Текст книги "Ex oriente lux! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии"

Итак, после девтерономических законов культ Бога Израиля сосредоточился в одном центральном Иерусалимском храме (Dtn. 12, 1–7; 11–12; 14). Возникновение синагог (bēt kěnāsāt – молитвенных домов; греческое слово «синагоге» означает «собрание») возводят ко времени так называемого «вавилонского пленения», произошедшего после падения Иерусалима и разрушения храма в 586 г. до н. э., когда народ Израиля был лишен своего культового центра (Ringgren, 286), хотя первые датированные синагоги известны лишь с III в. до н. э. (May, 2–3).

Но и после восстановления Иерусалимского храма (освященного в 515 г.) синагоги сохранились и продолжали функционировать как место сбора общины для молитвы, чтения и толкования Торы, проповеди, диспута (о значении синагоги см.: Moore, 281–307; Filson, 78–85; Deichman, Rom, 27–29; Synagogue; Ancient Synagogues). Эго и понятно – не для всех евреев было возможным приходить в Иерусалим по случаю различных праздников (Filson, 78). Много синагог возникло в III–II вв. до н. э. в районах еврейской диаспоры, в Египте, Эгеиде, Антиохии, позднее в Риме – везде, где жило много евреев. Да и в самом Иерусалиме в первом веке н. э., по раввинистским источникам, насчитывалось от 394 до 480 синагог (Filson, 78). После разрушения храма Ирода в 70 г. синагоги стали единственным типом храмового сооружения, обслуживающим религиозные потребности приверженцев иудаизма и замещавшим собой функции Храма.

Синагоги должны были ориентироваться в сторону Иерусалима. Ранний тип синагоги предполагал обращение к Иерусалиму фасада со входом (May, 12), чтобы молитва могла беспрепятственно течь в сторону Иерусалимского храма (Dan. 6, 11; ср. также запрет молиться в помещениях без окон, сохранившийся в передаче Рабби Хиййа бар Абба (составителя Тосефты): bBerakot 31 а; 34 b; ср. также: Peterson, Bedeutung, 2–4; Mizrafo, 181; Moreton, 577).

В связи с этим не выглядит совсем уж чудовищной клеветой мнение известного в античности хулителя евреев Апиона (первая половина I в.), который писал в III книге «Истории Египта»: «Моисей, как я слышал от египетских старцев, происходил из Гелиополя (города Солнца. – А. П.). Следуя отеческим обычаям, он возвел открытые небу молитвенные дома (προσευχάς) во всех, сколько их есть, огороженных местах города и обратил их все на восток, поскольку и город Солнца расположен таким же образом. Вместо обелисков он установил столбы, у подножия которых было изображение ладьи, а тень от статуи, падавшая на эту ладью, совершала тот же круг, какой и солнце всегда проходит на небесах» (см.: Греческие и римские авторы, 395). Апион, говоря о молитвенных домах, обращенных к востоку, мог иметь в виду иудейские синагоги в Египте, хорошо ему известные, поскольку сам он был жителем Александрии.

Позже, на Востоке вскоре после разрушения Иерусалимского храма, а в Палестине тремя веками позже ориентация синагоги диаметрально поменялась – в сторону Иерусалима была обращена противоположная входу стена синагоги (May, 12–13; Seager, 159; Mizraḥ, 181). Такая ориентация предполагала, что община при молитве смотрит в сторону Иерусалима и одновременно на Тору, находящуюся в специальной нише на этой стене (Tos. Megillah, 4 [3], 21; Landsberger, 182–193). Так, одна из древнейших известных нам синагог из Дура-Европос (конец II в. до н. э.) имела на западной стороне, т. е. в направлении к Иерусалиму, что-то наподобие ниши. М. И. Ростовцев так описывал получающийся эффект: «Верующий, входящий в синагогу, смотрел в сторону Иерусалима и видел прямо перед собой западную стену и нишу со Священным Писанием» (Rostovtzeff, 106).

Есть сведения о восточной ориентации египетских синагог, а также синагог Милета, Приены, Эгины, известных по археологическим раскопкам; синагоги севернее Иерусалима и западнее реки Иордан (Bet Alfa, Capernaum, Hammath, Chorazin) ориентированы на юг; иорданские (Val-Dokkī, Umm al-Oanātir, Jarash, Dura-Europos) – на запад; синагога южнее Иерусалима (в Масаде) расположена в направлении на северо-запад (May, 12–13; Mizraḥ, 181).

Стена, которая соответствовала «правильному» направлению молитвы, украшалась символическим орнаментальным знаком – мизрой (mizrâḥ), позже развившимся в целую нишу, а подвижная подставка для свитков Торы превратилась в твердо стоящий шкаф (Peterson, Bedeutung, 4–5, 8; Gutmann, Early Synagogues, 1315). Примечательно, что изначальное значение слова «мизра» – «восток». И хотя оно обычно могло указывать любую страну света по направлению к Храму, это значение приводит к выводу, что первоначально слово «мизра» употреблялось в синагогах, расположенных западнее Иерусалима (Mizraḥ, 181).

Символические мизры – дощечки со словом «мизра» или изречением типа: «От восхода солнца до запада да будет прославляемо имя Господне» (Ps. 113 (112), 3), или с каббалистскими надписями – и сейчас еще украшают дома многих благочестивых приверженцев иудаизма, при этом вешать мизры принято на восточную стену (Mizraḥ, 181).

Согласно Уилкинсону (Wilkinson, 19–23), в литературных и археологических источниках наряду с ориентацией на Иерусалим прослеживаются следы двух других принципов: а) на восток, в случае если синагога стремится подражать Иерусалимскому храму (см.: Tos. Megillah 4 [3], 22 и запрет такого подражания в: bMenahot 109b); б) молитва в сторону восхода солнца независимо от географических особенностей местности (это критиковалось уже в: Hes. 8, 16).

При молитве в храме Соломона каждый еврей должен был обращаться к скинии, т. е. на запад (Dölger, Sol., 189; Vogel, Orientation, 4; Wilkinson, 18), будучи в Иерусалиме – в сторону храма, в Израильской земле – в сторону Иерусалима и вне Израиля – в его сторону (1 Reg. 8, 38–48; Baron, 213; 392). Одним из самых ранних свидетельств такого обычая является ветхозаветный (Dan. 6, 10–11) рассказ о том, как Даниил молился у себя в комнате через открытые окна, обращенные в сторону Иерусалима (см. подробнее: Peterson, Bedeutung, 1–3). Этот обычай постепенно стал законом, подтвержденным и Талмудом (Berakot 4, 5–6, 8bc; очень похоже в Tos. Berakot 3, 15–16; перевод см. в эпиграфе к главе; ср.: Peterson, Bedeutung, 4). Так древняя солярная по своему происхождению ориентация на восток вытеснялась относительной культовой ориентацией на религиозный, политический и этнический центр народа.

Вероятно, реликтом солярной ориентации у иудеев является обычай утренней молитвы в одной из сект иудейства – ессеев, зафиксированный Иосифом Флавием, который писал, что «богослужение у них совершается особым образом: до тех пор пока не взойдет солнце, они не произносят никаких обычных речей, но возносят ему принятые у них издревле молитвы, как бы умоляя Его взойти» (Joseph. Bell. Iud. 2, 8, 5 (128): Πρὸς γὲ μὴν τὸ θεῖον ἰδίως εὐσεβεῖς πρὶν γὰρ ἀνασχεῖν τὸν ἥλιον οὐδὲν φθέγονται τῶν βεβήλων, πατρίους δέ τινας εἰς αὐτὸν εὐχάς, ὥσπερ ἱκετεύοντες ἀνατεῖλαι; ср. (148)). При этом имеется в виду, что ессеи почитали солнце как величайшее творение Господа (Nissen, Orientation, 394; Dölger, Sol, 44–46; 166–167; Grundmann, 214). Похожий ритуал засвидетельствован у общины терапевтов; так, Филон Александрийский сообщает, что утром «они встают, повернувшись и обратив взгляды к востоку, и, как только увидят восходящее солнце, простирают руки к небу и молят о благоденствии, истине и прозорливости» (Philo Alex. De vita cont. 89). Интересен засвидетельствованный Иосифом Флавием (Bell. Iud. 2, 8, 9) и Ипполитом Римским (Elench. 9, 25) запрет у ессеев плевать «в середину и направо» (Joseph.: τὸ πτύσαι δ’ εἰς μέσους ἢ τὸ δεξιὸν μέρος). При восточном направлении их молитвы, страны света, куда можно было плевать, оказываются севером и западом; Ф. Й. Дёльгер видит в этом обычае один из возможных источников христианского обряда крещения, при котором следовало, отрекаясь от сатаны, плевать в сторону запада (Dölger, Sonne, 28–29).

В некоторых работах встречается утверждение, что самаритяне («первая иудейская секта»), верившие, что жилище Бога находится на горе Гаризим, обращались в своей молитве в сторону этой горы (Joh. 4, 20–21; Epiph. Haer. 9, 2, 4/6 [GCS Epiph. 1, 199]; Rühle, 780; Dölger, Sol, 186–189; Turchi, 302; см.: Anderson, 217–221 о самаританской традиции видеть в горе Гаризим пуп земли, величайшую гору, находящуюся в центре земли). Однако текст Иоанна говорит только о том, что предки самаритян Богу «поклонялись на этой горе», а не в Иерусалиме. Епифаний уже прямо указывает, что самаритяне со всех сторон обращались в своих молитвах к этой горе, полагая, что она освящена (loc. cit.; ср.: De XII gemmis, 99=100 [GSEL, 35, 2, 771]: ubicumque fuerint, ad montem se convertentes orant).

Интересно высказывание Рабби Шешета (Šešet), отражающее контроверзы, которые возникали между иудаизмом и ранним христианством в обрядовой сфере: «В любую сторону ты можешь меня поворотить [для молитвы], но только не на восток, так как христиане его избрали [для своей молитвы]» (bBaba Bathra, 25а).

Культ храма включал в себя не только жертвоприношения, но и обходы и процессии вокруг алтаря (Ps. 26 (25), 6), стен храма (Ps. 42 (41), 5) и Иерусалима (Ps. 48 (47), 13). Сами храмовые праздники, к которым должны были сходиться все евреи, назывались словом ḥag, которое родственно араб. ḥaǧǧ (паломничество в Мекку) и означает собственно «круговое движение» (Ringgren, 163, 169). Т. Бузинк считает, что обрядовый обход храма существовал только во время Второго храма и был направлен справа налево, т. е. против часовой стрелки. В этом Бузинк усматривает влияние кругового восхождения на вавилонский зикуррат (оно было против часовой стрелки) и, таким образом, влияние вавилонского сакрального зодчества на израильское (Busink, II, 1573–1574). В месопотамской главе предпочтение движения против солнца обосновывалось сильным влиянием лунарной календарной системы, когда движение луны (против солнца) задавало направление и движению в культовых действиях. Реликты такого понимания значения солнца и луны в иудейской традиции, возможно, сохранились в славянской версии «Откровения Баруха», где рассказывается, что месяц был первоначально светлее и ярче, чем солнце, однако, так как он смеялся, когда змий совращал Адама и Еву, Господь рассердился и сделал его свет менее ярким (Откр. Баруха, 9; см.: Böttrich, Henochbuch, 859).

Знаменитое видение Иезекииля дает фантастический образ «четырех животных» (ḥayyôt, LXX: τέσσαρα ζῷα; Vulg.: quattuor animalia), который, возможно, связан с зооантропоморфной символикой стран света. Привожу кратко это описание (Hes. I, 4–28): «И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех животных… И у каждого – четыре лица, и у каждого из них – четыре крыла;…во время шествия своего они не оборачивались, а шли каждое по направлению лица своего. Подобие лиц их – лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны – лице тельца у всех четырех и лице орла у всех четырех… Когда они шли, шли на четыре свои стороны; во время шествия не оборачивались… Над головой животных было подобие свода, как вид изумительного кристалла, простертого сверху над головами их… А над сводом, который над головами их, было подобие престола по виду как бы из камня сапфира; а над подобием престола было как бы подобие человека вверху на нем» (ср. сходное описание «четырех зверей» в видении Даниила: Dan. 7, 1–7).

Из дальнейших упоминаний этого видения становится ясно, что «четыре животных» – это херувимы (см.: 10, 15 и 20–22), а восседающий на престоле над сводом, который «животные» несут на себе, – сам Бог (10, 1–6). Далее, свод над головами животных обозначается тем же словом, что и «твердь», которую Бог создал в дни творения и «назвал небом» (см.: Gen. 6–8: rāqīa; LXX: στερέωμα; Vulg.: firmamentum). Если учесть, что «четыре животных» движутся «на четыре свои стороны» (ru^aḥ – собственно «ветер»; LXX: ἐπὶ τὰ τέσσαρα μέρη αὐτῶν ἐπορεύοντο; Vulg.: per quattuor partes eorum euntes ibant), то образ четырех существ, поддерживающих небесный свод и олицетворяющих собой четыре страны света, обретает знакомые нам по другим архаическим культурам черты зооантропоморфных символов (покровителей) стран света, хотя, конечно, этим функции четырех херувимов в видении пророка не ограничиваются.

Тетраморф из Ватопеди, XVI в.

Развитие в Новом Завете (в Откровении Иоанна, 4, 6–7) той же зооантропоморфной символики четырех животных (= херувимов) и закрепление за четырьмя евангелистами тех же «животных» (см. подробнее в главе «Христианство»), на мой взгляд, поддерживают гипотезу о присутствии в описании Иезекииля реликтов зооантропоморфного символизма стран света.

О том, что херувимы в Ветхом Завете изначально понимались как хранители стран света, свидетельствует Gen. 3, 24: «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять (šmr) путь к дереву жизни». В оригинальном еврейском тексте, как и в Септуагинте, слово херувим стоит во множественном числе (k^еrub_ˉīm; τὰ χερουβίν), что может означать, что были поставлены четыре херувима с четырех сторон рая (подробный комментарий к этому месту см.: Dhorme/Vincent, 481–484).

Ковчег завета, который хранился в Силоме, включал в себя «Господа Саваофа, сидящего на херувимах» (1 Reg. 4, 4; так же в: Ex. 37, 16; Ps. 79, 2), что представляет несомненную иконографическую параллель к описанию Иезекииля, согласно которому трон Господа несли на себе четверо херувимов в образе животных. В псалме 17, 11 явление Господа Давиду изображается следующим образом: «И воссел [Господь] на херувимов и полетел, и понесся на крыльях ветра». Здесь прослеживается та же модель – крылатые херувимы, несущие (= поддерживающие) Господа (=его трон).

Керубы – крылатые львы, быки и орлы с человеческими фигурами – на рельефе из хеттского храма в Айн-Дара, ок. 1200–950 гг. до н. э.

Позднехеттский крылатый лев с рельефа из Кархемыша, X–VII вв. до н. э.

Ближневосточное происхождение иезекиилевых существ проступает, в частности, в том, что ветхозаветные херувимы (k^еruḇīm), несущие функции патронов-хранителей стран света, оказываются идентичными не только этимологически, но и по содержанию вавилонским крылатым духам-защитникам, которые назывались тем же словом – асс. – вав. [ilu] kāribu и [ilu] kurību, аккад. karūbu (Catholic Encyclopedia, 349; Ringgren, 89; Michl, Engel, 62; MHM, 2, 589–590; Unger, Babylon, 173 связывает их с ветрами, замещавшими в Вавилоне страны света; об иранско-месопотамском влиянии на образ «четырех зверей» см: Смагина, Истоки, 48).

Известно, что в вавилонско-ассирийском, хеттском и финикийском искусстве четыре вида священных гениев также изображались в виде быка, орла, льва и человека. Курибу, нередко украшавшие основание престола бога или правителя, объединяли в одном образе сразу черты человека, орла, быка и льва в разных сочетаниях (см., например, изображение такого крылатого духа с головой человека и телом быка в: Jeremias, Alte Testament, Abb. 291; другие примеры см.: Dürr, 24–31; ср. также: Michl, Engel, 63). Сохранилось описание одного из таких курибу в клинописных текстах: «У него на голове рог быка; воло[сы ниспадают от его рогов] до спины; лицом он человек; щеки […]; у него есть крылья; его передние ноги […]; телом он лев; у его четырех ног…» (СТ. XVII, 2. S. 4; КВ. VI, 2. S. 4).

В Египте также существуют типологически близкие изображения крылатых богинь и гениев, охраняющих саркофаг или священный ковчег (Michl, Engel, 63). К этому же кругу символов принадлежат и сфинксы, несущие на себе трон бога. Очевидно, эти представления и послужили основой видения ветхозаветного пророка (см. подробнее: Dürr, 21–54; Landersdorfer, passim; Dhorme/Vincent, 340–358; Keel, 216–249; Мейлах, 482; Подосинов, Символы, 31–60), которое затем перешло и в новозаветную символику «Откровения» Иоанна. Если в иудейской символике «четыре животных» были связаны с четырьмя херувимами, то в христианском богословии и искусстве они стали атрибутами и символами четырех евангелистов (см.: Neuss, passim).

Заманчиво было бы попробовать отождествить животных с определенными странами света (см. подробнее: Подосинов, Символы, 89–103). Иезекииль дает нам одну географическую примету – «великое облако и клубящийся огонь» с четырьмя животными внутри являются в его видении «от севера» (sāfōn; ἀπὸ βορρᾶ; ab aquilone). Далее говорится: «Подобие лиц их – лице человека и лице льва с правой стороны (ἐκ δεξιῶν; a dextris) у всех их четырех; а с левой стороны (ἐκ ἀριστερῶν; a sinistris) – лице тельца у всех четырех и лице орла у всех четырех…». Итак, два лица у каждого животного Иезекииль видит «с правой стороны» и два – «с левой». Естественно предположить, что правая и левая стороны «животного» определяются с точки зрения не Иезекииля, а «животного» (иначе ср.: Kraetzschmar, 13: «Rechts und links sind wohl vom Standpunkt des Beschauers aus gesagt»; о других версиях расположения херувимовых лиц см.: Michl, Engelvorstellungen, 8–10; 45).

Если расположение четырех фигур представить себе как квадрат, который ориентирован своими сторонами по странам света и углы которого занимают наши «животные», то логично будет предположить, что справа – со стороны севера – находящиеся образы человека и льва должны локализоваться на северо-западе (человек) и юго-западе (лев), а находящиеся слева – на северо-востоке (телец) и юго-востоке (орел).

В этой схеме символы стран света располагаются как бы по диагонали, по промежуточным странам света, что может отражать распространенную на Ближнем Востоке (ср. в Месопотамии и у арабов) систему ориентации по ветрам, дующим по диагонали.

Для сравнения с зооантропоморфными классификациями других архаических культур, размещающими «животных» по основным странам света, следует условно «повернуть» нашу схему на 45° в одну из сторон. Если повернуть ее вправо, а это следует из того, что северо-южная ось в Междуречье часто отождествлялась с осью северо-запад/юго-восток, то человек окажется на севере, орел на юге, телец на востоке, лев на западе. Интересно, что в рамках символической классификации стран света в Китае мы видели почти совпадающую картину. Северу там, как и в Библии, соответствовал человек-воин, а югу – птица (феникс). Запад в Китае отождествлялся с тигром, а восток с драконом. Казалось бы, здесь мало общего с иезекиилевыми львом и тельцом. Но, во‑первых, библейский лев по своей «экологии» естественным образом замещает китайского тигра (в каждой культуре это «свой» представитель «наземной» фауны). Во-вторых, тождественность ближневосточного быка (тельца) и китайского дракона (рыбы, крокодила, змеи, лягушки и даже «змеебыка» в других культурах) выводится из соответствия быка иранско-восточноазиатского дуоденарного астрологического цикла крокодилу додекаора вавилонянина Тевкра и из других промежуточных вариантов обозначения востока (подробнее см.: Röck, Bedeutung, S. 290; Moock, 610–611). Таким образом, можно считать, что библейский (ближневосточный) вариант зооантропоморфного символизма стран света полностью совпадает с китайскими зооантропоморфными ассоциациями.

В Ветхом Завете есть следы употребления и цветовой символики стран света; они проявляются в виде масти лошадей. Так, в «Книге пророка Захарии» (Sach. 6, 1–6) пророку в видении являются четыре колесницы: «(1) И опять поднял я глаза мои и вижу: вот, четыре колесницы (markabot) выходят из ущелья между двумя горами; и горы те были горы медные. (2) В первой колеснице кони рыжие (h’dmym, πυρροί, rusi), а во второй колеснице кони вороные (hšḥrym, μέλανες, nigri); (3) в третьей колеснице кони белые (l^ebānīm, λευκοί, albi), а в четвертой колеснице кони пегие (běruddîm, ποικίλοι, varii), сильные. (4) II, начав речь, я сказал Ангелу, говорившему со мною: что это, господин мой? (5) И отвечал Ангел и сказал мне: это выходят четыре духа небесных, которые предстоят пред господом всей земли. (6) Вороные кони там выходят к стране северной (sāfōn, ἐπὶ γῆν βορρᾶ, in terram Aquilonis), и белые идут за ними, а пегие идут к стране полуденной (ἐπὶ γῆν νότου, ad terram Austri)» (ср.: 1, 8 о четырех лошадях, но трех разных цветов – красного, белого и пестрого).

Итак, мы имеем четыре лошадиные масти-цвета – рыжий (красный), вороной (черный), белый и «пегий» (разноцветный, пестрый). Это оказываются не просто колесницы, но «четыре духа небесных, которые предстоят пред Господом всей земли», т. е. речь идет о тех же предстоятелях четырех стран света перед Господом, о которых говорилось у Иезекииля и Иоанна и которые там определялись как херувимы. В еврейском оригинале, греческом и латинском переводах прямо сказано, что это «четыре ветра неба» (rûḥôt; οἱ τέσσαρες ἄνεμοι τοῦ οὐρανοῦ; quattuor venti coeli). Понимание четырех ветров как четырех стран света в анализируемом тексте, как и в Ветхом Завете в целом, принято большинством комментаторов (ср.: Mitchell, 178–179). Таким образом, Захария в эксплицитном виде связывает цветовую и зооморфную символику Ветхого и Нового Завета. Важно также отметить, что цвета лошадей – красный, черный, белый и «пегий» – вполне отражают основные цвета, распространенные в большинстве культур и в том числе у древних евреев (Berlin/Kay, 17–368; Brenner, 56–57; Meyers/Meyers, 321–322; Подосинов, Символы, 129–137).

К сожалению, локализовать все цвета по странам света у Захарии очень трудно; ясно лишь, что черный цвет ассоциируется здесь с севером, а «пегий» – с югом (6). О направлении движения белых и красных коней ничего определенного не говорится. Непонятно, что значит движение белых коней «за» черными (6); если «вслед за ними», т. е. тоже на север (как понимают русский, греческий и латинский переводы; ср. LXX: κατόπισθεν αὐτῶν; Vulg.: post eos; ср. такие же обозначения в евр., араб, и сир., см.: Riguell, 208; ср. современные переводы: after them; hinter ihnen; à leur suite), то, по-видимому, самому Захарии уже неясен был цветовой символизм стран света. Это место давно уже стало crux interpretis для многих поколений переводчиков и толкователей Библии. Наиболее распространенным мнением стало то, согласно которому оригинал испорчен и следует сделать несколько конъектур, чтобы все четыре колесницы соотносились бы со своими странами света. Тогда перевод должен звучать примерно так (курсивом обозначены добавления и исправления): «Рыжие кони там выходят, к стране восточной, вороные кони там выходят к стране северной, белые идут к стране западной, а пегие идут к стране полуденной» (так думают многочисленные комментаторы и переводчики этого места: W. Nowack, Е. Sellin, A. Gelin, F. Nötscher, К. Elliger, W. Thomas, Th. Chary, F. Horst, W. Rudolph и др.)· Как мы видим, помимо добавления фразы о рыжих конях, выражение за ними, или сзади переосмысляется как на западе – ’l ’ḥry hym, так как передней стороной считался восток (ср.: Mitchell, 180; Meyers/Meyers, 325).

Получающаяся роза ветров и порядок перечисления стран света (восток – север – запад – юг), противоположный движению солнца, возможно, корреспондирует с отмеченным выше культовым обходом храма справа налево.

Г. Людат (Ludat, 151, Adn. 72) считает, что из текстов Захарии и Иоанна в Откровении следует, что с востоком ассоциировался красный цвет, с югом – белый, с западом – пестрый, с севером – черный (ср.: Dahnhardt, 112); однако из текстов, как мы видели, такие ассоциации никак не следуют.

В более поздней иудаистской традиции двенадцати коленам израилевым приписывали свои цвета, которые стали цветом их знамен (Midr. Num. Rabba, 2, 6; Hermann/Cagiano di Azevedo, 377–378).

В целом же можно, как кажется, говорить о следах, пережитках в библейской традиции существовавшей когда-то зооантропоморфной и цветовой символики стран света, характерной для многих архаических народов мира.