Текст книги "Имя нам – Легион"

Слева дважды грохнуло. На выстрел «Дракона» звук не походил, и я повернулся посмотреть, в чем дело. Генрик опускал АГБ, автоматический гранатомет Барышева – личное оружие, по традиции Легиона приобретенное на аванс. Грозная машинка этот АГБ. Очнувшегося и высунувшегося онзана две попавшие в него гранаты разнесли в клочья. Останки бедолаги разбросало на площади в несколько квадратных метров. Но таскать подобное смертоносное чудо вдобавок к «Дракону» – надо иметь стальной за-гривок! Как у Генрика или Павлуши Мелкого, который тоже владел подобной монст-руозною игрушкой.

А мне – и моя хороша. Я забросил карабин за спину и извлек пистолет из кобуры на правом бедре.

«Больше на глаза не показывайся, пока не подстрижешься и серьгу из уха не вы-нешь, – сказал вчера Сергей Данилович, швырнув мне патроны, снаряженные подкали-берными пулями. – Срамота глядеть! Чисто педик!»

И черт с ним. Подстригаться я не собирался.

Я снял «Хеклера» с предохранителя и взвел курок.

Дойдя до конца обговоренной трассы, сделал тридцать шагов на запад, как было приказано, и повернул к транспортеру. Лепесток дорожки обретал некоторую закон-ченность очертаний. Онзаны на живца по фамилии Капралов почему-то не реагирова-ли. Видимо, не было их на этом маршруте. И не придется мне испытать реальную дей-ственность пистолета, а жаль! Лучше бы знать его возможности заранее, опробовав в достаточно спокойной обстановке борьбы с заторможенными врагами.

Анатолий Анатольевич и Петруха спокойно курили, не без комфорта размес-тившись на надутом спальнике рядом с «фаллопланом». Петруха что-то сказал, Анато-лий Анатольевич кивнул, пилот скрылся в транспортере. Куратор откинулся и, навер-ное, прикрыл блаженно глаза…

Поэтому он не видел, как из сугроба поднялся, пошатываясь, белоснежный, с золотисто-розовым отливом – под цвет снега – онзан. Онзан широко размахнулся и бросил в сторону транспортера увесистый предмет, стеклянно блеснувший на солнце. Заметил я это мельком, потому что одна нога неожиданно провалилась в скрытую под снегом яму, и я нырнул лицом в сугроб. Когда выпрямился, предмет еще летел, тяжело вращаясь и оставляя черный дымный след. Я понял вдруг, что это бутылка.

Еще не соображая, что может в ней находиться, я открыл стрельбу. Лишь третья пуля достигла цели. Брызнули осколки, на месте бутылки образовался желтый шар ог-ня. Воспламенившийся «молотов-коктейль» плеснулся на транспортер, на снег, на Ана-толия Анатольевича. Куратору досталась лишь небольшая часть горючей жидкости, но его одежда, волосы и инстинктивно вскинутые к лицу руки мигом загорелись. Он упал на снег и начал кататься, завывая от боли.

Онзан между тем поджигал запал следующей бутылки. Я перевел огонь на него. Первая пуля бросила его на колени, но не заставила выпустить ни бутылки, ни тлеюще-го запала. Вторая – убила наповал. Страшная огненная граната оказалась погребенной под его телом. Через секунду бутылка разорвалась, скрыв труп огнеметчика в ревущем пламени.

К счастью для батал-куратора, Петруха находился поблизости, не растерялся и быстро залил Анатолия Анатольевича пеной из огнетушителя. Транспортер, снабжен-ный системами пожаротушения, погасил себя сам.

Барахтаясь в глубоком снегу, я бросился на помощь. Петруха садил в Анатолия Анатольевича инъекции прямо очередями. Главное, чтобы раненый не умер от болево-го шока; с последствиями передозировки, буде появятся, врачи разберутся.

Куратор был без сознания, воняло сгоревшими горюче-смазочными материала-ми и паленым волосом. И еще горелым мясом.

– Что делать? – спросил я.

– Помоги внести. Да осторожней ты, ради бога! – заорал он, когда я запутался ногой в опаленных останках спальника и едва не упал.

Собрались остальные, матерились страшными голосами и проклинали рачью подлость.

– Быстро в машину! – скомандовал Генрик.

На том и закончилось мое первое боевое задание.

В активе: два врага убито. В пассиве: два товарища ранено. На моих глазах. При желании можно винить в этом себя. Не успел, не сумел, и так далее. Напялить вретище (или рубище?), обмотаться цепями, колючей проволокой и ползти на карачках в Иеру-салим, замаливать. Но я не стану. Какой смысл? Ничего уже не изменить.

Я невидяще смотрел сквозь обожженного куратора, которого Наум густо обма-зывал пузырящимся эпитель-гелем, и в голове крутилась мыслишка: «Не меня, слава богу, не меня!» Крепенькая такая мыслишка, цепкая. И шла она из самой моей глубо-кой глубины, из самого естества. Хотел я ее к ногтю, да не тут-то было – ерзала, под-лая, не давалась. Кривлялась: «Где тебе? Ловишь, а ведь поймать-то и не желаешь. Хо-чешь знать, почему? Скажу, раз мужества не находишь признаться. Помнишь, как Эпиктет на человека ругался? Душонка, обремененная трупом. Только того не учел мудрец, что не трупом обременена душонка человечья – телом. Труп, он же куда стре-мится? К земле поближе; к корешкам, к червячкам. К смерти. А тело? Живое, сочное, кровушка горячая бурлит. Упирается ручками да ножками – как Лутынюшка из сказки. И никак его в печку, в могилку, то есть, не засунешь. Не желает оно тлеть. Не желает, и все тут! Есть оно желает, пить, оправлять половые потребности. Владычествовать, по возможности. Вот и получается, что тело наше очень даже продуктивно может с ду-шонкой бороться. И побеждать. “Не меня, и зашибись!” Противно? Это, братец, только видимость одна, что противно. Томление духа. Мираж, если угодно. А реальность – вот она. Жестокая, материалистическая; плотская. Торжествует: жив! Подождут черви… И нету человека, который бы в такой слабости замечен не был. Сын божий, и тот возопил, дескать, чаша сия да минует. А ты кто?»

Я крякнул. Тело, значит? Торжество материи? А ну-ка…

«Рэндол» в два счета оказался наизготовку. Р-раз! Поперек левого запястья легла алая полоса, вспухла, растеклась тонкими струйками. Кровь капнула на пол. Я смотрел на нее и улыбался. Голос плоти захлебнулся испуганным визгом: «Идиот!» – и пропал. Распластанная кожа поползла, как затяжка на капроновых женских чулках. Кровь уда-рила фонтаном.

Я вздрогнул, открыл глаза и посмотрел на руки. Руки были все еще в перчатках – целые и здоровые. Нож покойно лежал в кобуре. Я перевел дыхание и повертел голо-вой.

Паша Мелкий, вытянув губы трубочкой, устремил ироничный взгляд на Генри-ка. Тот стучал себе кулаком то по ляжкам, то по голове, и самозабвенно вполголоса ру-гался. Наум, сидя на полу, осторожно поддерживал голову Анатолия Анатольевича, похожую на огромный клубок пены. Бородач меланхолично протирал тесак. Сан и Дан, кажется, дремали.

Навстречу транспортеру несся зеленый пузырь базы.

ГЛАВА 2

Угрюмо здесь, в сырых подземных кельях;

Но весело тревожить сон темниц,

Перекликаться с эхом в подземельях

И видеть небо из бойниц!

Иван Бунин

По возвращении они первым делом сдали опаленного войной куратора с рук на руки Веронике. Вероника была серьезна и деловита. В сторону Филиппа она даже не посмотрела.

Филипп ни черта не понимал. То есть, он отлично понимал, что сейчас Веронике не до него. Но неприязнь (и чуть ли не ненависть) началась на другой же день после их первой, великолепной ночи любви. Обвинения Вероники в вероломном использовании Филиппом возбуждающих веществ, подтолкнувших ее к той ночи, были, мягко говоря, странны. Потому что: первое. Как на самого Филиппа, так и на Генрика заросли (джунгли, ядрена! – а не полуувядший тощенький букетик) «лабазника» не оказали ни малейшего действия. Возражением первому пункту могут служить факты различия в физиологии между мужчиной и женщиной вообще. А также между мужчиной земным и женщиной наполовину иной – в частности.

Предположим, что такие факты имеются.

Тогда гораздо более значительным выглядит пункт второй. В момент обостре-ния у Вероники полового инстинкта возле нее присутствовало два человека! Не один-единственный похотливый самец Филипп, а – два. Включая кристально честного рыца-ря Боба. Кого выбрала одурманенная парами «фито-экстази» жертва смазливого раз-вратника? Увы, именно его – развратника, чтоб ему пусто было. А почему? Не потому ли, что питала к нему более глубокие чувства, нежели к благородному сердцем и (до-пустим) помыслами рыцарю и джентльмену? Очень даже может быть. В чем тогда де-ло? «Покровы сорваны, да здравствует любовь!» – не так ли? Ан, нет, не так.

Хоть смейся (и ты – пошляк!), хоть плачь (и ты – лицемер!).

Грустно. «…И капли грустного дождя струиться будут по стеклу – моя любовь беззвучно плачет, уходя…»

Затем, восемь дней подряд они тренировались, тренировались, тренировались.

Сиеста была отменена.

Вольница была отменена.

Казарма – столовая – полигон. О завороте кишок никто уже не вспоминал. Беги, ползи, стреляй! Две капсулы сомы, фляга воды, полкило концентратов. И снова: беги, ползи, стреляй! Плыви. «Взво-од! Броня!! Взво-од! Земля!! Бегом, мать вашу! Живее! Еще живее! Еще!!!»

Генрик был – сам дьявол: небрит, черен, зол. Батал-куратора взводу еще не на-шли, и Саркисян отдувался за двоих. Небезуспешно и очень продуктивно. Ведомый его когтистой лапой и луженой глоткой, взвод неуклонно становился дьявольской коман-дой. Сплоченной, быстрой, злой. Сильной. И – чувствующей свою силу.

Филиппу приходилось нелегко. Филипп решил не просто догнать бывалых бой-цов, но перегнать их всех. Стать лучшим. А это требовало полной, подчас запредель-ной, отдачи. Однако он умел, если надо, быть собранным и делать дело. Волк лежал в лазарете со сломанными ребрами и ключицей, поэтому не представлялось возможным выяснить ответ на «вопрос номер раз» – кто нынче бегает (бегал бы) быстрее? Волк? Филипп? Сам Филипп думал, что он. Сослуживцы соглашались: пожалуй.

Филипп вписал себе первое очко.

Бородач был рядом, и во всякую свободную минуту Филипп вызывал его «побо-даться». К исходу четвертого дня счет побед был равным. К исходу шестого Филипп стал недостижим. (Второе очко.) Бородача это не смущало, и он снова и снова шел на спарринг. И проигрывал. Бородач взял в напарники одного из близнецов. Вдвоем они отметелили Филиппа так, что лучше бы и не вспоминать. Зато перед ним появилась но-вая ступенька, и на нее следовало взобраться. Трудно? Тем интереснее.

В снайперском искусстве равных Филиппу не было с самого начала.

Еще труднее приходилось Юре Долоту, которым доукомплектовали четвертый взвод, вырвав новобранца из загребущих лап Боба. Юрой заменили Волка – пока тот не поправится. А скорее всего, насовсем. Потому что Юра вписался. Он был молчалив и тверд. Он работал на пределе, но не ныл и не сдавался. Он хотел быть наравне. Пусть не лучше других, но наравне.

Может быть странно, но Филипп как-то незаметно сошелся с ним. Генрика вела, заполнив до краев, идея, и места для дружбы в нем уже не осталось.

Филипп же не мог, по свойству характера, оставаться в вакууме общения. Ему требовалось над кем-то подшучивать, получать сдачи, говорить об отвлеченных мате-риях. Ему подошел бы для этой цели, наверное, певец черного юмора Наум. Но Наум настолько прочно был спаян с Пашей Мелким, что отыскать между ними зазор, в кото-рый удалось бы втиснуться, не удавалось.

А Юра… Немногословен, конечно, зато и не обидчив. Да и привела их в Легион – рука об руку – одна, в общем-то, история. Дурацкая, кстати.

От Юры Филипп узнал, что Аскер сначала решил замять дело с банным сраже-нием. Забрал заявление из милиции, заявив, что обидчика Аллах покарает. Но не про-шло и суток, как вдруг снова воспылал жаждой отмщения и даже велел создать подраз-деление быстрого реагирования. Про Аллаха депутат высокомерно забыл. Зафрахтовать петуховского участкового, пару глазастых бомжей (или подростков) и «доставить, да?» наглеца пред его ясные очи требовалось как можно скорее. С какой он лавки перед этим свалился, терялся в догадках весь «Булат».

Но премия была объявлена немалая, а работа есть работа.

Участковый промолчал (кто ж знал, что он друг Филиппу?), зато позвонил ал-каш. Группа быстрого реагирования выехала на задержание. Продолжение Филипп знал и сам. Что до Юры, так он даже рад был сегодня сравнительно счастливому за-вершению облавы. Особенно для него самого.

И наступил день девятый.

Они успели только перекусить на скорую руку после утреннего марш-броска. В приказном порядке их желудки загрузили десятком капсул сомы, пополнили и увели-чили боезапас, а вместо «Драконов» выдали укороченные, похожие на пистолеты-пулеметы с утолщенными стволами, «Фениксы».

«Фениксов» прежде не видывали даже ветераны, чей контракт приближался к завершению. Оружие выдавалось прямо из транспортера, не принадлежащего базе и украшенного замысловатой эмблемой, наводящей на мысли о Каббале или алхимии.

Поступило также распоряжение оставить на базе все барахло. В целях уменьше-ния габаритов. При себе иметь: аптечку, флягу с водой, фонарь, тесак.

Их ждали подземелья. Кротовые норы.

Четвертый взвод взамен так и не найденного батал-куратора возглавили самим «батей» – командиром базы.

Легион двинули в бой.

Около полугода назад на том же плацдарме, где Филипп прошел огненное кре-щение, онзаны уже пытались вторгнуться в пределы, объявленные для них запретными. И получили, разумеется, по первое число. Только что-то не заладилось у Братьев с тех-никой. Вместо того чтобы вышвырнуть онзанов куда положено, перфораторы развеяли их очень и очень широко по соседним доменам. Или глубоко – тут уж как разобраться. С мелкими группками захватчиков было покончено сравнительно быстро. Но одна – огромная (несколько сотен особей), вооруженная до зубов группировка, состоящая преимущественно из бойцов авангарда, заняла оборону в мире, на принятом в Легионе жаргоне именуемом «трещиной».

Ирония судьбы: не будь над онзанами проведена операция выдавливания, они никогда бы в «трещину» не попали. Этого мира для них просто не существовало. Как не существует для земного человечества параллельных миров вообще. Но перфораторы расшатали, растянули ткань, из которой «сплетено» мироздание, и онзаны угодили в прореху. В «трещину» между ареалами три и четыре. Следует отметить: миры, опреде-ляемые Братьями, как «ареалы зачистки», также онзанам недоступны. Это, собственно, те же «трещины». После удара перфораторов основная часть рачьей армады, плотно упакованная в живую струю, с огромной скоростью выстреливается по межпространст-венному каналу в домен, откуда начиналось вторжение. Но по пути часть онзанов «проваливается» в «трещины», иначе говоря, ареалы зачистки. Их шесть, по числу взводов. Точнее – взводов на базах шесть как раз поэтому.

А тут, совершенно неожиданно, возникла седьмая «трещина». Братья этой не-предусмотренной прорехи сразу не заметили. Прочесали по привычке шесть расчетных ареалов, отстреляли неудачников и успокоились.

«Трещина» благополучно затянулась. Членистоногие пионеры расползлись по открывшемуся им неожиданно Эдему, набивая желудки сочной местной растительно-стью. И оказалась сия земля гораздо более привлекательной, нежели та негостеприим-ная тундра, ощерившаяся огнем и смертью, куда вели их рачьи Колумбы первоначаль-но. Первыми обнаружили пионеров «шмели», во множестве шныряющие везде, куда только может дотянуться длинная Братская рука.

Онзаны к тому времени уже успели крепко обосноваться на новом месте. Самки вовсю откладывали яйца (они специально идут в поход беременными), а самцы рыли норы. Окружающая среда словно нарочно была создана в помощь строителям. Низкие корявые деревца, похожие на японских уродцев бонсаи, крепко и густо сплетались кор-нями, лежащими в верхних слоях почвы. Пробившись без особого напряжения сил че-рез живую плетенку трехметровой толщины, первопроходцы обнаружили еще один та-кой же пласт. Только корни были уже отмершими. Тем не менее, плетенка держала стены и потолки хорошо. А укрепленная толстым слоем засохших фекалий – просто превосходно. И могла при крайней нужде служить онзанам пищей, подобно сухарям.

Перед Легионом, таким образом, встала непростая задача: переквалифициро-ваться в диггеров. Причем путь лежал в чужие катакомбы, где обитали не безмозглые крысы-гиганты, а закаленные и неплохо вооруженные разумные бойцы, готовые сра-жаться до последнего.

«Что за беда? Ведь покинуть этот мир онзанам не удастся до скончания веков. Пускай плодятся. А там, глядишь, пройдет тысяча-другая лет, и передохнут самостоя-тельно в судорогах новой демографической катастрофы», – думал Филипп, сидя в ут-робе транспортера, мчащегося к разинутой пасти канала. Думать-то думал, а только мнение его никого не интересовало.

Время разговоров и полемик закончилось. Когда говорят пушки… и так далее.

В «трещине» стояла ранняя осень. Приземистые деревца оделись в яркие наря-ды. Землю покрывали опавшие листья и гниющие плоды. Повсюду беззаботно шныря-ли жирные зверушки. Ползали, прыгали, бегали и летали потрясающие массы насеко-мых.

Под этим пестрым, шевелящимся ковром норы онзанов не могла разглядеть и хваленая СКАМСС. В том, что она была развернута, сомневаться не приходилось: в не-бе гроздьями висели пузатые дирижабли и аэростаты, «шмели» носились гудящими об-лаками, а транспортеров насчитывалось много больше, чем числилось по штату за ба-зой № 18.

Входы в обнаруженные жилые норы были отмечены не только флажками на длинных прутьях, но и некими грозного вида устройствами. Как выяснилось, это были компрессоры для нагнетания в тоннели отравляющих газов.

«Батя» выстроил четвертый взвод возле транспортера и обратился с речью:

– Легионеры! – с грозным воодушевлением сказал он. – Нас ждет сегодня не од-на из тех занятных прогулок со стрельбой, к которым вы уже привыкли, а чертовски опасная кампания. Под землей нам воевать еще не приходилось. Не стану утверждать, что мы сумели выкурить из нор всех тварей поголовно. Газ – на то и газ, чтобы быть летучим. Он рассеивается, его поглощают стенки тоннелей. Кроме того, всем вам из-вестно, как необыкновенно живучи онзаны. Известно вам и то, что они вдвое более жи-вучи в состоянии летаргии. К сожалению, не могу обещать, что живыми вернутся все из вас. Но я твердо обещаю, что контракт Легионом будет выполнен до конца. Погиб-шие будут преданы родной земле, а заслуженное жалованье – вручено наследникам в полном объеме. – Он внушительно покачал головой и повторил: – В полном объеме! У каждого из вас в шлеме имеется маяк – это вам известно. Поэтому потерявшихся в под-земельях не будет. При необходимости мы перероем здесь все, до последней песчинки, в поисках любого из вас. Помните это и не теряйте присутствия духа. Сейчас сержант разобьет вас на двойки, и вы приступите к выполнению задания. Газ в тоннели будет подаваться постоянно. Стало быть, открывать забрала и снимать перчатки не советую. Время на операцию – два часа. Затем, если потребуется, перерыв на обед и отдых. Да-лее – по обстоятельствам. Ну… – завершил он, – …кто верит в Бога – с Богом! Кто не верит – тому удачи!

Поскольку новичком, не нюхавшим пороха, на сей раз был Долото, Генрик по-шел с ним. Филиппу в напарники достался Бородач. Сан и Дан составили третью пару, а Мелкий с Березовским – четвертую.

– Первый час в авангарде я, – сказал Бородач. – Второй ты. Вопросы?

Вопросов у Филиппа не было.

– Тогда – в преисподнюю!

Нора полого уходила вниз. Стены, пол и потолок были обмазаны шелушащейся зеленой коркой, похожей на высохшую речную тину. Впрочем, шелушился только са-мый верхний слой засохшего кала, а под ним начинался твердый как дерево и удиви-тельно прочный волокнистый пласт необыкновенной «штукатурки». Филиппу с вели-ким трудом удалось проковырять в нем лишь крошечное отверстие, хоть он и орудовал тесаком со всем старанием. Бородач терпеливо ждал окончания изыскательских работ. Ему тоже было небезынтересно, можно ли в дальнейшем надеяться на безопасность шахты.

Удовлетворенно решив, что на столь прочную облицовку можно положиться, напарники поползли дальше. Именно поползли – на четвереньках. Выпрямиться в пол-ный рост размеры шахты не позволяли.

Скоро им открылось первое помещение, где можно было встать.

Помещение формой походило на неровный эллипсоид, сравнительно низкий – менее двух метров. Филипп почти упирался макушкой шлема в потолок. Большая ось эллипсоида совпадала с направлением тоннеля, имея длину семь метров; меньшая, пер-пендикулярная – четыре метра двадцать сантиметров (по сообщению системы лазерно-го прицеливания).

По-видимому, у онзанов располагался здесь склад продуктов. Или отхожее ме-сто. Вдоль стен громоздились неровные штабеля «коровьих лепешек», которые могли быть как измельченной и спрессованной растительностью пополам с сушеными фрук-тами (консервы на зиму), так и обезвоженным дерьмом.

По запаху назначение продукта определить было невозможно. И не только из-за присутствия боевых отравляющих веществ. Например, запах силоса – любимого коро-вами травяного корма, может показаться неподготовленному человеку намного более шокирующим, чем запах собственно коровьего навоза. Вид, кстати, тоже.

Так вот, на вид припасы онзанов выглядели абсолютно неаппетитно.

– Захватим по сувениру? – предложил Филипп.

– На обратном пути, если не возражаешь, – согласился Бородач и пинком от-швырнул с дороги бугристую пластину величиной с хорошую сковороду. Пластина врезалась в ближайший штабель, вызвав небольшой оползень.

– Ну, это я не подумав сде… – начал добродушно журить себя Бородач, однако на полуслове прервался. Развалившаяся груда обнажила глянцевый бок розоватого панциря. Легионеры разом вскинули «Фениксы. Онзан, впрочем, не подавал признаков жизни.

– Спишь на посту, салага? – Бородач тронул его легонько стволом. – Или помер?

Не дождавшись ответа, наподдал ногой по панцирю и отпрыгнул.

Онзан медленно вывалился в неширокий проход, где его почти погребли под со-бой сотни лепешек, обвалившихся следом.

– Дохлый, – разочарованно сказал Филипп. – Надо бы контрольный выстрел… Ты как, произведешь? Нет? Я тоже не хочу, видно же, что дохлый.

– Этот – пожалуй. А вдруг тут еще есть? Живые.

– Предлагаешь устроить раскопки?

– А куда деваться, – вздохнул Бородач. – Работа наша такая – разгребать, что другие навалили.

Минут пять они, сопя, барахтались в завалах разнокалиберной буроватой «стряпни». К счастью, на волчьи капканы клешней не наткнулся ни один. Но нервы по-истрепали себе изрядно.

После такой «археологии» тесный лаз тоннеля, куда они с трудом сумели про-тиснуться (лепешки в результате поисков равномерно распределились по всей камере, и, разумеется, часть их попала в коридоры), показался уютным и почти родным. Они поползли дальше. И доползли до развилки. Два рукава тоннеля уходили вправо и впе-ред. Третий, почти вертикальный, влево и вниз.

– Если где и сохранились живые существа, то внизу, – сказал Бородач. – Согла-сен?

– Это смотря, насколько братский дезодорант тяжелее воздуха, – немного усом-нился Филипп.

– Был бы тяжелее намного, компрессоры бы не понадобились, – резонно заметил Бородач. – Поэтому: в недра! – И нырнул безрассудно головою вниз.

Филипп лег на живот и не спеша пополз следом.

Наклонная часть коридора завершилась еще одним, на сей раз двурогим, раз-ветвлением. Продолжая двигаться в соответствии с классическим правилом «левой стены», они попали в тупичок, даже не укрепленный замазкой. Видимо, был это недо-строенный ход. Пришлось вернуться к развилке и заглянуть во второй лаз. Разглядеть ничего не удалось – лаз круто изгибался в паре метров от входа. Это настораживало. Все прежние тоннели были более-менее прямолинейные.

– Твое мнение? – спросил Бородач.

– Там что-то есть. А, возможно, и кто-нибудь. Или что-то было. Придется лезть.

– Придется, – нехотя согласился Бородач. – Держим дистанцию.

Он змеей скользнул за поворот.

Филипп сосчитал до пяти, напружинился и прыгнул в кривую кишку лаза. Успел заметить, как Бородач еще раз повернул, и почти сразу захлопали выстрелы «Феникса». До второго изгиба Филипп добрался за считанные секунды, однако врагов в живых уже не застал.

И слава богу.

Потому что врагами, окопавшимися в объемистой полости, были не грозные солдаты, взращенные для схваток и смерти, а онзаны-подростки. Или самки. Размером почти вдвое меньшие, чем взрослые самцы, они вповалку лежали среди корзин, запол-ненных вертикально стоящими, гладкими бело-розовыми предметами. Предметы, вне всякого сомнения, являлись яйцами онзанов. Подстреленные наседки, числом четыре, еще бились, опрокидывая корзины и давя драгоценное содержимое.

Бородач стоял, сгорбившись, и сухо покашливал. Никогда прежде за ним такого кашля Филипп не замечал. Он подошел и похлопал Бородача по плечу.

– Баба била-била – не разбила, – сообщил Бородач. – И дед не разбил. А вот мышка – хоть бы хрен. Надо бы тут прибрать, что ли?

– Я все сделаю, – сказал Филипп.

– Ага, давай, – облегченно сказал Бородач и удалился.

Филипп достал из набедренного кармана пиропатрон – сплюснутый цилиндр размером с огурец – установил таймер на три секунды и нажал кнопку. Бросил пиропа-трон в центр инкубатора и поспешил удрать.

Ровно через три секунды пиропатрон лопнул, разбрасывая вокруг огненный дождь, в потоках которого с успехом плавятся металлы, камни и бесследно сгорает лю-бая органика.

Выждав несколько минут, Филипп вернулся. Двигаясь в густом дыму практиче-ски на ощупь («ночное» зрение шлема пришлось отключить – слишком ярок свет горя-щего напалма), бросил в клокочущий расплав огнетушитель взрывного действия. При-менять его в ограниченном пространстве норы было довольно рискованно, но необхо-димо – пожар мог распространиться непредвиденно широко.

Онзанов пожар этот, пожалуй, выкурил бы на поверхность много эффективнее, чем даже кубические километры ядовитых газов. Не сразу, конечно, но зато наверняка. Только вот… Что ждало при таком раскладе мир кривых деревьев и жирных плодожо-рок? Надо полагать, мир этот еще долго корчился бы от ожогов, рожденных негасимым подземным огнем. Так горят на Земле торфяники. Иногда годами; то, кажется, затухая, то злобно разгораясь вновь.

Огнетушитель взорвался облаком инертных газов и струями антиоксидантов. В грудь Филиппу ударил тугой поток ледяного ветра. Филипп удовлетворенно кивнул, стряхнул с плеч хлопья пепла, кусочки отвалившейся при взрыве «штукатурки» и уб-рался от спаленного инкубатора.

– Пропусти-ка, – сказал Филипп сидящему поперек развилки Бородачу. – Будем считать, что час прошел.

– Сжег? – сухо спросил Бородач, подтягивая колени к груди.

– Дотла, – сказал Филипп. – Ты готов?

– Всегда, – с отвращением в голосе ответил Бородач.

Штурмовать практически отвесную трубу, ведущую к первой развилке, им при-шлось по очереди. Сначала Филипп взобрался на плечи Бородачу, что позволило закре-питься в шахте, а затем полез вверх. Раскорячившись, упираясь в стенки спиной и но-гами, а руками – цепляясь и толкаясь. К счастью, стены были шероховатыми и бугри-стыми. Тем не менее, перевалившись наконец через горловину лаза, он первым делом отдышался. Увы, хлебнуть водички в шлеме не представлялось возможным. «Какой был прок брать флягу вообще? – подумал он. – Или Легион ждет еще вторая серия ба-талий, наземная?»

Вооружившись тесаком, Филипп начал долбить пол. Когда отверстие приобрело, наконец, требуемые размеры, размотал шнур с рукоятки тесака и опустил в лаз. Резьбо-вая пробка, закрывающая обычно полую рукоятку мачете, поскакала по неровностям шахты, увлекая шнур за собой. Имеющихся пяти метров Бородачу должно хватить вполне, даже с запасом.

Филипп уперся ногами в стены и обхватил воткнутый в дыру до самой кресто-вины тесак. Шнур подергался и натянулся. Зазвенел. Тесак рванулся из рук, но Филипп держал крепко. Через несколько секунд появился Бородач. Филипп одной рукой заце-пил его за шкирку, вытянул из ямы. Бородач встряхнул кисти, потер ладони друг о дру-га и сказал:

– Блин!

– Аналогично, – сказал Филипп и принялся сматывать шнур.

Потом были бесконечные лабиринты коридоров, развилок и складов продоволь-ствия. Однажды они наткнулись на спальную комнату. Тщательно сплетенные корзины содержали на этот раз не яйца, а сухую траву и веточки. Онзаны были, очевидно, не-прихотливы в быту. В одной корзине обнаружился мертвый хозяин. Он лежал на спине, поджав многочисленные конечности, а из криво разошедшегося отверстия в обмякшем “хвосте” – то ли рта, то ли ануса – сочилась зеленая жижа. Еще на теле присутствовали маслянисто-синие вздутые пятна. Отравляющие вещества поработали над бедолагой как надо.

Филипп накрыл его пустой корзиной и тихонечко зачем-то перекрестил.

Второй час подходил к исходу; было решено возвращаться. Бородач с усилием вогнал в низкий потолок заусеницу радиовешки. Маршрут останется записанным в па-мяти носимых компов, но подстраховка не вредила еще никому.

Обратно двигались сравнительно быстро. Маршрут знакомый, ответвления го-лову не дурят и врагов ждать неоткуда. Поэтому к длинной автоматной очереди, при-шедшей из завала лепешек – того, самого еще первого, – они оказались решительно не готовы. К счастью, онзан палил наугад, ориентируясь, скорее всего, на звук.

Зря, выходит, не сделали они контрольный выстрел, ой зря!

С противным жужжанием тяжелые, плохо откалиброванные пули распороли «штукатурку» над головами легионеров. Посыпалась труха.

Филипп так же наугад выпустил заряд в место, где, по «предположению» скане-ра, находилась ухоронка стрелка. Не попал. В ответ раздалась новая очередь. Впрочем, Филипп ее не услышал. Пуля, адресованная ему, обогнала звук выстрела. Она всего лишь вскользь чиркнула по шлему, уйдя затем в потолок, но и этого оказалась доста-точно. Филиппу показалось, что в лоб ему заехали кувалдой. Или мешочком с песком. Голова запрокинулась назад, хрустнули позвонки, в глазах поплыли, слоясь, абстракт-ные картинки. Конечности подкосились, и он уткнулся грудью в пол.

Бородач, не теряя времени, оперся локтями на его выпяченный зад и хладно-кровно повел огонь. Сдвоенный выстрел, смещение ствола, и – новый сдвоенный вы-стрел. Он управился четырьмя очередями.

Собственно, помог ему в этом сам онзан. Не то у него кончились боеприпасы, не то мозги, отравленные газом, отказали напрочь, но он вдруг вылетел из укрытия, рас-положенного вплотную к дальней оконечности хранилища, и бросился наутек. Он как раз вбежал в коридор, когда пули нагнали его. Онзан взбрыкнул словно норовистый жеребец, встал на дыбы, ударился верхушкой панциря в край «дверного проема», да так и застрял.

Бородач помахал над стволом «Феникса» рукой, якобы разгоняя пороховой дым, и хлопнул Филиппа по оттопыренному седалищу.

– Эй, напарник, подъем! – Через показную бодрость тона сквозила нешуточная озабоченность. – Как самочувствие?