Текст книги "Зверь с той стороны"

Город был странно тих и пуст, несмотря на чудесный, ещё очень ранний вечер. По солнцу, выходило часов около шести. Транспорт встречался, хоть и без трамваев, автобу-сов-троллейбусов, но с пешеходами был полный швах. «Шухер, немцы в городе!» – ска-зал бы по такому поводу Капралов-отец. Редкие безлошадные земляки, если и появля-лись, то лишь для того, чтобы шарахнуться от меня, как от ходячего разлагающегося тру-па, несущего на гнилой груди табличку: «Не приближаться ближе 10 м. Бубонная чума».

«Может, я всё-таки стал дьяволом, и это нехорошо отразилось на моей внешно-сти? – подумалось мне. – Может, у меня козлиная голова и двухсаженный хвост, покры-тый жёсткой щетиной? Чёрные перепончатые крылья за плечами? Когти, копыта? И ра-зит от меня падалью да кипящей серой?»

Наконец я сообразил посмотреть на себя в зеркальную витрину.

Отразилось чудовище. Грязная майка на единственной пройме, грязные трусы, босые ноги. Разводы сажи и кровь. Бритая башка, но бритая плохо, с островками торча-щих волос разной длины. Выпуклый, бугристый, «прорисованный до костей» мышечный рельеф, максимально обострившийся за время вынужденного голодания и психоопытов. (Анжелика, возможно, была бы от него в восторге.) Ветвящиеся верёвки вен под истон-чившейся кожей, чёрные пятна вокруг рта и глаз.

Еще бы люди не шарахались! Да я сам от себя в первый момент шарахнулся.

Орудуя вместо мочала майкой, я умылся в чистенькой свеженькой прохладной дождевой луже. Пятно вокруг рта оттерлось – это был всего лишь след от изгрызенной резины. Сажа и кровь отмылись, в общем, тоже. Везде, где я смог до них дотянуться. Круги вокруг глаз были синяками и они остались. Клочковатая прическа-сюр осталась.

Выбросив в урну окончательно испорченную майку, я неспешно зашагал в сторо-ну дома. Я наслаждался свежим воздухом, пахнущим сиренью и начисто лишённым ав-томобильной копоти, напевал под нос «Ехал на ярмарку ухарь-купец» и думать забыл о недавних страшных приключениях.

Путь предстоял неблизкий, в час даже бегом не уложишься. У меня не было клю-ча от квартиры. Но мне было плевать. В крайнем случае, думал я, позвоню от соседей Юлечке Штерн. Она, помнится, оставила запасной ключ себе, а я не препятствовал. Вот и славно, вот и молодец. «…Ухарь-купец, удалой молодец…»

– Стоять! – раздалась усиленная мегафоном команда. – Мужчина в трусах, стоять на месте! Дай грабли в гору!

Я стал, дал грабли в гору и оглянулся на голос. Возле бордюра тормозил БТР. На броне было полным-полно бойцов в омоновской форме, брониках и касках. Их автоматы смотрели на меня. И БТРовская пулеметная спарка. А потом один из них что-то сказал резким голосом, спрыгнул и быстро двинулся ко мне.

Это оказался, как не странно, великолепный Милочкин папа Фердинанд. Он ша-гал уверенно, как может шагать по оккупированному городу боевой офицер, знающий, что его спину прикрывают надёжные ребята, держал автомат в руке, стволом книзу, и хмурился. Наверное, собирался спросить, какого черта я, самоуверенный сопляк, не по-звал его наказывать обидчиков дочери, как обещал.

Я опустил руки («Э!» – предостерегающе крикнули с БТРа) и пошёл Фердинанду навстречу, улыбаясь. Пусть он сердится сколько угодно. Пусть даже отлупит меня по-отечески ремнём под одобрительный гул омоновцев.

Но это будет после.

А сначала мы сойдемся, и я скажу:

– Отдайте за меня вашу дочь, господин полковник. Я без неё, оказывается, жить не могу!

Дневник Антона Басарыги. 23 мая, пятница.

Температура у Маши продержалась четверо суток: почти нормальная днём, она круто подскакивала к ночи. Не помогали ни жаропонижающие лекарства, ни Ольгины волхвования. И каждую проклятую жаркую ночь дочка бредила теми же жуткими образ-ами, что и в первые часы болезни, приводящими нас в бессильное отчаяние, и каждую ночь рвался к ней, забраться на постель и улечься калачом непременно к лицу, Люсьен. Сперва мы гнали его, грубо вышвыривали на улицу, даже били, но он был несгибаем. Оказавшись за дверьми, он молнией взлетал к окну и принимался благим матом орать, царапать рамы и метаться по подоконнику. Обалдевший и озверевший, я всерьёз соби-рался удавить его, даже петлю из электропровода приготовил, но Ольга не позволила и правильно сделала. Когда мы с величайшими предосторожностями допустили-таки его к Машеньке, ей враз вышло облегчение, и она уснула. Хоть беспокойно, но и то было ве-ликое доброе чудо.

А наутро температура у неё пришла в норму – внезапно и сразу. И сразу малышка начала бегать, как ни в чём не бывало, и сразу у неё открылся здоровый аппетит, сравни-мый с волчьим, а мы стали понемногу приходить в себя.

Странным образом с её болезнью совпали грозные события в Большом (как выра-жается Костя) мире. Мне было, в общем, не до них, но некоторые отголоски докатыва-лись. Губернские сатанисты, т. н. «Предстоящие свету Люциферову», резко активизиро-вались и развернули настоящий террор против населения. Особенно в стольном Импе-ратрицыне. Даже в уездном нашем Сарацине-на-Саране была попытка произвести чело-веческое жертвоприношение. И даже почти удалась, но один из злодеев обделался от страха и вместо того, чтобы вершить обряд, побежал каяться в милицию. В Петуховке всё обошлось. Цена отсутствию эксцессов – пот, изорванные нервы и бессонные ночи мэра, участкового и, как ни странно, бутафорского (казалось всем ещё вчера), казачества. Главным образом, самого из синелампасников убеждённого паяца Ростика Бердышева. Все они проявили необходимую сметку, твёрдость и решительность, за что честь им, сла-ва и хвала!

В первую очередь усиленным нарядом поселкового ополчения перекрыли мост – важную стратегическую точку на единственной короткой и пристойного покрытия сухо-путной дороге, ведущей к нам из центров цивилизации. С другой стороны посёлка эта дорога продлевается аж до международного значения автотрассы, но лесом, всё лесом да лесом. Полтораста кэмэ петляющей, как бык нассал, грунтовки по тёмной даже в самый солнечный день, чащобе. Прочие дороги, коих тьма, утекают в глухомань вроде посёлка Серебряного, на покосы и лесные делянки.

Застава на переправе стояла и прежде, остается ныне и пребудет в веках, аминь: она взимает дань с проезжающих транзитом на ту самую трансконтинентальную авто-страду грузовых автомобилей. Объясняются поборы (узаконенные официально) тем, что мост был выстроен в незапамятные времена за счет Петуховского завода и руками по-сельчан, что есть истинная святая правда.

В одну из тревожных ночей через заставу прорывалась шобла-грёбла подозри-тельных субъектов на трёх легковых автомобилях, набитых битком. Грудью перекрыл злодеям дорогу Ростислав Бердышев, вооруженный охотничьим ружьём и верной нагай-кой. (Грудь принадлежала Бердышевскому каурому жеребцу Комбату.) Поняв, что про-ехать не удастся, раздосадованные дьяволопоклонники решили устроить бойню прямо возле запертого шлагбаума. Проскочить буром его они решительно не могли: шлагбаум – это стальная толстостенная труба приличного диаметра, опирающаяся на железобетон-ные столбы. А придорожные канавы напоминают средневековые крепостные рвы. То-тальное истребление жителей посёлка сатанисты начали с Ростика.

Однако не тут-то было, господа люцифериты! Ростик у нас герой, его так запросто не возьмёшь! Кроме того, в будке смотрителя дремал участковый, и резалась в «гусари-ка» по пятачку за вист ещё пара добровольцев. В результате завязавшейся перестрелки сатанисты, оставив на поле боя один подбитый автомобиль, одного легко раненого и троих дезертиров, задали дёру. Их перехватили быстро и профессионально дэпээсники на въезде в Сарацин. С нашей стороны пуще всех пострадал Комбат – в него врезались на машине и ушибли ногу. Ростик гордо демонстрирует полученный в сражении малый шрам на щеке. Матрос (участковый Коновалов) по секрету признался тестю, что Берды-шева поцарапала вовсе не вражеская пуля. Он приложился рожею к матушке-земле, па-дая вместе со сбитой с копыт лошадью. Всё равно он молодец, потому что именно его громовой ор и меткая пальба из дробовика ввергли супостата в смятение и оторопь и об-ратили в бегство.

Перечитал последний абзац и вижу, что по дрянной своей привычке вновь затеял глумиться да подтрунивать («…но не правда ли? я опять уже принялся за своё, начал де-лать то, что делаю всегда, – я, старый имморалист и птицелов, – говорить безнравствен-но…» Во-во, точно так! данке шён, герр Ницше). И напрасно. Схватка-то была серьёзной. У пленённых сатанистов изъяли оружие и боеприпасы, так что не перепугайся они, всё могло бы завершиться гораздо трагичнее.

Другие противобесовские мероприятия дали значительно меньший эффект. Памя-туя о том, что в первую очередь врагу рода человеческого попадаются на удочку нестой-кие к соблазнам дети и подростки (печальный опыт братьев Меркульевых и покойного Клауса), была проведена широкая работа с родителями, а так же произведены… хм, не вполне законные обыски кое-где. В частности, в школьном кабинете истории – гнездо-вище либеральной интеллигенции, супругов-преподавателей по фамилии… скажем, Имярек. Директор школы припомнил им независимость взглядов, как я понимаю. Пред-метов, изобличающих супругов Имярек в неблагонадёжности, найдено два. Как-то: фан-тастический роман, принадлежащий перу злостного сайентолога Рона Хаббарда и репро-дукция с известной картины Бориса Валеджио. На картине отвратительный демон сладо-страстно обнимает обнажённую женщину. Какие против лже-гуманитариев будут приня-ты меры, пока трудно сказать, но ясно, что самые суровые – вплоть до временного закры-тия исторического кружка. Этого рассадника вольтерьянства и вольнодумства, прибе-жища всяческого нигилизма. (Вдруг он и не исторический вовсе?)

А впрочем, всё равно скоро каникулы.

Если излечение Машеньки связано с рыжим котом, то совпавшее с ним по време-ни избавление губернии от тёмных сил связано с рыжим человеком. Президентским ука-зом для одоления адских полчищ люциферитов и восстановления нормальной жизни к нам назначен генерал-губернатор. Офицер Федеральной Безопасности Штольц.

«Боевой мужик, – сказал про него Президент, – уважаю его и доверяю ему всеце-ло». Боевому мужику в качестве увесистых кулаков придано два полка внутренних войск из гвардейской дивизии, издавна известной как «Дзержинская». Все проявления сата-низма изничтожены жестоко и молниеносно, – для того Штольцу даны были особые полномочия. Шепчутся, что трупы дьяволопоклонников который день непрерывным по-током вывозятся под родную мне Старую Кошму, где и топятся в бездонных тамошних болотах. Грузовиками.

(Мое мнение: НЕ ВЕРЮ! Чепуха полнейшая, законченная. Средневековье. Из ка-тегории: «А на ужин он пьёт кровь младенцев!» Автоцистенами, надо полагать.)

Помимо прочего, оказывается, сам Штольц ещё недавно был внедрён в ряды «Предстоящих» («Тончайшая, опаснейшая и великолепно проведённая операция», – по-хвалил Президент), и знал всю структуру, всех главных люциферитов доподлинно и по-имённо. Возмездия не избегнет ни один! Под эту музычку почистили губернию и в дру-гом: наркоторговцы, бандиты, подозрительные секты – всем сестрам досталось по серь-гам. Или по рукам? По зубам? По… Досталось, одним словом.

Авторитет Штольца в народе, разумеется, взлетел до стратосферы и выше.

Надысь избавителя показывали по телевидению. Была проведена короткая пре-мьерная пресс-конференция. Итак, любите и жалуйте: полковник госбеза Штольц Вита-лий Ильич. (Пока ещё полковник.) Спортивного вида рыжеватый мужчина в партику-лярном с простым и открытым лицом русака из провинции. Однако и твердинка потреб-ная видна – глаза, губы. Подбородок тож. Голос… хм, обычный. Скорее низкий, но не слишком. Мужской. (Для тех, кто ищет изъянов во всём: Штольц, кажется, чуточку косо-лап. Для их противников: но брав и подтянут, как пресловутый Глазенап, поэтому косо-лапость его в глаза отнюдь не бросается.)

Вопрос: «Виталий Ильич, можете ли вы прокомментировать усиленно муссирую-щийся слух о якобы возможном назначении вас на должность председателя Совбеза или даже вице-президента? В случае успешного завершения операции по искоренению… etc?»

Ответ: «Комментировать слухи не моё дело. Я офицер, а не комментатор. Верхов-ный главнокомандующий поставил передо мною задачу. Я обязан её выполнить. Я её выполняю. И, будьте уверены, выполню! С наименьшими отрицательными последствия-ми и с наивысшим КПД. Если следующей задачей будет вице-президентство, что ж, я готов».

Орёл! Надёжа. Слуга царю, отец солдатам. Теперь ещё, выходит, и нам. Так и хо-чется воскликнуть в ажитации: «Тятька!!!» И воскликнул бы, будьте покойны, кабы не был «тятька» столь непристойно моложав. Молод даже. Выглядит моим ровесником. Тем не менее – сорок четыре, самый подходящий возраст для старта государственного мужа в большую политику. Кой старт, по-видимому, неизбежен: рейтинги убеждают в том не-двусмысленно.

Пресс-конференцию я смотрел вместе с Машенькиным рыцарем Константэном. Ночует и вечерует он по-прежнему у нас, но дни проводит то в музее, то в Серебряном. Всё ищет свой волшебный Грааль. Я дал ему для разъездов велосипед. Но подробности о Граале чуть ниже. Так вот, Костя передачей той был словно отточенным клинком в самое сердце поражён. Тряс головой, то бледнел, то краснел, растерянно бормотал: «Штольц, Виталий Ильич… и капитан Штольц, сын дяди Колиного боевого товарища Илюхи… Возможно ли капитану за два года дослужиться до полковника?.. Ой, блин!.. Таких сов-падений не бывает… Бог мой, а что, если Возницкие довели-таки дело до конца?.. и вы-звали?.. Нет, вздор… Или… Дядя Антон! – вперил он в меня блистающий тревожно взор. – Вы, часом, не осведомлены, отчего Возницкие умерли? Помните их? Брат, сестра. Они, кажется… кажется, умерли? Как-то особенно трагично? Где-то здесь, поблизости?»

Я сказал, что Возницких помню, они, действительно, перешли в мир иной, но способ ухода… Наверняка ничего не знаю, а знаю одни сплетни, по которым выходит, что Возницкие переусердствовали с сексуальным стимулятором. Последовавшее нервное истощение оказалось летальным. «Они занимались любовью?» – уточнил Костя, заметно смущаясь, но глаз всё же не отводя. «При известной смелости взглядов на кровосмеше-ние можно выразиться и так», – согласился я. «А ведь Никита сказал: “Если всё окончит-ся благополучно, мы тут же займемся любовью, грешники”», – задумчиво пробормотал Костя и сник. Я молча ждал продолжения. Костя повздыхал, побарабанил пальцами по колену, после чего продолжил дискутировать как бы с собой, а как бы и со мной: «Зна-чит, всё окончилось благополучно… Благополучно?! Но как? там же не оставалось нико-го, кроме них да раненого капитана… Тогда получается… – Он сызнова глянул на меня, едва ли не с надеждой: – Скажите, дядя Антон, как по-вашему, Штольц похож на земное воплощение дьявола?»

Ага, подумал я, так вот чем ты, паренёк, занимался в компании Возницких! Ве-лиала на царство призывал. Круто! Вслух я этого, разумеется, не сказал, а сказал, что об-ратясь мысленным взором к сложившейся за века традиции в изображении нечистого, вижу: конечно, нет, совсем не похож. Но ежели попробовать разобраться, да попытаться приложить при том самую чуточку умишка, то вдруг понимаешь: Сатане вовсе незачем являться к нам в виде чёрта с рогами и копытами. Не ужас несущим грядёт он, но изба-вителем от грядущего ужаса, – приблизительно так; прошу прощения за высокий стиль. То бишь для завоевания полного и непререкаемого доверия у человеков – первейшей за-дачи Лукавого – должен он, сокол ясный, выглядеть как раз предельно располагающе. Соколом. И, обязательно, всенепременно, – соколом ясным! Например, таким, как изба-витель наш от ужасов сатанизма, полковник Виталий Ильич Штольц. В этаком ракурсе и головокружительный его карьерный рост от капитана к полковнику всего за два года – наверняка без обязательного полного курса обучения в академии, предполагаю экстерн – ничуть не фантастичен. Для дьявола – семечки. Согласен, Константэн?

Костя коротко кивнул и принялся грызть ногти. Я не препятствовал.

Дальнейшей беседе помешало шумное явление в родные стены блудного Филип-па. Знал бы он, сколько тревог доставило его нахождение вдали от дома в недавние страшные дни родителям и сестре. Даже я поволновался – как-никак тоже родственник. И ведь не позвонил ни единого разу, шалопай. В бубен ему, по хребту! Впрочем, шало-пай прибыл не один, а с невестой. Что, бесспорно, спасло его от отеческих, а наипаче то-го материнских увесистых вразумлений (в бубен! в бубен!) и наставлений (по хребту! по хребту!) на будущее.

Невеста – Милочка. Соответствие имени и облика изумительнейшее: мила, мила, ах как мила! Свежа непередаваемо и притом очаровательно скромна. Всё семейство влю-билось в неё мигом и по самые уши. Заказано влюбляться лишь мне – Ольга чутко сте-режет мужнину верность, и эмоции приходится контролировать. Филипп здорово исху-дал, спал с лица и главное – стрижен под нуль. Даже под ноль – так звучит вернее, глаже: но-о-оль. Потеря им шевелюры, конечно, трагедия, это понимают все без исключения. Сам он относится к новому своему облику с юмором, напропалую подсмеивается над со-бой, что косвенно подтверждает его невыразимые душевные муки.

О происхождении худобы и уродливой стрижки он не обмолвился ни словом, но кое-какие соображения у наблюдательного меня – имеются. Например, впервые приме-тив на экране телевизора новоявленного полковника-губернатора, Филипп не без удив-ления хохотнул и назвал запросто Виталей. Подобное панибратство он оправдал тем, что знаком-де со Штольцем накоротке, знавал его под кличкой Зомби и ещё позапрошлой неделей обращался с ним исключительно на «ты». Стоит вспомнить слова Президента о том, что именно героический полковник Штольц, именно Виталий Ильич и ни кто иной был внедрён нашей бравой Безопасностью в организацию сатанистов, и немедленно сде-лается ясно, где Филипп мог с ним сдружиться.

Хотелось бы надеяться, что дружба эта не закончится для Филиппа в глубинах старокошминских топей с чугунным колосником на ногах. В обществе прочих недавних друзей полковника Штольца.

Еще новость. Во дворе теперь у нас не одна, а две собаки. Обзаведение – на ра-дость дочурке – щенок, Кучумко.

Кучумко (или хан Кучум, если без уменьшительных окончаний) цвета абрикосо-вого с шоколадом пушистая и потешная неуклюжая игрушка с шелковистой шерсткой и умно-озорными глазами. Ему всего-то чуть больше полутора месяцев от роду. Привёз его в подарок Филиппу Коля-однорукий, как обещал. Филипп был удивлен: говорит, что он уж и забыл совсем о том обещании. Причём отдал Николай щенка за символический рубль. Выпросил, правда, юбилейный, с Пушкиным. Сказал, что щедрость эта от глубо-кого сердечного к семье Капраловых расположения.

Щеночек имеет документы, в которых именуется длинно и витиевато. Ибо он не какой-нибудь беспризорный дворняжонок, а яркий представитель зарегистрированной собачьей линии. Совсем недавно официальный меморандум Европейской ассоциации собаководов провозгласил появление новой породы. «Серебрянский длинношёрстый треф». А Коля-однорукий ныне заводчик трефов-чемпионов. Он успел даже мелькнуть в рекламе собачьего корма. Отсутствие у него правой руки осталось в ролике незаметным. Может быть потому, что главную партию в рекламе исполняли всё-таки собаки. Кучумко тоже. Он азартно тыкался слепой мордашкой в материнское брюхо. Компанию ему со-ставляла шестёрка братцев и сестриц.

В Петуховке Николай последнее время крутится частенько. Он наладился писать книгу жанра не то «альтернативной истории», не то «криптоистории» в соавторстве с Костиком Холодных. Помирились, выходит. После прибытия Филиппа Константэн на-меревался покинуть наш гостеприимный кров, но поддался уговорам Машеньки и остал-ся. Перебрался только на веранду. Пишет в основном он, а Николай осуществляет общее руководство, генерирует сюжетные идеи и дает консультации.

Как и ваш покорный слуга, оба соавтора не признают ни печатных машинок ни тем более компьютера. Живая мысль должна воплощаться в живое слово посредством живой руки. Стало быть, пером. Работают много. В основном вечерами, но прихватыва-ют и ночей. Испорченных и выброшенных брульонов уже накопилось на год растопки печей всему околотку. Судя по брульонам, произведение начинающие беллетристы на-мереваются сделать детективным. Боевик с лёгким налетом романтизма. Они вольготно пользуются домашними архивами Капраловых, кое-какими материалами, собранными мною, а также архивом поселкового краеведческого музея. Работа кипит.

Фабула книги приблизительно следующая. Группа энтузиастов «науки, не огра-ниченной никакими запретами, никакими канонами», создает лет сто назад некий меха-низм. Нечто вроде компьютера, чей принцип действия кардинально отличается от при-вычных нам сегодня. Так называемый Контролируемый Вариатор Энтропии. Конвэнт. Вариатор получается, конечно же, вовсе не контролируемым, обретает разум, а попутно всемогущество. Или почти всемогущество. Как всякий новорождённый божок, он пер-вым делом созидает небольшой собственный мир. И пытается заселить его – вперемешку уворованными земными людьми и животными, а также собственными богопротивными творениями наподобие карикатурных людей и животных. На Землю, взамен похищен-ных существ, Конвэнт направляет копии. Которые, сами понимаете, хитры, агрессивны, злокозненны, аморальны. Отличаются высокой приспособляемостью, склонны к объеди-нению по «видовому признаку» и намерены прибрать Землю к рукам. Своеобразные «хомо новус». Создателей своих Конвэнт, разумеется, убивает в первую очередь, лишь только обретя самостоятельность. За исключением одного. Но и этот, последний – увы, не успев уничтожить опасное детище – теряет память.

Это предыстория, на которой покоится сюжет и которая украсит в виде разгадки всех тайн заключительные главы романа. Прочтя её, легко догадаться, отчего, по мысли авторов, в России стоит такой бардак всю последнюю сотню лет. Основная часть книги, ещё не написанная, посвящена будет, очевидно, борьбе людей доброй воли с порожде-ниями чудовищного Конвэнта и им самим. В роли выжившего создателя «вариатора эн-тропии» явственно виден Артемий Трефилов, а в «вариаторе» – таинственная трефилов-ская Машина. Поскольку Николай до сих пор всерьёз убежден, что я и есть тот самый Трефилов, он же Живуля, то с моей стороны будет вполне логичным присоединиться к сочинителям. Возможно, я так и поступлю. У меня появились кое-какие любопытные за-думки насчёт Конвэнта, Артемия и всего прочего.

Николай с горячностью уверяет, что издать книгу не составит труда. Поскольку, во-первых, это верный бестселлер, а во-вторых, он имеет доброго знакомца из людей влиятельных и весьма. Ведь он – старинный приятель генерал-губернатора Штольца. Вернее, его папеньки, но это почти то же самое, считает Коля. Ну, не знаю, не знаю…

Впрочем, Бог им на помощь. А если я решусь составить компанию, то нам.

Сегодня утречком, по холодку я сгонял на автобусе до Сарацина, показать данти-сту зубы.

Вообще, с доармейских времен зубы у меня ни разу почему-то не болели (а что мне, forever young Живуле?). Но совершать раз в полгода профилактический осмотр я считаю полезным. И сделал это для себя непреложным законом. Отдаваться в руки пету-ховскому коновалу и зубодёру, имеющему зловещее, в полный голос говорящее за себя прозвище Аракчеев, я не желаю, и меня можно понять.

Зубы опять оказались в полной исправности. Стоматолог покрыл их фторсодер-жащей пастой, а меня расхвалил, всё равно как именинника и юбиляра. Ещё он пореко-мендовал купить «флоссы», то бишь зубные нити, и во что бы то ни стало фирмы «Oral-B». Я выразил горячее желание последовать его совету, в чём несколько покривил душой. Очинённая спичка – вот чудный отечественный заменитель «флоссов», что бы там ни говорили.

Выйдя из клиники, я оказался предоставлен себе, ибо до обратного автобуса было часа два времени. Решил пройтись к автостанции пешочком. Благо впереди двигалась аппетитная дамочка в обтягивающих одеждах, и приятное для глаз зрелище гарантиро-валось. На дамочке были простые чёрные босоножки, тоненькие чёрные, отливающие зеленью брючки до колена, сообщающие об ажурности её белья или вовсе отсутствии такового, и коротенький чёрный с зеленоватым блеском топ. Брюнетка. Волосы гладко зачёсаны и собраны в тугой узел, шея и плечики чарующе хрупки, талия тонка. Бёдра гладки, но самую чуточку, на мой взгляд, шире идеальных для такой фигуры. Впрочем, стройные её ноги могли примерить с непропорциональными бедрами даже столь при-дирчивого ценителя, как я. Она помахивала крошечной сумочкой на длинном ремешке, а шла… Нет, не лебёдушкой плыла. Казалось, что это течёт, переливается из положения в положение, и в каждом замирает на краткий миг, демонстрируя себя, не совсем женщи-на, а большая сильная змея в образе женщины. Гибкость, грация и… шуршание чешуи. Я любовался, думая: вот бы остановилась, повернулась – личико рассмотреть. Она почув-ствовала, остановилась и повернулась.

Оказалась знакомая. Провинциальная наша Мессалина, Ольгина одноклассница и извечная соперница в негласной борьбе за титул королевы красоты, сеньора Валерия. Но если моя благоверная хранит прелести для единственного мужчины, отца своей дочери и законного мужа, то Лера щедро одаривает ими многих и многих. За что прозвана пету-ховскими бабоньками Гадюкой. (Вот уж в точку!!!) Вообще-то она замужем, но супруг вахтовым методом трудится на Крайнем Севере, появляясь подле неё весьма ненадолго. В остальное время его с успехом заменяют зарабатываемые им большие деньги. А также не столь богатые, но гораздо более близкие и ретивые удальцы.

Она с улыбкой кивнула, я, пританцовывая от пробудившейся куртуазности и на-дувая зоб, приблизился. Завязался разговор. Лера с милой непосредственностью поведа-ла, что приезжала в женскую консультацию, к знакомому очень хорошему врачу, у кото-рого наблюдается с юности. А теперь вот собирается домой. У неё на стоянке «Ока», и как я смотрю в этом свете на то, чтобы ей меня подвезти? Компрометировать себя в гла-зах петуховских кумушек мне не хотелось, но ещё меньше хотелось тащиться обратно на автобусе, по пыли и духоте, возможно стоя. За билетом в очереди скучать… Я согласился.

В дороге Лера выспрашивала меня о жене и дочери («каждый раз, как вижу вашу кроху, до слез умиляюсь, насколько очаровательная девчушка»), но пуще всего о Филип-пе. Говоря о нем, Лера преобразилась, стала как-то по-особому мечтательной, и я решил, что она совсем не прочь заполучить его в свою коллекцию покоренных мужчин. Затем разговор незаметно перешёл на меня. Посыпались тонкие восторги по поводу моей ин-теллектуальности, мужественности и отчётливо видимой физической силы. Я мигом ура-зумел, что она не прочь пополнить вышеупомянутую коллекцию также и мужем одно-классницы-соперницы. В подтверждение серьёзности Лериных намерений автомобиль-чик свернул на просёлок, вкатился в лесок и остановился под сенью молодой рябиновой листвы…

…У неё нос с небольшой горбинкой, глубокие тёмные глаза и губная помада со вкусом земляники. У неё маленькая твёрдая грудь и татуировка над левой лопаткой: стоящая на хвосте кобра с раздутым капюшоном и раскрытой угрожающе пастью. Она не пользуется духами, а «дорожка» у неё на лобке аккуратно выстрижена змейкой… Не знаю, что меня удержало от того последнего, непоправимого, после чего я стал бы уже предателем… Или это, непоправимое, всё-таки уже произошло, произошло тогда, когда я начал высвобождать её из тонюсеньких кружевных трусиков? когда впервые прикоснул-ся к её губам? сел в её машину? бросил на неё заинтересованный взгляд?.. Не знаю… Не знаю! Все мужики – сволочи!

Меня словно шершень ужалил. Я отшатнулся от неё и вылетел из «Оки» пулей. Завернул самокрутку. Подпалить было нечем – зажигалка, должно быть, выпала из кар-мана, когда я, похотливо извиваясь, пытался избавиться от брюк. Какой срам! Лера тем временем привела себя в порядок и бесстрастным голосом, в котором не оставалось ниче-го от недавнего, страстного, сказала, что мы можем ехать. Пешком дойду, отмахнулся я. Не валяй дурака, садись, сказала она, тебе нечего стыдиться, ты вел себя, как настоящий мужик, верный своей любимой. Таких – уважаю. Садись, говорю. Я сел, но попросил вы-садить, не доезжая до заставы у моста.

«Какой-то, – думал я, сидя в машине и глядя вперед с великолепной невозмутимо-стью, – феномен прям-таки в нашей губернии наметился. Куда ни кинь, всюду “настоя-щие мужики”. То Штольц, то вот я теперь ещё. Впору Госкомстату интерес проявить».

Других мыслей не было.

Дома сказал, что добирался на попутке, за рулем которой сидел незнакомый гон-щик серебряной мечты, причем жутко похмельный. Мчался он на всех парах, и почему мы не улетели кувырком в кювет, абсолютно мне не ясно. Оттого я так взъерошен, оттого выгляжу диковато.

Перекусил наспех и отправился на работу. Кажется, никто ничего не заподозрил – может быть, кроме Филиппа. Так у него опыт.

Все мужики – сволочи; воистину!

Все.