Текст книги "Были одной жизни, или Моя Атлантида"
Автор книги: Александра Азанова
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)
Крысы
Три года назад я зашла в медицинский лицей, что по улице Советской, 65, в Перми, ранее называвшийся фельдшерско-акушерской школой, просто: ФАШ. Мне понадобилась справка, что я окончила эту школу в 1946 году. Общий вид коридора при входе показал мне, как меняет время всё: и здания, и людей. По всей длине коридора лежит красивая ковровая дорожка, которую сотни ног топчут ежедневно, но она чистая, ухоженная. На стене справа несколько больших зеркал. Уютно; спокойно. Справку мне в отделе кадров написали, поискав мою фамилию в архивном журнале. Я снова в коридоре, смотрю на стены с расписанием лекций для лицеистов, читаю объявления, немножко завидую им белой завистью. Зашла в туалет. Двери туда, с другой стены, переделаны. Ряд сверкающих белизной унитазов, зеркала, белые раковины под кранами, мыло, чистые полотенца. Я стою и вспоминаю студенческие годы в этих стенах в Великую Отечественную: 1944 год, 1945 год, и Победную весну 1945 года. Всё было тут не так: никаких ковровых дорожек и зеркал. В туалете дощатое возвышение с четырьмя отверстиями в глубину. А возле ног, как призадержишься тут, – десяток крыс, больших, жирных, с длинными голыми хвостами, жутко противных. На первом этаже здания был продуктовый магазин, что влекло их на второй этаж, к нам? Крысы шныряли под ногами и в аудиториях у слушателей лекций. Они не нападали, мы отпинывали их, если они лезли на ноги. Зимой в аудиториях было холодно, мы сидели в пальто.
На втором курсе подошло время зимней сессии. Мы сдали фармакологию, биологию, осталась серьёзная, толстая анатомия. Было у меня две закадычные подружки: Лина Охлопкова, чуть помоложе меня, и Ася Дрёмина, бывший педагог начальных классов. Решила поменять профессию, думая, что в медицине спокойнее. Может, ей и повезло, но у меня покоя с получением диплома не получилось. Ася не отпускала меня от себя во время занятий и перемен, всё держала за рукав, всё у неё были вопросы, что это, да что это? Она была не молода, тугоуха, не всё расслышит, не всё запишет, потом навёрстывает с моей помощью. Я училась только на «отлично», получала повышенную стипендию, на неё и жила без поддержки со стороны. Ася, маленькая, худенькая, с острым, восковой бледности, личиком, с птичьим носом, в очках, иногда раздражала меня своей мягкой назойливостью. Лина, румяная, близорукая, хорошенькая девочка с нежно-белым личиком и, тоже, в огромных очках, единственная дочка у мамы. Она приехала с мамой из Сыктывкара, похоронив там отца. Лина привязалась ко мне, но дружба наша была тёплой, доверительной. Мы с ней были вообще неразлучны, я часто ночевала у неё, её мама полюбила меня, радовалась нашей дружбе, кормила меня, что у них было. Жили они неплохо, в Железнодорожном посёлке в трёхкомнатной квартире. Лина частенько на свои деньги водила меня в театр и кино. Мы доверяли друг дружке девичьи думы, мечтали о будущем.
Перед экзаменом по анатомии мы, «святая троица», решили ночь провести в анатомическом кабинете, чтобы хорошенько подготовиться по муляжам, костям, скелетам. Кабинеты вечером женщина-сторож закрывала на замки. Мы составили план, как остаться на ночь: пока кабинет ещё не был закрыт, мы тихонечко проникли туда и спрятались за скелетами. Вот сторож обходит кабинеты, щелкают замки. Заглянув в наш, убедилась, что всё в порядке, не заметив нас, закрыла на замок. Скоро стало совсем тихо. Мы ещё посидели в укрытиях для верности, потом вышли, зажгли свет и начали заниматься.
Часам к четырём утра усталость свалила нас, мы решили немного подремать. Два стола сдвинули в ряд, под головы положили наши толстые учебники и мигом уснули. Не прошло наверное и получаса сладкого сна, как Ася визгливо и пронзительно закричала: «А-а-а-ой!» Её кто-то укусил за ногу! Я ближе была к выключателю, вскочила на ноги, зажгла свет. Боже! Нас окружила стая штук в сорок этих противных, хвостатых тварей, что ежедневно сновали под ногами! Какой уж тут сон? Мы начали кидать в них наши книги, кости, пинать ногами, не пуская к нам на столы. В шесть часов утра сторож начала открывать кабинеты. Открыв наш, она еле устояла на ногах! Мы соскочили со столов, кинулись обнимать женщину, объяснили ей с какими намерениями проникли в кабинет, где чуть нас крысы не съели. Мы всё привели в порядок, и женщина нас пожалела, не пожаловалась директору, хотя вначале обещала сделать это. Экзамен мы сдали очень хорошо, даже Ася получила четвёрку. Училась она стабильно на тройки, говорила, что её это устраивает, потом, говорила, будет много читать специальной литературы и тем пополнит знания.
Мы успешно закончили и третий курс, получили дипломы и разъехались на работу в разные районы области. Лина через несколько лет стала врачом-терапевтом, окончив медицинский институт. Мы с ней встречались, затем она уехала из Перми и следы её затерялись. Асю я тоже потеряла из виду. Походила я ещё по коридору какое-то время, заглянула в аудитории, там сидели молодые, хорошо одетые девушки и парни. Я вспоминала своих однокурсников, учителей, и то военное, голодное, неуютное время. Но время то было для меня счастливым воспоминанием: шутка ли – пятьдесят прошедших с тех пор лет были у меня впереди, были будущим!
Меня ждала любимая работа и – Жизнь!
Случай в трамвае
Моему младшему, Алёшеньке, шёл двенадцатый годок. Старшая дочурка Нина готовилась сделать меня бабушкой, но до декретного отпуска время ещё не дошло, муж её служил в армии и мы с отцом то он, то я встречали её у проходной завода им. Свердлова, где она работала контролёром. Работала на две смены, вторая кончалась в двенадцать часов ночи и мы ездили за ней, боялись, чтобы кто не обидел, или бы не споткнулась и не упала в темноте. В этот раз я собралась за ней, и со мной увязался Алексей. Я согласилась и взяла его, решив, что вдвоём дорога короче. А ехать с пересадкой на двух трамваях. Сели мы на двенадцатый маршрут и едем. Водитель объявляет остановку: «Комсомольский проспект».
В салоне трамвая началось какое-то непонятное движение: матери с детьми с передних мест толпой бегут в заднюю часть вагона. Естественно, хочется узнать, что случилось? Взяла за руку сынишку и пошла к кабине водителя, где уже было свободно. Видим: на переднем сидении возле двери сидят вместе два до-смерти пьяных мужика. Головы их болтаются, словно пришитые на одну ниточку. Один, что с краю, делает неуверенные движения руками, стараясь расстегнуть пуговицы брюк. Видимо от этих его действий и побежали мамы, предвидя, что следует дальше. Однако, мужику удалось расстегнуть пуговицы, он достал дрожащими руками «отливной шланг», но в это время трамвай дёрнулся, мужик упал на спину, под ноги собутыльнику, направил этот «сливной шланг» вдоль по животу к голове и пустил мощную струю. Вокруг него уже лужа, а поток не прекращается. Откуда столько жидкости? Собутыльник его ещё покачался на сидении и упал прямо под его струю. Вот уж была потеха, кто это видел.
Я хотела бежать от этого зрелища, но смех меня уморил. До слёз хохотал мой Алёшенька, я махнула рукой, ведь он мужчина, пусть знает, что пьяный мужик подобен скотине. Мы подъехали к почтамту, водитель вызвала наряд милиции. Пьяные барахтались в луже, хозяин «шланга» был не в состоянии застегнуть штаны. Мы хохотали, все. Вскоре к остановившемуся трамваю подъехала машина от медвытрезвителя. В салон вошли два рослых милиционера. Первым вынесли с застёгнутыми штанами. С расстёгнутыми же приподняли и опустили в центр озера, осушили озеро мужиком же и, брезгливо взяли за руки, подтащили к дверям. Там его подхватили дюжие руки, и он исчез с наших глаз. Утирая слёзы, что от смеха катились из глаз, мы пересели на трамвай номер шесть, встретили Нину и приехали домой. Алёша рассказывал папе и брату Мише об увиденном и долго ещё смеялись все. Но что-то внутри меня беспокоило: ведь каждый спившийся не родится таким пропащим, он делает таким себя сам. Муж мой не выпивал, но как поведут себя сыновья, в какую компанию попадут? Это беспокоило меня. Не смеяться бы нам, а подумать всем, кто видел это.
Первое крещение
Вчера у меня был день рождения. За чаем мне сказали: «Расти большая!» Мне пять лет. Завтра, сказала сестра Клаша, пятое мая. Я сказала: «Пятого мая не бывает!» А она спорит, бывает, говорит, и пятое, и шестое, и двадцатое, и тридцатое! От удивления я раскрыла рот. Я знала только Первое мая! За чаем никто не сказал, что мой день рождения – четвёртого мая. Недавно в семье закончились торжества по случаю женитьбы папы на Клавдии Фёдоровне, а про маму папа сказал, что она умерла в больнице, в Перми. Рита не поверила. Я промолчала. Мама все равно не любила меня, только Риточку любила.
Клавдия Фёдоровна, рослая, статная женщина, с тонким кончиком носа и злыми глазами, занималась уборкой дома. До неё в доме было грязно и неуютно, никто не занимался уборкой. Клаша, сводная сестра помогала мачехе изо всех сил, всё время, подставляя моё имя, как главной виновницы грязи. Я не оправдывалась. Мне почему-то было стыдно, как будто я и впрямь была виновата, я клонила книзу лицо и уходила в себя. Сегодня мачеха постирала бельё, и послала Риту прополоскать его на реку. Я рада была убежать из дому, и увязалась за Ритой. Мы пришли на мостик, что соединял оба берега. Бревна мостика лежали прямо на воде, на них были приколочены толстые доски. На мостике никого не было, хотя там всегда три-четыре женщины полоскали бельё, наполняя окрестность стуком вальков по мокрому белью, выбивая грязь и мыло. Погода такая тёплая, солнечная, берега зелёные от свежей травки. Лучи солнца горят в воде, пронзая её чуть не до дна. Рита наклонилась над водой, полощет бельё. Я стою на краю доски у воды и смотрю, как длинноногий паук-водомер шустро бежит туда-сюда. Потом он попал в сильную струю воды от Ритиных движений. Большим пальцем правой ноги я щупаю воду. Она тёплая, приятная. Не отдавая себе отчёта о том, что делаю, левую ногу опускаю в воду. Не успела и мигнуть, как стоя опустилась до самого дна. И Рита не могла предвидеть такого, даже не заметила моего исчезновения. Носками ступней я ощутила неприятную слизь дна.
Ещё ничего не сообразив, не успела испугаться, меня выбросило вверх. Я взмахнула в воздухе руками и не сумела пойматься за бревно или доску. Я заметила, что Рита дёрнулась ко мне, но тоже не успела схватить меня. Я вторично стоя опустилась до дна, ощутив ту же противную слизь. В уши наливалась вода: «буль-буль-буль», словно колокольчика звон. И опять какая-то сила выбрасывает, выталкивает меня наверх. Я успела на сей раз обнять рукой скользкое, усеянное моллюсками, бревно моста. Рита подхватила меня за волосы, другой рукой я ухватилась за доску, затем правое колено без моего сознания оказалось на доске, Рита помогала мне и я вылезла на мост. Мокрая, вся в зелёной тине побежала я домой, уже поняв, чего избежала. Рита бежала за мной, не знаю, всё ли прополоскала, что ей было дано. У меня стучали зубы, мокрая рубашонка сбилась под шейку, сверкали только пятки да ягодицы. Но я не думала о том, какой имею вид. Мы прибежали домой, Рита, заикаясь, рассказывает, как всё случилось. Мачеха не говоря ни слова, хватает со стены от умывальника полотенце, скручивает его надвое и шлёпает нам обоим по задам. Я кричу: «Не надо наказывать Риту, она вытащила меня за волосы, я сама виновата!» «Поговори мне ещё, виноваты обе!» – говорила мачеха, продолжая раздавать нам шлепки.
Так я приняла первое крещение в открытом водоёме и первое наказание от мачехи. С годами мне пришлось тонуть ещё не раз, водоёмов было много, все они манили к себе. И наказаний, заслуженных и не заслуженных, тоже было не мало.
Попутчик-злоумышленник
Я с семьёй жила и работала в посёлке Менделеево, в Карагайском районе. Менделеево, это ещё и железнодорожная станция по Свердловской железной дороге. Нас в семье четверо: я, муж, старшая дочурка Ниночка, ей один год и восемь месяцев. Сыночку Мишеньке шесть месяцев. Дети наши – просто чудо! Мишута говорит много слов, даже и целое предложение может сказать из трёх слов: «Мама дай, надо!» Нинушка разглядывает картинки в книжках, сказки знает наизусть. Она садится на свой маленький стульчик, на коленках раскладывает книжку вниз головой, и, подражая моим интонациям, как я ей читаю, рассказывает, будто читает. Пришедшие соседи удивлялись, застав её в это время, думали, что она по-настоящему читает. Мне часто приходилось отлучаться из дому и в нерабочие часы, к больным вызывали и ночью. Тяжёлых больных приходилось сопровождать то на автомашине, то на поезде в районную или городскую больницы.
Однажды, а было это в январе 1953 года, я увезла беременную женщину в Пермь, в областную больницу. Как освободилась, наскоро пробежалась по магазинам, в городе удавалось побывать не так уж часто. Купила детям несколько игрушек. Ниночке яркий красно-зелёный попугайчик, которого она очень полюбила и запомнила на всю жизнь. Для Мишутки тоже яркие красочные погремушечки. И ещё купила крупы манки и пшено, булочки, каких у нас в магазине не было. Сумочка у меня была маленькая, и я заполнила её доверху. Я села в вагон поезда Пермь-Верещагино в восемь часов вечера, в одиннадцать буду на своей станции. На скамье, напротив меня, уже сидел молодой приятной наружности, вполне приличный мужчина. Мы перебросились несколькими, ничего не значащими фразами, как это бывает в дороге, потом углубились в свои мысли. Я думала о детях: как-то они? Были и другие люди в купе, но знакомых не оказалось. Стучали колёса вагона, паровоз покрикивал иногда, то у семафора, то у полустанка.
Тогда ещё не была пущена Камская ГЭС и приятные гудки паровоза ещё не стали историей. Пассажиры, склонясь к своим вещам, сладко дремали. Я никогда в дороге не дремала, не хотела спать. За окном синяя зимняя темь. Мы уже едем более двух часов, уже миновали Мокино. Остаётся разъезд Обва, а тут уж и моё Менделеево. У поезда меня встретит мой дорогой Ванюшка, и, если повезёт, я всю ночь проведу дома, с семьёй. Если не будет вызовов. Поезд подкатил к залитому светом вокзалу, вот-вот остановится. Я встала и пошла в тамбур, поближе к выходу. Мой сосед по купе, о котором я сказала «молодой и приличный», тоже встал и пошёл следом за мной. Я решила, что он тоже сойдёт в Менделеево. В тамбуре было темно, только немного просвечивало с улицы. Слышу грозный шёпот сзади: «Отдай сумку и не смей кричать, если хочешь жить!» Оглянулась: в руках у «приятного» – нож! Спокойным голосом (держу себя в руках), почти шёпотом, говорю ему: «Возьмите, только отдайте игрушки для детей, их у меня двое, маленькие. И крупа им на кашку, и больше нет ничего, ни в сумке, ни в карманах». «Симпатичный» попутчик взял сумку, прощупал её, посмотрел. Вернул мне её, взглянул на меня сердито, и сказал: «Скройся с глаз как можно скорее!». Поезд уже остановился.
Я не заставила себя ждать. Мигом соскочила на землю. И тут меня подхватили крепкие руки друга. Я взглянула на медленно покатившийся состав, в окне тамбура лицо «приятного» попутчика. Попутчика-злоумышленника. Кого только не встретишь в дороге.
Стакан воды
Папа заболел. А на дворе жаркое лето, июль со всеми его прелестями. Мне восемь лет, и я полна весёлой энергии. С подружками начинаем множество игр, хотя не всегда удаётся игру довести до конца. В самый весёлый момент мачеха кличет меня и поручает какое-нибудь дело. Часто носимся по улице с железными обручами от бочек, ведя колесо проволочной водилкой-правилкой. Папа меня снабжал колёсами, приносил их с завода, уже не годные для основного назначения. Носились, что называется «сломя голову», ватагой. В основном игра эта была мальчишечья, но для меня не существовало разницы. Я по быстроте и точности вождения колёс обгоняла мальчишек. Никого не пропускала вперёд себя. Игра в лапту была нами так же очень любима. Опять же папа выстругивал из квадратной палочки сердце игры.
Оба конца этой палочки срезал так, чтобы эти косые срезы были противоположны один другому. Специальной деревянной лопаткой стукнешь по концу, палочка подпрыгнет в воздух, на лету её хлопнешь лопаткой, а партнёр должен её отбить такой же лопаткой. И считаем голы, сколько удастся провести партнёра, сколько раз он пропустит пущенную тобой «чибу», так называлась эта палочка, по которой били. Было всегда шумно, много крику и спору.
Но сейчас шуметь нельзя. В предбаннике папа постелил себе постель, от мух и комаров завесился пологом и лёг. У него жар, болит голова. Он попросил не шуметь и не убегать из ограды, сказал, что буду нужна. Папа лежит тихо, мачехи нет дома. Я плету из тонких веток ивы, что принесла накануне, корзиночку, но у меня ничего не получается, я не знаю, откуда начать, сверху или с донышка? Я уже много раз пыталась, пробовала и так, и этак. А веточки ивы такие тоненькие, гнутся как резиновые, только бы знай, работай! Сколько я извела напрасно этих прекрасных веточек, но мечту так и не осуществила.
«Шура!» – это папа зовёт меня. Я подбегаю, спрашиваю: «Что нужно?» «Принеси мне стакан холодной воды!» Я мигом влетела в дом, ковшом зачерпнула воды из ведра, вода у нас всегда стояла в ведре, приносили её из своего колодца. Вода прозрачная, как будто и нет её в стакане. Подаю воду папе. Он приподнялся на локоть, рука его дрожит. Он жадно выпил воду. Отдаёт мне стакан и просит ещё принести той же воды. А мне послышалось – «с солью воды». Я удивилась, зачем с солью? Не переспросила, вбежала в дом, налила в стакан воду, а сколько же соли положить? Столовую ли ложку? Наверное, уж очень будет солено? Положу, решила, чайную ложечку. Размешала соль, прибежала к папе, подаю стакан. Он взял, сделал жадный глоток и грозно посмотрел на меня: «Ты что принесла мне?» Я говорю, что «воду, как ты просил, с солью». «Той же воды, сказал я!» Он бросил в меня стаканом, но я успела отскочить. Я очень расстроилась, ведь мне послышалось: «С солью воды!» Прости меня, папа, сказала я, гладя горячую руку отца. Я сбегала снова за водой. Вымыла стакан от соли и принесла папе. «Иди, играй, – сказал он мне, – но будь недалеко». Вскоре он снова позвал меня, попросил что-то, мне послышалось, что ему нужен бадог, видимо, подумала я, хочет сходить в туалет. Я быстро принесла подходящий бадог, их у нас было много, всяких. Подаю папе бадог. Папа его взял, выбросил из предбанника и заплакал.
Мне стало стыдно и так жаль папу, я же его очень любила.
Папа сказал, что ему нужен платок, вытирать пот с лица. Я мигом сбегала за платком, присела на корточки возле папы. Я сама плакала от досады на свои уши, почему я папины просьбы слышала в искаженном понятии? К последующим просьбам я уже отнеслась серьёзно, и не делала таких глупых оплошностей. К ночи папа перешёл в дом. Он проболел ещё три дня, я не отходила от него, стараясь заслужить его прощение. Выздоровев, он смеялся надо мной, иногда говорил: «Принеси-ка мне бадог!» И мы оба весело хохотали.
Сюрприз к детскому празднику
Муж на заводе получил ордер на трёхкомнатную квартиру. Наш дом в эксплуатацию ещё не приняла комиссия, и мы всей семьёй ждали счастливого дня, когда въедем в новую квартиру. Мой главный врач детской консультацией, некто Житомирский, где я работала старшей сестрой в посёлке Первомайский, узнал, что я скоро перееду в посёлок Балатово из деревушки Любимово, что была близко к посёлку Первомайский. Житомирский по телефону пригласил меня к себе на беседу. Я приехала. Он как-то замялся, не мог начать со мной разговор, потом начал издалека, что мол, слышал, что семья моя получает квартиру, что я, может быть, не захочу ездить в Первомайск, что мне он предоставит работу здесь, в Балатово. А потом сказал, что на моё место желает заступить очень достойная фельдшерица, приехавшая из Армавира. И я поняла, что мне нужно добровольно уйти с занимаемой должности. Не уйдёшь по-хорошему, как бы не «ушли» по-плохому. Я сказала, что с удовольствием передам своё рабочее место. Работы для меня везде, в любой больнице, сколько угодно. На том и порешили. Мой главврач обрадовался, заискивающе засуетился, предлагая мне должности, одну за другой. У меня были отличные отношения с главной медсестрой, от неё я получала медикаменты для своей поликлиники, ей во время сдавала отчёты. С моим главным врачом по поликлинике тоже работали душа в душу. Я приехала от Житомирского и своей «главше» сказала, что будет новая старшая медсестра в поликлинике, что я дала согласие и ухожу из детства вообще. Без работы не останусь. Да ещё и фамилию своей сменщицы назвала. Моя милая главврач чуть в обморок не упала, услышав знакомую ей фамилию. Оказывается, она с ней где-то уже поработала, и ушла только из-за неё. А через некоторое время фельдшерицу сняли за развал в работе. И вот она придёт в нашу консультацию. «Александра Михайловна, душечка, кого ты мне подсунула? – взвыла бедная женщина – ведь снова мне из-за неё придётся менять место работы!» «Постарайтесь обуздать её!» – сказала я. Я не хочу уходить по-плохому, а это произойдёт. Она одной национальности с Житомирским. Я стала отрабатывать положенные дни, уже нашла новое место работы. Через две недели после того, как новая протеже Житомирского приступила к работе, мы с главным врачом должны будем перейти на новое место. Такое решение приняли мы обе. Наша новая медсестра очень весело, с энтузиазмом приступила к своим, бывшим моим, обязанностям, я же пока перешла в должность патронажной медсестры по посёлку Первомайский. Мы готовились к детскому празднику – «Годовичок» – и давненько с главврачом приобретали всё необходимое к этому торжеству. Я уже просила снять с меня приготовления по этому случаю. Врач не согласилась, сказала: «Вместе затеяли, проведём и вместе уйдём!» А наша старшая, как бы не замечая неприязнь главврача, включилась в подготовку праздника. Она сказала, что необходимо по потолку коридора развесить гирлянды цветных воздушных шаров. Мы до неё этот вопрос поднимали, шаров нигде не было в продаже, и она решила обойтись без них. Жмак, так была фамилия фельдшерицы, накупила массу презервативов, сказала, что в Армавире они их применяли вместо настоящих резиновых шаров, наперекор протесту заведующей, несколько дней раскрашивала презервативы в разные цвета: красный, синий, жёлтый, зелёный. Сушила их, раскладывая на стульях, шкафах, столах. Негде было приткнуться с рабочими бумагами. Было тошно глядеть на них. Накануне праздника старшая весь рабочий день надувала презервативы, они надутые, вроде напоминали воздушные шарики. Скрепя сердце, помогли старшей развесить под потолком по всему коридору гирляндами эти злополучные, не желанные презервативы. Утром в день детского праздника мы с заведующей пришли к семи часам утра, чтобы всё ещё раз проверить, чтобы всё было, как задумано. Всё обошли, осмотрели все кабинеты, все наши выставки для мам и малышей, всё было в полной готовности.
Время подходило к девяти часам, мы уже собрались открыть двери для гостей, как я подняла глаза к потолку. Если бы я не посмотрела! Под потолком гирляндами висели синие, красные, жёлтые, зелёные, – что бы вы думали? – самые настоящие, но такие жуткие, – мужские члены! Скорее подтащили стол, на него поставили стул и, волоча это сооружение по коридору, срезали украшения, скидали их в дальнем кабинете и закрыли на замок, чтобы, не дай бог, не опозориться. Старшей показали её «произведения искусства», ей нечего было сказать. В срок, когда закончилась наша отработка, мы с заведующей, несмотря на причитания и уговоры Житомирского, оставили первомайскую поликлинику. А потом, даже вскоре, Житомирский стал искать повод для увольнения его протеже. Главная сестра детской больницы долго ставила меня в пример этой Жмак, что полностью развалила порядок в поликлинике, бывший при мне. Почти все участковые сёстры ушли из поликлиники. Но, кое-как, с большим трудом, Житомирский уволил даму из Армавира. При встрече со мной, а встречи бывали не часты, Житомирский мне низко кланялся, видимо не забывал свою ошибку. Но через несколько лет и его сняли с работы за использование служебного положения в корыстных целях. А потом, позже, его могилку я нашла на кладбище.
Дела эти были в сентябре-октябре 1960 года. В январе 1961 года мы переехали в посёлок Балатово, в нашу трёхкомнатную «хрущёвку», прожили в ней семнадцать счастливых, безденежных лет. За эти годы Нина и Алёша окончили в 102-й школе десятилетку. Нина вышла замуж и подарила нам внучку Сашеньку, Алёша поступил в политехнический институт. Миша много читал и работал над первыми изобретениями. Мы с Иваном Николаевичем работали. Жизнь кипела ключом.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.