Текст книги "Зверь с той стороны"

ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой я дважды борюсь за санитарию. Вести из края непуганых монаше-нок. Молодые ветра. Укрощение животных. Быть в форме! Правда

– «Тот, кто любит пудинг и часто ходит в гостинг, не бывает худинг, а бывает толстинг», – провозгласил я, увидев Ольгу, вплывающую в комнату с блюдом, на кото-ром возвышалась гладкая гора шоколадного цвета, украшенная на макушке взбитыми сливками. После чего хитро подмигнул Милочке.

Мама украдкой погрозила мне кулаком, а Милочка порозовела. Ольга поставила пудинг на стол и сказала:

– Твои наветы грубы и не имеют ничего общего с действительностью. – Она сде-лала движение ладонью, словно погладила огромного невидимого зверя, разлегшегося на столе. – Оглянись, разве ты видишь среди нас хоть одного толстяка и уж тем более, тол-стушку?

– Субстанционально, пожалуй, нет. Зато в значении иллюзорном… – протянул я и снова подмигнул Милочке. Она покраснела пуще прежнего.

– Филька! Вот тебе, – сказала мама и погрозила мне кулаком уже откровенно. – Чего девушку обижаешь? Живо сейчас из-за стола вылетишь.

– Я не обиделась, – пискнула Милочка, испуганная перспективой моего «вылета-ния» значительно больше, нежели я сам. Прожив в семье почти неделю, она всё ещё про-должала немножко смущаться моих родственников и избегала оставаться без меня на-долго. – Я, правда, выгляжу немного полноватой – в значении сугубо иллюзорном, разу-меется, – но всё это потому, что лицо такое круглое. А вообще-то, – она с некоторым вы-зовом глянула в мою сторону, – талия у меня всего пятьдесят восемь сантиметров в об-хвате.

Тут все наперебой принялись её с жаром убеждать, что ничуть она не выглядит полноватой, а вовсе напротив – стройна как берёзка, что Филька известное трепло и про-вокатор, за что сейчас же и поплатится. Субстанционально! вот именно! да-да-да!

– А ну-ка, сынуля, марш в сени! – громыхнул отец, подведя жирную черту под разбирательством. – Подтянешься на турнике тридцать раз, отожмёшься от пола шесть-десят раз, выполнишь «пистолетик» на каждой ноге по тридцать пять раз. Да не забудь на обратном пути тщательно вымыть руки и прихватить из холодильника мороженое. Марш!

Я поплёлся, куда велено, размышляя, что подобные отцовы фельдфебельские и капральские замашки, нашедшие отражение даже в фамилии, для свежего человека вроде Милочки должны казаться весьма неприглядными. А возможно, и шокирующими. «Бу-дут ли они когда-нибудь им изжиты? – думал я. – Если и да, то выпавший из расслабив-шихся рук штандарт один чёрт, найдется, кому подхватить – знаю доподлинно. Я же и подхвачу».

Машенька отпросилась со мной. Всё равно она этот противный пудинг терпеть не может. Лучше уж у дядюшки на спине посидит, когда он отжиматься станет, а потом по-гуляет. Только мороженое всё не съедайте.

Бабушка с дедушкой умильно засюсюкали, довольные любимой внученькой, эта-кой шутницей. Милочка тихонечко вздохнула мне вослед, а Антоха хмыкнул, соболез-нуя.

Я честно исполнял урок. То есть с нарочитым пыхтением переминался с ноги на ногу, чтобы половицы скрипели, будто кто-то и впрямь отжимается на них и делает «пистолетик». Племяшка, подхватив игру, громко считала «повторения». Вместе с тем она успевала возиться с Люсьеном. Время от времени вся наша троица с видом бывалых заговорщиков перемигивались.

Покончив с наказанием, я сунулся в холодильник.

Не удержавшись, отхлебнул молочка прямо из банки, потянул коробку с мороже-ным и заметил в уголке две непонятные баночки. Какие-то тёмно-синие толстенькие пу-зырёчки вроде аптекарских. Меня разобрало любопытство.

Поставив мороженое на пол, я вытащил пузырьки на свет божий. Этикеток на них не было, только буковки на крышках – «А» и «D». Внутри колыхалась маслянистая жид-кость. В пузырьке «А» – поменьше, на самом донышке, в пузырьке «D» – побольше. На-верно, витаминные препараты для телёнка, решил я. Как раз витамины групп «А» и «D» принято со времен всепобеждающего шествия по планете рыбьего жира разводить в мас-ле.

Откупорив одну крышечку, я принюхался – и чуть было не выругался, чуть реф-лекторно не сплюнул на пол. В ноздри шибануло давно и качественно протухшей рыбой. Машенька, поморщась, зажала носик, и даже кот, забыв о замечательном бумажном бан-те на ниточке, метнулся вон из сеней, точно ошпаренный.

«Ну, батя у меня и куркуль! – восторженно подумал я, поспешно загоняя пробку на место. – Всё на свете сохранит, кержацкая порода. Неужели ж он не в курсе, что вита-мины его протухли? Поди, год уж как забыл про них, а они тут киснут рядом с продукта-ми. Выброшу! Вот ей-богу, выброшу».

Увы, следует признаться, что в сердце моём говорила не столько обеспокоенность за качество продуктов, соседствующих с вонючими бутылочками, сколько злопамятство. Отольются кошке мышкины слёзки, думал я. Подтягивания и прочие «пистолетики» да «упал-отжался».

Завернув пузырьки в обрывок газеты, я сунул их в глубину мусорного ведра – под пустые консервные банки и пластиковые пакеты от полуфабриката пудинга. Маша одоб-рительно кивнула. Вернулся к бантику Люсьен.

С сознанием хорошо выполненного долга я вымыл руки, забрал мороженое и от-правился к столу.

Тут бы мне и насладиться десертом, так ведь нет! Зазвонил телефон. Трубку по-бежал взять Антоха, но скоро вернулся и поманил:

– Давай быстро, кажется, межгород.

Звонил Большой Дядька. Жив, оказывается! Я искренне обрадовался и даже ма-лость расчувствовался.

– Ну, как ваши дела, Филипп? – спросил Тараканов ничуть не изменившимся го-лосом.

– Прекрасно, замечательно, спасибо. А вот как ваши? Справиться о здоровье бу-дет уместным? – Я придал голосу должную сострадательность и трагичность. – Или лучше не бередить?

– Отчего же, – сказал Тараканов. – Здоровье не оставляет желать лучшего. Я в полном порядке и фактически восстановил былую форму. За малым исключением… Ско-рей и в основном косметического плана.

«Ну конечно же! Ожоги», – понял я и поспешил сменить тему:

– Где вы сейчас? На каком-нибудь европейском курорте?

– Да… пожалуй, что и на курорте… – как бы сомневаясь в собственных словах, сказал Тараканов. – Частный пансионат… э-э-э… реабилитационный центр… что-то вроде этого. Здесь очень славно, даже чудесно, только очень уж малолюдно. Я да Паоло, да ещё несколько выздоравливающих. Скучаем немного… Зато вокруг почти нетронутая природа: высокогорное озеро в окружении вековых кедров, чистейший воздух, белочки, которых можно кормить с руки… Массаж, акупунктура, минеральные и радоновые ванны и прочие укрепляющие тело процедуры…

Я почувствовал, что, говоря об укрепляющих процедурах, Тараканов улыбается, и подхватил в игривой тональности:

– Молоденькие медсестрички в коротюсеньких халатиках…

Большой Дядька весело расхохотался.

– К сожалению, не совсем. Здесь неподалеку женский монастырь, так что роль сестер милосердия и сиделок выполняют монашенки.

– Но они всё-таки в коротких халатиках? – уточнил я. – Или как там это называет-ся? Сутанках?

Тараканов ответил новыми раскатами хохота. Действительно, очень здорового, прежнего хохота. Дав ему отсмеяться, я заметил:

– Так ведь это же гораздо пикантнее. М-м-м, очаровательные монашенки!.. Чу-точку вам завидую, Игорь Игоревич.

– Не стоит мне завидовать, Филипп, – сказал он с немалой ноткой грусти, оборвав смех, и я прикусил язык. Он спросил: – И всё-таки, Филипп, что у вас?

– Жениться собираюсь в ближайшее время, – ответил я, не зная, как половчее по-добраться к тому, что Тараканова интересует на самом деле. Говоря прямо, к патовой си-туации с так и не выполненным поручением.

– Жениться! – обрадовался Тараканов. – Кто же ваша избранница? Наверняка, она прекрасна! Уж не Милочка ли?

– Вы совершенно правы, Милочка. – Положившись на то, что кривая вывезет, а повинную голову меч не сечёт, я понизил голос: – Игорь Игоревич, так получилось, что провалил я ваше заданье. Бездарнейшим образом провалил. Меня вычислили в два счёта и… впрочем, неважно. Я ничего не мог сделать, изменить. Даже если бы и хотел. То есть что я говорю? – конечно, я хотел. И без всяких «бы». Но не мог. Физически не мог. Был связан по рукам и ногам во всех смыслах. Унизительнейшая ситуация, чертовски обид-ная и чертовски неприглядная…

Я замолчал, по-мальчишески сопя носом.

Тараканов озабоченно спросил:

– Филипп?..

– Можете считать, что в этом месте Капралов несколько раз грязно и смачно вы-ругался сквозь зубы, – сказал я. – А в остальном… Небось, вы и сами знаете, что у нас тут творилось. Словом, с сатанистами расправились без меня… Пистолет ваш я потерял, но готов выплатить полную стоимость. И аванс готов вернуть.

– Бросьте, что за ерунда, – сказал Тараканов. – Аванс какой-то. Пистолет… Между прочим, я, наверное, скоро вернусь. Ну, может, не совсем скоро, ближе к осени. Так вот, не хотите ко мне штатным сотрудником пойти? Нужно журнал восстанавливать, а где я скоро-то приличный коллектив наберу? Старый разбежался, не соберешь… А так: вы да Милочка, да я, да Паоло – уже что-то. Гарантирую достойную оплату.

– Пока не знаю, – уклончиво сказал я. – Меня тут один знакомый в политику зо-вёт. Говорит, именно в настоящий момент открываются великолепные перспективы к персональному росту. Упускать шанс никак нельзя, а поэтому ему крайне важно иметь рядом с собой надёжную команду из людей, на которых можно положиться. И теперь и в будущем. Считает, я как раз из таких. Он сейчас на самом гребне волны. Запросто в Кремль входит, с Президентом о всяких разных серьёзных вопросах вроде геополитики и национальной военной доктрины только так толкует. И Президент к его мнению при-слушивается.

– А ещё его народ любит, – добавил я после секундной заминки.

– Вот как?! – встрепенулся Тараканов. – И кто же этот баловень судьбы, фаворит власти и любимец народа? Штольц?

– Перед вами там спиритической доски, часом, нету? – рассмеялся я. – Бьёте без промаха. Именно Штольц. Кстати, познакомились мы… хм, там, куда меня один журна-лист секретным агентом направлял. По одинаковому профилю работали. Только он в со-ответствии с глубочайшим планом, разработанным лучшими штабными аналитиками и учитывающим тысячу и один нюанс. Планом, предусматривающим действия в тысяче и одной нештатной ситуации. С полной огневой поддержкой фронтовой артиллерии, авиа-ции и тактических вертолётов, бронетехники, мотострелков, десантов и диверсантов… а я дурным нахрапом. В результате он нынче губернатор и реальный претендент на вице-президентство, а я всего лишь жених. К тому же бритый наголо, – вздохнул я. – Впрочем, впрочем – отнюдь не жалуюсь!

– Интересно, – сказал Тараканов задумчиво, – крайне интересно. Филипп, закли-наю, не отказывайтесь ни в коем случае!

– Хотите иметь своего человека на самом верху?

– И это тоже, – очень серьёзно отозвался Тараканов. – Но не просто наверху, там и без вас… н-да… Буду конкретен – мне интересно знать, какие, метафорически выражаясь, ветра и куда дуют в свите Штольца. Нет, не вполне правильно выразился… Попробую сначала. Понимаете, Филипп, мне почему-то кажется, да что там, я почти уверен – ниче-го ещё не закончилось. Вернее, закончился какой-то предварительный этап. Быть может, как раз призванный выпустить эти самые ветра на волю. И предстоящие ураганы, перво-толчком к которым послужат слабые на первый взгляд движения воздуха, рождаемы бу-дут, по всей видимости, именно и в основном Штольцем. Собственной его загадочной персоной. Считаю, он скоро ещё больше укрепит свои позиции. Впрочем, об этом не стоило говорить по телефону. Знаете, я тут подумал… я, наверное, прилечу не осенью, а в самое ближайшее время. На будущей неделе, пожалуй. Возможно, даже завтра, послезав-тра. Нам непременно нужно встретиться и обо всём, обо всём толком переговорить. Вы только не суетитесь особенно, я приеду прямо к вам, в вашу знаменитую Петуховку. Найдется, где поселиться четырём-пяти приезжим?

– Запросто, – сказал я. – Особенно, если приезжие без предрассудков и не испу-гаются занять гостиничные нумера, овеянные многолетней дурной славой.

– Ничуть не побоятся, – лихо отозвался Тараканов. – Мои спутники, как и я, лю-бят приключения. Буду, вероятно, не один, с дамой. Она… как бы это выразиться? – на-блюдающий врач и одновременно телохранитель.

– О?!

– Смеетесь? Меня, двухметрового спортсмена охраняет – и вдруг женщина!.. Нон-сенс, да, но по-другому не получится. Ну, ещё с нами будет двое-трое мужчин, но это просто пехота. Волкодавы с необходимым минимумом мозгов и максимумом рефлексов. Возможно, Паоло не захочет отпустить меня одного. Найду я вас сам. Только вы, пожа-луйста, не испугайтесь в первый момент. Лечили меня в чрезвычайно хорошей клинике, качественными препаратами, но всё одно выгляжу я сейчас не лучшим образом. Отёк весь от неподвижности первых дней после… после того, что произошло. Некоторые швы на лице до сих пор не сняты. Гормоны… они тоже не подарок, скажу я вам… – Он зато-ропился. – Прощайте, Филипп, до скорой встречи! Поспешу оформлять документы, с врачами спорить.

– До свидания, – растерянно сказал я. – Монашенкам привет.

Раскатистый хохот, гудки…

Ну и ну! Ничего не кончилось… главные неприятности ещё предстоят… движе-ния воздуха, рожденные Штольцем… Я усмехнулся. Между прочим, никогда я не замечал за Виталей склонности к пусканию ветров. На что угодно готов спорить, у Зомби абсо-лютно здоровый кишечник.

В комнату проскользнула Милочка.

Оказывается, она тоже недолюбливает пудинг.

Я прижал её к себе и зарылся лицом в мягкие волосы. Пропади пропадом все про-блемы! Я блаженствовал. Я её обожал. Милочка это мигом почувствовала.

– Ну-ка, ну-ка, Филипп, остынь-ка. Мы ещё не женаты и скромной невинной де-вушке вроде меня не пристало видеть у мужчины, даже жениха такое откровенное воз-буждение.

– Не могу остыть, – сказал я тоном капризного ребенка. – Сейчас вот как схвачу в охапку – и конец твоей невинности.

– А как же страшная клятва? Землю ел?

Да, клятва была дана, и щепотка земли съедена, никуда не денешься. Я тихонечко и почти без притворства заскулил.

– Бедный, как он страдает! Может быть, нам стоит пойти искупаться? – предло-жила Милочка. – Вода в пруду – лёд. В самый раз подойдёт, чтобы охладить и успокоить моего страстного мачо. Да и мне небольшая тепловая встряска не повредит. А то совсем я тут у вас расслабилась без папочкиного присмотра. Почти неделю живу – и ни одной процедуры закаливания, ни километра кросса. Только молочные продукты да сдоба в изобилии. Да ещё твои, милый, непрекращающиеся… – она отвела мою руку от своего бедра, – приставания. Так можно и вправду обзавестись животиком. И убедительно прошу не искать в моих словах излюбленного тобой сексуального подтекста.

– Пошли, – согласился я и поцеловал её в губы. Крепко-крепко.

– Только пусть щеночек пойдет с нами, – не терпящим возражений тоном потре-бовала Милочка. – Ты не против?

– Двумя руками за! – с воодушевлением воскликнул я. – Но мое согласие… оно ведь могло бы быть как-нибудь вознаграждено… м?

– Конечно, конечно, – сказала Милочка. – Я разрешу тебе не отворачиваться в тот момент, когда буду снимать сарафан. Доволен?

По пруду гуляла мелкая волна, веял прохладный ветерок. С недалекого шлюза до-носился шум падающей воды. Случившиеся поблизости три взрослых гуся, опекающих десяток крошечных птенцов, встретили наше прибытие с крайним подозрением. А самая крупная птица, очевидно, папа, по-змеиному вытянув шею и расправив крылья, с угро-жающим шипением засеменила навстречу.

Милочка тихонько, но азартно взвизгнула и спряталась за моей спиной. Щеночек Кучум – «Серебрянский треф», подарок Коли-однорукого – залился яростным лаем. Од-нако в момент оценил свои силы реально и благоразумно последовал за нею. И только я с уверенностью бывалого укротителя настоящих-диких-животных-не-чета-этому-пернатому-щипачу развел пальцы «козой» и зашипел в ответ. Ошеломлённый гусак вна-чале остановился, потоптался, поводя головой с раскрытым клювом вверх-вниз, а затем вдруг спасся бегством. Но бегством, полным некоторого даже достоинства. Отступил.

Осмелевший пёсик преследовал его – вприскочку и с рычанием – понятно, сохра-няя безопасное отдаление.

Я обвил крепкой рукой тонкий – пятьдесят восемь сантиметров, ни миллиметра сверх того! – стан возлюбленной и сорвал с её губ долгий поцелуй, полный неподдельной благодарности.

– Завидна удача надёжного и непобедимого защитника прекрасных девушек! – воскликнул я самодовольно после разъятия губ. – Sic!

– Мог бы кричать и не столь громко. – Милочка легонько шлёпнула меня ладош-кой по спине.

…Возле излюбленного мной купального места привольно расположились на от-дых проезжие люди. Четверо молодцев в мятых трусах. Все приличной упитанности, с узнаваемыми рожами «конкретных пацанов». Или считающих себя таковыми. Из запы-ленной белой «японки» далеко не юного возраста (этакий косоглазый «универсал» с вы-несенными далеко вперёд на крылья зеркалами заднего обзора, широкой полосой по бо-кам «под дерево» и рулем справа) рвался наружу разудалый блатнячок. Трапеза, судя по всему, проходила отнюдь не насухо. Кто-то уже подпевал сострадательно про «холодный столыпинский вагон», кто-то метал камни в плавающую неподалеку водочную бутылку.

– Идём на другое место, – сказала Милочка. – Не хочу рядом с этими…

– Сейчас, – сказал я. – Подожди минуточку.

Милочка пыталась удержать меня, но я был непреклонен. После великолепной победы над гусаком я чувствовал в себе грандиозный наплыв сил. И уверенности, что смогу эти силы применить наилучшим образом в любой ситуации. Пришлось ей сдаться. И остаться в отдалении – сердиться. И волноваться, конечно.

– Привет, путнички, – вкрадчиво, но с некоторой угрозой сказал я, приблизив-шись. – Отдыхаем-с?

Путнички обратили ко мне лениво-недовольные взгляды («Чо ещё за пупок?»), но тут же: лежачие – вскочили, метатель камней – оставил свое занятие, подбежал и замер рядом с товарищами. Все как один по-солдатски вытянулись, отчасти даже подобрали животы и принялись не без преданности поедать меня глазами. Сразу сложилось впечат-ление, что ребята побаиваются. Причём изрядно.

Добро же! Я небрежно показал безымянным пальцем на «Тойоту» и одними гу-бами сказал: «Звук». Метатель камней бросился к машине, неуклюже нырнул внутрь, му-зычка сначала надрывно вскрикнула (он повернул регулятор не в ту сторону) затем смолкла вовсе. Метатель вернулся – красное лицо, подёргивающаяся щека, – тыльной стороной ладони наспех вытер ставшие отчего-то мокрыми губы.

Ну точно, восхитился я. Так и есть, боятся!

Не выказывая такому неожиданному приёму ни малейшего удивления, я сунул руки в карманы и принялся беззвучно покачиваться с носка на пятку. К исходу второй минуты молчания путнички замялись и начали постреливать нетерпеливыми глазками на самого худого своего, самого старшего и, кажется, абсолютно трезвого товарища. Ви-димо, был он за главаря, а также за водителя старушки «Тойоты». Тому смотреть было не на кого, он виновато изучал носки своих сандалий. Затем решился:

– Остановились вот… похавать, там… то да сё…

– Ага, – сказал я. – Я понимаю, понимаю… – И вновь замолчал, глядя поверх го-лов, как Кучум с брезгливым видом обнюхивает колеса «Тойоты», а затем задирает на них лапку.

Последовавшие за этим пять минут тишины были, наверное, самыми жуткими в жизни бедных путников. Они успели протрезветь, проклясть и пляж, на котором так оп-рометчиво расположились, и свою поездку и жизнь свою беспутную заодно. Они были бандерлоги, а я был – Каа. Они ждали от меня смерти, никак не меньше. Причем смерти мучительной и страшной. И без того бледненькие, они сделались совсем бесцветными, вдобавок покрылись потом. А мне уже не казался странным испуг этих довольно крепких и недавно ещё уверенных в себе мужиков; я принимал его как должное и чувствовал, что при желании запросто смогу им манипулировать.

– Итак, – мягко сказал я, и мои контрагенты выжидательно навострили ушки, – вы имели счастье остановиться на привал в поистине райском уголке. Я вас понимаю – места красивейшие. Жители здешние гостеприимны. Добро пожаловать. – Они нереши-тельно начали улыбаться, а я продолжал, уже жёстче и напористей: – Но, увы и ах, госте-приимством вы посчитали возможным злоупотребить. Повели себя, как свиньи за столом и козлы в нату… в огороде.

Я недобро сверкнул глазами. Метатель камней принялся хлебать воздух открытым ртом, закатывать глазки и клониться набок – пока ещё медленно. Главарь, кусая губы, точил слезу. Остальные… остальным тоже было несладко.

– Корить вас не стану. Но даю совет, – сказал я. – Сейчас вы бойко, однако усерд-но ликвидируете все следы своего пребывания на этом берегу, а затем с облегчением на сердце отсюда испаряетесь. Притом рекомендую не забывать, что скорость передвижения по посёлку любого транспорта ограничена тридцатью километрами в час. Кроме того, водителю следует быть вдвойне осторожным: на улицах полно детей, домашних живот-ных и птицы. При выезде не забудьте остановиться возле полосатой будки со шлагбау-мом и уплатить дорожную пошлину в муниципальную казну. Обязательно потребуйте квитанцию установленного образца. – Я прищёлкнул пальцами: – Вот, пожалуй, и всё, мальчики. Время пошло.

Мальчики немедленно засуетились, а я вернулся к Милочке.

Милочка взирала на меня с изумлением, смешанным с восторгом.

– Знаешь, – сказала она, – ты был великолепен! Не знаю, чем и как ты заколдовал этих неприятных типов, но, слушай! – это выглядело потрясающе. И очень, очень впе-чатляло. Мне стоило огромного труда продолжать считать ситуацию забавной. Мне даже захотелось немедленно нацепить погоны и фуражку и отдать тебе честь.

– За чем же дело стало? – спросил я, облизнулся по-кошачьи, поиграл бровями в лучшем стиле прежнего плейбойства и страстно сжал двумя руками её локоть. – Мм-м? За фуражкой? Мой добрый приятель Матрос думаю, уступит нам свою на сутки-другие. Как и китель. Милицейская форма, надеюсь, подойдет? – озаботился я наигранно.

– Ах, предупреждала меня маменька, что у всех мужчин мысли в девичьем обще-стве исключительно на один предмет заострены. – Милочка отвела смеющиеся глазки. – Почему я ей не верила?.. Смотри, уезжают.

«Тойота», действительно, медленно и осторожно, словно под колесами были рас-сыпаны в обилии хрупкие, но ценные предметы, выруливала с берега. Лица сидящих в ней, за исключением водителя, были обращены на меня. На лицах читалось почтитель-ная охота услужить по первому знаку, борющаяся со страстным желанием смыться с глаз жуткого человека как можно скорее. Чего было больше, не понять. Скорей второго. Биву-ак остался чист и ухожен: ни бумажки, ни соринки; даже бутылка была извлечена из во-ды, а песок – так мало что не просеян, а примятая телами трава – так уж и не причёсана ли?

И тут мне стало совестно. Ах, до чего мне стало совестно!

Какого рожна, страдал я, меня потянуло пугать проезжих? Ведь это же пошло. Пошло и мелко. Мачизм. Глупая напыщенная показуха. Я – щенок, задирающий лапку на поверженных противников. Если быть беспристрастным, то ведь и не мной даже по-верженных. Не мной. Тем, что мне было дано. Так неужели только для этого пылали в напалме люди, превращённые в «лейденские банки»? Получал увечья и горел Тарака-нов? Страдала Милочка? Наконец, Гойда, Демон, безымянные «игвы», расстрелянные мною быстро и хладнокровно, умерли только для этого? Распятые «люциферитами» бомжи и наркоманы? А запуганный до смерти двухмиллионный Императрицын?

Неужели всё – только для этого?!!

Мне люто захотелось отхлестать себя по щекам.

– Мила, – сказал я негромко. – Помоги мне, Мила. Как сейчас скажешь, так и бу-дет. Я о предложении Штольца. Может, в самом деле стоит принять его?

Она не ответила. Лицо её стало чуть-чуть растерянным, а ещё задумчивым и не-много грустным, словно на иконе. Она изо всех сил, как-то очень уж быстро прильнула ко мне и опустила лицо. Всхлипнула?..

– Люблю тебя, – сказал я, и это было правдой. – Люблю.