Текст книги "Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке"

Что открыла для новой гипотезы работа над фильмом

В конце 2006 г. мне позвонила моя хорошая приятельница, режиссер и сценарист, а также генеральный директор студии «Встреча» Наталья Гугуева и сообщила, что в перечне тем Федерального агентства по культуре и кинематографии (ФАКК) на 2007 год указана тема, полностью соответствующая содержанию написанной мной книги «Великая тайна Великой Отечественной. Новая гипотеза начала войны» (тогда она еще только готовилась к изданию). Тема называлась так: «Начало Великой Отечественной войны в свете новых исторических исследований». Наташа предложила срочно написать заявку, на что я ответил, что никогда не работал в документальном кино, поэтому составить качественную заявку, да еще быстро, не берусь.

Наташа тут же нашла отличного режиссера Сергея Головецкого, он прочитал электронную версию моей книги, и мы вдвоем с ним принялись за составление заявки. Новая гипотеза позволяла перевести рассмотрение этой темы из обычной плоскости с координатами «Сталин – Гитлер» в пространство с координатами «Сталин – Гитлер – Черчилль» и дать ответы на многие загадки Великой Отечественной войны, в первую очередь ее первого дня. Поэтому в заявке мы предложили сделать фильм «Тайна 22 июня», состоящий только из отечественной и зарубежной кинохроники (у фильма даже нет оператора). Как ни странно, наша заявка выиграла конкурс по этой теме, началась совместная с режиссером работа над сценарием, а затем непрерывная работа в кинофотоархивах в поисках материала для него. Я не стану перечислять все этапы и трудности работы по созданию 52-минутного фильма при бюджете Федерального агентства по культуре и кинематографии, рассчитанном всего лишь на 26-минутный. Интересно вот что: мы заканчивали «озвучку», когда по мобильнику мне сообщили, что в издательство поступил тираж книги «Великая тайна…». Произошло невероятное: книга с новой гипотезой и снятый по этой гипотезе фильм вышли одновременно – в октябре 2007 г.! Эта синхронность мне еще не раз аукнется. Достаточно сказать, что некий автор, настрогавший немало «солонины» на тему начала войны, в одном из своих последних трудов целую главу посвятил моей книге и новой гипотезе, злобно назвав ее «Трусы́, кальсоны и ФАКК». «Трусы и кальсоны» запали ему в душу, так как в «Великой тайне…» говорится, что в некоторых наших частях на западной границе в последние предвоенные дни вместо положенных по форме кальсон и нательных рубах бойцам выдавались майки и трусы, что является косвенным подтверждением подготовки этих частей к переброске через Польшу и Германию к Северному морю. А вот ФАКК (расшифровку этой аббревиатуры см. выше) был пристроен к «трусам и кальсонам» только из-за уверенности производителя «солонины», что без «отката» здесь не обошлось. Поскольку стыдно называть суммы, полученные авторами сценария и режиссером за эту работу – засмеют! – намекаю «некому автору»: и сумму «отката», и сумму вознаграждения за фильм он сам довольно точно указал в лихом названии упомянутой главы его книги.

А теперь о более интересном. Работа с кинохроникой, когда ты видишь своими глазами все как есть, без оценок и т. п., дает историку-исследователю уникальный материал, который никаким другим способом получить невозможно. Часто видишь то, что раньше не замечалось.

1. В немецкой кинохронике обнаружились кадры, из которых следовало, что 22 июня 1941 г. почему-то не выступил по радио не только Сталин, но и Гитлер – его воззвание к народу в 5.30 по берлинскому времени зачитал Геббельс. В чем дело? Принято считать, что Сталин не выступил в этот день, так как был потрясен вероломным нападением Германии. Но почему же не выступил Гитлер, долго готовивший это нападение, которое так фантастически успешно для него шло в этот день?

Да потому, что началась не та война, к которой он готовился! Потому что Черчилль, чтобы сорвать Великую транспортную операцию Германии и СССР с последующим ударом по Британской империи, выкрал или заманил Гесса, через него предложил Гитлеру вместе ударить 22 июня 1941 г. по СССР и начать Крестовый поход против большевизма, но обманул его. В результате Гитлер получил войну на два фронта и остался без поставщика стратегического сырья и продовольствия.

Оказалось, что в переводе на русский язык текст обращения фюрера в кратком изложении диктора немецкой кинохроники выглядит так: «Рейхсминистр доктор Геббельс зачитывает воззвание фюрера. Оно впервые раскрывает перед всем миром заговор Лондона и Москвы против Германии. Фюрер после многомесячного молчания через 12 часов размышлений наконец пришел к единственному выводу: “Я решил будущее и судьбу Германии снова вложить в руки немецких солдат”».

Тут почти все понятно: «заговор Лондона и Москвы» – это, во-первых, классическое «держи вора!», во-вторых, извещение населения Германии о том, что к извечному врагу немцев – Англии присоединился вчерашний союзник – СССР (потому-то Лондон в этой фразе на первом месте, а Москва на втором), немцев еще надо приучать к тому, что Россия теперь не друг, а враг.

И «многомесячное молчание» понятно – шла подготовка сразу к двум операциям: и против Британской империи с русскими, и против СССР с англичанами. Обе подготовки прикрывались дезинформационными играми, но на самом деле готовились всерьез обе.

Весь вопрос был только в их очередности – с какой начать?

Вот об этом фюрер и размышлял долгих 12 часов (между прочим, не собирая никаких совещаний – ни ближайших соратников, ни высших военачальников, потому что решал свой личный вопрос мирового господства!). Ведь если бы операция «Барбаросса» была его главным и единственным планом во Второй мировой войне (как утверждали и продолжают утверждать отечественные историки), то чего тут размышлять – директива по ней была подписана фюрером полгода назад 18 декабря 1940 г., войска стянуты к русской границе и вооружены до зубов. Другое дело, если всерьез готовились к Великой транспортной операции и удару по Британии, и вдруг – его заместитель и лучший друг оказывается в Англии! Черчилль через Гесса передает Гитлеру, что теперь Сталин сам со своей огромной армией готовит удар по Германии, так как считает, что Гесс был послан в Англию Гитлером и что другого такого удобного момента, как сейчас, чтобы ударить по готовящимся к транспортировке и фактически разоруженным передовым частям Красной Армии, у Германии не будет. А на себя Англия берет нанесение в этот день удара своей авиацией по советским флотам.

Вот почему фраза про 12 часов размышлений Гитлера не приводилась ни в одном переводе на русский язык его воззвания к немецкому народу 22 июня[131]131
  «Обремененный тяжкими заботами, принужденный молчать месяцами, я дождался часа, когда наконец могу говорить открыто» – так выглядит первая фраза воззвания Гитлера, напечатанная, например, в книге А. Гогуна «Черный PR Адольфа Гитлера» (с. 164). А вот последняя: «Поэтому я решил теперь отдать судьбу и будущность Германии и нашего народа снова в руки наших солдат» (c. 176). Про 12 часов размышлений ни слова.


[Закрыть] – потому что она могла навести на мысль, что «Барбаросса» не была главным и единственным планом Гитлера во Второй мировой войне и что у него был выбор. Именно так и было, потому что у фюрера было две договоренности: со Сталиным – о Великой транспортной операции и разгроме Британской империи, включая высадку на островах и поход на Ближний Восток, и с Черчиллем – о совместном ударе по СССР и Крестовом походе против большевизма. И планов войны у него было два – «Барбаросса» и «Морской лев», и оба настоящие, но один из них он должен был начать реализовывать, а второй объявить «величайшей дезинформацией».

Если это так, то ему было о чем подумать! Другую причину его колебаний в столь решительный момент трудно предположить.

Поэтому 12-часовое размышление фюрера – это факт, также косвенно подтверждающий правильность гипотезы о Великой транспортной операции Германии и СССР для разгрома Британской империи. Правда, остается вопрос: кому и зачем Гитлер подал сигнал, упомянув в воззвании о 12 часах своих сомнений и колебаний?

А в какой момент он принял решение после 12 часов колебаний, можно установить по записям в дневнике Геббельса за 18–20 июня 1941 г. [91, c. 121–123], где описана история с трехмиллионным тиражом листовок для солдат Восточного фронта: 800 тыс. этих листовок были отпечатаны и отправлены, но потом их пришлось перепечатывать в течение одного дня. Судя по дневнику Геббельса, решение о новом тексте листовок фюрер принял 19 июня, значит, свое 12-часовое размышление он начал 18 июня. И что же заставило фюрера изменить первоначальное решение? А может быть, вся история с заменой тиража была такой же провокацией, как публикация статьи Геббельса «Крит как пример» в «Фелькише беобахтер» 13 июня 1941 г., когда на следующий день весь ее многомиллионный тираж, кроме запланированной крошечной утечки, был конфискован?

В результате 19 июня в войска поступили листовки c объяснением целей и задач переброски немецких войск на Запад для осуществления операции «Морской лев». Информация об этом конечно же была немедленно доведена до Сталина. Возможно, только получив ее и убедившись, что все идет по согласованному им с Гитлером плану, Сталин и отбыл на отдых в Сочи.

Но есть еще один документ, из которого следует, что окончательное решение о нападении на СССР было принято 21 июня в 19.00 по берлинскому времени, то есть в 20.00 по московскому. Это письмо Гитлера Муссолини, отправленное в тот же день. В нем, в частности, сказано:

«Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда месяцы тревожных размышлений и постоянного нервного ожидания завершаются принятием мною самого трудного за всю мою жизнь решения. <…> И если я медлил до настоящего момента, дуче, с отправкой этой информации, то это потому, что окончательное решение не будет принято до семи часов вечера сегодня» (то есть в 20.00 по московскому времени).

Отталкиваясь от указанного часа, можно прийти к неожиданному выводу о времени получения этой информации советским руководством. «Вечером 21 июня» начштаба КОВО Пуркаев сообщил Жукову о перебежчике, утверждавшем, что 22-го утром немцы ударят по советским войскам. Жуков «тотчас же доложил наркому и И. В. Сталину». Тот приказал: «Приезжайте с наркомом минут через 45» [45, c. 260]. По кремлевскому журналу, они вошли в кабинет Сталина в 20.50. Из этого следует, что Жукову доложили о решении Гитлера в 20.01–20.05, то есть в течение пяти минут после его принятия либо по телефону, либо по радио из Берлина (?!). Перебежчик же, скорее всего, послужил легендой для прикрытия факта немедленного появления этой информации у советского военного и политического руководства.[132]132
  Кстати, нарком ВМФ Кузнецов, описывая в своих воспоминаниях день 21 июня, указывает, что о подступившей войне он узнал в то же самое время: «В 20.00 пришел Воронцов (военно-морской атташе СССР в Германии, прилетевший в этот день из Берлина. – А. О.). В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час… Это война!» [66, с. 13]. Возможно, и приглашение Молотовым немецкого посла Шуленбурга в тот же день в 21.30 (якобы для вручения вербальной ноты о нарушениях немецкими самолетами госграницы СССР) тоже было следствием полученной из Берлина информации о решении, принятом Гитлером.


[Закрыть]

2. Оказалось, что немецкой кинохроники о начале войны неизмеримо больше, чем советской, что вполне естественно, ибо у немцев в каждой дивизии была своя киногруппа, а к Красной Армии были прикомандированы единицы операторов, которым снимать в первые дни войны (как и в последние предвоенные дни) ничего не разрешалось.

3. Из немецких кинодокументов стало видно, что в первые дни войны немцами было взято неимоверное количество советских пленных – за две-три недели около миллиона человек, а за полгода в 1941 г. – 3,8 миллиона бойцов и командиров. Вся немецкая кинохроника периода начала Великой Отечественной войны забита нескончаемыми колоннами советских пленных и уймой брошенной военной техники. Из этого следует, что плен в начале войны был не исключением, а довольно частым результатом столкновения соединений и частей приграничных советских округов с войсками противника. И этот результат показывает, насколько велика вероятность того, что у находящихся вблизи границы соединений и частей РККА не было снарядов и горючего (потому что все были готовы или готовились к транспортировке через Германию). Главная причина столь массового пленения красноармейцев и командиров в этот период была такой же, как в хрестоматийном разговоре Наполеона со своим командующим артиллерии после одного из проигранных французами сражений:

– Почему ваши пушки не стреляли, генерал?

– Тому было семь причин, Сир.

– Перечислите их.

– Во-первых, не было снарядов…

– Остальные шесть можете не перечислять!

4. Оказалось, что почему-то кадров снятых на кинопленку боев первых дней войны чрезвычайно мало, но очень много кадров с пленными советскими бойцами и командирами. Также имеется масса кинокадров, запечатлевших налеты немецкой авиации на советские аэродромы и огромное количество самолетов, уничтоженных на них.

5. Оказалось, что немецкое руководство зафиксировало на кинопленке и выступление Геббельса с чтением воззвания фюрера, и пресс-конференцию Риббентропа по поводу объявления войны, а советское руководство не смогло сделать даже фотоснимки своих лидеров – Сталина и Молотова во время их исторических выступлений по радио 22 июня и 3 июля. Более того, выступление Молотова было опубликовано в центральных советских газетах на следующий день (23 июня) с довоенной фотографией Сталина. Первое же выступление Сталина по радио было опубликовано в газетах в тот же день – 3 июля – опять-таки с его довоенной фотографией. А отсматривая документальный фильм тех лет «Выступление Сталина по радио 3 июля 1941 г.» для отбора кадров, мы с режиссером Сергеем Головецким обнаружили, что в нем нет ни одного сталинского «синхрона», так как фильм смонтирован из довоенных киносъемок вождя. Новыми в этом фильме являются только те кадры, где люди или слушают речи Сталина и Молотова по радио, или покупают и читают газету с речью Сталина. Значит, выступление Сталина 3 июля 1941 г. почему-то не было запечатлено ни кинокамерой, ни даже фотоаппаратом. (Впервые после начала войны советское руководство и Сталина снимут на кинопленку лишь 6 ноября 1941 г., когда вождь будет делать доклад, посвященный 24-летию Октябрьской революции, на торжественном собрании на станции метро «Маяковская»).

6. Очень много интересных и важных деталей (в свете новой гипотезы начала войны) вскрылось при внимательном просмотре кинокадров Парада Победы на Красной площади:

– Сталин был в плохом настроении,[133]133
  Хрущев вспоминает, как 9 мая 1945 г. решил позвонить Сталину «…и поздравить его с победой. Позвонил. Меня быстро соединили, и Сталин снял трубку. Я его поздравляю: “Товарищ Сталин, разрешите поздравить Вас с победой наших Вооруженных Сил, с победой нашего народа, с полным разгромом немецкой армии”, и пр. Уж не помню дословно, что я тогда говорил. И что же? Сталин сказал мне в ответ какую-то грубость. Вроде того, что отнимаю у него время, обращаясь по такому вопросу. Ну, я просто остолбенел. Как это? Почему?» [125, с. 594]. О настроении Сталина на трибуне Мавзолея во время Парада Победы вспоминает адмирал флота Кузнецов: «…присматриваясь к нему, я не мог заметить лишних эмоций и выражения восторга» [68, c. 231]. Маршал Жуков связывает настроение Сталина в этот день с ревностью к полководцам войны: «Я, например, остро почувствовал это на Параде Победы, когда меня там приветствовали и кричали мне “ура”, – ему это не понравилось; я видел, как он стоит и у него ходят желваки» [110, c. 377].


[Закрыть] почти не разговаривал ни с кем, мало улыбался;

– Сталин не принимал Парад Победы (рассказы о том, что он якобы хотел принимать его на белом коне, но накануне упал с него – легенда, блестяще и даже остроумно разобранная В. Суворовым в его последней книге «Святое дело»); вождь спокойно мог принимать парад и стоя в открытом легковом автомобиле (кстати, созданную к этому времени советскую машину с многозначительным названием «Победа» Сталин осматривал 18 июня, за шесть дней до парада, при этом один из двух представленных ему образцов был с откидным верхом); тем, что он не принимал парад сам, был дважды нарушен канон: во-первых, все военные парады на Красной площади всегда принимал только нарком обороны (а им был Сталин), а во-вторых, Парад Победы всегда принимает Верховный Главнокомандующий, ведь он главный триумфатор в такой день;

– Сталин не сказал в этот день с Мавзолея ни единого слова своим солдатам – героям-победителям и своему народу-победителю (хотя речь на параде был обязан произнести нарком обороны);

– Сталин отменил демонстрацию трудящихся, отправив по домам мокнувших с утра под дождем сотни тысяч людей, мечтавших взглянуть на главных победителей – Верховного Главнокомандующего и его маршалов (причем на следующий день в газетах было напечатано, что демонстрация была отменена «ввиду усилившегося дождя»);

– Сталин не надел парадную форму (если у Ворошилова и Буденного выглядывают маршальские звезды из-под плаща, то у Сталина видна только пуговица от повседневного кителя). В принципе, непарадная форма одежды и то, что он, будучи наркомом обороны, не принимал парад и не произнес речь с трибуны Мавзолея, – это грубые нарушения воинского порядка, существовавшего в Красной Армии;

– Сталин вообще отменил День Победы как государственный праздник. Ведь 8 мая 1945 г. Президиум Верховного Совета СССР издал Указ, который заканчивался такими словами: «Установить, что 9 мая является днем всенародного торжества – Праздником Победы. 9 мая считать нерабочим днем». Так вот, такой праздник был лишь один раз – 9 мая 1945 г., а потом в течение 20 лет 9 мая был рабочим днем (говорят, правда, что вышел через год-два неафишируемый Указ о том, что за счет 9 мая сделали нерабочим днем 1 января). День Победы перестал быть государственным праздником, и Парада Победы в нашей стране не проводилось до 9 мая 1965 г. Но все равно этот день оставался самым торжественным и любимым праздником нашего народа. И в первые послевоенные годы бывшие фронтовики салютовали Победе и из табельного оружия, и из охотничьих ружей и всегда отмечали его в семьях, в производственных коллективах, компаниях ветеранов. Но парадов в этот день не было, пока был жив Сталин.

Сталин умер, пришел к власти Хрущев. Он распорядился, чтобы Сталина вынесли из Мавзолея, во всем преодолевал последствия культа личности, но только не в отношении празднования Дня Победы. (Это говорит о том, что Никита Сергеевич не только знал все обстоятельства, связанные с началом войны, но и сам имел к ним прямое отношение.) И только Брежнев в первый же год своего пребывания на посту генсека вернул нашему народу, в первую очередь ветеранам войны, праздник День Победы! Может, и не зря его наградили орденом Победы, по поводу чего в свое время так иронизировали?

Поразительно, что на приемах в честь Победы в Кремле (24 мая 1945 г. – в честь Командующих и 25 июня – в честь участников Парада Победы), где впервые за всю войну с вождем и его ближайшим окружением встретились все главные военачальники – генералы и адмиралы в новой парадной форме и со всеми наградами, не было сделано ни единого фотоснимка! По крайней мере, до сих пор ни один из них не опубликован. На парадной картине, написанной художником Д. Налбандяном, Сталин, окруженный приближенными и генералами, одетыми в парадную форму со всеми регалиями, спускается вниз по кремлевской лестнице в обычном, а не парадном мундире с единственной наградой – звездочкой Героя соцтруда. А на другой парадном полотне молодого украинского художника М. Хмелько Сталин стоит во главе праздничного стола в Георгиевском зале Кремля 24 мая, однако он изображен со спины, лицо повернуто в профиль, поэтому даже и этой награды не видно. Понятно, что все это было сделано даже не с согласия вождя, а по его прямому указанию, ибо за одну эту картину молодой художник Хмелько сразу же получил Сталинскую премию 1-й степени и был избран президентом Украинской Академии художеств!

Но это еще не все странности празднования вождем Победы. Оказывается, предложенные ему высшие отличия и награды страны он согласился принять не к Параду Победы, а сразу после него. 26 июня ему было присвоено звание Героя Советского Союза и он был награжден вторым орденом Победы, а 27 июня ему присвоили звание Генералиссимуса. Так что дело здесь отнюдь не в его невероятной скромности, а в том, что почему-то вождь решил принять награды только после Парада Победы, наверное, поэтому же и оделся на парад поскромнее.

Размышляя над этими странностями, я прихожу к выводу, что все они – проявления комплекса «22 июня 1941 года», возникшего у Сталина в связи с проигранной в тот день лично им предвоенной Большой политической игрой.

Но в тот же самый день 22 июня наш народ начал свою войну, которую закончил Великой Победой, оплатив ее жизнями 27 миллионов своих сыновей и дочерей. И этого Генералиссимус не мог простить ни народу, ни себе никогда.

Работа над ошибками

1. Первооткрывателем антианглийской направленности предвоенных советских авиационных военных разработок является В. А. Белоконь.

В «Великой тайне…» в качестве косвенного подтверждения правильности своей гипотезы я привел ряд примеров антианглийской направленности некоторых предвоенных разработок в авиационной промышленности СССР. Эти примеры я нашел в различных публикациях, большей частью в Интернете:

Другой примечательный факт: в 1940–1941 гг. в СССР развернулось массовое производство новейшего истребителя МиГ-3, предназначенного для наиболее эффективного ведения боя на высоте 7–9 километров, однако на такой высоте в то время летали не немецкие, а английские бомбардировщики. К началу войны было изготовлено 1 400 МиГ-3, а истребителей Як-1 и ЛаГГ-3, специализированных на уничтожение немецких бомбардировщиков, – лишь 400 и 300 соответственно.

Раз уж речь пошла о влиянии на советскую авиационную технику стратегического выбора «вождем народов» главного противника СССР во Второй мировой войне, следует напомнить еще один важный факт. Буквально перед самой войной Сталин приказал серийно выпускаемый штурмовик Ил-2 превратить из двухместного в одноместный, снять с него пулемет, защищавший от атаки сзади, обеспечив защиту пилота установкой брони. Однако эта броня, прекрасно защищавшая от пулеметов, установленных на большинстве английских истребителей, оказалась беспомощной перед пушкой немецких истребителей. По оценке специалистов, это стратегически явно антианглийское «рацпредложение» вождя привело к тому, что во время войны с фашистской Германией наша авиация потеряла не менее двух тысяч этих замечательных самолетов, часто с гибелью летчика.

[91, с. 43]

Однако самый серьезный материал на эту тему, фактически – ее первоисточник, я прочитал, когда рукопись книги уже находилась в издательстве. Мой хороший знакомый, журналист и писатель, главный редактор журнала «Самолет» Юрий Андреевич Остапенко передал мне вырезку из журнала «Огонек» № 25 за июнь 1996 г. со статьей академика Российской академии космонавтики В. А. Белоконя «Что помешало Сталину завоевать мир» [9, с. 42–45].

После ее прочтения стало ясно, что все известные мне ранее публикации по поводу антианглийской направленности предвоенной советской авиации родились именно из этой статьи. Позже я выяснил, что впервые В. А. Белоконь (в то время кандидат физико-математических наук, заведующий межфакультетской Лабораторией проблем прогнозирования МГУ) «застолбил» свой приоритет первооткрывателя этой темы еще в 1990 г., опубликовав статью «Карточный домик истории нашей авиации» в журнале «Инженер» № 12 [7].

Не могу не привести выдержку из нее:

Еще один важный пункт, который до сих пор игнорируется нашими даже самыми осведомленными историками, – то, что после подписания в сентябре 1939 года договора о дружбе между СССР и Германией, а тем более после начала войны с Финляндией Сталин прогнозировал войну с Великобританией: он претендовал на контроль над турецкими проливами и передел карты мира в районе Ирака и Ирана. По свидетельству С. М. Егера и Р. ди Бартини, когда утверждался макет АНТ-58, типовыми целями для бомбежки был линкор «Нельсон» и база английского ВМФ в Скейп-Флоу. По этой же логике с Ил-2 был убран стрелок-радист, так как малокалиберные пулеметы «Харрикейнов» и «Спитфайров» того времени не могли поразить пилота «Ила», защищенного мощной броней, в том числе и прозрачным бронестеклом кабины. По той же причине в массовое производство был запущен именно МиГ-3, в первую очередь как перехватчик высотных английских бомбардировщиков.

Я сожалею о том, что по не зависящим от меня причинам в изданной в 2007 г. книге привел примеры влияния антианглийской направленности Сталина на военную авиацию СССР предвоенного периода без ссылки на Валентина Анатольевича Белоконя.

Сердечно благодарю его за замечания и советы, которые он дал мне после нашего знакомства и прочтения книги «Великая тайна…». Отмечаю его блестящий ум, энциклопедические знания и нестандартное мышление, позволяющие ему идти к истине, строго придерживаясь документов и логики, но с помощью прорывных эвристических идей.

Его работы – яркий пример того, как глубокое системное знание истории техники дает исторический материал, не уступающий найденным в архивах документам.

2. В главной книге Черчилля о войне есть глава о Гессе в Англии.

В книге «Великая тайна…» на с. 33 я допустил ошибку, написав: «…имя “Гесс” ни разу не упоминается и в главной книге У. Черчилля “Вторая Мировая война”». На самом деле в третьем томе ее английского издания есть глава «Блиц и антиблиц в 1941 году. Гесс». Об этом во время интервью со мной сообщил мне спецкор «Независимой газеты» Андрей Мартынов, а после передачи «Цена Победы» на радиостанции «Эхо Москвы», где Дымарский и Захаров беседовали со мной о книге «Великая тайна…», – слушавший эту передачу Эмиль Голин. Последний на Интернет-форуме «Эхо Москвы» даже выразил сомнение в том, что я читал эту книгу Черчилля.

Книгу-то я читал, только во всех ее русских изданиях эту главу почему-то всегда выкидывали. Интересно, по какой же причине? Чему мог навредить рассказ Черчилля о появлении в Англии Гесса за полтора месяца до нападения Германии на СССР? Кстати, впервые в открытой отечественной печати эта глава появилась лишь один раз в 1991 г. в трехтомнике У. Черчилля «Вторая мировая война», изданном под ред. Волкогонова Воениздатом (до этого в 50-х годах она была включена в специздание этой книги, осуществленное Воениздатом без купюр). Я же читал ее обычные издания, поэтому только недавно прочел указанную главу.

Приношу свои извинения за допущенную ошибку, а А. Мартынова и Э. Голина благодарю за уточнение. Считаю необходимым процитировать наиболее важные места из этой главы, сопроводив их краткими комментариями.

У. Черчилль «Вторая Мировая война». Том III. «Великий союз». Часть первая. «Германия устремляется на Восток». Глава третья. «Блиц и антиблиц в 1941 году. Гесс»

…В субботу 11 мая (как ни странно, Черчилль почему-то ошибся – субботой было 10 мая 1941 г., и именно в этот день Гесс оказался в Англии. Может быть, сэр Уинстон делает вид, что настолько был не в курсе темы «Гесс в Англии», что даже узнал об этом сутки спустя. Другой вариант – если Гесса похитили английские спецслужбы и доставили в Англию не на самолете, а сухопутным и морским путем. Тогда, исчезнув 10 мая, он мог быть доставлен в Шотландию лишь 11 мая. Геббельс написал в своем дневнике 13 мая 1941 г., а он заносил в него события предыдущего дня: «Ужасная новость пришла вечером: Гесс, наперекор приказам фюрера, улетел на самолете и с субботы пропадает». – А. О.) я проводил конец недели в Дитчли. После обеда мне сообщили о сильном налете на Лондон. Я был бессилен сделать что-либо, а потому продолжал смотреть комический фильм с участием братьев Маркс… Вдруг мой секретарь сообщил, что меня вызывает по телефону из Шотландии герцог Гамильтонский… Я попросил Брэкена узнать, что он хочет мне сообщить.

Через несколько минут он вернулся со следующими словами: «В Шотландию прибыл Гесс» <…>

Я никогда не придавал сколько-нибудь серьезного значения этой проделке Гесса (совершенно очевидная неправда, ибо именно с подачи Черчилля запрет на публикацию материалов о пребывании Гесса в Англии, вопреки установленным законом срокам, продлен уже до 2017 года! – А. О.). Я знал, что она не имеет никакого отношения к ходу событий (еще большая неправда, так как совершенно очевидно, что именно появление Гесса в Англии послужило «спусковым крючком» для нападения Германии на СССР. – А. О.) Тем не менее, она вызвала сенсацию в Англии и Соединенных Штатах, России и главным образом в Германии. О ней даже были написаны книги. Я постараюсь изложить здесь эту историю в ее истинном виде, как она мне представляется.

…Гесс часто обедал за одним столом с Гитлером – наедине с ним или в присутствии еще двух-трех человек… Когда началась настоящая война, все изменилось. Общество за столом Гитлера в силу необходимости все увеличивалось. Время от времени в этот избранный круг самовластных правителей допускались генералы, адмиралы, дипломаты, высокопоставленные чиновники. Заместитель фюрера оказался на втором плане (итак, первой причиной «поступка Гесса» Черчилль указывает личную – з ависть. – А. О.) <…>

Героизм его поступка в известной мере умаляется тем, что тут сыграла свою роль ревность, которую он испытывал, видя, что в условиях войны он уже не играет прежней роли друга и доверенного лица своего возлюбленного фюрера (героизм Гесса Черчилль просто упоминает, чтобы подчеркнуть, что решение о перелете было принято им самостоятельно, но второй причиной он указывает ревность, причем специфическую, с учетом довольно двусмысленного эпитета «возлюбленного». – А. О.).

<…> К кому бы ему обратиться? Сын его политического советника Карла Хаусгофера знал герцога Гамильтонского. Гессу было известно, что герцог Гамильтонский является одним из высокопоставленных придворных чинов. Такое лицо, вероятно, каждый вечер обедает с королем и лично беседует с ним. Через него он сможет найти прямой доступ к королю (очень тонко Черчилль выстраивает мысль о том, что появление Гесса в Англии не только не имеет к нему никакого отношения, но прямо направлено на то, чтобы свалить его как премьера вместе с антигитлеровским кабинетом министров. – А. О.).

«Вот, – думал он, – <…> Я отправлюсь в Англию и заключу с ней мир. Моя жизнь ничего не стоит. Как я рад, что могу принести ее в жертву для осуществления этой надежды!»

Представитель министерства иностранных дел имел три беседы с Гессом.

Во время первой беседы, в ночь на 12 мая, Гесс был особенно разговорчив <…>

Представитель министерства иностранных дел спросил его, относит он Россию к Европе или к Азии, когда говорит, что Гитлер должен получить свободу действий в Европе. Он ответил: «К Азии». Однако он добавил, что Германия собирается предъявить России некоторые требования, которые она должна будет удовлетворить, но отрицал слухи о том, что Германия собирается напасть на Россию (таким образом Черчилль дает знать, что Гесс чего-то требовал даже от пока еще не воюющей с Германией России, но о готовящемся на нее нападении немцев беседовавшие с ним представители английского руководства от него не услышали. – А. О.).

Из второй беседы с Гессом, состоявшейся 14 мая, Черчилль выделил еще два момента:

1. При любом мирном урегулировании Германия должна будет оказать поддержку Рашиду Али и добиться изгнания англичан из Ирака (этим Черчилль подчеркивает, что еще более наглые требования Гесс предъявлял находящейся в состоянии войны с Германией Великобритании. – А. О.).

2. Операции подводного флота во взаимодействии с авиацией продолжатся до тех пор, пока не будут отрезаны все пути, по которым осуществляется снабжение Британских островов (он якобы даже угрожал Англии! – А. О.).

…У него не наблюдается обычных признаков умопомешательства. Он заявляет, что этот полет в Англию является его собственной идеей и что Гитлеру не было известно о нем заранее… но он не был простым психопатом. Он страстно верил в то представление, которое создал себе о Гитлере. Если бы только Англия могла так же поверить в него, сколь многих страданий можно было бы избежать и как легко было бы прийти к соглашению! Свобода действий для Германии в Европе, а для Англии в ее собственной империи! Другими второстепенными условиями были: возврат германских колоний, эвакуация Ирака и заключение перемирия и мира с Италией.

…Если учесть, что Гесс так близко стоял к Гитлеру, то кажется удивительным, что он не знал или если и знал, то не сообщил нам о предстоящем нападении на Россию, к которому велись такие широкие приготовления (Черчилль сам понимает, что этому поверить невозможно! – А. О.). Советское правительство было чрезвычайно заинтриговано эпизодом с Гессом, и оно создало вокруг него много неправильных версий.

Три года спустя, когда я вторично приехал в Москву, я убедился, насколько Сталин интересовался этим вопросом (еще бы! – А. О.). За обедом он спросил меня, что скрывалось за миссией Гесса. Я кратко сообщил ему то, что изложил здесь. У меня создалось впечатление, что, по его мнению, здесь имели место какие-то тайные переговоры или заговор о совместных действиях Англии и Германии при вторжении в Россию, которые закончились провалом. Зная, какой он умный человек, я был поражен его неразумностью в этом вопросе.

Когда переводчик дал мне понять, что Сталин не верит моим объяснениям, я ответил через своего переводчика: «Когда я излагаю известные мне факты, то ожидаю, что мне поверят».

Сталин ответил на мои резковатые слова добродушной улыбкой: «Даже у нас, в России, случается многое, о чем наша разведка не считает необходимым сообщать мне».

Я не стал продолжать этот разговор (и правильно сделал, ибо весьма информированный, в том числе «кембриджской пятеркой», Сталин отлично знал, что Гесса заманила в Англию, если не прямо похитила английская разведка. Скорее всего, именно это его успокоило в отношении реальности намерения Гитлера напасть на СССР. Он был уверен, что появление Гесса в Англии – это провокация англичан, направленная на то, чтобы столкнуть Германию с СССР, того же, что «джентльмен» Черчилль может договориться с «негодяем» Гитлером о совместном нападении на СССР, он просто не допускал. – А. О.)…

Какую бы моральную вину ни нес немец, который был близок к Гитлеру, Гесс, по-моему, искупил ее своим исключительно самоотверженным и отчаянным поступком… Он явился к нам по своей доброй воле и, хотя его никто на это не уполномочивал, представлял собой нечто вроде посла» (не могу не отметить, что недавно где-то промелькнула информация о том, что в 1942 г. во время пребывания в Англии Молотова ему было предложено встретиться с Гессом, но он отказался. – А. О.).

Вот, скорее всего, почему эту главу в отечественных изданиях книги Черчилля опускали – английский премьер пытался нарисовать в ней миссию Гесса в Англии как посла доброй воли, который своим самоотверженным поступком искупил вину многолетней близости к фюреру!