Текст книги "Закулисные тайны и другие истории…"

Чужие в моей жизни

Нам целый мир – чужбина…

А.С. Пушкин

Чужие все.

В том числе и родные. И близкие. И родственники. И друзья. Есть только разная степень отчуждения. Степень понимания. И узнавания. И взаимопроникновения.

Но никогда – до конца.

Все на свете – другие. А значит, чужие.

* * *

Начнем с Освальда Шпенглера.

Именно Шпенглер в «Закате Европы» сформулировал непреодолимый барьер между цивилизациями. Сначала все на него набросились – да как он смел.

А потом обнаружилось, что он был прав. 8 цивилизаций, которые он зафиксировал, действительно разделены довольно серьезными барьерами. Барьерами непонимания, разных этик, эстетик, разными кодексами семьи, войны, чести, разными представлениями о любви, красоте, жизни и смерти.

На эту тему тысячи книг уже написаны, есть фильмы и телепрограммы, есть кандидатские и докторские диссертации, словом, уже всё исписано и исследовано. Русский не понимает китайца, вавилонянин не поймет египтянина, европеец не поймет представителя племени майя…

А те, кто не понимают друга, они – чужие.

Я попробую разобраться в этом при помощи собственного опыта: как лично мне приходилось встречаться с чужими, иногда бороться с ними, иногда стараться находить взаимопонимание, иногда и дружить.

* * *

Начну с того, что я родился в чужом мне городе Ташкенте.

Это получилось более-менее случайно. Я должен был родиться в Москве, где жили мои родители, или в крайнем случае в Одессе, где они поженились.

Но шла война, всё переместилось и смешалось, мама была беременна и рожать в холодной, голодной Москве было небезопасно. А в Ташкенте жили мои бабушка и дедушка, папины папа и мама, и там было тепло и сытно (не буду повторять банальности о «Ташкенте – городе хлебном»). Короче, папа отправил маму в Ташкент, там я и родился.

Миную все подробности, сообщу только, что детство я провел в городах Фергана, Бухара, Андижан, Чирчик, возможно, еще где-то, я забыл. Потом мы поселились в Ташкенте надолго, уже до моего отъезда в Москву.

И всюду я был чужим. И все мне были чужды.

Любимые родители, папа и мама, я им страшно благодарен за всё. Но и они уже с моих лет двенадцати понимали меня плохо. Я увлеченно пилил виолончель, бренчал на пианино, слушал часами пластинки с музыкой Рахманинова и Малера – им это казалось странным, не нашим, чужим… Родители были советские инженеры, любили Утесова и Шульженко, в оперу и в филармонию ходили редко. Делать из меня профессионального музыканта они не собирались, и с удивлением смотрели на мое непонятное развитие.

Сначала я учился в нормальной средней школе, а класса с четвертого меня взяли в музыкальную школу при консерватории, где мы проходили и общеобразовательные предметы.

Но и там я ощущал себя чужим. Все девочки с утра до вечера занимались на рояле или на скрипке, быстро и громко играли гаммы и этюды, и уже лет в 12 вполне бегло исполняли Шопена (пианисты) и Венявского (скрипачи). Я тоже занимался на своей виолончели, играл Поппера и Боккерини, но почему-то больше времени проводил у пианино, рассматривая оперные клавиры и симфонические партитуры, а еще больше проводил времени в школьной библиотеке, где без разбору читал всё подряд, книги по философии, по истории искусств, и книги о музыке и композиторах.

И, конечно, я чувствовал себя чужим среди своих.

* * *

А во дворе. Да, конечно, был двор, мы жили в многоквартирном доме, вокруг стояли такие же дома, и там складывались компании. Поскольку я к тому времени уже прилично научился играть на рояле и аккордеоне разные песенки, меня с удовольствием приглашали в «элитные» молодежные компании, которые зачастую были дворовыми бандами, занимающимися легким грабежом – в основном грабили пьяных, бродящих в избытке по городу, а иногда и тащили что-то из магазинов или аптек. Я не участвовал, но часто присутствовал при этом, иногда даже испытывая чувство гордости. Однажды мы особенно загордились, когда в местной газете журналист, перечисляя местные молодежные группировки, упомянул и нас – мы назывались «Новомосковские» по имени улицы Новомосковской, вокруг которой жили. У всех были клички – Боб, Чика, Алайский. У меня была кличка Композитор. Странно – на тот момент я композитором не был, мои скромные опусы на тот момент еще никто не слышал и не исполнял.

Наша компания состояла в основном из русских ребят (евреи, украинцы, белорусы считались русскими). Однако рядом были такие же группировки узбеков (туда входили все люди из азиатских семей, казахи, киргизы, туркмены). Они были по-настоящему чужими, мы с ними дрались.

Особняком держались таджики, я уже с детства знал, что таджики – совсем других кровей, они персы, у них другой язык, они гораздо древнее, чем все остальные наши соседи. Кстати, и вели они себя по-другому, никогда не ввязывались в драки, не были агрессивными.

Дрались мы не сильно, до оружия никогда не доходило, в ход шли иногда палки или камни, но ни ножей, ни огнестрельного не было.

Самыми агрессивными были армяне, «тельманские армяне» (они собирались в парке Тельмана). Ходили легенды об их кровожадности, об их разборках и гигантских побоищах с реальными взрослыми, даже с курсантами из находящегося рядом военного училища, где оружие порой шло в ход совсем не игрушечное.

В дальнейшей жизни я очень часто пересекался с армянами, мои близкие друзья и партнеры были армяне, но легенды об их кровожадности не подтвердились…

Меня, кстати, ребята из «новомосковских» всегда держали в сторонке, чтобы не дай бог никто меня не повредил, не сломал палец или руку. К тому же я уже в то время был в очках, а когда я терял очки, толку от меня было мало.

Но все равно – все были чужие. Да и среди своих я был чужим.

* * *

Я стал постарше и в моей жизни появились новые чужие – женщины.

Они всегда были рядом – одноклассницы, пионервожатые, молоденькие учительницы. Я в них влюблялся, ими очаровывался, мечтал о них днем и ночью. Но это были мечты, грезы, фантазии. Еще был слишком мал, чтобы понимать, чего именно мне хочется и в чем привлекательность их чужеродности, в чем суть таинственного притяжения этих удивительных «других» существ.

Конечно, я знал от других мальчишек, которые якобы «всё прошли», всё видели, всё знали, я уже вовсю пользовался непечатными словами и видел несколько непечатных фотографий и картинок, и более-менее себе представлял. Но до практики дело пока не доходило. Мои попытки сблизиться с женщинами, как правило, старше меня, вызывали у них насмешки и подшучивания, типа «рано тебе, сынок, пойди пока наберись сил.»

Однако настал момент, когда и я стал представлять интерес для женщин, когда и они стали замечать меня как возможного партнера.

Первый раз это случилось в 16 лет. Совсем чужая, малознакомая женщина, намного старше, соблазнила меня. В самом буквальном смысле – зазвала к себе домой и стала учить меня делать то, что я не умел. Я оказался способным учеником и кое-как справился с задачей.

А потом – о, боже! Наступил перерыв почти 4 года. Как я их, чужих странных существ, ненавидел в этот период!

Та первая женщина куда-то исчезла, а новой не появлялось, и я ужасно мучился. Следующий раз это произошло, когда мне было 19, появилась, наконец, девушка, с которой я «встречался». Даже приводил её к себе домой, сначала украдкой, когда родителей не было дома, а потом и родители не возражали, чтобы она приходила при них.

Потом исчезла и она. Появились другие, они учили меня сложной науке «быть с женщиной», сложному комплексу не-писанных правил, кодексу чести, уставу любви.

Собственно, этому мужчина учится всю жизнь. Я уже около 43 лет живу со своей любимой женой Ирэной Гинзбург-Журбиной, и она до сих пор меня учит науке уступать, умению дарить, задумывать желания и, если надо, стоять на своем. В конечном счете, мужчина и женщина, живущие много лет вместе, становятся как бы одним существом. Нет, чужеродность не исчезает, не устраняется, разница остается, но возможность примириться, найти общее решение, найти компромисс становится реальностью. Мужчина и женщина становятся своими, хотя где-то в глубине они не забывают: мы – чужие. Мы другие. Именно поэтому мы вместе. Плюс и минус, Северный полюс и Южный, красное и черное.

* * *

А потом в нашей жизни появилась Америка. Сначала это были лишь сигналы, отголоски, зарницы…

Вообще-то Америка была со мной сколько я себя помню. Джаз, кино, мюзиклы, «Голос Америки», журнал «Америка» первая пепси-кола, жвачка, джинсы. В нашей среде (юных музыкантов) было три градации обозначения чего-то хорошего: Лом, Чума, Америка.

Лом – хорошо.

Чума – очень хорошо.

Америка – супер, прекрасно, отлично.

Америка казалась другой планетой, мы ее в глаза не видели, да и не мечтали увидеть, но всё, что было оттуда, было заведомо прекрасно.

В конце 80-х стали приезжать американцы, и мы с ними часто встречались. Они приходили к нам в гости, мы ходили на разные вечеринки. Американцы казались нам очень своими, мы не чувствовали никакой разницы между нами, они были веселы, улыбчивы, всегда готовы прийти на помощь.

В 1986 году мы поехали впервые в Америку и до 1990 года были там пять раз.

А в 1990 году мы всей семьей – я, Ирина и наш сын Лева, тогда ему было 11 лет, переехали в США, я получил контракт, и мы прожили в Америке 12 лет.

Мы поселились среди чужих. Всё оказалось не так просто. Они остались весёлыми и улыбчивыми.

Но гораздо реже.

Они были готовы прийти на помощь.

Но в гораздо меньшей степени.

Те, кто в наши первые приезды охотно покупали нам билеты из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, возили на лимузинах, и приглашали на гурмединнер, где билет стоил 1500 долларов, вдруг немного охладели. Те, кто говорили, что я должен завоевать Америку своей музыкой и они для этого всё сделают, вдруг уменьшили свой энтузиазм и уже ничего не обещали.

Мы вдруг оказались одни на необитаемом острове. Среди чужих.

Ничего. Мы не пропали.

Мы овладели чужим языком.

У меня был свой контракт, Ира получила работу на Русско-Американском телевидении. Я стал преподавать в колледже, наш сын закончил лучшую в мире консерваторию Julliard School. Всё сложилось правильно, так, как было записано в Книге Судеб.

Главное, что мы поняли – американцы действительно очень хороший народ. Они искренне любят иммигрантов, и с удовольствием оказывают им посильную помощь.

Но они вовсе не хотят, чтобы недавно приехавший иммигрант жил так же, как и они, приехавшие два-три поколения назад.

Распространенная формула – съешьте свою порцию дерьма, как это сделали наши родители – действует до сих пор. Вы только приехали – вот вам одежда (ношеная), еда (дешевая). жилье (очень маленькое и подгнившее).

А дальше – давайте сами. Сможете – пробьетесь. Нет – так и останетесь на самом низу. Вы пока не наши. Вы чужие. Попробуйте стать своими.

Через 12 лет я вернулся в Москву. Вернулась моя работа, я опять стал писать для кино и театра, меня стали приглашать на модные вечеринки и на телепрограммы.

Но я опять попал в общество чужих. Поисчезали друзья, некоторые уехали, некоторые умерли, некоторые перестали быть друзьями.

И практически все мне говорили: «Старик, ты зря вернулся. Твой поезд ушел. Тебя никто не помнит. Тебе никогда уже не подняться на ту высоту, на которой ты был до отъезда.»

А я им говорил: «Может, вы и правы. Но дайте попробовать.»

И я пробовал. Я не ленился. Наоборот, с удвоенной силой принялся за работу. За последние 15 лет написал огромное количество музыки. Не мне судить, какого она качества, но то, что её очень много – это неоспоримый факт.

И до сих пор я много работаю и у меня еще масса планов.

* * *

Поэтому:

Не верьте чужим.

Отгоняйте чужих от себя.

Знайте, что все люди вокруг на самом деле относятся к вам плохо.

За вашей спиной они говорят о вас гадости. Но при встрече улыбаются и говорят комплименты.

Любой ваш провал или неудачу они воспримут с радостью, и будут втихаря судачить, хотя в вашем присутствии будут вам сочувствовать и утешать вас.

Радуйтесь, если у вас есть хотя бы несколько близких людей – жена (муж), родители, дети, 1–2 близких друга. Больше не бывает, да и не надо.

Однако ведите себя прилично. Толерантно. Улыбайтесь, делайте вид, что вы не замечаете мелких укусов, знайте, что всё пройдет, следы от укусов пройдут, шрамы исчезнут, а вы зато не нажили новых врагов.

Но ничего не забывайте. Когда-нибудь ваша память пригодится. Знайте каждому цену, помните его истинное лицо.

И всегда имейте в виду: все вокруг вас – ЧУЖИЕ.

Я не верю в чудеса

Уже когда я написал этот текст и дал ему название, кто-то сказал, что есть пошлая эстрадная песня с таким «тайтлом». Надо менять название, подумал я. А потом понял, что практически любая фраза, возможно, является названием песни или каким-то слоганом, девизом или хэштегом. И решил – пусть остается.

Итак…

Я не верю в чудеса…

Не верю в магию, черную и белую, не верю в колдунов, волхвов, чародеев, волшебников, как добрых, так и злых, не верю в ведунов, гипнотизеров, не верю в месмеризм, флюидизм и животный магнетизм.

Не верю астрологам, звездословам, гадалкам, эзотерикам, оккультистам, предсказателям будущего и толкователям прошлого, не верю в пророческие календари китайцев, майя, ацтеков и друидов.

Не верю также в гностицизм, каббалу, теософию, суфизм, йогу и ваджраяну. Не верю Блаватской, Гурджиеву и миллионам вокруг них.

Не верю целителям. Никаким. Даже бесконтактным, которые делают загадочные пассы перед организмом.

Не верил Джуне, Кашпировскому и Чумаку. Со всеми тремя был лично знаком. Они на меня никак не действовали.

Не верю в сказки, легенды и мифы Древней Греции и Древнего Рима.

Совсем не верю в евангельские чудеса, сколько бы мне ни твердили, как пятью хлебами и двумя рыбами можно накормить толпу, как ходить по воде «аки посуху», как делать из воды вино, и как можно «восстать из мертвых, смертью смерть поправ».

Я не верю в чудо «схождения огня», которое происходит каждый год в период Пасхи. Не может такого быть и всё. И то, что нам ежегодно показывали на Пасху, а потом кудесник Якунин привозил это в Россию – просто цирковой фокус, причем довольно низкого уровня. (Off-topic: любопытно – кто займет место кудесника и привезет нам огонь в 2020 году? Впрочем, скоро узнаем).

Не верю в домовых, леших, не верю в барабашек, полтергейст и вампиров, не верю в нечистую силу в любых ее проявлениях, не верю в черта, а заодно и в бога.

Не верю практически ни во что. Такой я скептик, агностик, атеист, Фома неверующий, вне конфессий и религий, я верю в смерть после жизни, но не верю в жизнь после смерти.

* * *

Не верю в природные чудеса. В природе, на Земле и во Вселенной в принципе не может быть чудес, поскольку всё, что происходит в материальном мире, всегда объяснимо при помощи неких формул и цифр. Просто ученые еще не дошли до некоторых формул, которые бы всё объяснили.

Сами посудите, сначала, условно, был уровень Архимеда и Пифагора, потом Декарта, потом Ньютона, потом Эйнштейна, сейчас уровень некоего условного Нобелевского лауреата, комбинирующего в себе все достижения фундаментальной науки за последние 60 лет (Эйнштейн умер в 1955 году).

Объяснить Исааку Ньютону, что такое Большой андронный коллайдер, скорее всего, невозможно, а сегодня там, на коллайдере, работают около 3000 ученых, средний возраст – тридцать лет.

То, что нам долгое время казалось чудом – туристические полеты в космос, разговоры с собеседником, видя его сквозь огромное расстояние, печатание органов человека на 3D принтере – сегодня это стало реальностью. И никаких чудес. Просто опыты, ученые, лаборатории, огромные бюджеты для фундаментальных исследований.

Старику Хоттабычу переговоры по скайпу показались бы фантастикой, сегодня к этому легко привыкает трехлетний ребенок.

Так что не надо искать чудо в мире реальности. То, что еще сегодня кажется вам непредставимым, невероятным, фантастическим – скажем, телепортация человека… просто подождите немного. И это станет реальностью.

На секунду вернусь к Эйнштейну. Ему принадлежит великая фраза: «Есть два пути прожить свою жизнь. Первый – считать, что никаких чудес не бывает. Второй – считать, что всё в мире чудо».

Я принадлежу к первым.

* * *

Но если вы не верите чудо, в какого-нибудь бога или полубога (что практически одно и то же, как говорил О. Бендер) – делайте вид, что верите. Верить – это хорошо. Это правильно. И это полезно для вашей жизни.

Вера, и все организации, распространяющие веру в современном Западном обществе – это некоторая моральная необходимость, организующая структура, некая нить или скелет, на который нанизываются все остальные институции человечества. Проведя много лет на Западе (в США), я убедился, что наличие религиозных организаций крайне важно – просто для порядка в обществе.

Вы должны принадлежать к какому-то храму, будь это христианство, ислам или иудейство (во всех ответвлениях), но это может быть и зороастризм, и манихейство, индуизм или даже какой-нибудь шаманизм.

Всё равно, вы должны к чему-то принадлежать.

Иначе вам плохо на этой Земле.

В этом смысле такие как я, Фомы неверующие – самые несчастные на Земле.

Впрочем, нас не так мало.

Если я назову пять имен наугад, вы сразу поймете, что это неплохая компания.

Шопенгауэр, Ницше, Спиноза, Фрейд, Камю.

* * *

Еще немного о Боге.

Всегда хочу спросить у тех верующих, которые ходят с большим крестом на груди (грудях), а как выглядит ваш бог? Нет, правда, кого вы себе представляете, когда молитесь?

Я думаю, что уже давно никто не верит, что седобородый Боженька-на-Небушке сидит, оттуда на нас поглядывает, чтобы мы ничего плохого не сотворили.

Вообще, идея, изложенная в самой Первой главе Книги Бытия (Бытие, 1, 27) является большой неудачей авторов, которые писали этот текст. Те, кто верят, что эти тексты вне человечны и боговдохновенны, пусть пропустят это место.

Я абсолютно убежден, что все эти тексты написаны человеком или несколькими людьми, естественно, на много тысячелетий позже, чем происходили описываемые события, и, конечно, такую нелепость, что человек похож на бога, мог написать только не очень образованный и не очень талантливый писатель.

Все попытки описать в Библии, как выглядит бог, смехотворны, на уровне какого-нибудь Диснеевского фильма.

Вот что говорит на эту тему, например, пророк Иезекииль:

«А над очертаниями трона – словно бы фигура человека. И видел я выше очертаний поясницы словно бы янтарь, объятый огнем…»

А вот что сообщает нам пророк Иоанн в своих «Откровениях»:

«Голова Его и волосы были белы, как белая шерсть, как снег. Глаза Его как пылающий огонь, а ноги – словно сверкающий металл, раскаленный в горне, и голос Его словно грохот водопада. В правой руке у Него семь звезд. И из уст Его исходит обоюдоострый меч. Весь облик Его словно палящее солнце в зените».

Вы в такого бога верите?

Можно это сегодня воспринимать всерьез?

Сегодня мальчик из первого класса представит бога скорее всего как суперкомпьютер. Со множеством – мириадами – разных включенных и помигивающих лампочек.

Да и то правда – мог ли древний человек представить себе бога, как Тарковский в фильме «Солярис»?

* * *

Но так уж и быть, признАю: есть и нечто, что всё-таки можно отнести к чудесам.

 
Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.
 

– говорит Федор Иванович Тютчев. Да, да, именно краса – это и есть чудеса.

Я верю только в рукотворные чудеса. То есть в чудеса, сотворенные человеком.

В данном случае, конечно, имеются в виду плоды любой человеческой деятельности. Не только «сделанные руками». Когда Пушкин говорит «я памятник себе воздвиг нерукотворный», здесь, конечно, метафора, даже метонимия, перенос значения… потому что памятник, созданный Пушкиным, безусловно, рукотворный, он сотворен человеком, и неважно, чем именно – руками, ногами, головой или таинственной душой.

В нашей системе выражение «нерукотворный памятник» – это, скажем, Млечный путь.

Или Эверест.

Или Ниагарский водопад

Кстати, подумаем: а являются ли названные предметы чудом. Разве мы не восклицаем, увидев тот же Ниагарский водопад живьем – да это чудо!

А на самом деле – ничего подобного. Чем Ниагарский водопад лучше, чем, скажем, пустыня Гоби?

Или Гранд Каньон.

Ничем.

Красиво, скажете вы?

Для кого?

Нет таких критериев, которые могли бы это описать или измерить. Та самая «равнодушная природа», которая будет «красою вечною сиять», по утверждению поэта, после нашей смерти – ей, природе, совершенно начихать и на нас, и на наше восхищение ею. Она (оно?) живет по своим законам.

* * *

Обратите внимание, что все 7 чудес света были «рукотворными», все они были сделаны людьми. Хотя в те времена существовали удивительные горы, плато, гейзеры, водопады и так далее. Но древние не считали их чудесами. По той же причине – природа равнодушна. Древние это понимали.

* * *

«Я помню чудное мгновение» – вот чудо!.. Эта строка – и всё стихотворение.

А было ли это чудо в реальной жизни?

Вряд ли.

Мы все помним, что поэт писал об Анне Петровне своему другу Соболевскому, даже и не буду это цитировать, крайне затасканно.

Но это на полях, это маргинально, это вообще не имеет значения…

Стихотворение же великое, вписано золотыми буквами в анналы русской поэзии, настоящее чудо света.

Данте, Петрарка, Блок, Маяковский, Бродский – их любовная жизнь в реале была скорее всего несчастной. Но именно это дало нам великую поэзию, то самое чудо, которое мы ищем.

А представим себе, что Маяковский женился бы на Веронике Витольдовне Полонской, она бы служила в театре Ермоловой, он бы с ней дожил до Брежнева (Маяковскому было бы всего 70), ему дали бы квартиру на Аэропорте, он писал бы стихи в «Правду», отвоевывал себе дом в Переделкино и ругался с Евтушенко и Вознесенским.

В этом случае он вряд ли бы кого-то сегодня интересовал.

Но все случилось так, как могло случиться только у великого поэта. И мы до сих пор повторяем его строки с замиранием сердца.

Короче – верю только в рукотворные чудеса. В создания людей. В стихи, картины, скульптуры, романы, симфонии, кинофильмы, в хореографию, режиссуру, архитектурные сооружения, актерскую игру… Здесь случаются чудеса… и они остаются навеки (даже актерская игра, танец, игра на музыкальных инструментах сегодня, благодаря всяким новейшим изобретениям, сохраняется).

Да здравствует искусство – единственное чудо на земле! A реальная жизнь всего лишь подражает Искусству, как сказал Оскар Уайльд.

На этом и закончим.