Текст книги "За чертой"

«В свою хату крадусь, как вор», – подумалось мне.

Поднял и убрал из-под ног лопнувшее деревянное корыто, в котором когда-то баба Феня замешивала на хлеб тесто, прислонил к стене ухваты. «Этот для сковороды, а этот, рогастый, для чугунов…» Рядом поставил большую железную кочергу, которую когда-то отковал в своей кузне дед Чекамас. Ею баба Феня разгребала жар в печи… Вошёл в переднюю. Здесь знакомо зияет своим закопчённым ртом русская печь. Внизу, в глубоком её опечьи, всё ещё хранились дрова и полураспавшиеся кизяки. В доме пахнет сыростью. Из распахнутого сундука истлевшее тряпьё шибает в нос затхлой прелью, а припечек, как и прежде, дышит неистребимым духом былой гари. Морщась от застарелого запаха, осмотрел сундук, но не найдя в нём ничего интересного, прикрыл широкой, почерневшей от времени крышкой. Прошёл в дальнюю, затемнённую прикрытыми ставнями, комнату. Осмотрелся. На стене, в древней раме, тускло мерцает облезлое зеркало. Рядом, перевязанные между собой потемневшей бечевой с давних времён, висят пучки зверобоя. Мелкие листочки давно осыпались, звёздочки цветов побелели. Подтянув их к лицу, пытаюсь уловить прежние степные запахи, но время, как видно, выветрило их, остался лишь запах пыли.

Вдруг какое-то шевеление на кровати. Отшатнувшись в сторону, замер. Сердце загудело под горлом. Кошка… Всего лишь кошка с уже большими котятами. С угрожающим шипом все они метнулись мимо меня в распахнутую дверь. Враз стало спокойно и даже весело, и, уже не таясь, я рассмеялся. Теперь смело и нескрытно ходил я по комнатам, поднимал с пола и рассматривал знакомые, но ненужные вещи. Дождь кончился, рваные тучи катились по небу, где-то в ерике шумела пришедшая с полей вода, а я, осматривая родной уголок, всё медлил с уходом. Видимо, где-то на крыше лопнула черепица, и с потолка по-прежнему бежала тонкой струйкой пахнущая сопревшей глиной вода.

Вдруг послышался странный в этих местах гул. Он нарастал с каждой секундой и, докатившись до ерика, неожиданно смолк.

«БТР?..» – сердце вновь начинает свой пляс. Нужно уходить. Вновь взревел мотор. БТР прошёл вдоль Ерика к Деркулу, там хорошо просматриваемая лощина. Всё. Путь через «ленту» отрезан. Оставалось только одно: проскользнуть в дебри одичавших садов и там на время залечь.

Я уже высунулся на крыльцо, когда увидел идущих по мокрой улице «айдаровцев». Их было трое.

«Пережду, пусть пройдут…» – наблюдая за идущими, думал я.

Неожиданно все трое остановились напротив дома, посовещавшись, двинулись в мою сторону. Я метнулся в дом. Единственные окна на противоположную сторону дома в дальней, обжитой кошкою, комнате. Все они целы и с улицы закрыты ставнями. Без шума не выломать. Вновь метнулся в коридор к выходу, но «айдаровцы» совсем рядом, я слышу их голоса:

– Можа, вин за кардон свалив, а мы тут шукаемо… Став бы вин чекаты нас тут…

– А я кажу – примята трава… Ось подывись: прямёхенько к хате… Васыль, ни видставай, чё ты там телепаешься?..

Вот они уже у порога. Сжимая в руках кочергу, стою за распахнутой в чулан дверью. Бешено трепещет сердце. Стараюсь сдержать дыхание, но оно, кажется, со свистом рвётся из горла.

«Сейчас, сейчас… Первому, кто отодвинет мою дверь, разнесу голову… Автомат… Потом…» – мысли путаются и чёткий единый план действий выстроить не удаётся.

– О, дывы хто натоптав, – кишакив цилый шалман! А ты: «Сепараты, сепараты…»

– Щас глянемо…

– Ну, йды и гляди…

– А чому я? Ты задрочив нас, ты и йды.

Разом пийдемо.

– Комусь надо на вулыце буты…

– Що, Сашко, ссышь, колы страшно?..

– Хто, я ссу? Стийте, сам пиду…

Я слышу приближающиеся шаги. Первая ступенька, вторая…

«Сейчас он отпахнёт мою дверь, и я проломлю ему голову… Автомат… Тут же нужно валить оставшихся, пока не опомнились и не забросали меня гранатами, не расстреляли из автоматов…» – теперь план моих действий начинает становиться более осознанным, хоть и сумбурным.

Третья, подгнившая, ступенька обламывается и под хохот своих спутников, шедший ко мне, катится вниз. Матерится и вновь начинает восхождение.

– Сашко, ты там хочь з предохронителю зняв? – голос у крыльца.

– Та я его и не ставыл на той предохронитель…

– Ты дывы, – гидота яка! «Не ставил вин». Усю дорогу иде позади мэне и на предохронитель не ставе… Ни, вин мене точно колысь убье…

– Ты, Васылику, за тэ дюже не горюй. Я твоей Оксанке жалостливого лыста напишу, шо пав смиртью героя вид рук лютого сепара. Вона до тэбе оберемок квитив притягне. А як плакаты будэ!..

– От скотыняка, ще и смеется – чудно ёму. Щас от падав, миг бы и на курок нажаты… – негодует «Васылик».

– Та у ёго дуло вперед было…

– Мыкола, якой «вперед», колы вин кубарем катився. Мог бы одразу усих постриляты… Я ёго бильш сепаратистив боюсь – не знатымэ, колы убье…

Скрипнула первая тупенька, вторая, переступил через третью… Ближе, ближе… Крепче сжимаю древнюю сталь. Вот Сашко стоит уже в полушаге от меня, и я слышу его дыхание.

«Ну, что же ты медлишь? Отпахни мою дверь…» – я с трудом сдерживаю озноб. Но тот прошёл дальше, и я слышу его шаги уже в доме.

– Ну? – оклик со двора.

– Нема тут никого. Голос из дальней комнаты.

Хлопнула крышка сундука, с грохотом что-то упало на пол.

– Взяты е чого?

– Ага, буде тебе тут чекаты… То, чого можно було взяты, взялы до нас. Тут рокив двадцать нихто не живе…

Шаги возвращаются. Ближе, ближе… Я приподнимаю свою кочергу. В щель рассохшейся двери я вижу «айдаровскую» нашивку, поделённую наискосок на два цвета – чёрный и красный, вижу сталистый трезуб, в основании которого раскинула жёлтые крылья сова с красным клювом, красными когтями и зелёными хищными глазами…

Опершись о мою дверь, Сашко закуривал.

– Комбату хтось насвистив, що тут сепараты, а нам грязь миситы… – пыхнул он сигаретным дымом, от которого я едва не поперхнулся.

– Пишлы до БТРу…

Чужие шаги дальше, дальше, глуше и уже неразборчивы голоса. Тяжёлая кочерга выскальзывает из моих рук и больно бьёт по пальцам ног, но мне нельзя даже вскрикнуть… Через щель в двери я продолжаю смотреть вслед уходящим «айдаровцам».

«Неужели я смог бы убить их?.. – приходя в себя, думаю я. – Этого Сашка, пожалуй, сумел бы, а тех двоих уже б не успел…»

Я живо представил, как после моего удара у этого Сашка расколется черепушка и брызги чёрной крови окропят пол, стены, меня… «Да, его бы, наверно, успел…» – прогоняя нахлынувшую дурноту, сам себе повторяю я.

* * *

Беженцы, заполонившие хутор, приносят самые противоречивые слухи о положении дел на разрозненных фронтах. Здесь можно услышать как самые бравадные: «Ура, мы ломим, гнутся укры…», так и пораженчески-упаднические: «Пипец – всё пропало». Носач – оптимист, его спрашивать бесполезно, звоню Кудину:

– Здорово, братуха! Ну, как вы там?..

Но и от того мало чего добьёшься.

– С переменным успехом… – усмехается Кудин. – То бандерва нас придавит, то мы по балке их оббегим, – с хвоста пужанём…

От «конторы» со мной ежедневно встречается Л… И, хотя он всегда приезжает ко мне в штатском и звание его капитан, про себя я его зову «Майором». «Майора» мало интересует, когда и кого я перевожу на другую сторону. Кажется, он знает это задолго до меня. Он никогда не даёт мне никаких указаний, даже ни о чём не просит. Говорит откровенно:

– К сожалению, мне нельзя переходить на ту сторону. Любая случайность, попал в плен – сразу раздуют международный скандал: «На территории Украины задержан представитель российских спецслужб…»

Потом, как бы между прочим, скажет:

– Было бы очень хорошо, если б кто-то перешёл на ту сторону и в посёлке А… встретился с Б… Нам необходимо с ним наладить контакт…

Не раздумывая, я шёл в указанный посёлок и находил нужного человека.

– Вот его телефоны, – уже на следующий день подавал я своему «Майору» листок с номерами.

«Майор» неспешно складывал листок вчетверо и, спрятав в записной книжке, неожиданно говорил:

– Мне этот телефон не понадобится. Связываться с Б… буду через твой, мне светиться нельзя…

– А мне можно? – говорю с усмешкой.

– Тебе можно. Ты гражданский – какой с тебя спрос… К тому ж твой телефон уже так засвечен-пересвечен – пробы ставить некуда… Сам догадаешься, что на ту сторону брать его нельзя, или мне подсказать?..

– Не дурак – догадаюсь… – говорю я, хотя до этого времени всегда брал его с собой.

Над моим домом день и ночь противно зудит беспилотник. Он то зависает над моим двором, то уходит далеко за Деркул, то стремительно возвращается и теряется где-то за хуторскими кучугурами. Это зудение сродни зубной боли, – раздражает меня. Терзает неведенье: «Чужой или наш…»

– Чей? Наш или их?.. – спрашиваю «Майора».

Тот, сощурившись, долго смотрит на небо, словно беспилотник для него некая новость.

– Это дрон… – уходя от прямого ответа, наконец, говорит он.

– Мне-то какая, на хрен разница – беспилотник, дрон или квадракоптер… Зудит, сволочь, сутками…

– Атаман, с каких пор тебя стали пугать мухи? – усмехается «Майор», вновь уходя от ответа.

– Волк собак не боится, однако не любит, когда они брешут… – говорю я.

Однажды «Майор» сообщил:

– Бэтмен через тебя будет передавать сводки от «Птахи». Записывай. По телефону мне никаких подробностей. Только два слова: «Есть новость». Я тут же подъеду…

Обычно Бэтмен звонит вечером. С ним у меня никаких шифровок – всё напрямую.

– Пиши, – говорит он. – Станция Новоайдар. Эшелон с бронетехникой. Разгрузились 27 БМП. Стоят под разгрузкой 32 танка…

Когда с Луганском нет связи, «Птаха» напрямую мне присылает «шифрованные» СМС, с уникальными координатами, которые вызывают у меня улыбку:

«Посёлок Тёплое. Вдоль речки на север 2 километра, первая посадка на запад 3 километра. Безымянная балка. Здесь “автолавка”. В наличии: утюги 23 штуки, 40 коробочек спичек, 17 упаковок гвоздей, много карандашей…»

Или такая:

«Верховья Киселевой балки, ближе к Чугинке. В лесу много железяк. Близко подойти не могу…»

– Как тебе такие «координаты»? – передавая «Майору» «Птахины» сообщения, смеюсь я. – Особенно мне «шифровка» про «железяки» понравилась!

– Нормальные координаты… – изучая «шифровку», говорит тот. – Нам, главное, знать район поиска, а там беспилотники покажут, что за «железяки»…

* * *

С каждым днём всё ближе и ближе канонада на том берегу Деркула. Всё звонче и звонче после каждого залпа дребезжат стёкла в моём доме. По ночам, шатаясь из двора во двор, хрипло покашливая, бродят отзвуки далёких разрывов.

– По Макаровскому блокпосту лупят, – сообщал Жека.

– Что ж там с него осталось?

– Да блокпосту ничего, а все хаты вокруг него побили. Станично-Луганскую больницу накрыли… Может, спецом – население выкуривают…

Утром позвонил Носач. Начал издалека:

– Слышал, как укры на рассвете утюжили самолётами Макаровский блокпост?

– И слышал, и видел, как заходили…

– Восемь трёхсотых… – сообщил он. – Ты с Василём давно связывался?..

– Он там?..

– Там… Сейчас в станичной больнице. Оперируют… Ты не переживай, я узнавал – нетяжёлый… С Жекой свяжись, нужно вывезти – к вечеру укры будут в Станице. Я сейчас людей через Донец переправляю. Помог бы, но у меня транспорта нет…

Звоню Василию – недоступен. Связался с Жекой.

– Да я уже знаю, мне Носач звонил… – говорит тот. – Мы сейчас с Бэтменом на Должанском, как только вернёмся – сразу лечу к тебе…

Через пару часов Василий сам позвонил мне:

– Па, тут Носач подогнал транспорт, всех развозят с больницы… Меня уже зашили, всё нормально. Скоро буду. Встречай на таможне. Там в крайней хате моя машина, заодно перегоним…

Подходя к посту, замечаю: Блажеёнка на таможне нет. «Значит, можно обойтись и без крови», – думаю я. Несколько украинских пограничников, опершись на автоматы, угрюмо сидят на ступеньках вагончика. Они ещё не знают, чья берёт, поэтому, не проявляя инициативы, тупо смотрят в землю. Один попытался подняться навстречу, но я легонько коснулся его плеча.

– Вольно, – говорю охрипшим чужим голосом. – И давайте без баловства… Чтоб не пришлось никого убивать…

Мне никто не ответил.

Незнакомые ребята подвезли Василя. Его заметно покачивало. Лицо было бледновато-белым, но губы кривились в улыбке. У крайней к таможне хаты беженцами было брошено до полусотни машин. С трудом отыскали свою девятку.

– Там у шлагбаума лежит бетонный блок, не проехать, – говорю Василю. – Потому люди и бросают машины…

– Может, через нашу землю, вброд?

– Воды много…

– Лучше утопим, чем украм оставим…

Объезжаю таможенный вагончик: вправо – дорога на брод, влево – дорогу на мост отгораживает натянутая на сосновые столбики колючка и сетка-рабица. Не задумываясь, иду на таран. Легко ломаются подгнившие столбики; несколько пролётов падает и машина, перескочив через них, выкатывается на освободившуюся дорогу уже за шлагбаумом и бетонными заграждениями. Волоча за собой сетку, проволоку, сломанный столбик, вылетаем к мосту. Мне кажется, что сейчас в спину нам грянут выстрелы. В ожидании этих выстрелов склоняюсь к рулю и что силы давлю на газ. С рёвом машина проскакивает мост, взлетает на бугор. Жду выстрелов, но никто не стреляет.

«Это уже Россия, кто ж сюда будет стрелять», – думаю я, но не оглядываюсь.

– Па, ты б вторую включил… – морщась от боли, смеётся Василий.

От того, что ранения Василя были нетяжёлыми, что не знакомые мне люди привезли его из больницы к границе и что на самой границе так счастливо всё закончилось: благополучно вырвались на свою сторону и при этом никто не стрелял нам в спину, на сердце стало хорошо и радостно, и, переполненный нахлынувшими чувствами, я неожиданно для себя самого рассмеялся. И Василий, преодолевая боль, тоже смеялся без видимых на то причин, и на лице его, сменяя друг друга, плясали чудные гримасы.

У Поклонного креста остановились. Вышли на дорогу, осмотрели машину. Задний бампер вырван. Вместе с оборванной сеткой, колючей проволокой и сломанным столбиком лежит за мостом, на украинской стороне.

Мне вдруг становится жаль потери.

– Сходить, что ли… – раздумываю я.

– Не надо, – коротко машет рукой Василий. – Невелика потеря. Это им мзда за разорённую горожу. Не стрельнули, ну и ладно…

Кособочась и всё ещё морщась, Василий с трудом влезает в машину.

– Обезболивающие уколы вышли… – оправдываясь, кряхтит он.

– Сейчас заскочим домой, переоденешь свой заляпанный кровью камуфляж, и отвезу тебя в больницу, – говорю я.

– В какую больницу?! – вскидывает голову Василий и тут же вновь морщится от боли. – Из меня уже металлолом выпотрошили и зашили. Что там, в больнице делать – домой!

Василий достал из кармана носовой платок, развернул его. В платке тускло блестели два небольших осколка.

– Во, вернули на память о вечной дружбе наших народов… – не без гордости сказал он.

– Всё равно нужно в больницу, там тебе хоть антибиотики вколют, – уговариваю я.

– В Станице тётка Людка Бармалеиха мне уже вколола под лопатку… Болючий!.. Больней, чем само ранение…

– В больнице никого не осталось?

– Почти никого… Носач всех вывез.

– Что значит «почти»?

– Остался один Кудин.

– Кудин?! – вскрикиваю я. – Как оставили?..

– Его оперируют сейчас.

– Тяжёлый?

– Конкретно… Проникающие в грудь, живот… Легче сказать, куда не ранен… Его когда привезли, вообще думали, двухсотый…

– Укры уже в Станице?

– Ещё нет. Но наши уже ушли за Донец. Остался один Чегевара с небольшой группой. Укры на Камышанской развилке застопорились. Чегевара у кладбища два БТРа сжёг, они и стали…

– Чегевара там, у развилки?..

– Да ну… Пальнули и свалили через Ольховские хутора на Малиновку. Укры, кроме трассы, дорог не знают, даже не преследовали. Стоят сейчас репу чешут, как дальше быть. Вроде и трасса пустая, а страшно…

* * *

Выглядывая свою добычу, высоко в небе парит коршун. Его быстрая, несоразмерно большая тень скользит по земле. Я стараюсь проследить за её бегом, но она теряется в зарослях терновника. Когда с новым кругом тень хищника вдруг мелькнёт во дворе, всё живое в нём затихает, куры, сгорбившись, бегут под навес, индюки беспокойно «пулькают» и лишь крохотные ласточки бесстрашно взмывают навстречу врагу.

Жека приехал неожиданно скоро.

– Я уже тут… – пробасил в телефоне его хрипловатый голос.

– Где «тут»?

– У тебя под окном… Переплывай – увидишь…

Такое у нас впервые. Обычно, чтоб не нарваться на стерегущие нас засады, встречаемся в далёких глухих местах, а тут подъехал к самой границе…

Едва ступив на другой берег, напарываюсь на стоящий в зелёнке украинский УАЗ. «СБУ Украины» – начертано на боку белой краской. Я замираю на месте. Оглядываюсь на реку. «Нет, не успеют взять – прыгну в воду… Нужно предупредить Жеку…» – думаю в лихорадке.

Едва потянулся за пазуху, чтоб вытащить телефон, дверь УАЗа отворилась и на землю вывалилась Жекина туша.

– Ты там это… не шмальни с перепуга, – скалится он.

– Предупреждать надо… – переводя дыхание, говорю я.

– Ага, как жа, на весь эфир раструбить, на чём я еду!.. Свежачок. О ней никто ещё и не знает…

– Трофей?

– Подарок… Как тележёнка?!! – Поглаживая дверь, Жека с гордостью смотрит на своё приобретение. – Сегодня с Бэтменом на Должанке прикупили у укров. Драпали в Россию, даже ключи забыли в замке. Поначалу я её сам боялся, а потом за руль сел – как родная! Пока до тебя ехал, засветил все укровские «секреты». На одном даже «честь» отдали! Во как! Сейчас нам до самой Станицы зелёный свет, лишь бы своим в прицел не попасть…

– Свои уже за Донцом…

– А Чегевара?! Жахнет и не перекрестится…

– Потом глянет, кого замочил, жалеть будет…

– Это если после РПГ останется на что глянуть… Погорюет тогда чуток. На войне не принято долго горевать, – смеётся Жека. – Ну так что, поехали за сынякой?

– Сыняка уже дома. Кудин там. За Кудином едем…

Жека выруливает на полевую дорогу, во весь газ несётся меж сгоревших хлебных полей. На весь белый свет костерит Носача:

– Вот же зараза, Носач… – уворачиваясь от колдобин, рычит он. – Ничего ведь не сказал за Кудина…

– Может, он его за Донец отправил… – робко заступаюсь за Носача.

Но Жека не принимает никаких доводов.

– Отправил – сказал бы… А то ни полслова…

– Он и за сыняку моего не сказал тебе ничего. Может, не до того…

– Может… – наконец согласился он.

Клубы чёрного дыма нависли над Макаровым и Станицей. Сквозь расползающуюся серую мглу на нас равнодушно смотрело кровавое солнце.

– Укры по обе стороны дороги лес подожгли… – догадался Жека. – Чегевару выкуривают от шоссе, чтоб не шмальнул из зелёнки. Догорит – будут в Станице… А пока они барыши делят.

– Какие барыши?

– А ты не знаешь?! Беженцы на Россию драпали, а укры блоками на Деркуле все мосты перекрыли… Там сейчас оставленных машин скопилось – тысчи. Пока нацики не поделят их, можно спокойно ехать.

После обстрелов, которые на протяжении месяца вели ВСУ по Макарову и Станице, весь фасад больницы был разбит, на северной стороне не осталось ни одного целого окна. По усыпанным битым кирпичом, бетоном и осколками стекол ступеням поднимаемся наверх. Там, где должна была быть дверь, зиял тёмный проход, над которым, покачиваясь на ветру, слабо поскрипывала оторванная с одного края больничная вывеска. В полумраке взбегаем по внутренней лестнице. Операционная с южной стороны, поэтому не пострадала.

Хирург Максимыч, которого я видел однажды в разбомбленной Кондрашовке, мыл у рукомойника руки. На секунду он оглянулся на нас, но, ничего не сказав, продолжил своё дело. Людка Бармалеиха стояла, прислонившись к подоконнику. Увидев нас, устало стащила с головы белую косынку и маску с лица, но тоже ничего не сказала. Кудина уже сняли с операционного стола и положили на каталку. До подбородка он был укрыт запачканной кровью простынёй. На лице его не было никаких признаков жизни, щёки и уши, казалось, светились восковым мёртвым светом, разгладились, исчезли лучинки у глаз, не кривились в привычной усмешке побелевшие губы, строго сжаты, как у покойника. Но то, что он не был накрыт простынёй полностью, давало надежду, что жив.

– Жив? – тихо спросил Людку.

Та, молча, кивнула.

– Кудин… – позвал я.

Лицо Кудина осталось безмолвно прежним. Ни один мускул не шевельнулся на нём.

– Кудин, братуха!.. – загудел Жека.

– Он вас не слышит, – сказала Людка и отвернулась к окну.

– Зачем приехали? – вытирая застиранным полотенцем руки, строго спросил хирург. – Я ж Носачу сказал, что трогать его нельзя…

«Носач специально за Кудина ничего не сказал, – догадался я. – Чтоб мы не попёрлись за ним…»

– А что нам Носач?!. – с вызовом произнёс Жека. – Сейчас грузим, и на Луганск… Потом в Россию… Там госпиталь…

– Госпиталь – хорошо… У нас даже света нет… – неожиданно согласился Максимыч.

– Какие у него шансы? – всё ещё колебался я.

– Ну… Операцию выдержал… Скажем, пятьдесят один на сорок девять в его пользу.

– Умеешь, Максимыч, обнадёжить… – хмыкнул Жека. – Прям по процентам всё разложил…

– Тогда мы его везём! – ободренно говорю я.

– Куда? На кладбище?

– Но вы же сказали…

– Вы его не довезёте, – не оборачиваясь, тихо сказала Людка.

– Я сказал, что, если его не трогать… хотя бы недельку… – сказал хирург. – Тогда есть шансы… Сейчас вы его даже до машины не донесёте… Ну, может, один к ста…

– Кудин что-нибудь говорил? – спросил Жека.

– Нет, ничего, – ответил Максимыч. – Отдельные фразы… Бредил…

– Натаху звал, – сказала Людка, и губы её дрогнули.

– «Деркул… Полая вода…» – добавил хирург.

Он не договорил, подошёл к окну, от Макарова всё явственней нарастал гул приближающейся техники. Наконец, задрожали стены операционной – рядом по шоссе к станице Луганской шла украинская бронетехника.

– Вы хоть бы сами отсюда выбрались… – не оборачиваясь, произнёс хирург.

Метрах в трёстах от больницы из заброшенного парка хлопнул «шмель» и почти сразу раздался взрыв.

– Есть! – вскрикнул Жека. – Чегевара…

Мы подбежали к окну, но за высокими тополями, кроме поднимавшегося чёрного дыма, не было ничего видно. Спешно затукали «Утёсы».

– Ага, хрен вы его там возьмёте! Он уже на Качеване… – злорадно прокомментировал Жека.

– Ну, что вы тут топчетесь?!.. – нервно вскрикнула Людка. – Уходите же!

Жека метнулся к Кудину. Оглянулся на меня.

– Что? Атаман?… – ждёт моего решения.

Я посмотрел на Людку, инстинктивно ожидая её поддержки, но та, отведя взгляд, смотрела под ноги.

– Атаман?.. – вновь повторил Жека.

Я осторожно обнимаю Кудина, чуть слышно шепчу ему на ухо:

– Кудин, братушка, мы за тобой вернёмся…

Мне показалось, что Кудин слышит всю мою ложь, и тогда от стыда и бессилия что-нибудь изменить я чуть не заплакал.

– Сань, валим… – тронул меня за плечо Жека.

– Люд, присмотри за ним… – попросил я.

– Мог бы и не говорить… – не скрывая обиды, сказала она.

По тёмным пролётам, перепрыгивая через три ступеньки, бежим вниз. На больничный двор пока никто не заехал – рёв моторов уже в Станице.

Ухватившись за руль, Жека остекленевшим взглядом смотрит в пространство, молчит.

– Ну? Жек?.. Поехали?.. – охрипшим голосом говорю я.

Жека завёл мотор.

– В лес?..

– Какой лес… Лес горит… – наконец осознанно произнёс он. – Первая колонна уже в Станице, старый мост отрезан… – сам с собой рассуждает Жека. – Пока не подошла вторая колонна, – рыбхозовская трасса на новый мост свободна… Выскочим у «Игоря»…

– А если занят перекрёсток?..

– Внаглянку… Что нам ещё остаётся…

На полном ходу пересекаем трассу. Перекрёсток свободен! Скосив глаза, я успеваю заметить, как справа от нас догорает взорванный Чегеварой БТР. Несёмся по непривычно пустой дороге к новому мосту. Дым от лесных пожаров заволок знакомые ориентиры, скрывает высокий правый берег Донца, на котором стоит памятник князю Игорю. На какое-то время памятник вырывался из окутавшей его серой пелены, и тогда казалось, что князь Игорь и воинство его плывут в задымлённых небесах. Мы уже где-то рядом с рекой. Ещё три-четыре минуты – и мы на мосту, нас уже не догнать.

«А ведь мы могли его вывезти…» – вспоминаю восковое лицо Кудина и, оглядываясь назад, с тоской думаю я.

– Долбаный айболит!.. – словно угадывая мои мысли и кляня Максимыча, орёт Жека. – Это он нам паморки забил!..

Вдруг дорога под нами вздрогнула, машину подкинуло, и Жека, едва удерживая руль, ударил по тормозам. Впереди, под «Князем Игорем», взметнулся огненный шар, прогрохотал взрыв.

Съехав на обочину, Жека нервно захохотал.

– Жека, что?.. Что?!. – закричал я.

– Наши мост подорвали. Всё… – отрубили… – наконец произнёс он и заглушил мотор.

Некоторое время мы тупо смотрим на задымлённую гору за Донцом. Нам отчётливо слышны и гул подходящей второй колонны, и беспорядочная стрельба у старого моста. Вдруг в самый верх лобового стекла ударила пуля, и мы инстинктивно клюнули головами вниз.

– Наши?.. – изумлённо произнёс я.

– Ну а то чьи ж… – заводя матор, прорычал Жека. – Наши… Сидит там под Игорем какой-нибудь наш Пластун и пристреливает СВДешку…

– Позвонить Носачу?..

– Ага, позвони… Пока будешь звонить, пока Носач передаст, этот «ворошиловский стрелок» нас, как зайку в тире, пришьёт… Хорошо хоть не успели ближе подъехать, а то б жахнули из РПГ, и «прощай, мама»…

Развернув машину, Жека понёсся в обратную сторону.

– Куда?..

Жека не то промычал, не то простонал в ответ что-то нечленораздельное, и я догадался, что он ещё и сам толком не знает «куда».

– Понятно… – стараясь казаться спокойным, говорю я.

– Сейчас свернём на рыбхозные топи… Если успеем… Хрен нас кто там возьмёт!.. – сам себе шепчет он. – На Болотное, Сизое… Если успеем…

«Хочет прорваться к устью Деркула… – догадался я. – Значит, за тем поворотом уходим направо…»

Но едва лишь мы выехали из поворота, как увидели идущий навстречу украинский БТР, который уже отрезал нам поворот.

– Поздно… Вторая колонна… – В предчувствии чего-то страшного у меня немеют щёки и перехватывает дыхание. – Разворачивай!..

– Сейчас только дёрнемся, он из нас дуршлаг сделает… – шепчет Жека и продолжает ехать навстречу БТРу.

– На прорыв?..

Жека неотрывно смотрит на приближающийся БТР, молчит.

Я нагнулся к стоящему между ног автомату, снял с предохранителя, но Жека отрицательно качнул головой.

БТР остановился, и сидящий на броне офицер взмахом ладони приказал нам стать. Жека притормозил, и, когда мы поравнялись, неожиданно высунул из окна руку и уверенным взмахом приказал следовать за нами. Мне даже показалось, что он по-свойски подмигнул офицеру. Сидящие на броне люди недоумённо переглянулись, и я успел увидеть, как офицер отдал какую-то команду. Быть может, надпись на нашей машине и уверенный Жекин жест ввели их в замешательство.

– Жека, они развернулись, идут за нами… – шепчу я.

Он молча кивнул.

– Нахрена ты ему махнул?..

– А ты хотел, чтоб я ему «болт» показал?..

– Жми, Жека!.. Жми!..

– Спокуха, спокуха, не дёргаться… – кажется, сам себе шепчет он.

Жека не торопясь съехал на рыбхозовскую песчаную дорогу и, чтоб не вызвать лишнего подозрения, даже притормозил, поджидая идущий за нами БТР, и снова махнул рукой. Неспешно мы дальше и дальше уходили от трассы, на которой всё нарастал гул подходившей техники. Дорога убегала в низину. Берёзовые колки сменили осиновые рощицы, и вдруг резко запахло ольхой и болотом.

– Жека, они ускоряются… Старший говорит что-то в рацию… – глядя в зеркало заднего вида, сообщаю я.

– Ещё чуть, самую малость… – ободряюще шепчет Жека и вновь машет рукой нашим преследователям.

Вот под колёсами зачавкала болотная жижа, погружаясь в неё, дорога всё чаще петляла меж зарослей ольхи, и на БТРе начали терять нас из вида.

– А теперь прибавим! – орёт Жека, и в глазах его загорается злорадный обнадёживающий огонь.

Что есть силы он давит на газ, и я, не успев ухватиться за поручни, несколько раз к ряду бьюсь головой в потолок. Дорога то выскакивала на зыбкую сушу, то вновь погружалась в тёмную, настоянную на бурых ольховых корнях жижу, и Жека, по одним лишь ему известным приметам, находил её под водой.

На БТРе всё уже поняли; вслед нам не умолкая тукает пулемёт, и срезанные пулями макушки ольхи шлёпают перед нами в воду.

– Поздно, бабушка, о нужде вспомнила!.. – хищно скалится Жека.

Я слышу, как справа от нас нарастает рёв приближающегося БТРа, уже где-то рядом трещат сломанные деревья, с плеском разлетается вода.

– Жека!.. – кричу я. – Они срезают дорогу, идут наперерез…

Но Жекины губы кривятся в усмешке.

– Хорошо!.. Сейчас врюхаются!.. – со спокойной уверенностью произносит он. – Ну-ка, поддайте ещё!..

Я слышу сильный всплеск, рёв мотора сменило странное утробное рычание, но и оно скоро смолкло. Сквозь просвет меж деревьев я успеваю увидеть, как стальная машина медленно погружается в трясину, и люди, ещё минуту назад наводившие на меня животный страх и пытавшиеся убить нас, сейчас барахтаются в чёрной жиже и неожиданно вызывают к себе сострадание.

– Выплывут?.. – произношу я и тут же понимаю, насколько нелеп и глуп мой вопрос.

– Что, может, поможем?.. – смеётся Жека.

Некоторое время едем молча.

– Выплывут, – уверенно говорит Жека. – Проверено – … не тонет.

– Самим бы не утонуть… – озираясь по сторонам, говорю я.

Жека лишь усмехнулся.

– Мы куда сейчас?

– Ероху с Сизого знаешь?..

С атаманом Ерохиным с хутора Сизого я познакомился у Носача лет пятнадцать назад, с тех пор встречались с ним не единожды и на казачьих Кругах, и в луганской мастерской моего отца, где обсуждались многие проекты исторических памятников. Так, место для «Князя Игоря» первым предложил атаман Ерохин.

– Остановимся у Ерохи, а там решим… Если не удастся машинёнку перегнать через Деркул, у Ерохи оставим. Он в своих дебрях её так прихоронит – ни один спутник её не увидит.

– Откуда ты знаешь эту гиблую дорогу? – спрашиваю я.

– Так это… Мы ж с Ерохой в девяностых тут контрабанду перегоняли… – неожиданно признался Жека. – Водку, сигареты перекидывали российским барыгам… Эти места ни один Блажеёнок не контролировал…

– Какие интересные подробности открываются в лихую годину, – взглянув на Жеку, усмехаюсь я.

– А ты думаешь, как мы тогда выживали с Людкой?.. На одних мётлах и корзинках?..

Ещё полчаса езды – и ольховые колки, дававшие хоть какие-то призрачные ориентиры дороги наконец закончились. УАЗ, валя перед собой камыши, всё труднее пробивался вперёд. Несколько раз, сворачивая влево, Жека пытался вырваться на сушу, но каждый раз, наталкиваясь на непроходимые буреломы, возвращался на прежний курс.

– Ну что, контрабандист Сусанин, выберемся мы из этого болота? – задаю назревший вопрос.

Жека прокряхтел, но ничего не ответил.

– Ты и контрабанду гонял таким вот макаром?..

– Когда это было… Тут всё поменялось… – оправдывается Жека. – Где-то слева был выезд…

– Может, мы его проскочили?

Жека не отвечает, сосредоточенно смотрит вперёд.

– Вот! Здесь!.. – сворачивая у кривой, распластавшейся у воды вербы радостно заорал он.

Поначалу действительно пошла отмель, машина ускорила ход, но, не пройдя и двадцати метров, резко клюнула носом в воду, стала.