Текст книги "Настоящая принцесса и Бродячий Мостик"

– Иди, – обреченно махнула рукой Надежда, смаргивая слезинки с накрашенных ресниц. – Неблагодарный ребенок! Иди-иди. Я еще с тобой побеседую.

Костя подхватил чайник и подозрительно медленно удалился, шаркая тапками.

– А со мной ты не хочешь побеседовать, Наденька? – мягко осведомился Конрад, едва за Костей затворилась дверь. – Правда, я уже кое-что о тебе знаю, – он уселся напротив нее за стол и поискал глазами чистую тарелку. – О, заливная рыба! Я бы с удовольствием попробовал что-нибудь. А вот это с чем?

От такой наглости Надежда едва не потеряла дар речи. Но Конрад знал, что делал: кроме пения и скандалов, жена больше всего на свете любила готовить. Как она при этом сохраняла столь изящные очертания, некогда поразившие его в самое сердце, было загадкой.

– Крабовый салат с кукурузой… – пролепетала она, но тотчас взяла себя в руки и нашла силы продолжить выяснение отношений. – Он вошел в моду за последние несколько лет. Которые ты неизвестно где болтался, – ядовито прокомментировала она, тем не менее накладывая в тарелку вышеуказанный салат. – Кстати, где? Если даже про крабовый салат не знаешь?

– Далеко, – лаконично ответствовал Конрад. – Не было там крабового салата. К сожалению. И много чего еще не было.

– Борька, Борька, – с горьким вздохом продолжала Надежда, придвигая Конраду тарелку с заливной рыбой. – Ты совершенно не меняешься! И шуточки у тебя по-прежнему дурацкие. Примчался – здравствуйте, я ваша тетя, – всех на уши поставил… Нет чтобы уладить все по-человечески!

Конрад ничего не ответил, поглощенный возвращением к забытым в Радинглене кулинарным чудесам. Кроме того, он по опыту знал, что сейчас последует новый взрыв эмоций, так что нужно было запастись силами. Его подозрения оправдались.

– Впрочем, куда тебе по-человечески! – воскликнула Надежда после умело выдержанной мелодраматической паузы. – Ты всегда вел себя как полное чудовище!

– Почему же «как»? – с некоторой обидой возразил Конрад. – Чудовище и есть. Дугокрылое огнедышащее. Только я бы на твоем месте, Надюша, не вкладывал в это слово такой уж отрицательный…

– И имей в виду, – пламенно перебила его Надежда, – с ребенком я тебе общаться не позволю!.. Звероящер!

Конрад невразумительно хмыкнул, но тут…

– Кто-кто? Какое чудовище? Где звероящер? – из-за двери высунулось заинтересованное лицо Кости. – Дракон, что ли? Как в кино?

– Константин! Ты опять подслушивал?!! – возопила Надежда.

– А чего он сигарету от пальца зажег? – невозмутимо спросил Костя.

– Как в кино… – эхом отозвался Конрад.

* * *

– Царапкин, – устало произнесла биологиня Полина Петровна, – прекрати качаться на стуле.

Костя ее слов будто бы и не слышал. Стул, на котором он сидел, балансировал на двух ножках уже минут пять. Лиза успела шепотом поспорить с Лялькой на жвачку с вкладышем, что еще пять минут он не продержится. Левушка, навострив уши, прислушивался к их пари и кидал сквозь толстые стекла очков внимательные взгляды то на Лизу, то на Царапкина.

– Царапкин, я кому говорю, – настаивала Полина Петровна, – ведь свалишься же, чудо в перьях. – Она тяжко вздохнула. Шестой урок – не шутки, особенно для бабушки семерых внуков.

Костя продолжал упражняться в эквилибристике, уставившись при этом с отсутствующим видом на чучело игуаны в углу.

– Царапкин! – даже беспредельное терпение учительницы со стажем когда-нибудь да иссякает. – Кому говорю!

Неизбежное свершилось, и стул с треском рухнул, а вместе с ним и Костя. Лялька с сожалением подтолкнула к Лизиному локтю жвачку в алой обертке.

– Я не Царапкин, – сумрачно сказал поверженный Костя. – Я с сегодняшнего дня Конрад.

– Ах вот оно что! – язвительно покачала головой Полина Петровна. – Почему же в классном журнале нет твоей новой фамилии?

– Документы долго оформлять.

– Вот что, Константин как-тебя-там, – сказала Полина Петровна (Костя побелел от ярости). – А двойка в четверти по поведению тоже относится исключительно к Царапкину? Ведь выгонят тебя из школы, помяни мое слово, выгонят! В нашей школе многие учиться хотят! Давай-ка дневник, и чтобы мама пришла к директору. Как бы ей не пришлось за стул платить!

– А можно, папа придет? – спросил Костя с ноткой угрозы в голосе.

– Папа? – удивилась Полина Петровна. – Что ж, пусть является, посмотрим на него…

Зазвенел звонок.

На следующий день, едва закончились уроки, Лиза еще с лестницы, ведущей в просвистанный сквозняками вестибюль, увидела очень высокого человека в белом пальто и темных очках. Незнакомец в белом пальто улыбался и махал рукой сбежавшему с лестницы Косте.

«Наверно, это и есть Костин папа, – догадалась Лиза. – Эх, везет некоторым…»

Старшеклассницы проплывали мимо Костиного папы с преувеличенной грацией.

Пока Лиза надевала все сто ненавистных зимних одежек, завязывала шнурки и застегивала пуговицы, через вестибюль по направлению к двери столовой пронесся директор школы, Игорь Сергеевич. Вид у него, как всегда, был очень занятой. Краем глаза Лиза заметила, как Костя указал папе на директора, и оба устремились ему наперерез.

Директор неохотно остановился и сделал недовольное лицо. Папа Конрад что-то сказал. Директор принялся жестикулировать. Костя неподвижно стоял в продуманной позе, в которой надменность сочеталась со смирением. Директор явно произносил обвинительную речь и даже поднимался на цыпочки от возмущения, а папа внимательнейшим образом слушал, с интересом глядя на него сверху вниз. Костя начал тоскливо вздыхать от нетерпения и возить носком стоптанной кроссовки по белоснежным плитам пола.

Обвинительная речь была длинной и прочувствованной. В ней говорилось о драках, дерзости и хулиганстве, о порче школьного имущества, о глумлении над святынями, непочтении к власть имущим и неповиновении вышестоящим. Похоже, директор решил довести до сведения Конрада-старшего все прегрешения, которые накопились на Костином счету с первого сентября первого класса, когда будущий троечник Царапкин на первом же уроке ухитрился добыть маркер и разукрасить парту всяческими неподобающими и несмывающимися картинками, вместо того чтобы, как весь класс, тихо и мирно рисовать восковыми мелками на бумаге портрет своей мамы.

Папа Конрад дослушал до конца, потом улыбнулся и что-то возразил директору. Игорь Сергеевич гневно замотал головой. Папа Конрад посуровел и опять что-то возразил. Игорь Сергеевич сделал недвусмысленное движение ладонью – нет, мол, и нет. Папа Конрад снова улыбнулся, сдвинул очки на кончик носа и пристально поглядел на директора поверх элегантных притемненных стекол. Игорь Сергеевич вытаращил глаза, поперхнулся обвинительной тирадой и втянул голову в плечи. Папа Конрад что-то спросил. Игорь Сергеевич вздрогнул, секунду непонимающе глядел на папу Конрада, потом энергично закивал, сердечно пожал протянутую папой Конрадом руку и заспешил в столовую, потирая вспотевший лоб. Костя победно улыбнулся и вскинул на плечо рюкзак с мрачным изображением черепов, костей и колючей проволоки. Потрепанный вид рюкзака свидетельствовал о том, что им неоднократно и страстно играли в футбол, а также лупили кого-нибудь по голове (и то и другое Лиза видела своими глазами, и не раз).

На пути к дверям Костя с папой прошли мимо Лизы, и старший Конрад, поглядев на ее рыжую голову с высоты своего удивительного роста, произнес нечто вроде «О!». Лиза в ответ только сердито задрала нос.

Выбежав на школьное крыльцо, Лиза подпрыгнула от неожиданности и чуть было не кинулась обратно в вестибюль. На набережной, облокотясь о гранитный парапет и красуясь на фоне здания филологического факультета на том берегу, стояла собственной персоной Гертруда Генриховна, выдающийся педагог, в редкостно уродливой черной шляпке с лазоревым пером. Рядом с ней курила длинную тонкую сигарету поразительно похожая на Гертруду длинная тонкая дамочка в красном пальто – та самая, которую Лиза встретила у ненавистного подъезда после памятного урока. Лиза в панике спряталась за чью-то спину, но тут же обнаружила, что Горгона с сестрицей (а кто же это еще мог быть, если не красотка Генриетта, о которой Горгона Лизе все уши прожужжала!) вовсе на нее не смотрят. Обе пристально глядели вслед удаляющемуся Косте и его новому папе. Лиза удивилась, что их так заинтересовало; впрочем, случившаяся рядом Юлечка Южина тоже неотрывно глядела вслед папе Конраду, да и старшеклассницы…

Лиза уже хотела было пойти поговорить с Леонардо и Леандро, но спохватилась и грустно вздохнула. На следующий же день после полнолуния она уже пробовала как следует порасспросить львов о Бродячем Мостике, но они даже не отозвались на приветствие. Лиза сначала испугалась, не покинул ли ее волшебный слух, но с облегчением различила приглушенное львиное урчание. Наверно, Андрей Петрович и правда на них здорово цыкнул, вот они и боятся разговаривать. Заранее предвидя результат, Лиза добрела до Александровского сада, но и верблюд только посапывал. С тех пор она оставила всякие попытки побеседовать со львами и верблюдом и утешалась привычными длинными прогулками по городу.

Сегодня Лиза снова отправилась домой пешком, то петляя узкими улочками, то выходя на широкие проспекты. «Вот интересно, – размышляла она, – если смотреть прямо перед собой, на людей, на витрины, на светофоры, на машины, то вроде бы обычный город Петербург. А вверх посмотришь – другое дело…» Так оно и было: Радинглен, казалось, все время пытался проступить сквозь привычные питерские пейзажи. То в глаза бросалось какое-нибудь причудливое окно, то линия крыши над чердаком казалась странно знакомой, то вдруг манила подойти поближе старинная кирпичная кладка или высокая арка, за которой виднелся двор с забытым фонтаном. А иногда вдалеке, над каким-нибудь сквером, маячила причудливая башня или освещенный эркер, и тогда Лизе и впрямь казалось, что волшебный город начинается совсем рядом, вон там, и нужно сделать шаг и сразу попадешь туда. И она долго-долго смотрела вдаль и грустно думала: «На самом деле не все так просто – а жалко!»

Дома, делая геометрию, Лиза рассеянно подняла взгляд на висевший у нее над столом список класса с телефонами, – очень удобная вещь! – и зеленым фломастером зачеркнула «Царапкин» и вписала «Конрад». Не то чтобы Лиза была так уж педантична, но когда делаешь ненавистную геометрию, поневоле ухватишься за любой повод отвлечься. Вечером Бабушка, зайдя к Лизе в комнату, прищурилась на зеленую надпись и спросила: «А почему Конрад, Эльспет?» Тон у нее был как будто безразличный, но Лиза прислушалась и поняла, что Бабушка, увидев новую фамилию в списке класса, взволновалась. А когда Лиза рассказала о случившемся на биологии (о восклицании Костиного папы она умолчала, мысленно фыркнув), Бабушка глубоко задумалась – Лиза давно не видела ее такой озадаченной. Потом, после долгой паузы, Бабушка наконец произнесла:

– Конрад? Царапкин? Да-да, мама у него певица… Надо же, а я и не помню, как он выглядит.

Лиза показала Костю на прошлогодней классной фотографии.

– Угу, – все так же задумчиво произнесла Бабушка. – Ага. А этот симпатичный толстый мальчик – не тот ли, что иногда носит за тобой рюкзак? У него еще фамилия…

– Левушка Аствацатуров, – со вздохом сказала Лиза. После ссоры общаться с Левушкой стало гораздо сложнее: все время приходилось следить за собой, чтобы не проговориться про Радинглен.

…На следующее утро Костя Конрад-Царапкин пришел в школу с новеньким стулом под мышкой и мрачно отнес его в кабинет биологии.

А в пятницу, в субботу и в понедельник он не пришел в школу вовсе. К сломанному школьному имуществу это не имело никакого отношения.

Глава 6,
в которой Конрад-младший сначала чувствует себя очень несчастным, затем получает весьма лестное предложение и с размаху наступает на заботливо подложенные грабли

Утром в пятницу Костя Царапкин, который теперь предпочитал, чтобы его именовали Константином Конрадом, и только так, вышел из дома в ужасном настроении. А какое может быть настроение, если все твои надежды не оправдались? Еще совсем недавно Костя считал себя самым несчастным человеком на свете. С тех пор как мама ушла из театра и стала петь в том клубе, где платили деньги, но была «бездуховная атмосфера», она появлялась дома только поздним вечером и тут же начинала отчитывать сына – предлог всегда находился, будь то двойка, пятно на школьной форме или съеденный холодным обед. Мама и так все время была недовольна жизнью – по крайней мере, до прошлой недели, когда нежданно-негаданно выяснилось, что у Кости все-таки есть папа, да еще такой загадочный. «Теперь-то конечно, – хмуро думал Костя, – только друг на друга и глядят, а на меня ноль внимания… Разве что за завтраком и поговоришь…» С папой, разумеется: мама Надя воспользовалась возможностью блаженно отсыпаться после вечерних выступлений в клубе «Гнездо кукушки» и переложила на вернувшегося мужа миссию Утреннего Кормления Сына. Слышала бы она, какие разговоры происходили за завтраком!

– Опять яичница, – Костя уныло ковыряет вилкой в бело-желтом натюрморте. – А я хлопья хочу с молоком, эти… «Золотые»… Их по телевизору рекламируют.

– А «Тайд» с «Колдрексом» не хочешь? – мирно осведомляется Конрад-старший, священнодействуя над кофейной туркой. – Их ведь тоже по телевизору рекламируют!

– Пап, а когда мы пойдем ролики покупать? – меняет тему Костя. – И скутер?

– К твоему сведению, сейчас зима, – пожимает плечами папа Конрад. – И зачем тебе и то и другое? Ты что, собираешься кататься на роликах и на этом… как его… на этом самокате – одновременно?

– Но у всех есть ролики и скутер, а у меня нет!

Папа Конрад смотрит на сына, задрав брови:

– Не слишком оригинальный принцип накопления личного имущества…

Такие вот разговоры. А про личное имущество было непонятно. Совсем.

– Чего? – не в первый раз переспросил Костя. – Не, пап, ну правда. Я бы во дворе катался, там снега нету… пацанам был дал покататься тоже… – поспешно приврал он под пристальным взором папы.

– С тобой же никто не играет, или я ошибаюсь? – уточнил папа. – И я даже знаю, почему. Надя мне все рассказала!

Костя сник. В компанию во дворе его действительно перестали принимать после одной особенно выдающейся драки. Сам Костя так и не понял, из-за чего сыр-бор разгорелся: насмотревшись Брюса Ли и Джеки Чана, он попробовал скопировать один эффектный удар в дворовой потасовке и неожиданно для себя вывихнул противнику руку. После громогласного скандала, который родители поверженного врага устроили маме Наде, Костя остался в одиночестве.

– А с Гариком ты, кажется, уже не общаешься?

Костя в ответ только помотал головой, надеясь, что расспросы дальше не пойдут. Ходить в гости к Гарику Горшкову, единственному человеку в классе, с которым Костя поддерживал хоть какие-то отношения, в общем, было мало радости: конечно, у Гарика можно было до окосения играть в компьютерные стрелялки и до одури гонять ужастики по видику, но Гарик был зануда, и родители его тоже были зануды. А водиться с кем-то, от кого тебя тошнит, только ради бесплатных развлечений – это никакая и не дружба. Конечно, Костя бы предпочел, чтобы у него был свой собственный компьютер и видик… и еще скутер, пожалуй… и ролики… и тогда он бы сам выбирал, с кем ему водиться. Но с мамой об этом разговора лучше было не затевать.

А на большие перемены в жизни с появлением папы, оказывается, рассчитывать не стоило. Хотя Косте и была обещана смена фамилии и много других радостей, в школе по-прежнему была тоска смертная, а папины воспитательные меры оказались еще почище маминых.

– Чай? Какао? – осведомился Конрад-старший.

– Кофе, – Костя сделал еще одну попытку самоутвердиться, но и она оказалась неудачной:

– Вредно, – папа Конрад с наслаждением отпил крепчайший кофе из кружки с надписью «Босс» и налил Косте чаю, на что тот уныло протянул:

– Ну-у…

Папа и ухом не повел, уселся поудобнее, вооружился зажигалкой и жестянкой с табаком и принялся неторопливо раскуривать трубку, которой обзавелся только вчера. От пряного запаха у Кости защекотало в носу. Он чихнул, а потом, исподлобья глядя на папу, осторожно спросил:

– А чего ты от пальца больше не прикуриваешь?

Папа ответил ему гробовым молчанием и грозным взором, но на Костю это не подействовало: даже раньше, когда глаза у папы горели красным огнем, страшно не было ну ни чуточки. Костя все больше убеждался в том, что его расчеты на папино драконье всемогущество ни капельки не оправдались. Правда, папа очень здорово поставил на место директора школы, но потом сказал, что это были крайние меры и больше он к ним не прибегнет. Разговоры о драконстве папа пресекал в корне. «Попробовать еще раз?» – и Костя решился:

– Пап, а покажешь, как ты превращаешься? Можем за город поехать, там места много…

Конрад-старший выпустил колечко дыма в потолок и невозмутимо ответил:

– Знаешь, Константин, давай-ка отложим этот разговор на потом.

– Потом – суп с котом, – пробурчал Костя. – Ну пап…

– Константин, мне кажется, ты начинаешь… э-э-э… бузить, – папа Конрад нахмурился.

– Я не бужу… не бузю… – Костя поболтал ложкой в остывшем чае. – Я спрашиваю – нельзя, что ли? А то как я буду знать, дракон ты на самом деле или нет?

– А ты думай, что я простой смертный, – неожиданно предложил папа и почему-то озабоченно посмотрел в окно, за которым густела ноябрьская утренняя темнота. – Мне спокойнее будет.

– А я хочу знать правду! – упорствовал Костя. – Ты же мне так и не рассказал, где ты был!

– Во-первых, тише – маму разбудишь. Во-вторых… – еще одно колечко сизого дыма уплыло под абажур лампы, – не такое это место, чтобы про него рассказывать. Во всяком случае, тебе там совершенно нечего делать.

Костя было вскинулся, но тут в кухню вплыла заспанная мама Надежда в шелковом халатике. Она покосилась на дымящуюся трубку, но ничего не сказала, а потом поглядела на часы и тотчас проснулась:

– Константин! Уже половина девятого! Что ты копаешься?!

– В самом деле, – с явным облегчением присоединился к ней папа. – Давай-ка беги, а то опоздаешь.

«Конечно, лишь бы меня поскорее из дому выставить», – скорбно подумал Костя и, не снизойдя до «спасибо», поднялся из-за стола. «Все как всегда, – злился он, еле волоча ноги вниз по лестнице. – Может, прогулять сегодня? Но куда идти в такую холодину? И вообще, того и гляди навернешься. Вон тетка на каблучках идет, вот-вот грохнется».

Через мгновение особа, которую он мысленно обозначил как «тетку на каблучках», поравнявшись с ним, поскользнулась-таки на высоченных шпильках красных лаковых сапог и непременно шлепнулась бы на землю, не вцепись она в Костю.

– Ах, какой галантный мальчик! – прощебетала она, выпрямляясь и обдавая его сладким запахом духов, которые, казалось, пропитывали каждый миллиметр ее огненно-красного кожаного пальто и каждую прядку угольно-черных завитых волос.

– Хм, – сказал Костя, пытаясь высвободиться и мысленно переименовывая «тетку» в «дамочку».

– Ты меня просто спас, дружочек, – ярко накрашенные губы спасенной растянулись в улыбке. – Погоди-ка, погоди… Какая у тебя неординарная внешность. Ты не мог бы повернуться в профиль?

Польщенный Костя не заставил себя упрашивать. Узнать про неординарность собственного профиля все-таки неплохо. Он скосил глаза к носу, но ничего не разглядел, кроме выдыхаемого на морозе пара.

– Ах! – сказала дама. – Что надо! Мы как раз ищем такое личико.

– Вы с «Ленфильма», да? – спросил Костя, гордясь своей проницательностью. – Наверно, молодежный сериал снимаете?

– Да-да! – радостно сказала дама и улыбнулась еще шире. – Давай знакомиться. Можешь называть меня Генриетта. Ну как, пойдем?

И они пошли. Вернее, сначала пошли, а потом и вовсе побежали. Костя еле поспевал за Генриеттой и впопыхах даже забыл подивиться, как это она развивает такую скорость на своих высоченных каблуках. Галопом, перебегая улицу на красный свет, они промчались по Зверинской улице и понеслись мимо зоопарка по обледенелому саду, где голые черные деревья отражались в застывших лужах, как в свинцово-сером зеркале.

– Мы что, опаздываем на кинопробы? – рискнул спросить Костя.

Генриетта не то пробормотала, не то прошипела нечто невнятное и ускорила и без того стремительный бег. Костя вскинул на спину сползавший рюкзак и помчался за ней – еще не хватало, чтобы кто-то бегал быстрее него! Ноги скользили и разъезжались на бугристом и колдобистом льду парка, но Генриетта крепко вцепилась в Костин рукав и волокла Конрада в сторону Петропавловской крепости. Еще через несколько минут галопа Костя спохватился:

– Мы же не в ту сторону! «Ленфильм» не туда!

Вместо ответа спутница только прибавила темп, да так, что деревья запрыгали у Кости перед глазами.

«Наверно, натурные съемки, – подумал запыхавшийся Костя, который любил смотреть не только кино, но и передачи о нем. – Поэтому к Петропавловке и бежим…»

Они пронеслись мимо станции метро «Горьковская», мимо памятника «Стерегущему» и устремились к набережной. Погода незаметным образом успела резко перемениться: неожиданно потеплело, и в воздухе повис ватный белый туман. Он был таким плотным, что скрыл Неву, Троицкий мост, Петропавловскую крепость, потоки машин, и заглушил все городские звуки. Когда Генриетта и Костя очутились перед деревянным мостиком, ведущим в крепость, Костя даже не смог различить очертания стен на той стороне речки. Было удивительно тихо – слышался только плеск воды под мостом. И вдруг в отдалении грохнула пушка. «Неужели полдень?» – удивился Костя, но тут Генриетта снова дернула его за руку: «Скорее!»

На том берегу туман уже растаял, и Костя, встав как вкопанный, завертел головой, пытаясь рассмотреть съемочные декорации, до неузнаваемости преобразившие облазанную им вдоль и поперек Петропавловскую крепость. Знакомым был только булыжник под ногами, а вокруг… Вокруг высились вековые деревья и пестрели причудливой постройки старинные дома с черепичными крышами, разукрашенные башенками и флюгерами. Прямо перед Костей тянулась высоченная стена, сложенная из замшелого камня, и единственным проемом в ней были кованые ворота в чугунных розах, а за воротами расстилался похожий на лабиринт парк. «Во нагромоздили! – уважительно произнес вслух Костя. – Дорогущий фильм, наверно…» Но никто ему не ответил. Костя подпрыгнул как ужаленный: Генриетта как будто в воздухе растворилась. Странно…

Тут он заметил, что для декораций все это слишком уж запущенное и обветшалое. Дома-то еще выглядели куда ни шло, хотя краска на стенах облупилась, в черепице на крышах зияли щербины, окна не мешало бы помыть. А вот замшелая стена вся поросла плющом и местами обрушилась, покривившиеся ворота были испятнаны ржавчиной, да и парк пребывал в полном запустении. Деревья и кусты разрослись, неухоженные и запущенные. Некоторые из них были грубо сломаны и повалены – то ли ветром, то ли какими-то чудовищами. Газоны были вытоптаны, клумбы густо поросли сорняками, фонтаны обрушились и бездействовали. «Интересные у них тут спецэффекты!» – подумал Костя.

Вдруг Костю крепко взяла за плечо здоровенная рука в кожаной перчатке. Он обернулся и задрал голову: над ним возвышался рослый стражник в блестящем панцире, выглядевшем как настоящий, в шлеме с плюмажем и с алебардой наперевес.

– Ты ли тот, кого привела Генриетта? – прогудел стражник. Костя молча кивнул, подумав про себя: «Здорово у них тут… Все как взаправду!»

– Следуй за мной! – и стражник повел Костю к воротам, которые сомкнулись за их спинами, громко лязгнув, как зубы хищного зверя, так что Костя от неожиданности даже вздрогнул. Впрочем, как оказалось, ворота захлопнулись не сами по себе: по обеим сторонам стояло еще по четыре стражника в полном вооружении. Они слаженно отсалютовали алебардами и хором гаркнули неразборчивое приветствие. Костя хотел было сказать что-нибудь еще про дорогие декорации и вообще показать себя знатоком, но вовремя сообразил, что человек в костюме стражника, наверно, из массовки… а Генриетта все равно уже куда-то делась… может, как раз к режиссеру и побежала. «Ладно, у него все и спрошу», – решил Костя и последовал за стражником по усыпанным гравием аллеям.

Не успели они пройти и несколько шагов, как Костя споткнулся от изумления и, раскрыв рот, уставился вверх: высоко над парком тянулись в небо башни и мерцали освещенные окна огромного роскошного дворца, который был самым что ни на есть настоящим! А на самой высокой башне стрелял на ветру черный флаг с фиолетовым пауком. Стражник, поднявшись вместе с Костей по каменным ступеням, толкнул тяжелую резную дверь, за которой обнаружился целый отряд дворцовой охраны, расступившийся, бряцая оружием, перед Костей и его провожатым.

В сопровождении стражника ошарашенный Костя долго шел по длинным, гулким коридорам и галереям, поднимался по устланным коврами лестницам, оглядывался на рыцарские доспехи вдоль стен. Резные каменные узоры стен, края перил и ступеней местами обвалились. Ковры, устилавшие лестницу, были такие грязные, что каждый шаг выбивал из них маленькое облачко пыли. Гобелены свисали со стен линялыми лохмотьями, так что было невозможно разобрать, что на них изображено. Рыцарские доспехи по углам жалобно поскрипывали от сырости. У многих не хватало то перчатки, то наплечника, а то и вовсе головы, то есть шлема. Под ногами хрустел песок. Постепенно у Кости зарябило в глазах и устали ноги – как после длинной школьной экскурсии по Эрмитажу – только запущенному и запачканному Эрмитажу. Наконец они очутились в начале длинной анфилады парадных покоев. Здесь грязь и запустение словно отступили; с лестничной площадки вглубь анфилады простиралась ярко-голубая ковровая дорожка, а из-под нее виднелся мозаичный узор, блестевший так, будто его только что начистили.

Костя так старательно вертел головой, пытаясь одновременно запомнить маршрут и изучить интерьер, что забыл смотреть себе под ноги и вдруг наступил на что-то мягкое и упругое. Это что-то тоже подпрыгнуло и откатилось в сторону с громким визгливым воплем: «Увай-уау-у!» Костя остановился как вкопанный: в двух шагах от него волчком вертелось по узорчатому мозаичному полу мохнатенькое хвостатенькое существо с торчащими острыми ушами и не очень-то приятной то ли мордой, то ли лицом, поросшим жесткой щетинистой шерстью.

– Смотри куда прешь! – существо выпучило на Костю круглые злые глаза и угрожающе оскалилось, одновременно пытаясь дуть на отдавленный хвост, украшенный грязной кисточкой. – Ой, хвостик мой… Тролль тебя задави!

– Из-звините, – растерянно пробормотал Костя.

«Никакое это не кино! – пронеслось у него в голове. – Это все настоящее!» Он покосился на стражника.

– Грохус, что ты тут крутишься под ногами, чтоб тебя семь стрел да к гнилому пню! – рявкнул тот.

– Я мозаику чистил! – вякнуло существо. – Я дело делаю, а он тут растопырился, то-о-опает, как тролль по тротуару!

Стражник угрожающе навис над существом и разгневанно спросил:

– Да за каким же псом ты ее чистишь, когда велено было пылью посыпать, тупая твоя голова, дурные твои уши! Ты что, приказа не понял? А паутину кто будет развешивать?

– Так пауков Фукстон наловить обещался! – окрысился мохнатый комок. – И не твоего ума это дело, за беспорядок у нас Шмякстон отвечает! До праздничка еще ого-го сколько времени! А ты ведешь себе этого недомерка, ну и веди!

Костя хотел как следует ответить на «недомерка», но стражник от души наподдал существу ногой, и оно укатилось куда-то в угол, громко вереща и всхлипывая.

– Развелось тут… – буркнул стражник, сердито оглядываясь. – Раньше, бывало, сапогом в них запустишь, и все дела, а теперь нельзя, теперь они прислуга!

– Кто это был? – уточнил Костя и вытер ноги о голубой бобрик ковра.

– Гоблин, конечно, кто ж еще так скандалить будет? – стражник удивленно поглядел из-под шлема. – Тоже мне выдумали – гоблинов к делу приставить! Научили говорить на свою голову! – провожатый подтолкнул подопечного вперед и пошел следом, держась ровно на шаг позади.

Сквозь тяжелые шторы с трудом пробивался свет, и Костя понял, что снаружи уже смеркается. Не успел он обмозговать это странное обстоятельство, как голос стражника прогудел:

– Приказ господина министра исполнен! Он здесь! – провожатый развернулся и зашагал прочь.

Полумрак рассеялся. Костя стоял на пороге богато украшенной комнаты, выдержанной в лазоревых тонах и тесно заставленной раззолоченной мебелью – пуфиками и диванчиками, столиками и креслицами, шкафиками, горочками, буфетиками, на каждой полочке которых теснились безделушки. Все это пестрое попугайское великолепие ярко освещалось старательно начищенными канделябрами. Было тепло, даже душно – и неудивительно: в дальней стене полыхал огромный камин. Навстречу Косте из обитого бархатом креслица поднялся одетый в лазоревый камзол кругленький господин с румяным открытым лицом и одарил Костю сверкающей улыбкой:

– С прибытием, мой мальчик! Наконец-то ты с нами! Как долго мы ждали тебя!

У господина был журчащий приятный голос, который хотелось слушать и слушать еще, потому что было яснее ясного: человек с таким голосом никакой гадости тебе не скажет и тем более не сделает, а наоборот, будет говорить только важные и дельные вещи.

– Здравствуйте, – на всякий случай Костя решил быть вежливым. – Меня сюда привела Генриетта, но она куда-то делась и ничего не сказала.

– Да! – восторженно воскликнул господин. – Генриетта с честью выполнила поставленную задачу! – и, непонятно почему, оглянулся на камин. – Давай знакомиться.

– Костя, – сказал мальчик и, помедлив, добавил: – Константин Конрад.

Господин, услышав это, заблестел глазами, разрумянился еще больше, спорхнул с возвышения, на котором располагалось креслице, и горячо пожал Косте руку, впрочем тут же быстренько отступив, как будто чего-то опасаясь или в чем-то сомневаясь.

– Ну а меня ты можешь называть просто – Гранфаллон, – любезно прожурчал он, по-птичьи склонив набок голову, украшенную завитым и напомаженным хохолком.

«Небось, думает, я поверил про киносъемки! – ехидно подумал Костя. – Сейчас я его удивлю!»

– Оч’приятно, – сказал он вслух и небрежно добавил: – Между прочим, я все знаю. Это не кино!

Гранфаллон извлек из-за кружевной манжеты шелковый голубой платок и с облегчением утер пот со лба.

– Мы не обманулись в тебе! – воодушевленно сказал он и заглянул Косте в глаза. – Какой острый ум! Конечно, мой дорогой мальчик, это не кино! Все гораздо интереснее… и… как это? Круче! Все настоящее! Дворец! – он сделал широкий жест. – Камин! – он ткнул себе за спину. – Обрати внимание – саламандры! Узнаешь Генриетту?

В языках пламени вертко шныряли, сверкая чешуей, две юркие ящерки. Одна из них, вся в красных узорах, приподнялась на задние лапки, высунула длинный раздвоенный язык и уставилась на Костю.