Текст книги "Были одной жизни, или Моя Атлантида"
Автор книги: Александра Азанова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
Калиновая роща
Лето 1934 года подходило к концу. Подкрадывалась золотая осень, и я пойду в третий класс. Дни стояли жаркие, солнечные, последние в августе месяце. Рано утром пришла бабушка, Елизавета Степановна, мачехина мать. Она любила меня больше, чем своих родных внуков от младшей дочери Фаины. Я тоже тянулась к ней. Мы часто с ней вдвоём хаживали в лес за грибами, ягодами, травами. Она рассказывала мне о лечебных действиях трав, наставляла о времени сбора их. «Пойдём-ка сегодня в калиновую рощу, ты ещё там не была, это далеко, но ты уже большая».
При ней была большая корзинка, и для меня она принесла не ту, с которой ходили за брусникой и клюквой. Увидя корзинку, я сказала, что она велика для меня, но бабушка ответила, что «из велика не выпадет». Я не стала спорить.
Мы взяли немного воды в бутылочке и немного хлеба, и вышли за ворота. Было так хорошо на улице, совсем не жарко, солнышко только начинало свой путь по чистому небу, трава ещё не увяла, на улице тихо, ребятишки ещё не бегают, спят, небось, у родных-то матушек. У меня одной по нашей улице мачеха, да вот бабушка добрая. «Сегодня пойдём далеко» – сказала бабушка. Мы прошли весь посёлок, сользавод и все постройки уже скрылись позади, только Кама серебряной лентой блестела слева, но тоже не близко. Мы шли лугом, пели жаворонки, настроение было праздничное, мне так хорошо бежалось вприпрыжку, бабушка просила не убегать далеко от неё. Впереди виднелся лес, но до него ещё надо долго шагать. Бабушка старенькая, но ходок не плохой, ещё в силе. Наконец, мы входим в лиственный лес, кое-где не высокие ёлочки, пихточки, но калины, с её красными ягодами не видать. Хочется пить, есть. Бабушка предложила присесть в тени. Сели, выпили воду из бутылочки, съели хлеб, что был взят из дому. «Теперь, сказала бабушка, совсем близко». Показались первые, украшенные красными крупными кистями, калины. Мы, не останавливаясь, углубились в чащу, всю горевшую красными огнями. Калины были высокие, с толстыми ветвями, они росли тесной сплошной зарослью, и куда не глянешь – всё красно от ягод. Даже листьев уже почти нет, только крупные кисти красных ягод! Я никогда ещё не видала такой красоты и такого изобилия этой целебной, но горькой на вкус ягоды. Я кружилась вокруг бабушки, издавая восклицания восхищения и удивления. В роще не было кроме нас ни души.
Не было и страху, так было хорошо в роще. Лучи солнца кое-где просвечивали рощу. Бабушка сказала: «Пора за дело, небось, уж нагляделась. Полезай на деревья, ломай самые крупные кисти, и бросай их на землю. Я буду собирать в корзинки». Я лазала по деревьям не хуже кошки, мигом взобралась наверх. Глаза разбегались от обилия ягод, не знала, какую кисточку отломить прежде. Но вот я сосредоточилась, мной овладел азарт. Я ломала кисти, кидала их наземь, бабушка собирала их. Скоро наполнились корзинки, ягод на деревьях и не убавилось! Бабушка сняла одну из юбок, превратила её в мешок, завязав её верёвочкой. И я сняла рубашку, сделала как бабушка, всё опять наполнили, не думая, как понесём всю эту тяжесть? «Теперь надо в обратный путь» – сказала бабушка. Мы нагрузились и пошли. Было тяжело нести и корзинку, и мешок, нам приходилось часто отдыхать, но с ягодами мы не расстались, не одной кисточки не выбросили. А давали себя чувствовать и голод и жажда. Жажда мучила всё сильнее.
Было часов восемь вечера, солнышко так распалилось, я уж не любовалась зеленью лугов. Роща осталась позади, её уж и не видно. Я хочу пить, пить. У меня пересохли губы, язык, горло. Никакой мысли в голове, только вода, вода, пить… Бабушка тоже хочет пить, но не жалуется, меня уговаривает, говорит, что Кама уже не далеко, скоро напьёмся. Вот и Кама справа блеснула тоненькой ленточкой, но такой далёкой и думалось, что до неё никогда не дойти!
Мы шли упорно, шаг за шагом. Кама чуть-чуть приближалась, расширялась. Я глядела на серебряную ленточку воды, и думала: «Ах, только доберусь до берега, выпью всю камскую воду!» Мы подошли уже близко, но оказалось, что до воды ещё по горячему песку нужно пройти не малое расстояние! Мы сбросили ноши, которые еле тащили, и, увязая в песке, брели с одной мыслью: «Пить, пить, пить!» Наконец! Я первая припадаю к спасительной, холодной, прозрачной влаге! Какое наслаждение, блаженство. Жадно глотаю, и вдруг поняла, что не выпить, как хотела, всю Камушку, до дна. Я уже не хотела больше пить, уже не глотается, даже если силой стараюсь глотать! И бабушка утолила жажду. Мы постояли, посмотрели на спокойно текущую воду: пароходов не было, не видно и одиноких лодок. Мы пошли к корзинам. Со свежими силами идти стало легче, но ещё далеко до дому. Мы всё же пришли. Все домашние ахнули, да и сами мы подивились, как мы одолели такую тяжесть? Меня даже мачеха похвалила, чего почти не бывало. Калину подняли на чердак, разложили на половичке. Зимой мачеха пекла калиновые пироги, и варила калиновый кисель. Было вкусно! Калиновую рощу, этот волшебный, сказочный мир, нам не удалось больше навестить: зимой бабушка умерла. Я всю жизнь её вспоминаю, эту добрую старушку, за её ласку и за красоту, что показала мне. И ту жажду, которую испытала раз в жизни, тоже помню. Когда есть чем утолить жажду, и не думаешь о тех путниках, что, может быть, умирают без воды где-то в пустыне…
Грибной лес
Я перешла в третий класс. Позади холодная и голодная зима, каких впереди будет ещё много. Холодная потому, что я всегда плохо одета. Валенки доставались мне обносками с чужих ног, и всегда худые, с дырками. Папа не следил за моей обувью, и я затыкала дыры тряпками. Тряпки вылезали из носка и пятки. Мне доставляло это большое неудобство, так как приходилось среди дороги останавливаться и заталкивать тряпки. Было и стыдно перед подружками. У них всегда обувь была по сезону и всегда аккуратная. Я прятала свою боль и не стонала, утешала себя счастливым будущим. Иногда папа шил мне из старой материи бурочки, с виду красивые, но при ходьбе в них скоро выявлялись новые неудобства: крепкого запятника из кожи папа не сделает, носок начинает сваливаться, уезжает далеко вперёд, вместо подошвы хожу на голенище, Помучаюсь с этой обувью, и брошу. А голод объяснить нетрудно: мачеха всё съестное держит под замком, даёт мне столько, чтобы я ценила каждый кусочек хлеба.
А лето! Лето всегда для меня было наилучшей порой года, всегда чудесное, приносило мне много радости, разнообразия в жизни. Появлялись съедобные травы, я набивала ими пустой живот и голод отступал. Подходил купальный сезон, ягодная и грибная пора. И сейчас юное лето уже облупило мой нос, и я всем телом почернела, загорела. На ступнях ног ежегодные, до слёз донимающие «ципушки» – трещины на коже. Подошвы грубые, чёрные, Я их даже в бане не могла отмыть, потому что всегда бегала босая. Натыкаясь на битое стекло или гвозди, в ранки попадала грязь, нарывало, и сама лечилась, привязывая всякие травки: подорожник, капустный листик. Всё заживало.
После тёплых дождей пошли грибы. В лесу их росло много. Бабы с нашей улицы уже носили их корзинами, я с подружками тоже ходила в лес ежедневно. Вчера мы с Надей вышли на полянку, не далеко от железной дороги, вся поляна была усыпана белыми грибами на коротких ножках, такие странные грибы, мы ещё таких не встречали. Они вкусно пахли, белые-белые, плотные. Мы встали в тупик, не знали что делать? Если поганки, нас дома обсмеют. И всё же решили взять, но сверху закрыть травой. Так и сделали. Набрали полные корзинки, запрятали травой сверху, принесли домой и нас обоих так расхвалили, оказалось, что это самый лучший из белых грибов, гриб. Мы так развеселились, говорим, что нашли такую поляну, где этих грибов видимо-невидимо! Нам назавтра было велено идти за ними. Мы ходили, но полянка наша как в воду канула! Не нашли! Грибов набрали, но не таких, как вчера. О той полянке осталось одно воспоминание.
Соседки уговорили мачеху пойти с ними за грибами. Она не любила ходить в лес, но тут согласилась. Мачеха взяла меня с собой. Вышли не рано, было уже жарко. Из малышей я одна, мне не с кем разговаривать, я плетусь в хвосте процессии, мне хочется пить, я молчу. Мачеха шагает степенно, выделяясь среди женщин ростом и дородностью. Не отставай, покрикивает она на меня. Я и так бегу почти бегом, уже устала. Мы прошли наши привычные грибные места, где мы собираем их с подружками. Но вот лес потемнел, деревья пошли такие высокие, толстые, обросшие мохом. Не стало слышно пения птиц, всё для меня стало угрюмо и не знакомо. Очень далеко увели нас женщины. Тропинка, по которой шли, растворилась в густоте деревьев. Женщины разошлись в разные стороны, окликая друг друга. Мачеха крикнула мне: «Ломай скорее грибы!» Я их ещё не вижу, я смотрю на деревья, они, как будто из сказки: с ветвей спускаются до земли длинные седые бороды мха, из-за этих бород ничего не видно впереди. Наконец я опустила глаза к земле, и новое диво захватило меня: грибы стояли под деревьями сплошной стеной! Ножки высокие, толстые, крепкие. Шляпки разной величины, коричневые, посветлее, некоторые розовые!
Я никогда до этого дня не видела такого обилия грибов, не увидела и после. В эти места мне не привелось больше прийти. Куда, в какую сторону не брось взгляд под деревьями, везде, везде стоят грибы великаны! Все женщины, и мы с мачехой набрали грибов, сколько можно было их унести. Пошли домой, дорога дальняя, еле-еле я дотащила свою ношу. Мачеха приготовила жаркое из грибов, аромат и вкус которого не поддадутся описанию! Папа очень хвалил. Много грибов высушили к зиме, и в холодные, снежные дни аромат грибов напоминал о богатствах летнего леса. Я даже умудрялась красть сухие, почерневшие в печи при сушке из мешка, в котором они хранились, не под замком, они и так были очень вкусны! На следующий год, и после соседки мачеху уже не смогли уговорить пойти с ними за грибами. Ей удобнее было пить чай, сидя дома.
Луна над изголовьем
Мне уже пять лет! Прошёл месяц после папиной с мачехой свадьбы и моего дня рождения. Мачеха суетится в доме, всё переделывая на свой лад и вкус. Да и огородные работы в полном разгаре. Папа, приходя с работы, сразу уходит в огород. В этом году у него хорошее настроение, как никогда раньше. Он так никогда не работал в огороде. Мне нравится смотреть на него, как он разгребает борозды, прихлопывает деревянной лопатой бока гряд.
Гряды длинные, высокие. По утрам мачеха высаживает в них семена растений, я бегаю с веником, окуну его в ведёрко с водой, и рассеиваю серебряные брызги на только что брошенные семена. А на высоком рассаднике уже поднялась к солнышку рассада капусты и брюквы. Я тоже ухаживаю за рассадой, пропалываю и поливаю. Мне очень хочется увидать своими глазами, как будет расти всё это на грядках. Я стараюсь изо всех сил и тороплю время, так оно идёт медленно, трудно ждать! Рита бегает где-то, она не работает в огороде.
Мне нравится доставать воду из нашего колодца. Папа подставил для меня под ручкой-качалкой устойчивую колодку, я влезаю на неё, подскакиваю вверх, хватаюсь за ручку, она длинная и крепкая, тяжестью своего маленького тельца опускаю её вниз, потом толкаю вверх. Вниз-вверх! Вниз-вверх! И вот уже по жёлобу льётся из земли прозрачная, холодная вода! Такой водой нельзя поливать растения, они замерзают и погибают. Под жёлобом поставлена бочка, и я наполняю её водой. От солнечного тепла вода согреется, и тогда она даёт жизнь растениям. Папа хвалит меня за мои старания, ворчит на Риту, но она молчит. Она ни с кем не говорит, и на меня сердита за то, что помогаю мачехе. Рита не верит, что мама умерла, и ждёт маму домой. Она мамина любимица, а мне все равно, мама меня не ласкала и я не жду её.
За работой на огороде папа мачехе рассказал о человеке, над которым тяготела луна. Человека называли лунатиком. На меня этот рассказ произвёл большое впечатление, Я испугалась, так как спать мне с недавнего времени пришлось возле самого окна, ночи стояли ясные, лунные. Папа смастерил для меня деревянную, очень хлипкую кроватку. При каждом моём движении она шаталась, готовая рухнуть. Такой мастер, но для меня не постарался. Мне кроватка все равно нравилась, у меня до её и после неё не было определённого места ночлега, как не было и специально моих спальных принадлежностей. Кроватка как-то очень скоро исчезла, так и не появилась больше. Но как раз нескольких весенних ночей при луне и достаточно было, чтобы мой маленький разум испытал большое потрясение от папиного рассказа. Едва я усну, яркие лучи от луны достигают моего изголовья и невидимой силой прерывают мой сон. Я дрожу в страхе, сажусь на качающейся кровати и жду, когда сила, что прервала мой сон, вытащит меня в окно, и неизвестно что будет со мной.
Заставит ли меня бегать по чугунной церковной ограде, как того, про кого рассказал папа. Или ещё страшнее, может, придётся полезать на самые высокие крыши, но если кто меня окликнет в это время, проснувшись, я упаду с испугу. Я сидела на постели, и мне уже казалось, что я вот-вот побегу неизвестно куда. Волшебная сила луны и впрямь начинала окутывать меня. Так длилось несколько ночей. Я никому не говорила о ночных кошмарах. Но, к счастью, шатающуюся кроватку мою выбросили, перевели меня спать на печь, где лунные лучи не достигали меня, и потихоньку я освободилась от наваждения. Были в те лунные ночи мгновения, я уже видела золотистые дорожки, идущие от луны к моему окну, и я вот-вот выскочила бы из окна и побежала бы, полетела бы лёгкая и волшебная, в волшебную даль. И ясным днём мне всё грезились лунные лучи и та неведомая сила. Но у меня в ту пору было много разных желаний и любопытства, лунная болезнь прошла и более не повторилась, хотя про лунатиков я слышала не раз и после.
Мама вернулась!
В последнюю ночь на моей деревянной кроватке у окна я ещё не спала, сидела, обняв руками колени, смотрела в окно и представляла по папиному рассказу того, богато одетого, в лаковых туфлях и с портфелем в руке, быстро бегущего по церковной ограде лунатика. Воображение рисовало мне его, как будто он и впрямь был перед глазами. Вдруг тихий стук по стеклу окна прямо перед моими глазами, и рука, белая, бледная, она прижалась к стеклу и замерла. Я вздрогнула и посмотрела в окно. Боже! Там стоит наша с Ритой, умершая в Перми, как сказал нам папа, мама, о которой целый год не было вестей! Сначала я приняла её за привидение, я ещё была во власти грёз. Мама мне улыбается, машет рукой, говорит: «Сашенька! Я вернулась! Открой мне ворота!» Я поверила голосу, крикнула: «Мама приехала!» Вскочила на ноги и бегом к воротам! Видимо я, хотя и не скучала по маме, я ей очень обрадовалась. Рита услыхала мои слова, одним прыжком соскочила с полатей, она спала там всё время, оставшись без мамы, обогнала меня, открыла засов с ворот, и тут же, за воротами повисла на шее любимой матери. Мне опять не было места возле них, мама обнимала Риточку, я стояла возле и смотрела на маму. При луне мама была бледная, чёрные кудри ещё не достигли плеч, обрамляли её лицо. Она была очень красивая. Я любовалась ею, но не как матерью, я не смела мешать её свиданию с Ритой. Ведь Рита давно внушила мне, что мама только её! Она оставила мне отца, которого ненавидела за мамины несчастья. Мы вошли в дом. Там уже переполох: мачеха спешно, поняв, в чём дело, собирала одежду, на ходу одеваясь, укоряя отца в обмане. Вот она уже за воротами, папа бежит за ней, уговаривая вернуться. Он говорит, что обманул с умыслом: «Иначе бы ты не вышла за меня!» Остановил её, говорит, что оформит с Лидией развод и всё встанет на свои места. Мачеха вернулась в дом.
Спать уже никому не хочется, вскипятили самовар. Мачеха угощает маму чаем на правах хозяйки. Мама сказала, что ей всё понятно, стали пить чай. Рита сидела на коленях у мамы, обнимая её за шею. Я, никому не мешая, была в стороне, наблюдала. Мама была абсолютно глухая, отец с мачехой говорили, не опасаясь, что мама услышит. Он сказал: «Клава, не беспокойся. Я отгорожу для неё комнату, во двери вырежу оконце, через него будем подавать ей еду». «Нет! – сказала мачеха. Или она, или я. Двум медведицам в берлоге не быть!» Тогда папа сказал: «Ладно, оформим развод, разделим дом и девочек. Ты только не волнуйся. А пока, недели две-три пусть поживёт у нас, погуляет с девочками. Мачеха согласилась. Мне пришлись по душе папины слова, что мама с нами будет ходить гулять. Время года замечательное – конец мая, а там июнь, мы пойдём за цветами, купаться! И ждала, когда нас отпустят с мамой. Наступили жаркие дни.
Рита стала просить мачеху отпустить нас с мамой гулять. Мачеха не отпускает, ведь мама выписалась из психиатрической больницы, куда её увезли после покушения на мою жизнь. Вечером она сказала папе: «Я не смею её отпустить с девочками». Папа сказал, что при Рите она Шуре ничего не сделает. Нас отпустили купаться. Мы, я и Рита, очень обрадовались, запрыгали, быстро собрались.
Мы пошли через сользавод. Не доходя до Камы, были прекрасные прозрачные бассейны-ямы, с песчаным дном, с уже тёплой водой. Я, как лягушонок, ползала у самого бережка, плескалась, стараясь изо всех сил обратить на себя внимание мамы. Она бегло взглянет на меня, и тут же ищет глазами Риту. А потом мы шли в обратный путь домой.
Мачеха накормила нас ужином и Рита с мамой ушли спать на полати. Недели через две или три мама ушла жить к соседке Золотихе, до времени, когда произойдёт раздел имущества, и она получит во владение одну половину дома. Рита проводила у неё всё время, ночевать приходила домой. Никому ничего не рассказывала, даже мне. Меня не приглашали, и я у мамы не была до её дня рождения, который приходился на июль месяц. Запиской мама известила Риту, чтобы та пришла вечером обязательно, а обо мне упомянула: «А Шура как захочет». Мне стало горько, но я пошла… Я думала: «Что же теперь будет?»
Ученье – свет!
Мне уже четыре года. Сейчас апрель, с крыш капает вода, со звоном слетают сосульки. Солнышко не жалеет сил и тепла. Пройдёт несколько дней и мне исполнится пять лет. И в это же время в дом войдёт мачеха. Я была её свахой. Сестре Рите шесть лет, она бегает учиться в нулёвку. У неё есть пальто и обувь, у меня нет. Я сижу на печи, или на полатях. Она бойко читает, я ещё не умею, в книжках рассматриваю картинки и долго размышляю над ними, мне хочется знать, о чём тут говорится? Мама в больнице, папа ходит на работу. Я целыми днями одна, время есть для размышлений.
Однажды Рита прибежала домой возбуждённая, румяная. Красные кудри раскидались по плечам, голубые глаза горят и я поняла, что она что-то затевает! Такой она всегда бывает, когда затевает какую-нибудь со мной злую шутку, или пакость. Я не ошиблась. «Шурка – кричит она мне снизу, сейчас буду учить тебя писать!» Это конечно интересно, но я боюсь её кулаков, сильных и крепких. Она часто колотит меня, хотя говорит, что меня любит. Вот она уже полезла ко мне на полати, в руках у неё листы бумаги и карандаш. «Будем писать с тобой письмо Тамаре Лапаевой!» «Кто эта Тамара? – спрашиваю я». «Это дочь моей учительницы» – объяснила сестра. Она даёт мне бумагу и карандаш, у неё уже заготовлена шпаргалочка для письма. На отдельном листке бумаги написаны ею же, крупные буквы, алфавит, как она пояснила. Она прочитала мне каждую буковку, велела запоминать сразу. Я старалась, но забывала, переспрашивала, путалась, не могла сразу написать букву, без подготовки очень трудно. Да к тому же, сестра заставила меня писать письменным шрифтом, чтобы письмо имело натуральный вид. У меня не получалось так, как хотела сестра. Тумаки сыпались на меня, как из рога изобилия. Я ревела от боли и от обиды. Тамару я не знала, и писать мне это письмо не хотелось! Но сестра решила добиться своего! Она то брала мою руку, вставляла в пальцы карандаш и выводила буквы, какие шли, одна за другой. То давала мне очередной тумак, и я старалась изо всех сил, но со слезами и воем. Пришёл папа с работы. Уже готовит ужин, наша возня и мои вопли надоели ему. «Ты что, Маргарита, ремня хочешь?! Зачем обижаешь младшую?!» «Я её учу писать» – отвечает сестра, как ни в чём будто и не виновата. Я жалуюсь папе, что она бьёт меня за то, что у меня не получается.
Лицо у Риты сердитое, она грозит мне кулаком, говорит: «Только пикни ещё, учить больше никогда не буду!» Угрозы на меня подействовали сильнее, чем кулаки: я уже запомнила несколько букв, мне захотелось запомнить и другие. Работа над письмом продолжалась долго, но вот и окончилась. От моего имени я писала незнакомой девочке поздравление ко дню рождения, желала ей здоровья и счастья.
Теперь, сказала Рита, надо ей что-нибудь подарить для памяти. У меня ничего не было. Тогда Рита взяла от игры лото несколько красивых бочоночков с цифрами на обеих сторонах бочоночка. Их уже и так оставалось немного, большинство растеряны. Мне вспоминается, как весело родители играли в эту игру ещё в пору благополучия в семье, и мне очень жаль эти бочоночки. Они были так хороши, как настоящие бочонки, с обручами, светлые, лаковые. Я прошу Риту не уносить их из дому. Рита, не слушая меня, завернула их в газету и вместе с письмом на другой день унесла в школу. Буквы, которые я не успела запомнить в первый урок с сестрой, я узнавала их значение у папы. Если же спрашивала у Риты, то только за выкуп. Я делала ей, что она запросит. Заучив азбуку, я стала читать всё подряд, всё, что попадало под руку. Читала папины книги, которые он приносил из библиотеки, а затем сама стала папины книги обменивать в библиотеке, там и познакомилась с Ритиной учительницей, и с её приёмной дочерью, с незнакомой девочкой Тамарой. Вместе пошли с ней в первый класс, вместе окончили семилетку.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
