Текст книги "Закулисные тайны и другие истории…"

Так вот, за последнее время я написал оперы: «Дибук», «Альберт и Жизель», «Анна К.», «Мелкий бес», «Три новеллы о любви». Еще два – в проекте. Что-то уже поставлено, что-то на подходе. Мне это очень нравится. Мир оперы – отдельный мир, непохожий на всё остальное. И мне очень интересно входить в этот мир и становиться его частью. Ужасно жалко, что я не занялся этим давно и потерял много времени. Потому что у меня есть некая сверхзадача – доказать всем, и прежде всего самому себе, что опера не умерла, что можно и сегодня написать оперу, которая будет волновать людей.

Расскажите о своей «Анне К.», до сих пор не увидевшей света рампы. Как возник этот замысел, в какой стилистике написано это сочинение и есть ли перспективы её постановки?

Эта опера – одно из моих любимых сочинений последнего времени. Да, пока за неё никто не взялся, но её время придет, я уверен. Более двух лет она пролежала в Большом театре. Сначала менялся директор, потом новый директор сказал, что не может принимать решение без музыкального руководителя. Потом появился Туган Сохиев, который поначалу был настроен благожелательно, хвалил музыку, говорил, что это прекрасный проект. Но вдруг в какой-то момент сообщил мне, что, мол, нет, мы не будем это ставить. Причина – балет собирается ставить «Анну Каренину» Щедрина.

На мой резонный вопрос: а как же у вас идет два «Онегина» в балете и в опере, две «Пиковых дамы»? А в театре Станиславского и Немировича-Данченко сейчас две «Манон», одна балетная, а другая оперная. И вообще, вы прекрасно знаете, что балетная аудитория и оперная аудитория – это совсем разные люди.

Но не получил никакого внятного ответа на свои вопросы…

Так это и заглохло.

Ничего, в мире много хороших театров помимо Большого. Понятное дело, чтобы ставиться в Большом, надо не только написать достойное произведение, но и иметь мощную поддержку где-то наверху, в руководстве страны. У меня такой поддержки нет, и я горжусь этим. Я не хожу ни в какие кабинеты, и ничего не прошу. И слава богу, никому ничем не обязан! Ну а с теми, кто по идее должен был бы мне помогать, а на деле только мешал – мы посчитаемся позже. Потом. В другой жизни.

Что касается самой оперы «Анна К.», то она тоже из серии «Опера для людей». Хрестоматийный сюжет сильно изменен, но тем не менее всё остается понятным и не будет ни в коем случае надругательством над великим романом Толстого. Просто немного повернут угол зрения, вся история рассказывается не автором, а совсем другим человеком. Что касается музыки – она в высшей степени традиционна. Достаточно сказать, что один из персонажей этой оперы – Петр Ильич Чайковский. Нет, он не поет, и не говорит, и не танцует, он просто появляется несколько раз. И музыка, которая звучит, – в его духе. Прямых цитат только две, а всё остальное очень прозрачная стилизация. Дело в том, что Чайковский любил Толстого, и любил роман «Анна Каренина», и даже подумывал о сочинении оперы на этот сюжет. Так вот моя опера – поклон великому композитору! Он был моим кумиром в юности, остается им и сейчас.

В программе вашего юбилейного фестиваля, который продолжается и в нынешнем году, заявлены еще два оперных проекта – «Дибук» и «Три новеллы о любви». Представьте их, если можно, нашим читателям.

Только очень кратко. Я, как большинство моих коллег, суеверен, и предпочитаю не распространяться о том, чего еще нет.

«Дибук» – это древняя хасидская легенда о любви и об изгнании дьявола. У этой пьесы большая история, написана она была по-русски, но потом переведена на иврит, и именно на этом языке ее ставил Евгений Вахтангов в начале 20-х годов. Сейчас эта опера в планах театра «Геликон». Она там находится уже 7 (!) лет. Но я не теряю надежды её увидеть.

«Три новеллы о любви» – это три одноактные оперы. Героиней каждой являются три реально существовавшие женщины: Ульрика фон Леветцов, Альма Шиндлер и Лу Андреас-Саломе, каждая по-своему замечательная. Не буду давать никаких объяснений, пусть каждый, кто захочет, погуглит. Сейчас она в ближайших планах музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Ставить будет молодой режиссер Татьяна Миткалева.

Кстати, о режиссерах. В отличие от многих коллег-композиторов, да и многих дирижеров, вы не принадлежите к числу хулителей современной режиссуры и вполне лояльно относитесь даже к весьма радикальным её проявлениям на поле оперной классики. А до какой степени радикальный подход к своим собственным сочинениям вы готовы принять?

Вы правы, я действительно вполне лояльно отношусь к режиссерским экспериментам, и многое из того, что видел в этом жанре, мне нравится. Главное, чтобы это было талантливо и не разрушало музыкальную структуру. У меня есть свой взгляд на эти вещи. Всё-таки композитор – главное действующее лицо в опере, и именно он диктует все остальное.

Поэтому некоторые постановки Чернякова мне нравятся, а некоторые – нет. Скажем, «Князь Игорь» в МЕТ мне понравился, прежде всего, наверное, потому, что первоисточника как бы нет, из кусочков Бородина можно составить самую разную мозаику. А вот «Руслан и Людмила» в Большом не понравился совсем, слишком далеко от Глинки. От «Воццека» я был просто в восторге, а «Трубадур» – нет! Вообще, это слишком большая тема, чтобы её так быстренько раскрыть, но общий подход такой: если это ярко и талантливо, и новая концепция не противоречит музыке – вперед!

Когда и как вы обнаружили в себе также и литературные дарования? И почему, будучи автором многих книг и статей, вы не пишете сами для себя либретто?

Слова я начал писать давно. Может, даже раньше, чем ноты. На сегодняшний день у меня 7 книг, а обещал я читателям 10. Так что надо еще поднапрячься…

Но либретто не пишу. Либретто – это совсем другое. Когда пишу слова (а я делаю это достаточно часто), это почти всегда – нон-фикшн, публицистика, критика, мемуары. Никаких «художественных текстов» не пишу, ни в прозе, ни в стихах, а если что-то такое вдруг получается, я это не публикую и никому не показываю. «Это – на потом», как говорится в известном анекдоте.

Но в либретто своих произведений последнего времени я принимаю активнейшее участие. И всегда ставлю свое имя вместе с либреттистом… То есть «Либретто такого-то при участии Александра Журбина». Ни один либреттист не обиделся. Они все понимают, что мой вклад в литературную часть действительно велик.

А ваша жена – профессионал в литературной сфере – либретто никогда не писала? Или вы с ней сотрудничали только в песенном жанре?

В песенном жанре – да, много раз. А в театре – нет, пока нет. Но, возможно, это еще впереди.

Насколько вы удовлетворены своим нынешним фестивалем, всё ли задуманное удалось реализовать?

Я доволен тем, что всё состоялось. Не был отменён или перенесён ни один концерт, ни один спектакль. Я выполнил всё, что обещал. Конечно, какой-то вечер был лучше, какой-то хуже. Не могут быть все 35 вечеров на пять с плюсом. Какими-то вечерами я горжусь, какие-то надо было подтянуть. Но не хватило времени, не хватило денег, не хватило сил. Было мало рекламы, мало реакции в СМИ. Хотя грех жаловаться – народу в залах было много, писали и говорили о Фестивале тоже много. Главное – я выполнил свою задачу. Моя музыка звучала и публике это нравилось. Начальство и критики блистательно отсутствовали, да и бог с ними! А те, кто приходили, – аплодировали, и подходили ко мне, и писали мне благодарственные письма. Естественно, электронные. Всё как в старые добрые времена!

Судя по вашей страничке в Фейсбуке, вы едва ли не большую часть времени проводите в путешествиях, но при этом успеваете писать столько новых сочинений. Как вам это удается?

Мы с женой действительно любим путешествовать и много перемещаемся по миру. Но поскольку больше всего мы любим морские круизы, а там обстановка всегда вполне комфортабельная, то на корабле мне вполне удается писать ноты. Более того – наличие бескрайних морских горизонтов очень стимулирует появление нотных строчек. Ну и конечно, впечатления от путешествий, от разных городов и стран тоже не проходят бесследно. Конечно, это действует не напрямую – увидел Великую Китайскую Стену и написал что-то такое Большое и Китайское.

Но всё это в сознании во что-то переваривается и превращается, иногда неожиданно для автора. Мы уже почти объехали весь земной шар. Но опять собираемся в путь.

Тогда м.б. море и станет «героем» какого-нибудь из ваших новых сочинений?

Ну если иметь в виду море любви. Или море огня. А само по себе море – вряд ли. Ну что там интересного? Все холоднокровные, даже русалки. А как подумаешь о креветках или крабах – так тянет не к письменному столу, а к столу обеденному…

Интервью, которые брал я

Интервью с Хавьером Камареной

Хавьер Камарена, великолепный тенор бельканто, любезно дал мне интервью в одном из помещений Метрополитен-оперы буквально между спектаклями.

Идя по длинным коридорам МЕТ, я убедился, что Хавьер – всеобщий любимец. Буквально все – гардеробщики, уборщицы, хористы, солисты – приветствовали его на родном испанском языке. (В Нью-Йорке испанский – это второй язык, и все хоть немного на нем говорят).

Хавьер очень благожелательно на это отвечал, многих помнил по именам. Вообще, я убедился, что он очень приятный и доброжелательный человек. Хотя при этом один из самых известных певцов в мире, тенор бельканто.

Он единственный, кому официально разрешено петь арии на бис в спектаклях Метрополитен-оперы.

Кстати, мой сын, американский композитор Лев Журбин, делает время от времени аранжировки для Хавьера Камарены.

Дорогой Хавьер, спасибо, что нашли время для интервью. Мы знаем, как вы заняты. Все оперные певцы вашего калибра имеют расписание на годы вперед. На сколько лет вперёд вы сейчас имеете спланированное расписание?

Сейчас у нас 2019, февраль. У меня всё запланировано до конца 2024 года.

То есть на 5 лет?

Да. Хотя есть и более далекие планы, но о них преждевременно говорить.

И вы знаете, что будете делать каждый день ближайшие 5 лет?

Ну, не каждый день. Но каждый месяц – да.

Кого вы знаете из русских певцов? Особенно теноров? Козловский, Лемешев? Атлантов, Соловьяненко?

Нет. Из старых времен не знаю никого. Эти имена мне не знакомы. К сожалению, Запад очень плохо знает русских певцов. Особенно моей школы, школы итальянского бельканто. Я думаю, что их и не было в старые времена, особенно имен с мировой известностью

А из новых? Говорят ли вам что-то имена Корчак, Антоненко? Максим Миронов?

Да, Максим Миронов – его я хорошо знаю. Он тоже певец школы бельканто, и поет примерно тот же репертуар, что и я.

Дмитрий Корчак – очень хороший певец, я часто встречаю его имя.

Антоненко – слышал, но никогда не видел.

Назовите лучших теноров на сегодня, на ваш взгляд.

Это очень трудно сказать. На этот счет у каждого свое мнение. Могу только высказать моё собственное мнение.

Конечно. Именно это меня интересует. Например, моё собственное мнение, что вы один из трех великих теноров на сегодня.

Спасибо. Ну что ж, мне нравится Петр Бечала. Очень люблю Лоуренса Браунли.

Подсказываю: Кауфман? Хуан Диего Флорес? Роберто Аланья?

(Хавьер Камарена смотрит на меня немного удивленно).

Вам они нравятся?

Да. И всем они нравятся. У них высокий рейтинг во всем мире. Ну и ладно. Меня они не особенно интересуют. И рейтингами я не занимаюсь.

Надо ли вам ежедневно заниматься, или только перед спектаклем?

Нет, когда я в процессе исполнения оперы в каком-нибудь театре, когда участвую в спектакле по 2–3 раза в неделю, то практически не занимаюсь. Только, конечно, распеваюсь перед спектаклем.

А бывают периоды, когда учу новую партию – тогда занимаюсь по много часов каждый день.

А много партий вы делаете в год?

Когда как. Это зависит от контрактов, приглашений и т. д.

В прошлом году, например, я не сделал ни одной новой партии, потому что был очень занят, и совершенно не было времени. Но зато в этом году планирую выучить целых две новых, причем это очень трудные партии. Но что именно – пока не скажу.

Вообще, я уже сделал практически все, что хотел в репертуаре «бельканто», и осталось совсем немного ролей, которые хотел бы спеть. Сейчас собираюсь осваивать новую для меня территорию – французское бельканто. Это отдельный мир, совсем другой, нежели итальянское бельканто.

С кем из дирижеров вам удобнее всего?

О, это чертовски сложный вопрос. Я пел со многими великими дирижерами, с фантастическими музыкантами. И назвать кого-то одного было бы несправедливо. А назвать всех – глупо.

Думаю, если вы назовете Пласидо Доминго, никто не будет обижен. Знаю, вы недавно пели с ним как с дирижером. Кажется, это было в Лос-Анджелесе.

О да, вы правы. Он великолепный музыкант, и, кстати, очень хорош как дирижер. С ним очень удобно петь, он прекрасно чувствует природу вокала.

С кем из певиц вам лучше всех? Мне кажется, вчера на спектакле «Дочь полка» вам было очень комфортно с замечательной Претти Йенде…

О да, действительно, мы с ней очень легко находим общий язык. Могу смело сказать, что мы с ней настоящие друзья, не только по сцене, но и по жизни. Для меня большая честь называть её другом…

А знаете, как трудно заводить друзей, будучи оперным певцом. Ведь ты всё время в дороге, только закончил в одном городе и немедленно летишь в другой. И те, с кем ты успел установить теплые отношения, с кем подружился – ты с ними прощаешься, и он (или она) уезжает совсем в другой город, совсем к другой опере. И никогда не знаешь, когда вы еще увидитесь. Может, через год, может, через десять лет, а может, и никогда. Оперная судьба коварна и непредсказуема, и никто не знает, или ты потеряешь голос, или сломаешь руку, или ногу… и всё, забудь про сцену. Всё бывает в нашей странной профессии.

Другие женщины в моей жизни – это Дайан Дамрау. И, конечно, Чечилия Бартоли.

Бываете ли вы в родной Мексике?

К сожалению, сейчас только раз в году. Раньше мне удавалось это делать гораздо чаще. Но раз в году обязательно. Ведь там у меня большая семья, куча родственников и друзей. Обязательно всех навещаю, когда приезжаю. И конечно, очень приятно, что на родине все меня знают, я там своего рода национальный герой.

На скольких языках вы говорите? И на скольких поете?

Мои языки – это английский, итальянский, конечно, мой родной испанский. Еще довольно хорошо говорю по-немецки – всё-таки я живу в Цюрихе. По-французски всё понимаю, но говорю довольно плохо. Но сейчас собираюсь освоить французский получше.

Ну а петь мне приходилось на многих языках. Вот недавно пел по-японски. Хотя по-японски не знаю ни слова.

Последний вопрос: Когда вы собираетесь в Россию? Уверен, в России вас ждет восторженный прием.

Я знаю. И уже много раз мои агенты вели переговоры с русскими коллегами. Однако всё время что-то срывалось. Жаль, мне самому очень хочется в Россию. Никогда там не был, и все мне говорят, какая это замечательная страна и какая там прекрасная публика.

Хавьер, я сделаю все возможное, чтобы вы побывали в России в ближайшее время.

И спасибо за интервью.

Вам спасибо. Привет России!

Интервью с оперной певицей Кристиной Ополайс

Мне довелось беседовать с Кристиной Ополайс в одной из репетиционных студий Метрополитен-оперы через день после премьеры оперы Пуччини «Манон Леско», в которой Кристина спела и сыграла заглавную роль.

В эти дни Нью-Йорк был буквально «залеплен» её изображениями крупным планом: конечно, это были афиши-постеры оперы «Манон Леско», но на них не было ничего, кроме немного стилизованного под XVIII век лица Кристины.

Это же изображение было на всех программках Метрополитен оперы. Подчеркиваю, на всех, а не только на программках оперы Пуччини. Так здесь принято: выбирается одно лицо и оно становится «лицом Мет» примерно на полсезона. Так, год назад таким лицом была Рене Флеминг, в начале сезона 2015–2016 этим лицом был земляк Кристины, рижанин Александр Антоненко. За годы, что я хожу в Мет, этими лицами были и Доминго, и Хворостовский, и Нетребко. А вот теперь – Кристина Ополайс.

Кристина, вы уже чувствуете себя дивой? Примадонной? Суперзвездой?

Александр, я не думаю об этом. И мне в общем-то всё равно. Если кто-то считает, что я суперзвезда – не буду возражать. А1не важно хорошо сделать роль, чтобы голос звучал, чтобы выполнить все указания режиссера и дирижера. Чтобы я была довольна своей работай. А что говорят критики и публика – меня не касается.

А вы читаете, что критики о вас пишут

Нет, никогда.

Вот сегодня в Нью-Йорк Таймс главный музыкальный критик этой газеты Антонио Томмазини написал про вас очень хвалебные слова…

А, правда? Ну и хорошо. Мне приятно. Но всё равно читать не буду. Потому что наверняка он кого-то ругает… И мне это наверняка испортит настроение. А мне еще надо спеть много спектаклей…

Ладно, забудем пока об этом. А знаете, у вас есть нечто общее с Леонардом Бернстайном.

Хм, что же это?

Дело в том, что немыслимый карьерный взлет Бернстайна начался в 1943 году, когда он заменил великого Бруно Вальтера и вошел в сложнейшую программу за несколько часов, без репетиций. Концерт был в переполненном Карнеги-холл, играл оркестр Нью-Йоркской филармонии. На его счастье, в этот день была радиотрансляция концерта на всю Америку. Он стал знаменитым и остался таким до конца своих дней.

Да, действительно, похоже.

Расскажите подробней, хотя я понимаю, что вам уже наверное, надоело об этом рассказывать.

Нет, с удовольствием расскажу. 4 апреля 2014 года в Мет была премьера оперы «Мадам Баттерфляй», где я пела заглавную роль. Спектакль прошел очень успешно, после этого, как положено, был большой банкет, легла я поздно, не могла успокоиться, еще пила чай, посмотрела какое-то кино. Заснула около 5. А в 7.30 утра зазвонил домашний телефон. Да, именно домашний, мобильный я, конечно, выключила. Звонит телефон, так настойчиво, много раз. Я, конечно, понимаю, что-то случилось, мне вообще раньше 12 никто не звонит. Беру трубку и слышу: Кристина, это Питер Гелб (генеральный менеджер Метрополитен-оперы, самый влиятельный человек в мировом «оперном океане»).

– Кристина, вы должны нас выручить. Сегодня в час дня у нас «Богема», трансляция HD television на весь мир. Анна Хартиг тяжело заболела. Вы делали когда-то роль Мими. Выручайте.

– Но, господин Гелб, я не могу. Я пела Мими год назад. Совсем в другом городе, с другими певцами, с другим режиссером, с другими мизансценами…

– Кристина, вы должны нас выручить.

– Нет, я не смогу.

И я положила трубку. И хотела спать дальше. Но не смогла. И через 5 минут перезвонила Гелбу.

– Мистер Гелб, я попробую.

В 10 я была в театре. Все мне помогали. Конечно, я знала роль Мими, но за год многое стерлось. представьте, сколько ролей за год делает востребованный оперный артист. Однако экстрим рождает чудеса. Партнеры, ассистенты, суфлеры – все протягивали мне руку. И я сделала это. И говорят, сделала хорошо. Рецензии были фантастические, все говорили, что такое впервые в оперной практике, чтобы в течение нескольких часов спеть две разных партии в Пуччиниевских операх… Да тут еще телевидение разнесло эту историю на весь мир. В общем да, я проснулась знаменитой.

Классная история. И вам уже от неё никуда не деться.

Да, и мне нравится.

Но давайте к вашей последней премьере в Мет. Как вы сами, довольны? Чувствуете удовлетворение?

Да, я удовлетворена. Хотя было очень много волнений, гораздо больше, чем обычно. Для меня лишиться Кауфмана в роли Де Грие – это как лишиться правой руки. Мы ведь делали с ним эту оперу несколько раз, и настолько привыкли друг к другу, что его отсутствие просто выбило меня из колеи.

Коротко поясним нашим читателям, что планировался дуэт Кристины Ополайс и Йонаса Кауфмана, но Кауфман внезапно сильно заболел и отменил все свои выступления по всему свету. Тогда Питер Гелб попросил войти в роль Де Грие другого знаменитого тенора – Роберто Аланью, который в это же время пел в Мет в спектакле «Паяцы».

Да, для меня это было совсем не простое испытание. всё равно что с меня сняли привычное удобное платье и одели какую-то очень узкую, неудобную одежду, которая жмет со всех сторон, в которой невозможно повернуться. В общем, это был стресс.

И у вас с Кауфманом есть какая-то особая chemistry…

О, да (улыбается).

Но и с Аланьей всё получилось здорово.

Да, он герой. За две недели выучить сложнейшую партию, которую он никогда раньше не пел – это настоящий героический поступок.

А будет когда-то повторение серии спектаклей «Манон Леско»?

Да, мы договорились через 2,5 года.

С кем, с Аланьей или Кауфманом?

Посмотрим. Сейчас трудно предугадать.

Вы уже спели весь Пуччиниевский канон. У вас уже была и Тоска, и Чио-Чио сан, и Лиу, и Мими, и Мюзетта, и даже «La Rondina». И вот Манон. Что осталось?

Ну, еще осталась «La Fanciula» («Девушка с Запада»). Роль Турандот я петь не буду, не нравится музыка, это не моё. И конечно, мечтаю спеть все три роли в «Триптихе». Обычно поют 3 певицы. А я хочу одна. И Мет очень хочет попробовать такой трюк. Это конечно, адски трудно. Но я хочу попробовать.

А кто-то делал это в Мет, именно все три партии?

Да, это делала Тереза Стратас. Это делала Рената Скотто. В общем-то это для певицы, как. как балерина, делающая не 32 фуэте, а, скажем, 96.

Давайте немного о дирижерах. В вашей жизни уже были и Паппано, и Мути, и Луизи, и Баренбойм. Но я знаю, кто ваш любимый дирижер.

И кто же? Андрис Нелсонс, ваш муж.

Это правда. Я очень его люблю. И как мужчину, и как мужа, и как дирижера.

Мне он тоже очень нравится. Хотя мне ни разу не довелось слышать его живьем. Но в записях он безукоризнен. Не зря он сегодня занимает одну из самых высоких позиций в симфоническом мире: художественный руководитель одного из лучших оркестров США, да и всего мира – Бостонского Симфонического оркестра.

Да, я горжусь им. Он великий маэстро и чудесный человек. К сожалению, наши расписания устроены так, что видимся мы довольно мало. Я сейчас здесь, а он в Европе, потом он приедет на недельку в Нью-Йорк, а потом он едет в Бостон, а я в Европу… Но мы ежедневно в Скайпе, а потом, нас связывает наша очаровательная дочка Анна Андриана, ей сейчас четыре с половиной года. А знакомы мы с ранней юности, и мы вместе начинали. Но он пошел быстрее, у него начались выезды за границу, какие-то контракты. А я всё еще была рижской певицей. Но потом и моя судьба пошла вверх. И сегодня мы, пожалуй, на равных, он – в области симфонической музыки, а я – в опере.

У вас есть общие планы?

Да, безусловно, в том числе и в Мет. Но я не хочу быть женой известного дирижера, а он не хочет быть мужем известной певицы. У него – своя жизнь, у меня – своя. Если иногда они пересекаются – это очень хорошо.

А чем вы объясните, что сейчас на мировой музыкальной арене столько людей из Прибалтики, в частности из Латвии. И вы, и Гаранча, и Антоненко, и Марина Ребека, и дирижеры Янсонс и Нелсонс.

Янсонс он вообще-то питерский, хотя по национальности латыш.

Да, я знаю, мы с ним когда-то учились в Питере.

Чем это объяснить? Не знаю. Никакой такой особой школы у нас нет, и нет какого-то знаменитого педагога, который бы всех учил. У каждого своя судьба, свой «путь наверх». Но конечно, для маленькой Латвии действительно удивительно много мирового класса звезд. Ну что же, мы гордимся этим. Но у меня был свой путь. Я же пела в хоре…

Да, я знаю. И считаю, что для оперного певца попеть в хоре – это очень здорово.

И я работала очень много. И училась всему сама. И всё время была в театре, слушала все репетиции, и оркестровые, и рояльные с солистами. На меня смотрели как на ненормальную. Обычно, вы ведь знаете, хористы – только закончилась репетиция, а их уже след простыл. А я никуда не бежала. И так всему и научилась. Сама. Я была одержимой. И неожиданно случился прорыв. Маэстро Баренбойм пригласил меня в Оперу «Unter den Linden». Я спела «Тоску» и он тут же пригласил меня в новую постановку «Игрока». Это был скачок. И понеслось. Были всякие неожиданности. Я пела несколько прослушиваний в Вене. Там были всякие известные люди. И ничего. Никуда не зовут. А потом через год меня приглашают в Ковент-Гарден петь «Чио-Чио сан». Прихожу, дирижер мне говорит: какое счастье, что я вас нашел! Я говорю: «Маэстро, а вы меня не помните? Я пела для вас прослушивание!» Выяснилось, что он забыл об этом.

Давайте вернемся к премьере «Манон». Я знаю, что вы не читали книжку Аббата Прево, первоисточник этой оперы.

Да, я не читала. Я вообще никогда не читаю первоисточники опер.

И это абсолютно правильно. Потому что очень часто, почти всегда, опера отличается от текста, написанного писателем, будь это даже великий писатель. Сравните «Пиковую даму» Пушкина и Чайковского, «Кармен» Бизе и Мериме, «Фауста» Гете и Гуно. У них очень мало общего, и это нормально. Композитор уже сделал свое преображение материала, представил свое видение этой истории. И надо исходить только из этого видения, а не пытаться возвращаться к первоисточнику, как делают многие режиссеры, пришедшие из драмы. Но в случае последней «Манон Леско» режиссер Ричард Эйр, безусловно, высокий профессионал, поставивший немало опер.

О да, я тоже его давно знаю и ценю. Он поставил несколько шедевров, например оперу «Вертер» Массне с Кауфманом в заглавной роли.

Я тоже видел этот прекрасный спектакль. Но не показалось ли вам, что с этой своей идеей переноса действия «Манон» в 40-е годы ХХ века и сделать это в стиле «фильма нуар», он немного перегнул палку…

Знаете, я никогда не лезу в режиссерские дела. Стараюсь максимально понять и выполнить всё, что режиссер просит меня сделать. Если каждый артист будет спорить с режиссером и говорить, что было бы лучше сделать так или так – мы никогда ничего не поставим. Режиссер придумал свою концепцию, согласовал её с менеджментом, и всё. А мы, артисты, должны стараться сделать так, чтобы всё получилось так, как он задумал.

Вы, наверное, правы. Но хотя бы один вопрос. Последнее действие этой оперы в вашей постановке происходит в развалинах какого-то дворца. А ведь перед этим вы куда отправились на корабле. И в первоисточнике, и в опере сказано куда: в Америку. Но Америка в XVIII веке и Америка в XX веке – это огромная разница. И тот пустырь, который у вас изображен, это совсем не похоже на Америку середины ХХ века.

Знаете, я не та артистка, которая будет заниматься такими деталями. Вот Йонас (Кауфман) – тот да. Он очень дотошный. И он всегда входит во все детали, и спорит с режиссером, и часто побеждает. Но я – нет. Я думаю, мне важнее сейчас делать всё, что предлагают. Я забочусь о своей репутации. И мне не хочется прослыть скандалисткой, ведь в нашем мире всё мгновенно становится известным.

Понимаю вас.

Нет, я очень требовательна ко всему, что происходит вокруг. Я требую, чтобы мне было удобно, комфортно, чтобы все работали на полную катушку, чтобы никто не халтурил. Потому что я сама всё делаю с полной отдачей.

И всё-таки про режиссеров. В России сейчас очень много говорят о «режопере». Вы слышали такое выражение?

Нет, никогда…

Ну, это по-русски звучит немного неприлично. Но во всех языках есть аналогичное выражение. По-английски «director’s opera». То есть опера, где главный – режиссер. Вот вы работали с Черняковым…

Да, много раз.

Ну и как?

Вы знаете, мне трудно его обсуждать, потому что мы – друзья.

Он – как бы воплощение именно этой тенденции. Он главный, он ведет всех за собой, все остальные – певцы, дирижеры, – лишь его помощники в осуществлении замысла…

Да, он такой. И с ним бывает непросто. Иногда надо идти и против себя, и против музыки. Но ему веришь. Он всегда очень подготовлен, и у него на каждый вопрос есть ответ. С ним интересно, а это главное.

Знаю, что вы всегда работаете «на всю катушку», никогда не позволяете себе расслабиться. А как насчет сохранения себя, экономии сил?

С этим сложно. Стараюсь не думать об этом. И конечно, держу режим, диету, как-то поддерживаю здоровье. Например, в день спектакля и после спектакля ночую в другом месте, не там где моя дочь, моя мама. Конечно, обидно, что я меньше вижу дочь, которую очень люблю, но что делать – искусство требует жертв.

Какие ближайшие планы в Мете?

Сейчас будет опять «Богема». Потом будет «Русалка», сделанная специально для меня, это уже в следующем сезоне. Предлагали делать «Енуфу», но я отказалась. Мы делали «Енуфу» с Черняковым в Мюнхене, но я поняла, что психологически это для меня очень сложно, особенно теперь, когда растет дочь. И тогда Гелб предложил «Русалку», эту оперу я очень люблю. Так что будет «Русалка». А Нетребко войдет в «Манон». Есть планы уже и на следующий сезон 2017–2018, но пока говорить не буду.

Я так понимаю, у вас есть планы по всему миру. Кроме России, да? Ничего в России не предвидится?

Увы, нет. Не предлагают…

Какие у вас отношения с «легкой музыкой» – мюзиклы, оперетты, песни?

Я пела Розалинду. Это, пожалуй, всё.

И не тянет?

Пока нет. Я думаю, это приходит позже. Сначала надо «напеться» в опере.

Какие партии вы бы мечтали спеть?

Вы удивитесь – я хочу спеть Изольду.

Изольду? Но это же ниже вашего обычного голосового диапазона.

Голос ведь меняется с возрастом. Пока я еще не готова. Но, может быть, через несколько лет. Зато по образу, по поэтичности, по страстности – это моё. И я обязательно это сделаю.

Я знаю, что для вас писал оперу итальянский композитор Лука Франческони. Расскажите, как это было.

О да, это была история. Я спела «Игрока» в Ла Скала и всем там понравилась. И вот довольно известный итальянский композитор Лука Франческони, входящий, скажем так, в пятерку самых известных современных итальянцев, собирался в этот момент писать оперу «Опасные связи» по Шодерло де Лакло. Он приехал специально в Ригу, чтобы послушать меня. Это был 2009 год. Мы договорились, что он в определенный момент напишет эту оперу, я приеду на репетиции и буду петь премьеру. Я его попросила – только не модерн. Я не буду петь модерн, я еще молодая, надо беречь голос, я хочу остаться певицей Пуччини, а всё остальное потом. Он сказал: ну что вы, мадам, я напишу вам прекрасную музыку. Вам понравится.

Ну а потом он всё никак не мог закончить, всё тянул, я требовала: дайте ноты, а нот не было. А когда музыка наконец появилась, она мне совсем не понравилась. До премьеры остался месяц. Она была очень сложная и именно модерновая. Никаких мелодий я не услышала. Я разорвала контракт, сказала – нет, я этого петь не буду. Спектакль состоялся с какой-то певицей из Британии, и публике это тоже не понравилось…

Думаю, еще найдется композитор, который напишет оперу специально для вас, и она вам понравится. И вы сделаете мировую премьеру этой оперы.