Текст книги "Неправильные сочинения. Комментарии комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума»."

Молчалины в литературе XIX века

В.И. Ленин, назвав Л.Н. Толстого «зеркалом русской революции», был бы абсолютно прав, если бы Толстой первым начал писать о печальном состоянии русского истеблишмента XIX века. Но до Льва Николаевича ещё Грибоедов, Пушкин, Лермонтов, Гончаров, Гоголь, Тургенев писали о том же, но и современники, и потомки предпочли этого не воспринимать. Не оттого ли, что вопрос о качестве элиты вневременной?

Почему столько великих и просто известных писателей XIX века (даже страшно некоторых из них иметь в оппонентах), что-либо писавших о комедии «Горе от ума», предпочли всей силой своего таланта уничтожать маленького человека, то есть Молчалина, вместо того, чтобы оборотиться на брата по классу – Чацкого. Не сословной ли солидарностью продиктовано желание идеализировать дворянина Чацкого? Почему, выявляя в Молчалине или приписывая ему самые дурные черты, никто из гигантов литературы не привёл пример, как должен был при скромных своих талантах вести себя Молчалин в создавшемся положении? Как он должен был прожить жизнь, чтобы ему не было мучительно стыдно перед Пушкиным, например, или Салтыковым-Щедриным? Как бы Молчалин ни старался, для него это невозможно, хотя бы потому, что «у сильного всегда бессильный виноват». Как бы ни старался, Молчалин не сможет заслужить уважение, оттого хотя бы, что он не может и, вероятно, никогда не сможет отдавать в залог или продавать крестьян, как Пушкин или Чацкий, давить своим экипажем штафирок, как Печорин, не сможет иметь i-phone или Bentley последней модели, не сможет без цели и без смысла прокатиться за границу, а ещё имеет наглость желать иметь и делать и то, и другое при своём подлом происхождении. Мало того, на молчалиных начинают обращать внимание женщины-дворянки, распоряжаться временем, сердцами, чувствами, судьбами и жизнями которых, Чацкие и иже с ним имеют, по их мнению, неоспоримое право. Ещё бы дворяне не осуждали «умеренность и аккуратность»! Ведь их девиз «Неумеренность и неаккуратность»! Вышвыривай швейцара из швейцарской, бросай на морозе кучера, выдай зуботычину слуге, что чистит твоё платье, пни собаку дворника, хами направо и налево, ведь скандал – это наилучший способ стать известным в свете. С классиками более или менее понятно, так как они в большинстве своём были и рабовладельцами, и крепостниками, но почему последние сто лет люди с пролетарским, крестьянским, а то и люмпенским происхождением ассоциируют себя исключительно с Онегиными, Чацкими и печориными?

Наш замечательный А.П. Чехов хорошо, казалось бы, сформулировал девиз «выдави из себя раба», но не рабство главная беда России, – в рабство человек попадает чаще всего по независящим от него обстоятельствам, а барство! Как же мало найдётся у нас людей, которые не хотели бы быть барами.

Собственно аристократов, а тем более джентльменов, в истинном смысле этого слова, в России почти никогда и не было. У аристократии и дворянства есть писаные или неписаные правила, этика, кодекс чести, обязанности и обязательства перед родиной и родовой честью. Даже у воров, разбойников и пиратов был кодекс чести, ценилась верность слову. У бар же кодексом является их прихоть, их каприз, они с удовольствием пренебрегают и законом Божьим, и законом земным. Князем из грязи удалось стать немногим, да и то по заслугам, а вот барином из грязи стать можно и иногда довольно легко. Для этого необходимо и достаточно быть любезным своему господину, потакая его слабостям и развращая его. Барство, это, можно сказать, – добровольное рабство[4]4
  Вот, если хотите пример холопского барства, то, пожалуйста: троекуровские псари из «Дубровского» А. С. Пушкина. Барина Троекурова разозлили барские замашки Дубровского, вот он и потешил своё и рабское барство, разорив барина, не по чину зарвавшегося.


[Закрыть], если не у господина, то у своих прихотей и капризов, у своей алчности, жадности и жестокости. Да и насколько безопаснее и проще упрекать народ в неизбывном рабстве, чем братьев по классу в неизбывном же барстве. Барину не нужна репутация. Аристократу репутация необходима, какой же он без неё лучший? Купцу репутация нужна, даже рабу нужна, а барину – нет! У барина есть только одна мера – объём его возможностей и полномочий, но не обязанностей. Не потому ли Иван-дурак и Емеля так славятся на Руси, что они стали не монархами, но барами? О каких-то обязанностях нет и помина, зато возможностей у них появилась уйма! Может быть, и бунт «бессмысленный и беспощадный» – это ответ на барство – бессмысленное и беспощадное?

В поступках Молчалина я хоть вижу смысл, логику и цель, а вот в действиях Чацкого мне и сейчас-то абсолютно ничего не понятно, а уж в школьные годы и подавно! Но самое мне непонятное – зачем педагогам надо взывать к худшим качествам школьников, превознося мнимые достоинства Чацкого, Онегина, Печорина? Так уж ли необходимо, чтобы юноши смотрели на девушек, как на предмет забавы или средство повышения своего статуса, а девушки считали, что с ними только так и надо обходиться? Не оттого ли сейчас очень редко увидишь девушку, одетую девушкой и с манерами девушки, а не «товарища специального устройства» в драных штанах, ответом на которые – «труселя» в любом общественном месте?

Может быть, на примере Чацкого планировалось воспитывать советских школьников свободными и независимыми людьми? Так образец выбран крайне неудачный. Чацкий не независимый, – он наглый и отвязный, если не отмороженный, паразит. То же – Печорин, то же – Онегин.

В их ответах «огнём нежданных эпиграмм» считалось, наверное, что-то, подобное выражениям Чацкого: «тот на ножках журавлиных», «…отпрыгал ли свой век» или «французик из Бордо». Скрытое от нас острословие (читай, «злословие») Печорина и Онегина вряд ли много отличалось от этих перлов, и трижды дурами были веры, мери и татьяны, если они, выслушивая это от печориных и Онегиных, видели в этих словесных «изысках» проявления недюжинного ума. Но трижды достойна уважения Софья за то, что она к своим 14 годам уже не воспринимала Чацкого всерьёз, понимая, вероятно, что «пересмеять» кого-нибудь – это жалкая попытка самому выглядеть умнее, достойнее или красивее на чьём-то фоне. Софья, наверное, уже в ранней юности наслушалась от Чацкого перлов так, что сыта им была на всю оставшуюся жизнь. Татьяна же… в своей деревне «высокого штиля» не слыхивала вообще, но, исходя из прочитанного в романах, считала, что именно так и положено изъясняться умным и глубоко чувствующим людям, поэтому и попалась. А чем можно оправдать московскую княжну на выданье – Мери?! Лить слёзы, когда надо смеяться в глаза говорящему: «Да, такова была моя участь с самого детства…», или подобную этому пошлую, пафосную и повторённую два раза чушь про ум под фуражкой и сердце под шинелью!? Татьяна в столице очень поумнела, быть может, и Мери со временем отыгралась бы на Печорине, не случись с ним этакая незадача по дороге из Персии. Ни учителя, ни ученицы ничего не выиграли от этой учёбы. Даром потраченные и время, и свежесть чувств. Даром пролитые слёзы…

Вообще, мне борьба наших дворян-литераторов с молчаливыми или крепостничеством очень напоминает борьбу коррупционеров с коррупцией или партийных функционеров с партийными привилегиями. Ещё не получив вопроса от классиков, А. И. Крылов им блестяще ответил:

 
Чем кумушек считать, трудиться,
Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?
 

Разумеется, негодовать на крепостничество гораздо удобнее и приятнее… в окружении рабов, обеспечивающих твоё существование, которых, в случае финансовых затруднений, возникших опять же по причине неудельности и расточительности хозяина, можно заложить или продать, как скот или мебель.

«Как ты смеешь, – скажут мне, – замахиваться на самое святое?» – «Ничуть не бывало, – скажу, – если после Пушкина находятся желающие с большим или меньшим успехом терзать Евтерпу и Эрато, то почему бы и мне не потерзать музу сатиры, тем более что таковой и нет?»

«А судьи кто?»

Как всё просто и хорошо в художественной литературе XIX века! Всё распределено, ярлычки повешены. Одни хороши, другие плохи, а третьи – лишние. Кто они, эти люди, развесившие ярлычки и разложившие персонажи по полочкам? Почему им вторят уже десятки поколений школьников? Чем они заслужили это право рассаживать бессмертные персонажи одесную и ошуюю? Откуда, вообще, такая тяга: великое наследие делать плоским и однозначным, выводя великую литературу из сферы дискуссии? Чьим повелением когда-то высказанное мнение – всего лишь мнение Стасова, или Белинского, или Писарева – выбито на скрижалях и не подлежит обсуждению впредь? Кто счёл мнение Белинского о «Евгении Онегине» важнее мнения Писарева, или, что мнением Белинского о Чацком можно пренебречь, а вот его же мнение о Молчалине истинно и непреложно?

Мне не понятно, почему у юноши и девушки девятого класса мнения по поводу, например, Печорина должны совпадать? А тем более с мнением 30-40-50-63-летнего преподавателя литературы! Мнения же в 30 и 60 лет у одного человека могут быть разными. Или в нашем непостоянном мире всё-таки есть одна константа – образ героя литературного произведения XIX века? Для представителей православной церкви Катерина такой же «луч света в тёмном царстве», как и для Белинского? Что-то не слышно возражений. Значит, для того, чтобы осветить тёмное царство, необходимо и достаточно наставить рога мужу?

Если всё, что написано в XIX веке, было адресовано веку XIX, то какая же это классика? Может, кто-то намеренно омертвляет великое не только литературное, но и философское наследие? Я не сторонник теории заговора, но здесь он явно налицо. Чем страшна дискуссия о героях «Евгения Онегина», «Горя от ума», «Героя нашего времени»? Как можно людей, не имеющих ни одной общей черты, кроме возможности жить, не работая, записывать в одну категорию – «лишние люди»? Создаётся впечатление, что люди, запустившие в оборот этот термин, не читали первоисточника, герой котоporo совсем ничего общего не имел ни с Чацким, ни с Онегиным, ни с Печориным и действительно был тем, что называется «ни пришей, ни пристегай», но в отличие от первых пребывал в должности и скорее относился к их оппонентам.

Запретить иметь и высказывать собственное мнение на уроках литературы – не есть ли наиболее верный способ отбить всякий интерес к классической литературе? Когда я начинаю рассказывать друзьям о комедии «Горе от ума», они вначале смотрят на меня круглыми глазами: «Зачем это? Уже всё пройдено в восьмом классе!», а когда начинаю приводить подробности, которые прошли мимо и учителей, и учеников, удивляются: «Как мы могли это проглядеть?» Отсутствие дискуссий… не оттого ли в тупиковой ситуации и возникает самое простое решение – «оживить Сталина»?

Вольно или невольно, не суть важно, но в произведениях классиков приведены несколько конфликтов между представителями высших и низших классов, и эти конфликты являются сюжетообразующими в произведениях: «Горе от ума», «Герой нашего времени», «Шинель» и т. д. Что характерно, симпатии читателей сосредоточены исключительно на представителях более высокого класса. А где же «милость к падшим»?

Читатель может упрекнуть меня в некоторых натяжках[5]5
  Если современный классик видит в Остапе Бендере чуть ли не реинкарнацию Христа, то почему бы мне не делать менее смелые предположения, вроде продемонстрированного, а вот О. Бендер мне кажется Тилем Уленшпигелем раннего советского периода. Кстати, «я так чувствую»… – тоже достаточно полновесный аргумент при анализе художественного произведения, так как оно адресовано не только мозгу, но и чувствам.


[Закрыть], например, что в конфликте Вернер-Печорин отсутствует дама или что в пьесе «Вишнёвый сад» нет дворянина, противостоящего Лопахину. Возражу, опережая эти упрёки. Для Вернера нет мужчин и женщин, а есть пациенты, чьё внимание было небезразлично Печорину и не только ему. Конфликт в том хотя бы, что профессиональная этика не позволяла, но не препятствовала Вернеру информировать Печорина об интересующих его субъектах. В пьесе «Вишнёвый сад» такой дворянин присутствует – и это, как ни странно, Гаев. Не важно, что он сам не конфликтует с Лопахиным, – достаточно того, что конфликтуют их образы: аристократа и мужика.

Предлагаю вашему вниманию несколько видов представителей мещанства, то есть молчалиных, у которых были конфликты с представителями дворянства:

1. Молчалин

2. Вернер

3. Максим Максимыч

4. Грушницкий

5. Драгунский капитан

6. Базаров

7. Лопахин

8. Хлестаков

9. Акакий Акакиевич

10. Челкатурин.

1. Более всего Чацкого в Молчалине раздражало именно то, что Молчалин занял якобы его место в сердце Софьи. Немаловажный раздражитель и то, что из тверского письмоводителя Молчалин за те несколько лет, которые сам Чацкий провёл бессмысленно и бесполезно, стал коллежским асессором, то есть дворянином, и, мало того, занял его комнату в доме Фамусова! Можно пофантазировать на темы: «Когда и при каких обстоятельствах познакомились Ч и М?» и «Почему Ч заговорил о М, ещё не зная о его присутствии в доме Фамусова?», – только зачем, коль скоро эти обстоятельства у классика не прописаны, значит, не это суть важно в комедии. Важны же надуманность и необоснованность претензий Чацкого к Молчалину.

Молчалину повезло. Его заметил Фамусов и забрал из Твери в Москву. К нему не подходит термин «понаехавший», так как он «понапривезённый». Что же увидел Молчалин в Москве? С кем общался? Ирина Юрьевна, Фома Фомич, сам Фамусов, Скалозуб, князь-Пётр, Хлестова… старая московская аристократия. Но аристократия, так сказать, тела, а не духа, – все они заняты суетными повседневными проблемами: устройством мелких или крупных в их понимании семейных дел, а отношение к исполнению служебных обязанностей показано мимолётно, именно так к ним персонажи и относились, все, наверное, кроме Скалозуба. О чести или долге дворянина в комедии её персонажами не сказано ни слова никем, опять же, кроме Скалозуба. Именно Молчалин может сетовать на то, что ему не кого «принять за образцы», а не Чацкий, который сам и должен быть образцом. Каких высот полёта мысли или духа может требовать от него Чацкий, если сам ничего, кроме собственной неуместности и никчёмности, не демонстрирует? Молчалин ориентируется на доминирующую в обществе мораль и приспосабливается к ней, пытаясь соблюдать далеко не глупые, если вдуматься, заветы отца. Не так ли поступает и основная часть нашего общества, впрочем, за соблюдение заветов отцов не поручусь. Башмак ли ругать за то, что он стаптывается по ноге?

Чацкий не понимал, что при монархии, впрочем, и не только, какому делу ни служи, всё равно будешь служить лицу или лицам. Например, брось он бессмысленные путешествия и займись вплотную своим имением, то он послужит и лицам своих крепостных, и лицу Его Императорского Величества. Если же он займётся каким-то абстрактным делом, не имеющим отношения ни к каким лицам, – толку-то от такого дела! Даже дело свержения монарха, это служение собственному лицу[6]6
  Много ли народу знало бы хоть что-то о Халтурине, если бы он работал плотником. Впрочем, об одном плотнике известно много и во всём мире, благодаря его сыну


[Закрыть] со знаком «+» хотя бы в плане пиара, а остальным – кому как выйдет.

«В нём Загореций не умрёт», – приговор не Молчалину, а как минимум дворянам, подобным Загорецкому, да и самому Чацкому, если вдуматься.

Итак, Молчалина из комедии «Горе от ума» я отнёс бы к подвиду «молчалин приспосабливающийся», если бы он не только не сопротивлялся навязчивости Софьи, но воспользовался бы ею для построения своей карьеры, а так он, скорее всего, «молчалин целеустремлённый, но разборчивый в методах».

2. Вряд ли доктор Вернер, как и Молчалин, может похвастаться происхождением выше мещанского. Он, скорее всего, потомственный врач из давно обрусевших немцев. Он такой же русский, как Карамзин или Фонвизин. Но следов протестантской этики в нём не осталось. Может быть, из-за этого Лермонтов и заострил внимание на национальности Вернера? Впрочем, как бы то ни было, но с твёрдыми представлениями о долге и чести врача, сиречь, джентльмена, у доктора явные проблемы. Похоже, что Вернер во всём пытается копировать поведение дворян: врачебная тайна для него не свята, он не прочь подслушать и поучаствовать в дуэли не только в качестве врача, но и секунданта. Вернер зависит от дворян и хочет быть среди них своим, чтобы расширять свою практику.

М.Ю. Лермонтов нам представил офицеров невысокого полёта, по их поведению и разговорам мы видим, что это отнюдь не элита дворянства и армии, но для общения Вернер выбрал Печорина, как человека вообще лишённого каких бы то ни было принципов. Помимо беспринципности, доктор в нём нашёл неплохо образованного повесу, в котором по молодости сильна жажда приключений и ощущений, но подготовка Печорина к дуэли и сама дуэль потрясла даже Вернера, а может, и нет, так как он понимал, что Печорин ему больше не пациент и протекцию ему не составит.

Для Вернера (и для меня) необъяснимо, почему именно Печорин не желал огласки дуэли, скрыть которую всё равно было бы невозможно. Тем более что он-то как раз выглядел благородным рыцарем, защищающим честь дамы. Чем рисковал Печорин на дуэли? Жизнью! А останься он в живых – в случае огласки? Ссылкой на Кавказ? Возможностью выйти в отставку, путешествовать? Почему, почти стоя перед Высшим Судом, он боялся суда земного? Вернер понял, что это не боязнь последствий, а привычка лгать, кривить душой, что это след свойственной ему низости. Своей фразой: «.. А пулю доктор вынет», Печорин записал и Вернера в число таких же подлых и бесчестных людей, как он сам, недвусмысленно заявив, что и для Вернера звон злата превыше профессионального и человеческого долга, и, наверное, не очень ошибся, что было ещё оскорбительней для Вернера. Разумеется, доктор был этим заявлением Печорина глубоко оскорблён и ни о каком дальнейшем общении с Печориным не могло быть и речи. Печорин же, а кто бы сомневался, истолковал всё в свою пользу. Вопрос, хотел ли на самом деле Вернер, не подавши руки Печорину при встрече, броситься ему на шею при расставании, остаётся открытым для обсуждения. Предупреждение же Печорину о возможных неприятностях – не более чем рекомендация врача не есть много сладкого или мучного, впрочем, безопасность Вернера в какой-то мере зависела и от осторожности Печорина.

Вряд ли Вернер искал в Печорине, да и в ком-либо другом, образец для подражания, но ему нужен был если не друг, то хотя бы собеседник, придерживающийся примерно одних с ним представлений о нравственности, вернее, о границах безнравственности. Мы можем представить эти беседы: Вернер рассказывает о проблемах пациентов, чтобы Печорину было легче их высмеивать, а Печорин развлекал Вернера рассказами о своих похождениях. Компания – хоть куда! При такой болтливости у Вернера и не могло быть обширной практики, – никакие происки конкурентов не требовались, так как Вернер сам себе худшая рекомендация.

Вернер – это «Молчалин, как раз такой, каким хотят представить Молчалина настоящего».

3. Максим Максимыч. Ещё один тип из семейства молчалиных, и этот тип мне трудно определить в одно слово. Начальник гарнизона, штабс-капитан[7]7
  Право на личное дворянство возникало при достижении недворянином звания «майор».


[Закрыть], ответственный за поддержание мирных отношений с горцами, он пренебрегает главными своими обязанностями и при Печорине добровольно играет роль дядьки, который денно и нощно присматривает за питомцем с единой только целью, чтобы тот не навредил себе. Вред делу и окружающим в счёт не идёт. Наш замечательный Денис Давыдов безо всякого сожаления писал, что он выбил глаз своему дядьке и посчитал это одним из первых своих подвигов. Что же мы удивляемся и возмущаемся холодностью, с которой Печорин встретил Максима Максимыча? Это Максим Максимыч смотрит на Печорина с восторгом, вот, мол, посмотрите на моего воспитанника: «и высокий, и стройный, и т. д., и т. п., а это я его сохранил, это под моей опекой он стал таким». Печорину же Максим Максимыч – не более чем старый заношенный халат, который без употребления ещё более постарел и вообще никуда не годен.

Несмотря на то, что должности и звания Максим Максимович добился своей усердной и преданной службой, он не может жить без хозяина. Максим Максимыч не самостоятелен, он не может выстроить стратегию и не предвидит последствий. Печорин ему необходим как центр принятия решений и действий, на которые Максим Максимыч сможет реагировать.

Предлагаю определить Максима Максимыча как «Молчалина несамостоятельного и несамодостаточного».

4. Конфликт Грушницкий-Печорин лежит в той же плоскости, что и Молчалин-Чацкий: «мол, куда ты со свиным рылом, да в калашный ряд». Печорин от души презирает Грушницкого и за захудалость рода, и за фатовство, и за юнкерство. Но более всего Печорина возмущает, что Грушницкий, мало того, что держит себя с ним на равной ноге, да «.. ещё на наших женщин позарился!..» Осознанно или нет, но Печорин вступает в соперничество с Грушницким, а достигнув превосходства в конкуренции, недоволен и собой из-за ничтожности соперника. Дуэль была более средством морального, чем физического, уничтожения Грушницкого и, если бы не его встречная, непреодолимая и нескрываемая ненависть, могла бы закончиться полнейшим торжеством Печорина. Есть мнение, что это была дуэль «сверхчеловека» с «просто человеком», – ничуть не бывало! Печорин ведёт столько же неосмысленную и бесполезную жизнь, как и Чацкий, с той только разницей, что Печорин осознаёт бесполезность своей жизни и не дорожит ею, отсюда и его физическая храбрость, а больше – жажда острых ощущений. Чацкий же начисто лишён понимания бессмысленности и бесполезности своей жизни. А вот итог у Чацкого и Печорина один – дорога без направления и цели, но у Чацкого сухопутная, у Печорина аллегорически морская.

Настоящий Молчалин был возмущён претензией Софьи на руководство его жизнью и по мере сил пытался противостоять этому. Он готов был пробиваться в жизни трудом ли, угодничеством ли, но не через мезальянс. Грушницкий охотно позволял манипулировать собой кому угодно, а морганатический брак был его мечтой.

Поэтому Грушницкий – «Молчалин несостоятельный».

5. Драгунский капитан не продемонстрировал нам ни образования, ни высоких моральных принципов, но претендовал на манипулирование офицерами, хоть и не старше его по званию, но явно выше по происхождению. Неплохой психолог, он знал, что подбить на бесчестный поступок слабые натуры гораздо проще, взяв их хотя бы на «слабо», чем на дело чести, в котором каждый решает для себя: что есть что.

Драгунский капитан – «Молчалин развращающий».

6. Вернер искателен в общении с аристократами, а Базаров умышленно выбирает тех, кого он может демонстративно презирать. Истинный уровень его квалификации неизвестен, но по степени его полезности обществу он превосходит всех Кирсановых без изъятия.

Базаров – «Молчалин высокомерный».

7. В грубом допущении линия Раневская-Лопахин, это Софья-Молчалин наоборот. Можно сказать, что в ретроспективе Раневская патронировала Лопахина, а в конце Лопахин хотел патронировать Раневскую, и это предложение для неё было и неожиданно, и оскорбительно. Трудно сказать, насколько Лопахин влюблён в Раневскую, но благодарен он ей безмерно.

Лопахин – «Молчалин благодарный», может быть, немного неуклюже благодарный.

8. Вряд ли у кого вызовет протест, что я записываю Хлестакова (вообще, мне даже представляется какая-то родственность с Хлестовой) как Молчалина, сумевшего оседлать случайную волну При всей его комичности и никчёмности симпатии читателей на его стороне, и это не случайно, – побыть таким Хлестаковым мало кто откажется, а вот городничим… – ну уж нет.

9. Акакий Акакиевич, это «Молчалин без деловых качеств и без протекции». Поскольку его конфликт оказался с представителями совсем уже низкого слоя, то сочувствие и читателя, и зрителя на его стороне, и вряд ли кто подумает, что грабители не родились грабителями, а сделались ими в силу непреодолимых обстоятельств, что они спокойно пахали бы землю, если бы не были разорены и выброшены из жизни своими хозяевами.

10. Челкатурин – хоть и дворянин, но он – «Молчалин без способностей», он тот самый рак, который рыба только на безрыбье, что он блестяще и демонстрирует.

Вот несколько образцов поведения молчалиных в разных обстоятельства. К сожалению, я, наверное, недостаточно хорошо знаю русскую литературу для того, чтобы привести пример, в котором Молчалин облагораживается, попав в благородную среду. Я уже высказывал мысль, что молчалины не благо и не зло. Именно на их примере хорошо подтверждается высказывание Конфуция, что «правитель – ветер, а подданные – трава». Доминировали бы в высших сферах благородство и неподкупность, то молчалины превзошли бы своих патронов в благородстве, а хоть и в показном, и неподкупности. Если преобладает низкопоклонство, лесть, клевета и наушничество, то и молчалины не явят себя бескомпромиссными борцами за дело правды. Кто вообще может упрекнуть молчалиных в том, что они действуют в соответствии с создавшимися не ими обстоятельствами, а не пытаются угодить, например, Инне Калининой. Разве может быть непонятным, что в обществе с плохими Чацкими не может быть хороших молчалиных? Если молчалины чем-то и опасны, то только тем, что копируют стиль и манеры Чацких.

Заключение

Недавно в интернете, на сайте «Помощь школьнику» (!) я прочитал сочинение на тему «Чем опасны Молчалины», вероятно, отец и сын, Инны Калининой (http:// pomosh-shkolniky.iusite.ru/8773_chem_opasny_molchaliny. htm), и тихо обрадовался, что в наше время не было интернета и мы не могли насладиться сочинениями специалистов по передёргиванию цитат, которые не затрудняют себя закруглением периодов, согласованием слов, не заморачиваются правилами русского языка, но строго придерживаются указаний методички, утверждённой ещё Наркомпросом и растиражированной «УчПедГизом». Кто это опубликовал, для чего? Неужели кто-то серьёзно считает, что это кому-то принесёт пользу, тем более школьнику? Цензура вообще, может быть, и вредна, но в деле защиты доставшегося нам великого литературного наследия, она просто необходима. Неужели и в литературоведении все места заняты описанными И. Калининой молчаливыми, которые ради сиюминутных выгод, званий и должностей предают то, чему посвятили свои жизни? Тогда зачем всё то, что написано классиками в XIX веке? Только лишь для чьих-то диссертаций?

P.S. Очень бы мне хотелось узнать: а кем себя воображают те, кто пишет правильные статьи и сочинения, ругая Молчалина и фамусовское общество? Они-то как раз и есть молчалины – в журнале «пятёрка» или статья. Особенно повезёт, если и в редакции одни молчалины, так как полыхаевы – те же молчалины, любят самолично подновлять надпись: «Смерть бюрократизму».

Насколько, вообще, правомерно делить людей на плохих и на хороших? Хорошо ли ругать Молчалина и жалеть Катю Маслову за то, что внешние условия сделали их такими, какие они есть?