Текст книги "Закулисные тайны и другие истории…"

А снег идет, или Зимний путь

Про снег хочется напевать.

Песен про снег – много.

«Снег идет, снег идет» на мотив Сергея Никитина, стихи Пастернака.

Или «А снег идет, а снег идет…» на мотив Андрея Эшпая, стихи Евтушенко.

Есть еще песня «А снег идет», слова и музыку сочинил Макс Фадеев, а поет Глюкоза. Или песня «Снег» Филиппа Киркорова, сочиненная Ириной Билык.

Или вот, скажем, «Ах, снег-снежок, белая метелица». Это композитор Пономаренко, стихи Виктора Бокова.

Или вот это:

«Снег кружится, летает, летает,

И позёмкою клубя,

Заметает зима, заметает

Всё, что было до тебя»

Помните, конечно, группа «Пламя», стихи Лидии Козловой, музыка Сергея Березина.

Или «Tombe la neige», поет Адамо, сам и сочинил.

Уверен, такие песни есть и у поляков, и у немцев, и уж конечно, у финнов и норвежцев, у канадцев, и аргентинцев. Короче, у всех, у кого есть снежная зима.

Также уверен, что подобных песен нет в Египте и Эфиопии, нет в Индии и во Вьетнаме.

Просто там нет зимы. И нет снега.

А там, где есть снег, то обязательно есть и снежные песни.

Уж больно это поэтическая, мистическая материя, – снег, падающий с неба белый пушок.

Я легко вспомнил десяток русских песен о зиме и снеге.

Каждый легко вспомнит еще десяток.

Ну, не обязательно про снег. Просто про зиму-зимушку. Или про синий лед. Или «Идут белые снЕги» или, наконец, «Ой мороз, мороз».

Всё это сидит в нас с детских лет.

* * *

А вот история одной великой зимней песни. В России она малоизвестна, хотя это одна из самых популярных в мире мелодий.

Называется она «White Christmas» («Белое Рождество»). Написал ее гениальный американец русско-еврейского происхождения Ирвинг Берлин.

Родился он в России, в Тюмени, приехал в Америку в возрасте 7 лет. Первым его языком был русский напополам с идиш. Его папу звали Мозес (по-нашему Моисей), он служил кантором в синагоге. Хотя, казалось бы, откуда в Тюмени, в Сибири, в 1889 году синагога? Откуда там мог взяться кантор? Там и сейчас всего живет 17 евреев, а уж в те далекие времена?

Но так говорит легенда.

Короче, мальчик приехал в Америку не зная ни слова по-английски, а уже через несколько лет он написал первую песню, слова и музыку, даже умудрился ее продать и получить 33 цента в качестве роялти.

Кстати, именно он изобрел понятие «роялти», то есть «авторские отчисления», и многие композиторы именно ему обязаны своим несметным состоянием.

Вообще, он был очень удачливым человеком, прожил полноценную и очень длинную жизнь – умер он в 101 год. Не знал нот и не умел играть ни на одном музыкальном инструменте. Наверное, если бы умел, так бы и остался тапером в ресторане. А стал великим композитором, одним из основателей американской музыки.

Так что, родители, не мучайте детей музыкальными уроками. Они сами найдут, что им надо…

* * *

Но давайте вернемся к снегу. Вернее, к снегу в песнях.

Напомню, среди десятков популярных песен Ирвинга Берлина есть одна, что возвышается над всеми.

Она, как я уже сказал, называется «White Christmas», и вряд ли что-то может с ней сравниться по популярности.

Конечно, это песня сезонная, рождественская, но в Америке рождество длинное, больше месяца, и каждый день из любого окна, в магазине, в лифте, по радио, и вообще в воздухе вы слышите: «I’m dreaming of the White Christmas…» Очень часто. Даже чаще, чем знаменитые «Jingle Bells».

Однако тут есть одна деталь, которую мало кто знает.

Это мое личное открытие.

История гласит, что эту песню Берлин написал в Калифорнии. Это не вымысел, это правда, известен даже отель La Quinta, где, собственно, он это написал. После этого композитор, уподобляясь нашему Александру Сергеевичу, бегал по номеру, и кричал:

«Ай да Ирвин! Ай да сукин сын! Это лучшая песня, которую написало человечество».

Но в Калифорнии, в районе Беверли-Хиллс, снега не бывает. Какое там Белое Рождество? Там минимальная температура плюс 15, а вообще-то обычно 22–25 градусов.

И это есть в тексте песни, сейчас я вам зачту.

 
The sun is shining, the grass is green,
The orange and palm trees sway.
There’s never been such a day
in Beverly Hills, L.A.
But it’s December the twenty-fourth,—
And I am longing to be up North!
 

(Солнце сверкает, трава зелена,

Покачиваются апельсины и пальмы, сегодня прекрасный день, в Беверли-Хиллз, Лос-Анджелес.

Но ведь сегодня 24 декабря, Рождество, и я хотел бы быть на Севере.)

И, конечно, американцы понимают, что это всё относится к ИХ американскому северу. То есть к Нью-Йорку.

Какой еще есть город в США «посевернее», куда может стремиться композитор и поэт? Конечно, Нью-Йорк.

Так все американцы это и понимают.

* * *

И вот тут-то я ловлю Ирвинга Берлина за язык.

Дело в том, что в Нью-Йорке тоже нет снежных равнин, и снежных завалов, и верхушки деревьев там не припорошены снегом.

Там, в Нью-Йорке, снег – большая редкость, а если он и выпадает, то не задерживается долее чем на день. Нью-Йорк – город на широте Сочи или Одессы, и никаких сугробов вы там не увидите.

А ведь в песне поется:

 
Я мечтаю о Белом Рождестве,
Как те, которые я когда-то знал,
Где верхушки деревьев заснежены,
а дети прислушиваются, чтобы услышать
звон санных колокольцев.
 

Что это? Нью-Йорк?

Фига с два!!

Это, конечно, Россия. Семилетний мальчик запомнил русскую зиму, помнил тройки и бубенцы, сугробы и снежки.

Что означают слова «те, которые я когда-то знал»? Да, конечно, это оговорка по Фрейду, а точнее, просто выплеснувшиеся детские воспоминания.

Поэтому так всё классно и получилось! Поэтому это одна из популярнейших песен в мире. Кстати, она уже много лет находится в книге рекордов Гиннеса, и количество проданных экземпляров – на разных носителях – насчитывает сегодня более 200 000 000.

«Битлз» и Фрэнк Синатра отдыхают.

Впрочем, и Фрэнк Синатра, и Бинг Кросби, и Элвис Пресли, конечно, пели эту песню. И все-все-все остальные.

Только они не знали, что это песня о России.

А мы знаем.

Но им не скажем. Пусть думают, что это про Нью-Йорк.

* * *

Кстати, это слово – СНЕГ – пришло к нам, как утверждают словари, из санскрита (на санскрите это snihyati) и практически на всех европейских языках это звучит похоже (англ. snow, немецкое schnee, литовское sniegas), а если по-итальянски это neve, по-французски neige, то просто прибавьте спереди утраченную в веках буквочку «с», и всё станет понятно.

Но мне гораздо интереснее другая фонетическая близость, наверняка всеми давно замеченная.

Это почти идентичность слов «снежность» и «нежность».

Или скажем «снЕга» и «нЕга».

Возможно, это случайное совпадение.

Но в языке редко бывают случайности.

Конечно, это давно заметили поэты.

Вот как это сформулировал Дмитрий Мережковский.

 
Ослепительная снежность,
Усыпительная нежность,
Безнадежность, безмятежность —
И бело, бело, бело.
Сердце бедное забыло
Всё, что будет, всё, что было,
Чем страдало, что любило —
Всё прошло, прошло, прошло.
 

И еще можно тысячи примеров на эту тему. Потому ничего нет нежнее, чем ранний снег. Когда он летит, падает на голову и плечи и тут же превращается в тонкие, нежные струйки и капельки, которые медленно стекают вниз… и это так точно сливается с нежной лаской, именно с нежной, а не страстной лаской, которая всего дороже женщинам. да и мужчинам тоже.

Как прекрасно пройтись по первому снежку на даче, в поселке или по лесу, или по пляжу где-нибудь в Юрмале.

Господи, вот из таких мгновений и состоит жизнь, это есть те самые зарницы, которые надо ловить, как говорил Лев Николаевич Толстой.

Сейчас расскажу про одно из таких мгновений-зарниц из моей жизни.

* * *

Когда-то студентом, бродя по заснеженной Москве, я набрел на странное явление, когда вся дорога под моими ногами серебрилась и сверкала, переливалась, как в трубочке калейдоскопа. Никогда ни раньше, ни позже я такого не видел, очевидно это была причудливая игра уличных фонарей, сочетание легкой метели и загадочного освещения.

Я шел не один. Со мною была девушка, в которую я был тогда влюблен.

Придя домой, я открыл томик Цветаевой. Цветаева была тогда моим любимым поэтом, я обожал ее стихи и пытался положить их на музыку.

Но как-то не получалось. Великие стихи вообще-то не нуждаются ни в какой музыке. Я не могу, например, слышать бесконечные музыкальные вариации на тему «Свеча горела, свеча горела»… Эти строки хороши и без всякой музыки, любая музыка их только портит.

Но в ту ночь книжка открылась на стихах, которые начинаются словами: «А сугробы подаются, скоро расставаться». Я ничего не знал об этих стихах, да и сейчас не знаю. Знаю, что они посвящены Илье Эренбургу, наверное, не случайно. Да какая разница? Разве это важно, для кого писал поэт, о ком он (она) думал (думала), рождая эти строки. Важно, как это действует на нас, на читателей, на слушателей, какие струны нашей души задевают эти строки.

Был февраль, я влюблен в прелестную девушку, с которой гулял в ту ночь.

Через месяц она выходила замуж, и мы расставались навсегда. Ее жених был намного старше, и она из бедной студентки-Золушки вдруг превращалась в чью-то мачеху (у «жениха» было трое детей).

И вдруг из меня полилась мелодия. Романс родился мгновенно. Это – одна из лучших моих мелодий того времени.

Этот романс вошел в вокальный цикл «ПОЭТ». Он сейчас издан и довольно часто исполняется.

Но ту ночь со сверкающим снегом я не забуду никогда. И стихи:

 
Не гляди, что слезы льются:
Вода – может статься!
Раз сугробы подаются —
Пора расставаться!
 
 
А снег – и жизнь – и любовь – идет.
И проходит.
 

Берегите их, поэтов!

 
Ох, надоели эти стихи!
Все пишут и пишут,
всё пишут и пишут,
на многих страницах,
в печатных книгах,
в тоненьких сборниках.
и на миллионах сайтов,
на Фейсбуке, в Инстаграме,
В Телеграме,
В Вайбере, на Вотсапе,
И даже простое СМС
Заражено рифмованными строчками.
 
 
Нам шлют стихи.
Особенно в праздники
Например, на День Дурака,
Или, скажем, в День Защитника Отечества.
Уже не говоря
Про 8-е марта и Новый Год.
 
 
Но эти праздники
мы помним с детства,
И празднуем их по-прежнему,
Широко и радостно,
И стихи идут живые и искренние,
 
 
а вот, скажем, на день Матери,
на день народного единства,
и на день работника Культуры,
на день Музыки, или на день рождения Рунета
никто не шлет стихи
Никто не радуется этим праздникам,
никто их и не празднует
и не помнит о них…
Но эти сумасшедшие поэты
стихи пишут не только в праздники
они пишут
денно и нощно,
в выходные и в будни
от этих поэтов
просто некуда деваться,
от этих стихотворных потоков
невозможно скрыться,
они словно снежная лавина,
словно торнадо или цунами
тебя закручивают штопором,
И некуда убежать,
выхода нет….
 
 
То один, то другой пиит
Зарифмует строчек 8 или 10,
и сразу с ними – на Фейсбук,
И спрашивает; а ты читал?
А ты заметил, как гениально
Я написал о времени и о себе?
Ну, скорее всего о себе,
а после уж и о времени,
и о наших миазмах,
и о наших маразмах,
о наших трюизмах и плеоназмах,
в духе дадаизма или акмеизма
 
 
Да, поэт знает эти слова,
Но понимает их неточно.
А вернее ничего он в этом не понимает,
Он не отличает метонимию от метафоры.
Он не знает слов «гипербола» и «парабола».
И никогда не слышал слова «центон».
 
 
потому что у поэта нет времени
заниматься ерундой…
Он пишет и пишет,
и все стихи, стихи, стихи
и чаще всего с рифмой —
сейчас это просто,
полно в магазинах рифмовников,
словарей рифм,
ну а в Интернете
их сотни, их тысячи,
миллионы, миллиарды
только выбирай
нужное слово и рифмуй, рифмуй,
и будут тогда стихи с рифмами.
А в России иначе нельзя,
потому что в России только с рифмами
стихи считаются стихами,
а без рифм тебя засмеют
и скажут – ну какой же ты поэт,
если не можешь подобрать
рифму, например, к слову «дирижабль»?
И тогда наш поэт исхищряется,
И сочиняет:
 

* * *

 
Дирижабль —
это дирижер
Дирижабль
Он плывет без жабр
Дирижабль —
Он ведь тоже корабль.
Он летит
Как большой сталактит
В небе он один—
господин
Красно-белый дирижабль,
Ночь на небе пролежабль,
проплывает он по небу
И на север путь держабль.
 

* * *

 
Итак, поэт, найдя свой стержень,
Рифмовать стал без удержу
 
 
И у него пошли стихи
И словно парни от сохи
Они глухи, они тихи,
Хотя по сути неплохи.
 
 
Как без невесты женихи.
Они бросаются в грехи
И будто в поле лопухи
Рождают кучи чепухи
Словно французские духи
Они имеют запах, и…
Внесёт последние штрихи.
только прощальное хи-хи
 

* * *

 
Всё хорошо, но только – фи!
Это фигня, а не стихи!
 

* * *

 
А без стихов нам жить нельзя.
Ведь настоящие стихи
Они как новое вино
Залито в старые мехи
Они как старое кино,
Которое смотреть смешно,
и может даже чуть грешно
чуть-чуть темно
чуть-чуть черно
немного перемудрено…
 
 
Жить без стихов кому-то просто,
но не прожить нам без стихов
И ничего важнее нет
Чем этот редкий дар: ПОЭТ
 

Английский писатель Ивлин Во сказал:

«Существуют некоторые стихотворные строки, которые из всего множества ассоциаций с неизбежностью рождают в нас именно те ощущения, которых мы жаждем; это патентованное средство, надежное снадобье, великое колдовство».

Вот так и мы все. У каждого в глубине сознания, скорее даже в подсознании, лежат заветные строки.

Пороюсь там.

ЦЕНТОН

 
В ту ночь мы сошли друг от друга с ума,
Светила нам только зловещая тьма,
Свое бормотали арыки,
И Азией пахли гвоздики.
Передо мной встает Флоренция
Фосфоресцируя домами
и отмыкает, как дворецкий
свои палаццо и туманы
Любить иных тяжелый крест
А ты прекрасна без извилин
Как стыдно одному
ходить в кинотеатры
Быть нежной, бешеной и шумной,
– Так жаждать жить! —
Очаровательной и умной, —
Прелестной быть!
В крови горит огонь желанья,
Душа тобой уязвлена,
 
 
Нежнее нежного лицо твое,
Белее белого твоя рука,
От мира целого ты далека,
И всё твое – от неизбежного.
Если только она подойдет —
Буду ждать я тебя, буду ждать…
Голубой, голубой небосвод…
Голубая спокойная гладь.
Огонь любви, огонь живительный, —
Все говорят, – но что мы зрим?
Опустошает, разрушительный,
Он душу, объятую им!
Любовь твоя жаждет так много,
Рыдая, прося, упрекая…
Люби его молча и строго,
Люби его, медленно тая.
Ангел, девочка, Психея,
Легкость, радость бытия, —
Сердце стонет, холодея:
Как я буду без тебя?
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика, баюкай на груди,
Не забывай, что ласке сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.
 

….

 
Именно так.
Стихи не пишутся – случаются,
как чувства или же закат.
Душа – слепая соучастница.
Не написал – случилось так.
 

* * *

Какой же вывод? Стихи, поэзия – главный признак человеческого. Это то, что отличает нас от всего прочего мира, от животных, от растений, от дикарей.

Поэтому:

 
Берегите их, поэтов. Берегите их.
Остаются две недели на последний стих,
Три минуты, две минуты, вовсе ничего…
Берегите их. И чтобы все – за одного.
Только так не берегите, как борзых – псари!
Только так не берегите, как псарей – цари!
Будут вам стихи и песни, пока воздух тих…
Только вы их берегите. Берегите их.
 

Разруха в голова

«Не дай мне бог сойти с ума» – знаменитая пушкинская строка, одна из самых пронзительных в его творчестве. Как известно, Пушкин написал это стихотворение после посещения своего друга, поэта Константина Батюшкова, который реально сошел с ума (это посещение произошло в 1930 году, а Батюшков в состоянии тихого помешательства прожил еще 25 лет, и тихо умер в 1855 году, дожив до 68 лет). Вид умалишенного друга явно тронул Пушкина. Он понял: что угодно, но только не это. И сделал всё, чтобы до этого не дожить…

* * *

Рассуждая о безумии, нельзя пройти мимо знаменитой формулы: между гениальностью и помешательством – тонкая линия, незаметная грань. И человечество за время своего развития не раз продемонстрировало, как безумцы оказывались гениями, а гении к концу жизни сходили с ума. В книге Ломброзо «Гениальность и помешательство» приведены сотни и тысячи примеров, как гении к концу жизни «трогались». Кто не читал эту книгу – прочтите. В общем-то Ломброзо был плохой писатель и сомнительный ученый, а его теория, что по внешности человека можно понять, преступник он или нет, сегодня разбита в пух и прах. Но факты, которые он собрал в книге про помешательство, достойны удивления.

* * *

Я сосредоточусь сегодня на близкой мне теме: сумасшедшие музыканты, особенно композиторы.

* * *

Но сначала о музыкантах-исполнителях. Конкретно – о пианистах.

Среди музыкантов-исполнителей много людей с нарушениями психики.

Наверное, это связано с тем, что занятия музыкой – огромная нагрузка для психики. Сидеть и часами играть гаммы, этюды, разные упражнения – не всякий выдержит. Поэтому так много детей бросает музыку через два-три года занятий.

Тех же, кто проходят без особых травм эти начальные годы и по-прежнему хотят стать музыкантами, подстерегают другие опасности.

Если вы все преодолели, подошли близко к Олимпу, но так на него и не попали, то испытаете страшное разочарование: и на что я потратил свои золотые годы? Быть просто музыкантом в наши дни, не звездой – тяжелая, утомительная и малооплачиваемая работа.

Ну а те, кто всё-таки взошел на Олимп пианизма, делятся на две категории: супермены, люди с нормальной психикой, и эксцентрики, люди на грани срыва.

* * *

Давайте сравним Евгения Кисина и Глена Гульда, два имени, не нуждающихся в дополнительных комментариях, и во многом являющихся антиподами.

Евгений Кисин – образец нормального, даже сверхнормального гения. Все разговоры о его аутизме, отрешенности от реального мира, неумении ходить по улице и пользоваться транспортом, что он вообще «не от мира сего» – ерунда. Он абсолютно нормальный человек, он легок в общении, он всё понимает и знает всему цену.

Просто он так устроил свой мир, что туда допущено очень мало людей, он не общается с поклонниками, редко дает интервью и держится подальше от толпы. Посмотрите его интервью «Мой единственный критерий – это любовь», многое станет ясно, и вы поймете, что Женя Кисин – реальный гений, который абсолютно лишен позерства, снобизма, пустозвонства. Он выходит к роялю и гениально играет великую музыку. Он никогда не ломает исполнительские каноны, не ломает рояли и не играет медленную музыку быстро, а быструю – медленно. В основном он играет так, как принято, сохраняя классические традиции. Просто у него это получается лучше, чем у всех остальных. А в остальное время – он нормальный человек, как все мы.

Имею счастье быть с ним лично знакомым. Впервые увидел Женю на его первом сольном концерте в Московском доме композиторов, Жене тогда было, кажется, 11 лет. С тех пор мы много раз общались, жили рядом в Рузе и в Нью-Йорке, я брал у него интервью для Русско-американского телевидения.

Я давно понял, что он гений, один из немногих гениев, с которыми мне довелось быть лично знакомым (два других – это Шостакович и Бернстайн, возможно, Бродский).

И это отличный пример, когда гениальный музыкальный талант помещен во всех смыслах в здоровую оболочку, где здоровое тело и здоровый дух. Гений в его случае – это высшая, запредельная степень нормальности.

* * *

Глен Гульд – совсем другая история.

Он по всем признакам – безумец. По своему экстравагантному поведению, внешнему виду (Кисин всегда одет «с иголочки», красиво, элегантно, но абсолютно традиционно, я не могу его себе представить в фуфайке и шароварах или в каком-нибудь рокерском прикиде: он в лучшем смысле слова старомоден) Гульд, который никогда не надевал фрака, а играл просто в рубашке, а в обычной жизни носил теплый свитер, даже когда была 40-градусная жара, возил с собой табурет (а не рояль, как Горовиц), никому не пожимал руки, а когда играл, громко пел себе под нос…

Существует множество мнений по поводу нечетких граней между гением и безумием, и Глен Гульд – наглядный тому пример. В первые годы его жизни у него обнаружились некоторые признаки аутизма, синдром Аспергера: он никогда не плакал, у него бесконечно шевелились ручки, имелось море различных фобий. Он пугался, если в него бросали мяч, он боялся красного цвета. Он рано стал проявлять стремление к уединению. Такое поведение было отмечено также у философа Людвига Виттгенштейна и композитора Белы Бартока (это часто сопровождается необычными достоинствами, как, например, феноменальная память и необыкновенная музыкальность).

Известно, что Гульд в 32 года перестал концертировать и стал записывать музыку в своей студии. Он предсказал, что концертное исполнительство скоро закончится и люди будут слушать музыку только на дисках.

Боже, как он ошибся! Всё оказалось совсем не так. Во-первых, концертное исполнительство через 60 лет после его пророчества не только не исчезло, а, напротив, пышно расцвело.

Исчезли как раз таки диски (CD)! Конечно, еще есть коллекционеры, которые собирают диски, но это уже антиквариат. Сейчас главным носителем информации является flash drive, или флешка по-нашему, но и она постепенно отходит. Всё будет храниться в облаках, на разного рода Google disk и Dropbox.

Так что Глен Гульд тут промахнулся.

Вот он – типичный гений, граничащий с безумством, настоящий персонаж Ломброзо.

Вопрос, который для меня остается открытым: насколько Глен Гульд был искренним в своих безумствах? Был ли его эксцентризм – нелетание на самолетах, не-посещение никаких собраний, конференций, светских раутов, вообще любых скоплений людей, полное отсутствие любовных связей (любой ориентации) и друзей, тщательное вычищение своих музыкальных записей до стерильного состояния (а кого этим сейчас удивишь? Компьютер запишет и быстрее, и чище), так вот: было ли всё это наигрышем и рекламным трюком или его подлинным лицом.

Я склоняюсь к первому. Особенно когда узнал, что вообще-то он был очень удачливым и опытным игроком на бирже и зарабатывал там неплохие деньги. А каждый, кто имеет отношение к бирже, знает, что там ничего не бывает случайно, и чтобы там зарабатывать, надо ежедневно просматривать десятки газет (интернета тогда не было)… И уж на бирже никакой эксцентризм не пройдет, иначе ты очень скоро разоришься…

* * *

Но оставим в покое пианистов.

Поговорим немного о более близких и понятных мне музыкантах – о композиторах. И о безумии в их нестройных рядах. Вот три примера.

1. ДЖЕЗУАЛЬДО

Пожалуй, первый по хронологии композитор, официально сошедший с ума, был Дон Карло Джезуальдо ди Веноза, удивительная фигура, до сих пор привлекающая внимание людей двадцать первого века, хотя жил он в шестнадцатом веке, во времена Шeкспира.

Поскольку Джезуальдо принадлежал к знатному роду, про него нам известно гораздо больше, чем про малоизвестного Уильяма, сына перчаточника.

Миную все детали его биографии и сообщу лишь главное: он в общем и целом провел жизнь в соответствии с обычаями своего круга, высшей итальянской знати тех времен. Однако когда его первая жена завела себе любовника (Джезуальдо застал их в постели), он убил (зарезал!) обоих. Самое смешное, что ему ничего за это не было, по законам того общества он поступил абсолютно правильно.

Говорят, что чуть позже он убил и отца жены и своего малолетнего сына (по подозрению, что этот сын – не его).

Потом он женился во второй раз, но психика не выдержала и он сошел с ума. Свои знаменитые мадригалы и мотеты он сочинял в состоянии помешательства, и в те времена их сочли бредом – действительно, его музыка совсем другая, нежели музыка его современников.

Однако в двадцатом веке его манускрипты были открыты и неожиданно стали исполняться, и уже никто не говорил, что они безумны, наоборот, говорили, что он – гениальный пророк, предвидевший, как будет развиваться музыка.

Прочитайте дивный рассказ Хулио Кортасара «Клон». Там, возможно, слишком много музыкальных деталей (Кортасар разбирался в музыке на вполне профессиональном уровне), но рассказ в основном именно про Джезуальдо, и о том, как его история повторяется через много столетий.

Еще есть загадочная опера Альфреда Шнитке «Джезуальдо», которая так и не дождалась своей сценической премьеры в России. Может, еще и будет…

В общем, Джезуальдо вошел в историю музыки своим безумным поведением – и безумными мадригалами.

2. РОБЕРТ ШУМАН

Роберт Шуман, один из величайших композиторов эпохи романтизма, носил в себе зачатки безумия с ранней молодости. Например, он рьяно взялся за карьеру пианиста, желая стать крупнейшим виртуозом. Но, играя с безумным энтузиазмом, он переиграл руку, и лишился не только карьеры пианиста, но и вообще не мог публично выступать. После он полностью посвятил себя сочинению музыки и создал десятки великих сочинений, вошедших в золотой фонд классической музыки. Однако безумие всегда стояло рядом с ним, он заговаривался, терял мысль, несколько раз бросался в воду, желая утопиться.

Любящая его жена Клара Вик, тоже великая женщина, пианистка и композитор, несколько раз спасала своего мужа. А когда стало ясно, что оставаться на воле ему просто опасно, она положила его в психиатрическую лечебницу, где провела с ним около четырех лет, до самой его смерти.

Несмотря ни на что, у них родилось 8 детей (все разговоры о сифилисе Шумана я с негодованием отвергаю, никаких доказательств нет). Клара пережила Шумана на десять лет, не выходила больше замуж и не имела дела с мужчинами, хотя поблизости крутился безнадежно влюбленный в нее гениальный и вполне психически нормальный композитор Иоганнес Брамс.

3. АРНОЛЬД ШЁНБЕРГ

Арнольд Шенберг, создатель додекафонии, страдал ужасной болезнью, называемой трискадекафобия. То есть он панически боялся числа 13. Кто-то ему предсказал, что он умрет 13 числа. И он каждый раз, когда приближалось 13-е, страшно переживал, что близится его последний день. Когда 13-е проходило, он возвращался к нормальному ритму жизни. И вот, 13 июля 1951 года (Шенберг родился 13 сентября 1874 года, стало быть, ему оставалось до 77-летия два месяца) композитор дико дрожал, забившись под одеяло.

Его жена посмотрела на часы и сказала: Арнольд, без пятнадцати полночь… Всё, считай, что ты этот месяц проскочил. В этот момент Шенберг поднял голову, что-то невнятно пробормотал и затих. Часы показывали 11.47 – без 13 минут 12.

Шенберг скончался именно в это время.

* * *

Выходит, пословица: «Кого Юпитер хочет погубить – лишает разума» не всегда права. Многие упомянутые мною люди – Гульд, Батюшков, Джезуальдо, Шуман, Шенберг – не только прожили достойную жизнь, но и оставили нам много прекрасных произведений, которые веками будут украшать жизнь человечества.

Спасибо им! Да здравствуют прекрасные безумцы!

Мир полон безумия… Я хотел написать мирную колонку о сумасшедших музыкантах.

Но тут, совсем рядом, у метро «Октябрьское поле» появилось настоящее безумие по имени Гульчехра Бобокулова.

Мир перемешался, смешался и помешался.