перекрестились – кто-то легко и привычно, кто-то неуклюже – видимо, в первый раз. Перейдя реку, молча оделись, взвалив на себя поклажу, след в след двинулись за Атаманом по узкой, едва различимой тропке. Тропа повторяла изгибы реки; там, где река шла прямо, и тропка была пряма, там, где река сворачивала вправо, она следовала за ней.

Неожиданно тропу перегородило упавшее на неё сухое дерево. Ещё вчера Атаман проходил здесь – дерева не было. Скорей всего, его свалил ветер, но могло быть и так, что «укры» специально свалили его на тропу, оставили как метку; если дерево убрать, то будет понятно, что именно здесь он проводит людей.

Серёга никогда не ходил этими тропами, но так как был из этих мест, представлял, куда они могут вывести.

– Деда Павла знаешь? – шёпотом спросил Атаман. – Его ещё Блином кличут…

Серёга поморщился, вспоминая. Кличка Блин ему была знакома, но самого деда Павла он не помнил.

– Сразу за старым руслом, под горой – пятый дом… прошептал Атаман. – Если со мной что-то случится, людей выведешь ты… – не дожидаясь Серёгиного согласия, сказал он, как уже о решённом деле, и, свернув с тропы, с трудом продрался сквозь цепкий кустарник вокруг злополучного дерева. Теперь оно и для него будет знаком, – если завтра его уберут с тропы, значит, здесь проходили чужие.

Последние слова Атамана ещё более усилили внутреннее волнение, захлестнувшее Серёгу. Атаман шёл уверенно и скоро, не оборачиваясь, ни придерживая шаг, словно забывши обо всех; ни одна ветка не хрустнет под его ногой. Там, где, казалось бы, нужно остановиться и оглядеться, он продолжает идти. И Серёга вдруг почувствовал себя ответственным за этот переход. Стук его сердца стал заглушать чужие шаги, и он боялся, что пропустит, не заметит что-то главное, и эти люди, идущие следом за ним, будут обречены уже только по его вине.

Удивительным образом Серёга умудрялся и смотреть под ноги, и не упускать из вида могучую Атаманову спину. Порой ему казалось, что он одновременно видит и справа, и слева, видит даже спиной. Видит, как обречённо идут шаг в шаг, доверившиеся Атаману люди. Вон впереди огромная покосившаяся верба заслонила собой тропу…

«Идеальное место для засады…» – успевает подумать он. И тут же, как из-под земли, вырос на тропе человек в камуфляже с биноклем на груди. Шляпа-афганка затеняла его лицо. «Вот и нарвались… А всё потому, что бездумно доверились самоуверенному Атаману… Сейчас из-за вербы ударит длинная очередь и Атаман даже не успеет вскинуть руку, чтоб подать остальным знак тревоги. Какая глупая смерть…» – как в гипнотическом сне, думает Серёга и даже не пытается спрыгнуть с тропы.

Наконец рука Атамана вздрогнула, стала приподниматься.

«Как странно, – думал Серёга, – одна и та же река, одна и та же земля, одни и те же хутора, один и тот же народ… Ещё недавно я ходил через эту реку по этой земле к матери и никому не приходило в голову даже спросить меня, зачем я здесь… Но теперь, по чьей-то прихоти, только за то, что мы перешли реку, нас запросто можно убивать…»

Атаман вскинул руки и обнял незнакомца.

– Что, Петруха, чисто? – спросил он.

– Чисто, – ответил тот.

Шумно выдохнув, Серёга утёр со лба пот. Почувствовал, что идущие сзади тоже выдохнули. Не оглядываясь, он видел, как и они утирают пот.

Некоторое время шли опушкой леса, справа далеко просматривалось заброшенное, поросшее бурьяном и мелким кустарником поле. Раньше здесь были колхозные огороды, о которых сейчас напоминали лишь глубокие магистрали, по которым когда-то пускалась вода для полива. Слева над своими гнёздами верещали копчики:

– Пи-пи-пи… Пи-пи-пи… – неслось по округе.

Не поворачивая головы, Атаман скосил глаза в их сторону.

– Они всегда верещат тут, – заверил Петруха.

Атаман не ответил.

Тропа снова вильнула в лес. Здесь было не так знойно, но идти было тяжелей: густые ветви беспрестанно хватали путников за головы, плечи, вещмешки… Неожиданно деревья расступились, и тропа резко покатилась вниз, и Серёга увидел заросшее камышом и осокой старое русло реки. Было тихо до жути – ни шороха, ни птичьего писка. Атаман вскинул руку – все замерли. Он долго вслушивался в тишину, наконец взглянул на Петруху.

– Ты давно проходил здесь? – спросил шёпотом.

– Минут двадцать… Ну, с полчаса. Чисто…

Атаман поднёс к уху телефон и тут же опустил. Связи не было. Он вновь прислушался, даже потянул носом воздух.

– Чую… Зверем чую… – прошептал он, и всем стало не по себе.

Вдруг ему вспомнился ночной сон. «Это был не сон – явь! – догадался он. – Это моя смерть рассматривала меня!..»

– Валим!.. За мной… – выдохнул Атаман и, взмахнув рукой, резко ушёл с тропы.

Все бросились за ним. Вслед отрывисто затрещали запоздалые выстрелы. Четверть часа, проламываясь сквозь заросли двухметровой крапивы, путаясь ногами в густой ежевике, обжигая руки и раздирая в кровь лица, бежали за Атаманом. Мешки стали неподъемно тяжёлыми, пот выедал глаза, и всем уж казалось, что это не кончится никогда.

Наконец ноги Атамана стали заплетаться, он дотянул до высокой вербы и, упёршись в неё лбом, остановился, хрипло отдыхиваясь, покосился назад.

– Все? Никого не потеряли? – задыхаясь, заговорил он.

– Все… – оглядевшись, сказал Петруха.

Атаман вновь поднял телефон, усмехнулся.

– Здесь низинка – плохая связь, – заметил Петруха.

Атаман взглянул на него и нервно расхохотался.

– А я ведь чуял… Чуял… Как зверь, чую в последнее время… Рация на мази?

– На мази… – ответил растерянный Петруха и тут же робко добавил:

– Батя велел только в крайнем случае выходить…

Атаман молча забрал рацию.

– Батя, Батя, как слышишь? – всё ещё задыхаясь, заговорил он.

– Слышу, Атаман. Слышу… – прохрипела рация. – Что у тебя?

– Тесно стало жить в последнее время. Тесно и душно…

– Понял тебя…

– Буду уходить магистралями… Другого прохода нет…

– Гляди, на выходе простреливаются…

– Но ты же меня прикроешь?.. – хрипло рассмеялся Атаман.

Некоторое время рация молчала, наконец послышался треск:

– Я тебя понял, Атаман!

Атаман обернулся к обречённо ждущим новых его распоряжений людям.

– Ещё чуток прогуляемся… – успокаивающе сказал он и, взмахнув рукой, быстрым шагом пошёл сквозь терновые заросли.

Ничего не соображая и даже уже не пытаясь разобраться в происходящем, все покорно двинулись за Атаманом. Только один Петруха, ломясь через заросли, норовил поравняться с ним.

– Атаман, Атаман… Куда ж ты?.. Магистрали справа… Там будет Батя… – беспомощно шептал он.

Но Атаман не слышал его.

Больно хлещут по лицам колючие ветки, жжёт крапива, раздирает ноги колючая ежевика, щиплют от пота раны, надсадные дыхания сливаются воедино, и вновь, кажется, не будет конца этому пути. Вот Атаман врезается в заросли камыша – под ногами зачавкала, покрытая тиной, вода. С каждым шагом всё глубже, глубже… Уже по колена, по пояс… Вдруг камыши расступились, и все увидели в полсотне шагов берег, сбегающие по косогору хуторские огороды. Какой-то старик, опершись на палку, стоял у самой воды.

– Все на месте, никто не утонул?! – уже не таясь, весело спросил Атаман.

Никто не ответил. Выйдя на берег, все молча повалились на траву, и только Африка неожиданно рассмеялся.

– Что, дед Павло, дождался? – Атаман обнял старика.

– Насилу дождался… – качнул тот головой. – По вас пухкали?

– Ну?! Разве «пухкали»? – смеётся Атаман.

– Да ну тебя… – сердится дед Павло. – Такой же брехун, как и Батя… Только Петруха со двора, тут едрёт твою такое пошло… Один за другим джипы с чертями, и все на тропу… Я телефон хвать – ни гу-гу. Бегом к соседке, и у ей не работает… Чуть с ума не сошёл…

– А Батя? На магистралях?.. – спросил старика Петруха.

– Да что он, дурак?.. Вон, разлёгся под виноградом, как медведь, вас дожидается.

– Чё брешешь, дед Павло?.. Я Атамана прикрываю у магистралей!.. – Весёлый голос под виноградом.

– Вот едрёт твою. А? – в сердцах кивает в его сторону дед Павло. – Племяша отправил, и хоть бы сердце у него ёкнуло…

– А чего ему ёкать – племяш с Атаманом… – раздвинув плети, Батя вылез на простор, повёл плечами – хрустнули кости. По-медвежьи обнял Атамана. – Ну, как я тебя прикрыл?!

– Да кабы не ты, и не знаю как бы я… – подыгрывает Атаман. Они знакомы давно и понимают друг друга с одних лишь им известным намёков.

– Тесно, говоришь, стало?

– Тесно… А я зверем почуял…

– Дядь… Батя… Я всё проверял – чисто было… – На глазах Петрухи блеснули слёзы. – Ты думаешь, я…

Только тут Серёга понял, что Петрухе не больше шестнадцати.

– Да брось ты, Петрух, – успокоил Батя. – Там тоже не дураки. Пасли тебя…

– Так что, больше ему не ходить? – спросил дед Павло.

– Пусть ходит… – подумав, ответил Батя и добавил уже Петрухе:

– Рацию Атаману отдашь. Бинокль не бери – отнимут. И ходи. Каждый день ходи. Есть переход, нет – ходи. Пусть подрочатся…

Не сговариваясь, все шестеро ополченцев выстроились в один ряд.

– Это Батя, – сказал Атаман. – Он теперь для вас Бог, царь и воинский начальник… Все вопросы к нему…

– Нас к Мозговому? – за всех спросил Усов.

– Ага, к Бетмэну и Мозговому… И сразу в бой!.. – с усмешкой ответил Батя. – В Дубраву вас отвезу. Там тренировочный лагерь – проверят, кто на что годен. Сейчас много поступает таких, кто и в армии не служил…

– И что с такими? – настороженно спросил Афанасий.

– Учим…

Батя осмотрел строй измотанных трудной дорогой ополченцев, свой взгляд остановил на Татьяне, которая, впрочем, выглядела свежее других.

– Вас что-то смущает? – спросила она.

– Да нет… – уклончиво ответил Батя. – Работа для всех найдётся…

– Татьяна мастер спорта по стрельбе… – сказал Атаман и, сделав паузу, добавил: – По стрельбе из лука.

– Нам бы ещё метателей копий… – усмехнулся Батя, но тему развить не успел.

– Хватит тут хахоньки разводить!.. – сурово подступил к нему дед Павло. – Ты привёз мне?…

– Привёз… Вон чай, сахар, печенье… Будешь ребят угощать…

– Ты мне мозги не крути. Гранатомёт привёз?!

– Дед Павло, на хрена он тебе нужен?..

– Он мне нужней, чем тебе!.. Разъездились тут, гады… Туда-сюда, туда-сюда… Вон, сегодня Петруху чуть не прихватили… А был бы – я б им…

– Дед Павло, поставь чаю, – устало произнес Батя. – Нам скоро отчаливать…

Обиженно сопя, дед Павло заваривал чай. Все присели на лавки вокруг стола, который стоял в теньку виноградной беседки. Где-то на горе один за другим громыхнули три разрыва. Дрогнула земля, звякнули ложки в стаканах.

– Это Кудияра за Погореловкой утюжат, – глянув в гору, сказал Батя. – Последний блокпост с севера. Не устоят – всё посыплется до самой Станицы…

– Во казачура! – не тая восхищения, добавил дед Павло. – Молодь похватала свои айфоны и драпает кто куда, а этому за семьдесят – с баррикады не слазит… Гранатомёт привезёшь?..

Батя поперхнулся чаем, закашлялся, но ничего не ответил.

Серёге было приятно слышать о Кудияре. Хотелось тут же всем рассказать, что это его отчим, но, по обыкновению, он промолчал.

– Погореловка наша? – спросил Батю.

– Да толком ничья… Утром правосеки чёрно-красные флаги вывесят, к обеду Кудияр посбивает их, вывесит свои, нет своих – российский повесит, к вечеру опять правосеки, ночью опять Кудияр. Так и тасуются…

– А что местные администрации? – спросил Усов.

– А то ты не знаешь наших чинуш!.. – махнул рукой Батя.

– Кто придёт – тем и служат, – добавил дед Павло. – Они, конечно, с радостью готовы служить нам, но приходят бандеровцы – без радости служат им…

– В Погореловку не заедем?… – спросил Серёга.

– У него мать в Погореловке, – сказал Атаман.

– Сейчас нельзя туда, можно напороться. Отобьём окончательно – повидаешься… – пообещал Батя.

– А ты чего кислый? – взглянул на Атамана.

– Ещё раз отведу, и всё… – сказал тот. – Ухожу к Бетмэну…

– Ты это брось дурку гнать! – сурово прервал Батя. – Этому гранатомёт, тебе к Бетмэну… А людей через линию кто водить будет? Петруха?

Атаман молча вздохнул.

– И вообще, я тебе ещё за прошлый раз не ввалил!..

Атаман вскинул голову.

– Когда по нам из рощи стреляли, ты зачем со своей «мухобойкой» выскочил?

– Отвлечь на себя хотел…

– Отвлечь… Ты, Атаман, запомни, если меня убьют – завтра сюда другого пришлют, а тебя здесь никто не заменит. Ты нам живой нужен…

– Ребята там воюют, а я здесь…

– Не каждый мужчина, кто в кого-то стрелял, но каждый, в кого стреляли… – парировал Батя и взглянул на часы.

– Так, бойцы, закладывайте вещами зад микроавтобуса и по рюкзаку по бокам, – скомандовал он. – Будут стрелять – падайте на пол…

– Не напоритесь там… – строго сказал дед Павло.

– Не напоремся… Они теперь до ночи магистрали топтать будут, – подмигнул Атаману Батя.

– Хоть бы рыбаков там не постреляли…

– Пусть стреляют… – неожиданно произнёс Батя. – А то кому война, а кому рыбалка… Как только начали нас долбить под Станицей – толпы беженцев ломанулись к границе. И кто попереди всех? Рыбачки… Бегут здоровенные мужики. У них дома попалили, детей побили, а они ломятся попереди баб… Кудияр на своём блокпосту порядок мигом навёл – женщин, стариков, детей в первую очередь, а мужикам говорит: «Наденете бабские колготки, тогда пропущу!»

– И что же, надели? – улыбнулась Татьяна.

– Некоторые одумались, вернулись, а в основном «надели»… – морщится Батя.

На прощанье он обнял деда Павла, ткнул кулаком в плечо Атамана.

– Ты это… Куда тебе в твои годы… Там молодые нужны, там бегать надо…

– Ну да… А тут я не бегаю… – сказал Атаман и потёр кулаком засохшие на лице грязные потёки пота.

Прощаясь, он обнял каждого и каждому попытался найти нужное слово: «Ты, Ус, не вздумай погибнуть, тебе ещё нашим детям историю писать», «Хоттабыч, на тебе Татьяна…», «Татьяна…» – Татьяне ничего не сказал, только поцеловал в лоб.

Атаман перекрестил отъезжающих, и ему сразу стало одиноко и грустно.

– Плесни чайку, – попросил деда Павла.

– Что-то на тебе лица нет. Может, карвалолу плеснуть?

– Плесни чего-нибудь…

– Загонял ты мотор…

– А-а…

– А я как переволноваюсь… Тут у меня одно средство… Может, пересидишь у меня до завтрева, а на зорьке…

– Не, – мотнул головой Атаман.

– На зорьке спокойней.

– Мне одному и сейчас спокойно…

* * *

По вечерам Ивана Власовича купали. Мария наполняла большое старинное корыто тёплой водой. Чтоб приглушить уже начавшиеся пролежни, добавляла чуток марганцовки и густой настой из чистотела, дуба, ноготков и листьев бузины. Лёха брал старика на руки и осторожно опускал в воду. Иван Власович легонько постанывал, кряхтел, но процедуру омовения выдерживал до конца. Наконец Лёха поднимал его из корыта, и пока держал над водой, Мария промокала его сухой простынёй. Чистого, осушённого Ивана Власовича укладывали в свежую постель.

– А кудай-то Серёжка подевался? – спрашивал Иван Власович.

– Туда… – кивала в сторону реки Мария.

– К матери, что ль, к Людмиле?..

– Туда, куда тебя кажен день мордует… – тихо ворчит Мария.

– Громче ты говори! – прерывисто дыша, сипит Иван Власович. – Щебечешь, как пичуга, ничего не пойму…

– К матери пошёл! – громко кричит Мария.

– К матери… к матери… – раздумывая, бормочет Иван Власович. – Убьют его там, дурака…

– Чегой-то его убьют?! – с вызовом подступает Мария. – Втемяшил себе дуротень…

– Он жа тамо вконец сопьётся…

– Не сопьётся – у Бетмэна сухой закон, – возражает Лёха.

– Да! – подхватывает Мария. – Там за такие дела чуть ни до смерти расстреливают!

– Вон оно чего… Но тогда, может, и уцелеет, – успокаивается Иван Власович.

– А кто этот Бетмэн – немец, жид? – спрашивает через время.

– Русак! – кричит Лёха.

– Русак?.. А имечко у него…

– Это он позывной такой для форсу придумал, чтоб бандеров с панталыки сбить.

– Вон чего…

– Я б и сам туда пошёл, да с меня какой толк, только в ногах путаться… Да и кобылу куда денешь?.. Пропадёт без меня… – оправдывается Лёха.

– То так… – соглашается Иван Власович то ли с тем, что кобыла пропадет, то ли с его непригодностью.

* * *

Рано утром в дверь постучал Атаман.

– Тёть Мань, – тихо позвал он.

– Убили?.. – выскочив на порог, выдохнула она.

– Убили… – кивнул Атаман. – В первый же день, в Дубраве… Самолётами разбомбили…

– Я как знала… – крестясь, прошептала Мария. – Да и он сам знал… Деду ни гу-гу!.. – прижала палец к губам.

– Да это понятно… Сейчас мы с Лёхой за ним… Придёте потом помочь, чтоб всё как… Батюшку надо…

Утирая слёзы, Мария молча кивала.

– Что, твоими тропами, через брод? – подогнав бричку, спросил Лёха.

– Моими тропами конём не пройти. Может, с украинскими погранцами договоримся?..

– Договоримся… – уверенно кивнул Лёха.

На бричке поехали через мост, стали на нейтральной полосе. Атаман с кем-то созванивался, но на той стороне была какая-то задержка. Атаман нервно всматривался в украинский погранпост, Лёха лихорадочно тискал в зубах сигарету.

– Ты думаешь, я туда не хочу?.. Меня кобыла держит!.. – не тая раздражения, говорил он.

– Ничего я не думаю… – хмуро отвечал Атаман.

– Думаешь!.. – комкая недокуренную сигарету, зло выкрикнул Лёха. – А куда её деть?.. Возьмёшь кобылу?!

– На что она мне?.. За кобылой уход нужен, это не кошка – выпустил, и пусть мышей ловит…

– И я про то ж! Держит, зараза, по рукам… Если б не она – вперёд Серёги там был…

Атаман не ответил. Достал телефон, снова начал созваниваться с кем-то.

– Сейчас договорюсь с нашими… Жди, – наконец приказал он и отправился к российским пограничникам.

Лёха, понурив голову, покорно остался ждать. До него доносились обрывки разговора:

– Ну и как ты себе это представляешь, Атаман?.. – голос старшего лейтенанта Климова – старшего по заставе.

– А чё там… стволы к бошкам приставим…

– Ты совсем охренел, Атаман?!.. Это ты здесь сам по себе воюешь, а я здесь – Россия. А Россия в войну не вступала!..

– А я на тебя рассчитывал, старлей…

– Рассчитывать будешь, когда у нашего бара драка начнётся!..

– У бара я и без тебя справлюсь!.. – зло сказал Атаман и двинулся к Лёхе.

– Пойдём… – приблизившись, глухо сказал он, и Лёха понял, что никто им сейчас не поможет.

– Теперь не мешай мне! – неожиданно властно произнёс он и, отстранив Атамана, держа в поводу лошадь, уверенно зашагал к украинскому посту.

Подойдя к шлагбауму, не церемонясь, оборвал удерживающую его верёвку. Шлагбаум взмыл вверх, так, что кобыла от неожиданности подпрыгнула на месте.

– Э-э, дядя, ты чего?!. Заблудился?!. – выскакивая из сторожки, бежали навстречу украинские пограничники.

– Так, ребята… – подождав, когда все соберутся у шлагбаума, прохрипел Лёха. – Расклад такой: вон подходит машина, везут моего братку. Если кто… Если хоть одна бл…дь из вас дёрнется – убью всех до единого!..

Всё это Лёха произнёс настолько уверенно, что даже Атаман уверовал, что именно так всё и произойдёт. Тут боковым зрением, почти затылком, он увидел, как к нейтральной полосе подтягиваются наши пограничники. Атаман знал, что дальше нейтралки они не пойдут, но сердце его возликовало.

– Не испытывайте судьбу, ребята! – оскалился Атаман, и в этом оскале читались и отчаянье, и весёлость, и какой-то бесшабашный вызов.

Лёха передал ему вожжи, раскинул в стороны стволы, уверенно шагнул сквозь строй ещё минуту назад самоуверенных людей. Они молча расступились перед ним; потупившись, каждый смотрел себе под ноги, словно ждал какой-то особой команды, но команда не поступала.

А Лёха принял из машины ещё податливое, не успевшее закостенеть тело; взвалив на плечо, вернулся сквозь расступившийся строй и осторожно уложил его на бричку головой назад.

– Живите… – закрыв за собой шлагбаум, вместо благодарности прохрипел он. Взяв из рук Атамана вожжи, развернул бричку.

На другой день Отец Антоний отпевал «убиенного воина Сергия». В комнате пахло воском и ладаном. Серёга со скрещенными на груди руками лежал в тесном гробу и, казалось, внимательно слушал заупокойную молитву. Лицо его было спокойно, в нём не было отображения ни страха, ни мук, скорей оно выражало некое изумление.

О гибели Серёги Ивану Власовичу не сообщили. Смутно о чём-то догадываясь, он спросил пришедшую с похорон Марию:

– Что там такое?..

– Какое? – грубовато переспросила та, чтоб уйти от конкретного разговора.

– Ну, гомон…

– Где гомон?..

– Там… – кивнул на окно Иван Власович.

– Не слышу никакого гомона, – уверенно сказала Мария. – Придумал себе…

Мария старалась вести себя обыденно, и Иван Власович к этому разговору больше не возвращался.

На поминах Серёги Атаман крепко выпил, что случалось с ним крайне редко. Помолясь в конце трапезы, он с трудом вышел из-за стола и, не вступая ни с кем в обыденные в таких случаях разговоры, пошатываясь молча ушёл к себе. Лёха ж, вопреки ожиданиям, на поминах не напился, даже не пригубил. Он, может, и хотел бы выпить, но как-то не получилось. Когда все присутствующие выпивали «за упокой раба Божьего Сергея», он вместе со всеми поднимал стопку, но тут его вдруг начинали трясти рыдания. Расплескав на себя водку, он ставил порожнюю стопку на стол. Когда поднимали по второй и по третьей – всё повторялось.

– Серёга не хочет, чтоб я… – выдавил из себя, Лёха и впервые заплакал.

– Вы на меня не глядите, я… Да чего там… Поминайте братку, – просил он присутствующих. – Вас он не осудит…

Глаза его были пустые и неподвижные. Казалось, он ослеп, но сам ещё не догадался об этом.

* * *

Батя, как обычно, запаздывал, и Атаман привёл людей далеко за полдень. Солнце, перевалив за росшие вдоль старого русла вербы, уже клонилось к горе. Оттуда отчётливей слышался треск горящей травы и кустарников, резче запахло дымом, что всегда случается перед вечерней прохладой.

– Укропы хлеба зажгли, – сообщил Батя. – Сегодня уже седьмое поле догорает…

Где-то совсем близко один за другим ухнули три взрыва.

– Кудияра из саушек добивают… – вглядываясь в затянутую дымом гору, добавил дед Павло.

– Не удержите блокпост? – спросил Атаман.

– Да там уж и нет никого, один Кудияр… – сказал Батя. – Вчера пятерых ребят положили… Какие парни!.. Дали команду отходить… Теперь там один Кудияр…

– А он что?..

– Крышу, видать, подорвало… Пробовали его эвакуировать. Где там!.. Палит без разбору на четыре стороны… Гляди, на обратном пути не попади в его радиус…

Узкой, едва приметной тропкой, нахоженной козами, Атаман шёл под самой горой. Здесь нет дорог; старые пути давно размыты, порезаны ериками, сбегающими с горы. Едва ли тут рискнёт кто-то проехать, поэтому чувствовал он себя в некоторой безопасности.