Текст книги "Настоящая принцесса и Бродячий Мостик"

«Ну ничего себе!» – пробормотала Лиза и побежала к себе в комнату за заколкой. Вернувшись, она присела на краешек тахты и положила заколку-махаона на столик, рядом с зеркальцем и шкатулкой. Их как будто делал один и тот же мастер! «Гномская работа, – как наяву, прозвучал в рыжей Лизиной голове низкий, мягкий голос галантерейщицы Дис. – Редкость по нашим временам… Королевская вещица». Лиза зачарованно смотрела на блеск серебра и переливы перламутра. «Ничего не понимаю! – она схватилась за голову, которая, казалось, вот-вот лопнет от напряжения. – Откуда это все взялось?»

Размышления прервала трель телефона. Лиза прыгнула к столу и важно сказала в трубку:

– Аллоу?

В трубке запыхтели.

– Лиз, привет, это я, – осторожно сказал Левушка. Лиза молчала, вспомнив про обиду.

– Лиза, ты тут? Я извиниться хотел, – Левушка вздохнул. – Зря я на тебя накинулся. Раскаиваюсь. Ты меня как, прощаешь?

Лиза подумала, что, скорее, это она накинулась на Левушку, и ей стало стыдно. Она мысленно отсчитала паузу в добрых семь тактов, а потом сказала:

– Ладно, так уж и быть.

– Ура! – Левушка воспрянул духом и бросился в атаку. – А теперь давай объясняй, откуда взялось это мороженое, почему ты так перепсиховала из-за заколки и что вообще с тобой сегодня такое.

– Ну ты просто как Шерлок Холмс! – воскликнула Лиза.

– Элементарно, Ватсон! – торжествующе сказал Левушка. – Видно невооруженным глазом.

– В общем, так… – начала Лиза и тут же умолкла. Ей было никак не собраться с духом.

«Начать с того урока у Гертруды? Или прямо с полнолуния? Или про сосульки рассказать?» – лихорадочно соображала она.

Левушка нетерпеливо дышал в трубку.

– В общем, так, – Лизины мысли отказывались становиться в строй. – Мороженое мне подарили в одном городе, он волшебный, я там была ночью, меня туда провели бронзовые звери через Бродячий Мостик, и заколку тоже там подарили, это гномская работа.

Тут Левушка подозрительно кашлянул, и Лиза заторопилась поскорее рассказать о самом главном:

– А еще я там встретила принца Инго, он такой же ры…

– Лизка! – грозно сказал в трубке Левушка. – Я, конечно, только что перед тобой извинился, но, по-моему, мы сейчас опять поссоримся. Ты ведь знаешь, я не люблю, когда врут.

– Я вру? – пролепетала Лиза. – Но ты сам просил рассказать, откуда у меня…

– Ну хорошо, ты не врешь, – сурово сказал Левушка. – Ты преувеличиваешь. Бронзовые звери не ходят. Никуда. Волшебных городов не бывает, гномов тем более, а принцы… ну, если только типа Чарльза в Англии, а он взрослый, противный и с ушами.

Лиза потрясенно молчала в трубку.

– Ты только не обижайся, ладно? – примирительно сказал Левушка. – Я ведь знаю, ты очень любишь сказки. Если ты начала сочинять сказку про саму себя, так и говори.

– Значит, сказку? – ядовито спросила Лиза, приходя в себя. – Ага, а мороженое? Какие будут версии?

– «Фокусы в школе и дома». Есть такая книжка, – преспокойно сказал Левушка. – Может, ты ее на досуге как следует изучила. Очень даже может быть. Саблезубую-то кто заколдовал?

Лиза потеряла дар речи.

– Я пошутил! – засмеялся Левушка. – Я же не Горшков. Правда, сочиняй что угодно, только держи эти фантазии при себе.

– Хорошо, – тихо сказала Лиза. – Тогда пока?

– Пока!

Лиза тупо посмотрела на телефон, на синий флакончик, взяла заколку и поплелась к себе в комнату. Через несколько минут в прихожей послышались шаги – пришла Бабушка, а с ней частный ученик. «Ну что же, так даже и лучше, – в отчаянии подумала Лиза, возвращаясь к опостылевшему учебнику. – Не могу я больше ни с кем обо всем этом разговаривать. Не хочу и не буду».

Кое-как разделавшись с уроками – из Бабушкиной комнаты все еще доносилось старательное английское эканье и меканье ученика – Лиза постояла под душем и забралась в постель, прижав к себе плюшевую голубую свинью Лизавету, без которой не засыпала никогда.

Едва коснувшись головой подушки, Лиза тут же уснула. Но сон ее был тревожным. Снова над головой свистели черные крылья мышекрысов, и ветер срывал черепицу с крыш, и мурлыкал кошачий рыцарь Мурремурр, и переругивались сверкающие сосульки, и злобно верещал гоблин, изгибаясь в руке мастера Циннамона, и что-то ласково шептал бархатный голос Дис, и над заснеженной набережной Карповки несся лай Монморанси, и Андрей Петрович говорил: «Филин, к твоим услугам».

И вдруг сквозь все эти видения в ярком небе вознеслись гордые башни королевского дворца, но вот пропали и они, и перед Лизой внезапно возник рыжий принц Инго, а потом его лицо вдруг исказилось, поплыло, как мягкий пластилин в ладонях, и какая-то неведомая сила принялась лепить из него страшную маску уродливого карлика, и Лиза вскрикнула и проснулась.

Потом она ворочалась в постели, и сердито пихала кулаком горячую подушку, и прятала под нее голову, и считала слонов – все без толку. Стоило сомкнуть веки, и ее тут же подбрасывало, словно она все еще ехала с сильфом на тряской телеге по мощенным булыжником улицам Радинглена.

Лиза зажгла свет, села в постели и обхватила руками коленки. Голова была совершенно ясная, и вновь в ней закрутился целый хоровод вопросов – как цветные стеклышки в калейдоскопе. «Что значит „Филин, к твоим услугам”? Как теперь быть с Левушкой? Причем тут все-таки Бабушка и почему у нее в комнате гномская шкатулка? Почему нельзя ходить в Радинглен? А может, я туда больше и не попаду? И не увижу Инго? – она едва не подпрыгнула на постели. – Но ведь будет еще полнолуние! Интересно, а сегодня луна есть?»

Лиза выбралась из-под одеяла, подошла к окну, отодвинула штору и едва не вскрикнула: в ночной тьме, за черным стеклом, она на мгновение увидела бледное лицо принца Инго в обрамлении рыжих волос! Но тотчас все встало на свои места, и на Лизу испуганно взглянуло ее собственное рыжее отражение.

Глава 5,
в которой появляется дракон Конрад, а Костя Царапкин подслушивает

Высокий человек, шагавший темным декабрьским вечером по набережной Карповки против Ботанического сада, вид имел настолько необычный, что немногочисленные прохожие, особенно барышни, даже оборачивались ему вслед. Был он сутуловат, что немудрено при таком-то росте, длинное белое пальто, на удивление чистое в столь слякотную погоду, развевалось, как мантия, за его плечами, в неверном свете фонарей пламенно багровело длинное кашне и отблескивала никому снизу не видная небольшая аккуратная лысина – шапкой незнакомец пренебрег. Временами ему приходилось приостанавливаться, чтобы протереть очки, которые постоянно залеплял мокрый снег, – пожалуй, самым странным и были эти самые темные очки, столь неуместные зимним петербургским вечером.

Незнакомец резко остановился у телефонной будки и озадаченно осмотрел ее со всех сторон, потом опасливо пригнулся, словно боялся стукнуться головой, и шагнул под пластиковый козырек. Он долго рылся в карманах, извлек сплющенный пустой спичечный коробок, измятую сигарету, потом, наконец, разыскал несколько позеленевших медных монеток и принялся пристально изучать телефон-автомат со всех сторон, шевеля ноздрями, словно обнюхивая его. Особенно незнакомца заинтересовала подробная инструкция по пользованию телефоном: ее неизвестный изучал минут пять, не меньше. Темные очки он при этом отчего-то не снял – похоже, они не мешали ему разбирать мелкие буквы, едва различимые в полутьме. Некоторое время незнакомец пытался засунуть монетку в щель для магнитных карточек, но безуспешно. Он с неприязнью поглядел на вероломный автомат, и тут позади него на тротуаре послышался раздраженный женский голос.

– Да еду я, еду, – молодая ухоженная дама никуда не ехала, а, наоборот, шла по льду на тончайших каблуках, держась за щеку, как будто у нее болели зубы. Незнакомец выпрямился и оторопело уставился на нее, и тут белокурая красавица с недовольным видом отняла руку от лица и, приостановившись, расстегнула малюсенькую сумочку, чтобы запихнуть в нее миниатюрную серебристую штучку, усеянную кнопочками. Незнакомец начал понимать, в чем дело, и в подтверждение его догадок серебряная штучка принялась пискливо наигрывать «Свадебный марш» Мендельсона.

– Але, – томно сказала блондинка, прижав мобильник к уху. – А, это ты, милый. Ты где?.. – она скрылась за углом.

Незнакомец проводил ее завистливым взглядом, покосился на телефон-автомат, вздохнул, потом круто развернулся и устремился по узкой улочке к площади, но, не дойдя до угла, свернул к мрачноватому на вид подъезду. Рванув на себя тяжелую дверь, он выпустил на свободу маленькую девочку со скрипкой, видимо, долго и безуспешно пытавшуюся эту дверь открыть, и, шагая через две ступеньки, поднялся на третий этаж. Кнопку звонка он нажал не сразу. А когда все-таки решился, за дверью сначала раздался возмущенный звонкий собачий лай, а уж потом – торопливые шаги.

– Филин, вы вправе меня выгнать, но сначала выслушайте! – нервно начал гость с порога, почему-то пригнулся и шагнул в прихожую, чувствительно задев плечом о дверной косяк.

– Флаги и факелы! Конрад! Вот это да! Объявился наконец! – воскликнул Андрей Петрович. – Проходи скорей. Ранси, чего струсил? – обратился он к испуганно поджавшему хвост фокстерьеру. – Ты надолго сюда, Конрад? Где ты пропадал? Я уж не знал, жив ты или нет…

– Я навсегда, – ответил Конрад, потирая ушибленное плечо. – А пропадал я все эти двенадцать лет в Черном Замке, у Мутабора.

Филин пораженно охнул. Он не нуждался в объяснениях и прекрасно знал, кто такой Мутабор и что такое Черный Замок.

Повисло молчание, в квартире сразу сделалось темнее и как будто даже холоднее, и Филин поежился.

– Сейчас расскажу, – Конрад неуклюже снял пальто, под которым обнаружился замшевый пиджак с кожаными заплатами на локтях. – Они там нашли дворцовую Сокровищницу, но, как вы понимаете, открыть ее без меня не смогут. Других драконов у них нет и не будет, так что я решил спрятаться.

– Ничего себе новости… Что там еще делается? Я ведь с тех пор не был в Радинглене и ничего не знаю, – говорил Филин, ведя Конрада за собой в направлении кухни. Монморанси, который обычно не упускал возможности подкрепиться, глянул на гостя, так и не снявшего темных очков, задрожал мелкой дрожью и спрятался в коридоре под креслом.

– Чаю, кофе? – спросил Филин.

– Кофе… – просительно сказал Конрад, смакуя забытое слово, и с сомнением посмотрел на предложенную ему крепкую дубовую табуретку. – Двенадцать лет кофе не пил. – Он осторожно сел на краешек табуретки, словно боялся ее сломать, и поерзал. – Так, по порядку, с самого начала. Во дворце сидит Гранфаллон – выступает с речами, коллекционирует драгоценности, шьет себе мантии и камзолы у лучших портных. Словом, полагает, будто что правит, – повествовал Конрад, поудобнее устраиваясь за кухонным столиком и закидывая ногу на ногу.

– Гранфаллон? Министр двора? – удивленно уточнил Филин, не спеша высыпая кофейные зерна в ручную фарфоровую кофемолку, и принялся размеренно вращать ручку. – Надо же, какой пронырливый.

– Он самый… да вы помните, говорун в голубых оборочках… – Конрад презрительно скривился. – Но он там только для виду. Сам Мутабор, конечно, народу еще не показывался, чтобы не напугать раньше срока. До недавнего времени он и вовсе отсиживался в Черном Замке, отдавал оттуда распоряжения, а сейчас уже в Радинглене, однако из дворцового подземелья не выходит – света не выносит по-прежнему. Но скоро предстанет перед подданными во всей красе, да и Черный Замок вот-вот прорастет из-под земли на поверхность – ведь Карбункул у них почти готов. Они было и коронацию затеяли, но тут я сбежал. А то доберутся до Короны, пойдет дым коромыслом… – вздохнул Конрад.

– Да, скверно это все, и Радинглен жалко… – пробормотал Филин, сосредоточенно отмеряя кофе из кофемолки серебряной ложечкой. – Но короновать им пока все равно некого, а без законного наследника власть над королевством к ним не перейдет.

– Как некого? Ах да, откуда вам знать. Они уже перевели принца из Черного Замка во дворец и планируют коронацию, поэтому им так срочно понадобилась Корона.

– Что толку короновать самозванца… – раздумчиво произнес Филин.

– Позвольте, какой же он самозванец? – Конрад даже обиделся.

Филин очень аккуратно поставил турку с кофе на плиту и, забыв зажечь конфорку, очень медленно развернулся к Конраду.

– Настоящий Инго жив?! Гвозди и гоблины!

Конрад кивнул.

– Конрад!!! – взорвался Филин. – И это называется рассказывать по порядку?! Да какое мне дело до Гранфаллона! Почему же ты раньше…

– Что почему я раньше? – обиделся Конрад и раздул ноздри, втягивая аппетитный кофейный аромат. – Почему не сообщил? Почему не прилетел? Думаете, легко двенадцать лет в Черном Замке под землей просидеть, да еще и перекинувшись саламандрой?!

– Зачем саламандрой? – в недоумении спросил Филин, потирая лоб.

– Как зачем? Я ведь отправился туда на двух ногах и без крыльев – думал, осмотрюсь, какая там обстановка, а потом уже решу, превращаться или нет. Но стоило мне туда попасть, я сразу понял, что они ведут нечистую игру и потому драконом им показываться ни в коем случае нельзя – отловят, откроют Сокровищницу… Ах так, думаю, не видать вам Короны как своих ушей! И поскорее превратился в саламандру, а это не так-то просто. Думаете, легко дракону быть саламандрой? – продолжал разволновавшийся Конрад, размахивая руками. – Тесно, противно, вместо своего собственного голоса получается какой-то писк! Саламандры, между прочим, хоть и живут в огне, но скользкие, словно маринованный гриб! И глядеть на все происходящее невелика была радость, уж поверьте, в особенности на Мутабора и на то, как жестоко он обращается с Инго! А предпринять я ничего не мог, иначе бы неминуемо выдал себя. Сначала я думал вернуться сюда и посоветоваться с нами, но когда увидел Инго, то, конечно, решил остаться. К тому же они там еще и Карбункул растили – тьфу, мерзость! Булькает, пузыри пускает, слизью плюется… – Конрад передернулся. – При мне одному гному чуть глаз не выжег – сквозь драконьи очки! Я ведь когда последний раз линял, всю шкуру подарил гномам – мне не жалко. А то всякие там болтают, мол, драконы скупердяи… Так у гномов ни одна чешуйка не пропала – молодцы ребята, из роговицы вот специальные очки соорудили…

Тут Филин так грозно нахмурил брови, что Конрад спохватился:

– Да-да, я отвлекся. Как только мы переселились из Черного Замка в королевский дворец, я собрался было отправить к вам гонца, хотя бы каменную пичужку с какого-нибудь местного фасада, да никак не получалось. Присмотрел одну, вроде павлина… Их и так немного уцелело, а эта еще с саламандрами разговаривать не желает, смотрит так, будто вот-вот склюет. Не объяснять ведь ей было, кто я на самом деле. – Конрад повел плечами, как будто пиджак ему жал. – Мне никак не удавалось выбраться из Радинглена незамеченным. В дракона превратиться нельзя, в человеческом обличье Гранфаллон и кое-кто еще меня бы тоже мигом узнали, а саламандрой и подавно не разгуляешься – они ведь вне своей огненной стихии долго существовать неспособны, поэтому я и так уже вызывал подозрения. И вот вчера эти гранфаллоновы прихвостни, Гертруда с Генриеттой, меня раскусили! Поняли, что я никакая не саламандра. Начали приставать – пойде-е-ем да пойде-е-ем в камин погреться. Я отказался – предпочитаю огонь внутри, а не снаружи, – Конрад гордо встряхнул седеющей головой, – а они тут же кинулись к хозяину – ябедничать, что порядочные саламандры так себя не ведут. Вся конспирация насмарку! Пришлось расправить крылья и высадить окно в Церемониальном Зале, шуму было… – Конрад приосанился, но тут Филин окончательно потерял терпение:

– Спасибо, Конрад, это все познавательно, но я хочу узнать про Инго! – нетерпеливо сказал он.

– Про Инго? Я…

– Конрад! Ты здесь, живой и целый! А он там! Есть разница, а?! Рассказывай толком!

– Инго гораздо лучше, чем вы думаете, – сказал Конрад тоном ниже и очень серьезно. – Все-таки настоящий принц. Мутабор все время пытался его заколдовать, но пока что у него не очень получилось, – тут Конрад почему-то вздохнул. – Правда, колдуну удалось сделать так, что ночью принц… э-э… в его власти. Скверное это зрелище – себя не помнит и ни на что не похож. Нет, похож – на сморчок. Я сначала не мог на это смотреть, а потом подумал, что ночью Инго – не настоящий, а наваждение… В сущности, так оно и есть.

– Дай Бог, чтобы ты оказался прав, – Филин потеребил бороду.

– Днем Инго еще держится, – продолжал Конрад. – Хотя какой в замке день – одно название, там же вечные сумерки, как перед грозой.

– Что это значит – еще держится? – Филин резко поднялся и заходил взад-вперед по кухне, взъерошенный, как сердитая птица. Потом поставил кофе на огонь.

– Не поддается чарам! Я и сам удивляюсь! – развел руками Конрад. – Двенадцать лет Мутабор его в заточении держит и все пытается сломить, переманить на свою сторону, а до конца заколдовать так и не смог. На скрипке ему играл, беседы беседовал, но так ничего и не добился. Днем Инго принц как принц, рыженький, как у них в роду заведено, славный, только очень измученный. Мутабор заставляет его днем спать, но мальчик отнюдь не всегда слушается. Между прочим, Инго совершенно самостоятельно нашел вход в Библиотеку, так что заморочить ему голову никому не удалось. Я отвечаю, Филин, я все это время был при нем! – Конрад выпятил грудь. – И еще он помнит, в кого превращается ночью, и это ему не в радость.

– То, что он помнит себя ночного, – это, конечно, хороший признак… – пробормотал Филин себе в бороду, внимательно глядя на Конрада. – И Библиотека…

– Инго почти не спит, чтобы не терять времени понапрасну, читает, как заведенный, и все понимает правильно – кто такой Мутабор и чего хочет. И еще Инго сердцем не закаменел, хотя Мутабор этого и добивался, – с нажимом сказал Конрад. – Он ведь все это время знал, кто я такой, но меня не выдал, наоборот, еще и кормил потихоньку, последнее отдавал… – Конрад многозначительно вздохнул.

Филин, спохватившись, бросился намазывать гостю бутерброд.

– Мутабор вообще мастер создавать наваждения, – продолжал Конрад, разом отхватив полбутерброда. – Все время развлекается, играет на своей скрипке и создает всякую мерзость, а та беспрекословно ему подчиняется. Я уже не говорю о том, что вся нечисть, которая раньше в Радинглене таилась по подземельям и носа наружу не высовывала, теперь состоит в подчинении у Мутабора и по городу свободно расхаживает – тролли, гоблины и еще много всякого…

– Знаю, – Филин нахмурился. – Можешь не объяснять. – Он слишком хорошо помнил тучу нетопырей, которая двенадцать лет назад средь бела дня едва не растерзала его самого и радингленскую королеву – по мутаборскому наущению.

– Главный там он один, но черная магия расплывается от него во все стороны, как чернила от каракатицы, и принимает разные формы. Филин, дело идет к тому, что Черный замок вот-вот поглотит весь Радинглен. Мутабор не выносит дневного света, поэтому постепенно погружает Радинглен во тьму, а после коронации рассчитывает и вовсе погасить солнце. Но аппетиты его простираются еще дальше: по-моему, он прицеливается и на соседние миры. А ближайший мир, сами знаете – этот, где мы с вами беседуем и кофе варим. Вы случаем не заметили, как теперь рано темнеет? Еще и время съехало…

– Как – съехало?

– А так. Там только что – по моему личному времени, час назад – было утро, от силы полдень, а здесь уже ранний вечер… Кстати, какое сегодня число?

Филин ответил. Вид у него был крайне озабоченный.

– Что-то разладилось, убедитесь сами – уже набежала разница в целых две недели… А ведь должно быть одинаково – и Там, и здесь, – и Конрад снова вздохнул.

– Вот и получается, что Мутабор подминает под себя все и всех, подчинил себе даже время, и чем сильнее его колдовство, тем хуже от этого принцу, особенно ночью. Принц, конечно, сдаваться и не думает, сопротивляется как может. Думаю, Филин, даже если его короновать, Мутабор получит все что угодно, но не самого Инго.

– Мутабор не получит никого и ничего, – сказал на это Филин.

– Представления не имею, как этого добиться, – вздохнул Конрад. – Ах ты!..

Кофе воспользовался моментом и с шипением убежал, но был настигнут и выпит в молчании. Хрупкую синюю чашку Конрад держал с величайшей осторожностью и каждый раз долго примеривался, прежде чем поднести ко рту. Что касается бутербродов, то они исчезали со стола с невероятной скоростью – Филин только успевал подкладывать их на керамическое блюдо с нарисованными котами. Чуть погодя он молча сходил в прихожую и проверил, хорошо ли заперта дверь. Конрад с мрачным видом озабоченно разглядывал кофейную гущу на дне чашки, словно собирался на ней погадать.

– Филин, я хотел вас попросить об одолжении – спрячьте меня, будьте так любезны! Мне бы очень не хотелось, чтобы они меня здесь нашли. А искать неминуемо будут, потому что без дракона им не отпереть Сокровищницу.

– Спрятать тебя так, чтобы никто не мог найти, даже мутаборские шпионы, – задачка непростая… ты же заметный, – задумчиво начал Филин, ставя в раковину кобальтово-синие чашки. – Подожди-ка. Надеюсь, здесь ты в драконьем виде не показывался?

– О чем речь! Превратился сразу над Мостиком! – Конрад возмущенно вздернул кустистые брови и хвастливо добавил: – Кстати, это еще уметь надо… А потом пешочком, пешочком. Я надеялся успеть к вам засветло, но только человеком я давно не хаживал, трудно было переключиться. Хотел проходными дворами срезать, так ведь по привычке перед каждой аркой останавливался и прикидывал, пролезут крылья или нет… Цирк! – он невесело усмехнулся.

Филин уселся и хлопнул себя по коленям.

– Тогда вот что. Здесь ты сам себе хозяин: хочешь – будешь драконом, не хочешь – не будешь. Я сделаю так, что в ближайшее время, впредь до дальнейших моих и только моих распоряжений, провести тебя Туда никому не удастся. Только не обессудь: никому – так никому, – он нахмурился. – А что касается спрятать – тут я сделаю все возможное, но и ты должен соблюдать осторожность. Поменьше думай, что ты дракон, смотри этот дурацкий футбол, пей кофе, задури себе опять голову человеческой жизнью – помнится, у тебя уже получалось. И очень неплохо.

– Неплохо, Филин, у меня получалось, пока супруга не узнала, что я звероящер, – мрачно возразил Конрад. – Как вспомню…

– За это время, – осторожно сказал Филин, – супруга могла и передумать. Оценить. Проникнуться. Раскаяться. Истосковаться. И так далее. Но главное, ты запомни, что пока ты сам не захочешь стать снова драконом – никто тебя не заставит. Даже если толпа зевак будет бежать за тобой по Невскому, крича: «Дяденька, полыхни пламенем!» Лучше, конечно, чтобы не бежали. А за глаза не беспокойся – дня через два-три погаснут, и тогда можешь смело снимать очки. Да чего мне тебя учить… Поживи пока у меня, если хочешь.

– Спасибо, Филин, но мне ведь есть к кому пойти. Проверить насчет раскаяния… Вы позволите позвонить?

Филин кивнул, отошел к окну и стал смотреть, как внизу на площади рассасывается ежевечерняя автомобильная пробка, но при этом взгляд его то и дело перелетал на часы.

С высоты башни шум города был еле слышен. Над пестрой вечерней толпой косо летел крупный снег. За спиной у Филина Конрад набрал номер, сделал глубокий вдох и заговорил:

– Надежда? Добрый вечер, это Борис Конрад, если ты такого помнишь… Я здесь поблизости и мог бы быть у тебя через… так, сколько тут лету – десять минут?.. Ах да. Не рассчитал. Через полчаса… Что? Гости? Нет-нет, Наденька, гости не помешают. Жди, сейчас буду.

Филин, думавший совсем о другом, все же не смог удержаться от мысли, что знакомой ему только понаслышке Надежде Царапкиной предстоит более чем веселый вечер.

Пока Конрад спускался по лестнице, из открытого окна верхнего этажа вылетела большая ушастая птица. Она сделала широкий круг над площадью и улетела в направлении Ботанического сада. На фоне темнеющего неба никто ее не заметил. Выйдя из подъезда, Конрад задрал голову и хотел было помахать Филину на прощание, но окна в башне были темны.

…Полчаса спустя Конрад, на чьем белом пальто по-прежнему не было ни единого пятнышка, позвонил еще в одну дверь, стряхивая с плеч снег. Открыла ему миниатюрная женщина в ярко-красном платье и красных же тапочках с помпонами. Она изумленно ахнула и театрально прижала руки к груди. Конрад, не сказав ни слова, быстро нагнулся и поцеловал ее в щеку; Надежда старательно сделала вид, что это ей не по душе, однако машинально привстала на цыпочки ему навстречу. По-прежнему молча Конрад прошагал по длинному коридору, привычным жестом отворил дверь комнаты и обнаружил за ней празднично накрытый стол с разноцветными салатами и замершего над полной тарелкой массивного коротко стриженного человека, который уже открыл рот, чтобы отправить туда бутерброд с ветчиной. В комнате отчетливо пахло дорогим и, с точки зрения Конрада, невыносимо приторным одеколоном. Галстук гостя полыхал, как тропический закат, а под локтем, прямо на белой скатерти, были выложены сверкающая зажигалка и мобильник.

– Вечер добрый, – приветливо сказал Конрад и протянул длинную руку. – Борис Конрад, муж Надежды.

– Дмитрий, – сказал массивный человек, уронив бутерброд в тарелку так, что во все стороны брызнул майонез, и воздвигаясь над столом. – Надежда, – подумав, обратился он к хозяйке дома, – а ты вроде говорила, типа разведена…

– Ничего подобного, Наденька заблуждается, мы в законном браке, вот могу и паспорт… – вмешался Конрад и полез во внутренний карман пиджака. Дмитрий напрягся и поспешно сунул руку под свой пиджак (похоже, самое главное он на стол не выкладывал). Между тем Конрад действительно извлек неизвестно каким чудом уцелевшую книжечку (все-таки саламандрой притворяться – не шутки!) и помахал ею в воздухе.

Надежда храбро шагнула вперед, будто собиралась заслонить собой то ли Дмитрия от Конрада, то ли Конрада от Дмитрия. В любом случае это вряд ли имело смысл: она была ниже любого из них на две головы.

– Борька, я тебя прошу, давай без выпендрежа! – нервно сказала она. – Ты же как сквозь землю провалился! Между прочим, я тебя чуть не с милицией искала! Целый год! – в ее голосе зазвучали слезы. – А могла бы вообще через полгода замуж выйти! – она бессильно опустилась на стул. – Все по закону – больше шести месяцев никаких сведений!

– Зато теперь они у тебя есть, и вполне достоверные, – заявил Конрад, оглядывая Надежду и недоеденные салаты. – Я здесь. Я весьма благодарен нашему другу Дмитрию за то, что он во время моего вынужденного отсутствия принимал в тебе участие…

Дмитрий, переминаясь с ноги на ногу, открыл и закрыл рот, как рыбка в аквариуме, но ничего не сказал.

– …и буду счастлив видеть его у нас в гостях в любое время, но, увы, не теперь, – Конрад лучезарно улыбнулся массивному Дмитрию.

Тот, набычившись, угрожающе заговорил:

– Ну, ты даешь! Ты, это… погоди… Надо как бы прояснить… это самое… ситуацию!

Конрад дружелюбно покивал ему и извлек из кармана пиджака сигареты. – Вы позволите? – он протянул было руку к блестевшей на столе зажигалке, но тотчас легонько хлопнул себя по лбу: – Ах, проклятая рассеянность! – Конрад щелкнул пальцами у самого кончика сигареты, вспыхнуло пламя, и он с удовольствием затянулся. Дмитрий громко и отчетливо икнул.

– Что-нибудь не так? – Конрад улыбнулся ему еще лучезарнее и, аккуратно сняв очки, положил их в карман, после чего повернулся к Дмитрию и взглянул ему прямо в глаза. Надежда, за двенадцать лет Конрадова отсутствия несколько подзабывшая его привычки, тихо взвизгнула: в глазах столь неожиданно возвратившегося мужа горели красные огоньки.

Дмитрий бочком дернулся к столу, быстренько сгреб со скатерти зажигалку, которой пренебрег Конрад, телефон и остальное свое имущество, проворно распихал его по карманам и попятился к двери.

– Ну, раз ты так! – с порога бросил он ни в чем не повинной Надежде. – Вообще! Ноги моей здесь не будет! Без базара!

Надежда, вздохнув, пошла закрывать за гостем дверь, а Конрад, тоже вздохнув, но так и позабыв снять с лица лучезарную улыбку, погасил сигарету о край его тарелки. Затем извлек из кармана и тщательно протер очки, и тут из-под края скатерти показалась темноволосая мальчишеская голова. Голова, надменно приподняв уголок рта, поглядела на Конрада снизу вверх. Конраду показалось, будто он смотрит на собственное отражение, только очень юное. Из-под стола не спеша выбрался мальчик – худой, длинноногий, сероглазый.

Из коридора донесся звонкий голос Надежды:

– Борька, я тебя сколько раз просила не курить в комнате, а ты… – она вошла и умолкла. – Константин! Ты же сказал, что пойдешь к Горшковым!

– Чего я там не видел, – буркнул маленький Конрад, продолжая внимательнейшим образом изучать большого.

– Здравствуй, Константин, будем дружить, – тихо сказал старший Конрад и протянул мальчику руку. Тот, чуть помедлив, подал свою.

– Это мой Костя, – несколько запоздало пояснила Надежда.

– Очевидно, это наш Костя, – вкрадчиво поправил ее Конрад.

– Нет, мой! – Надежда топнула ногой, при чем оба Конрада, и большой и маленький, одинаково закатили глаза – мол, начинается. Костя привык к тому, что его мама легко заводится, а Конрада даже двенадцать лет пребывания в Радинглене не заставили забыть бурный темперамент Надежды, на которую любой скандал действовал как освежающий душ. – Ты никогда не интересовался ребенком, – Надежда всхлипнула. – Я одна, все одна, все на себе тащу! Я могла бы в опере петь, а не в этой дыре позориться!

«Это она про клуб», – почти не шевеля губами, пояснил Костя Конраду. Тот скосил глаза на сына: мальчик сохранял полнейшее спокойствие и вообще имел вид человека, привыкшего терпеливо пережидать подобные грозы. Между тем спектакль продолжался: внимание двух заинтересованных зрителей только еще больше разгорячило маму Царапкину, которая смолоду мечтала о сцене, но, поскольку карьера не состоялась, чаще всего устраивала театр на дому.

– Ну что вот ты пришел? – горестно вопросила она мужа, со звоном переставляя и передвигая на столе вазочки и тарелочки с разными деликатесами, причем Конраду показалось, что одна из этих посудин в ближайшие мгновения может полететь в него. – Только-только у меня жизнь стала налаживаться, только-только… а ты пришел и пошло-поехало: сразу все вверх дном, всех разогнал…

– И правильно сделал, – пробурчал Костя, к великому удовольствию Конрада. – Он мне вообще не нравился. Приходит, сидит, ест без конца, чуть что на меня шикает…

– Что-о-о? – казалось, Надежда взяла самую высокую из всех возможных нот. – Да как ты… Да я для тебя…

– Мам, я пойду чайник поставлю? – миролюбиво предложил Костя, пресекая дальнейшее развитие этой темы.