Текст книги "Знаменитые русские о Неаполе"

Василий Васильевич Розанов

Василий Васильевич Розанов (1856, Ветлуга Костромской губ. – 5.02.1919, Сергиев Посад) – философ, публицист, критик. Окончил филологическое отделение Московского университета; преподавал историю и географию в ряде провинциальных гимназий; с 1893 г. служил в Центральном управлении государственного контроля. В go-е годы получил известность благодаря литературно-философским эссе и острым публицистическим статьям.

Весной 1901 г. В. В. Розанов вместе с женой Варварой Дмитриевной отправился в большую поездку по Италии: один из близких друзей Розанова утверждал, что это путешествие было исполнением обета, данного еще в годы студенчества.

Остров Капри. Туристы у Финикийской лестницы, ведущей в Анакапри (фото 1890-х гг.).

Розановы побывали в Венеции, Флоренции, Риме. В Неаполе поселились в одном из отелей на Via Partenope рядом с набережной:

«Via Partenope, прямо в виду Везувия, вьется лентой по берегу залива – и есть единственное в Неаполе не пыльное, не грязное, вполне роскошное место. Не все жители ее подозревают о смысле ее имени. У меня в коллекции древних монет есть две неаполитанские, еще языческие, на передней стороне которых прекрасная женская головка греческого типа: это – нимфа Партенопе. Дело в том, что Неаполь – древнейший греческий городок, закинувшийся на западное побережье Апеннинского полуострова, еще когда были только финикияне и греки и не было римлян. Городок этот, очевидно, колония, ибо имя его Neapolis значит то же, что наше «Нов-город»; он почитал нимфу Партенопе, обитательницу и обладательницу прекрасных вод залива. Ее изображение, как в Афинах изображение Паллады, и помещалось на чеканившихся здесь греческих монетах. Городок перешел к Риму; пал Рим – он вошел в хронику Средних веков, а затем перешел в новые времена и наконец сделался теперь всемирным сборищем туристов, а самая щегольская его улица, застроенная отелями и пансионами для иностранцев, получила и имя древней нимфы».

Уже в ходе итальянской поездки Розанов начал писать путевые очерки, которые были тогда же напечатаны в газете «Новое время» (среди них – эссе о Неаполе, Везувии, острове Капри). Размышления Розанова, навеянные его поездкой в Помпеи, были опубликованы во втором номере журнала «Мир искусства» за 1902 г. с иллюстрациями Льва Бакста. Собранные впоследствии вместе, итальянские зарисовки Розанова составили его книгу «Итальянские впечатления» (СПб., 1909).

Впечатления Розанова от Неаполя в целом лишены любви и сочувствия:

«Огромный, жадный, ленивый и грязный; пьяница, развалившийся среди лугов и всяческого очарования природы, – вот ему сравнение… Везувий вечно грозит Неаполю пальцем, но его легкомысленное население только посмеивается и обирает своего возможного судию и сторожа в том смысле, как собирает дань с апельсинных дерев, хорошеньких девушек, своих певческих талантов и легкомыслия туристов…»

Прав, однако, знаток Италии, писатель П. П. Муратов, который увидел в «Итальянских впечатлениях» Розанова и нечто другое:

«В этой странной и такой чисто русской книге не слишком много Италии. Ее автор, чувствующий с единственной в своем роде глубиной уклад русской жизни, даже и в Италии всегда как бы повернут лицом к России. Не только его мысли, но и даже и взоры обращены домой. Он не был свободным странником; есть что-то похожее на „отпуск“ в его досуге и на „отлучку“ в его путешествии. Но слеп будет тот, кто не заметит и в этих страницах „Впечатлений“, особенно там, где Розанов соприкоснулся с античным, алмазов чистой воды и гениального воображения».

Дорога на Анакапри (фото 1890-х гг.).

Приложение

В. В. Розанов Поездка в Анакапри

Здесь уже ожидали путников экипажи… Мне хотелось проехать в маленький горный городок Анакапри… Шло шоссе, превосходное, гладкое, но гораздо более крутое, чем на Военно-Грузинской дороге. Бич хлопнул (в воздухе, никогда не по лошади), и конь взялся за дело. Невысоко от пристани расположен городок Капри, как наш маленький уездный городок, – главный городок острова. Мы миновали его, и экипаж, как змея, повился по вившемуся змеей шоссе. Наш пароход в море, не у самого берега, все спускался вниз, все сокращался в размерах, а Неаполитанский залив все расширялся, открывая чудную гладь вод. Мы восходили, как ястреб, широкими и медленными кругами-змейками вверх… Никогда жители Неаполя не видят того, что видят жители Капри. Совсем другое дело видеть залив под собой, чем залив перед собой. Поднятие на высоту вообще имеет великую психическую прелесть, а здесь к ней присоединяется и красота зрелища… Чем выше шла дорога, тем чаще стали попадаться отели и пансионы – швейцарские, немецкие, английские, итальянские. Для незнающих объясню, что «пансион» дает приезжему комнату, одну, или две, или сколько угодно, с полным пищевым содержанием: утренним кофе, завтраком и обедом, так что приезжему, связанному делом или удовольствием, остается только жить и, ни о чем не заботясь, предаваться делам своим или удовольствиям. Это то, что у нас называется «держать нахлебников», только у русских это имеет совершенно частный и, конечно, более милый характер, а в Италии (и, кажется, в Швейцарии) это поставлено на коммерческую ногу, и «пансион» представляет собственно обширную гостиницу с номерами, но без гадкой «номерной» атмосферы, а семейного, художественного и научного духа. «Пансионы» развились от частой посещаемости этих стран иностранцами, и у нас, при стойкости и неподвижности населения и «где до границы три года не доскачешь», – конечно, явление невозможное. Но вот на Капри они уже начались: я вспомнил одного своего знакомого, служащего в гарнизоне Петропавловской крепости офицера, который на вопрос, где проведет он это лето, ответил, что он вот уже много лет отдыхает 1½ месяца отпуска на Капри: «Правда, дорог проезд, но самая жизнь дешевле, так что в круглом счете обходится на Капри дешевле, чем в Павловске или Териоках». Там я тогда удивился, но теперь по Риму знаю, что, конечно, здесь дешевле, включая и проезды. А выбирая место отдыха, конечно, нелепо останавливаться в Неаполе, «с видом на Капри», а лучше на Капри, с видом на Неаполь. Так поступит художник и экономный человек… На середине пути, на огромной высоте, в нише – статуя Мадонны. До чего меня это трогает: в самом неприступном месте, куда страшно долезть, для одинокого путника, для кого-нибудь, для грешного, для преступника – итальянец поставит Мадонну. Кто это делает? Ведь не официальная власть. И монастыря на Капри нет – значит, и не монахи… Я снял шапку и перекрестился на бледную длинную фигуру, с сложением их рук на молитву; оно особенное: поднимают обе руки до высоты половины груди и складывают ладонь с ладонью… Но вот и Анакапри, совсем крошечный городок, тысячи в две жителей. Выбежала толпа ребятишек – мальчиков и девочек; хватают за руки, за пальто: «Чудесный вид, синьор» – и тащат на крышу убогой хижины. Действительно, открывается чудный и цельный, общий вид на всю и всяческую красоту, в небе и на земле, на море и на суше. Но подходит извозчик и зовет назад. «Опоздаем, синьор» (т. е. к отходу парохода)…Мы поехали назад. Спуск уже не был так интересен. Пароход наш все увеличивался, панорама суживалась; все становилось ближе, теснее; все становилось землистее, менее воздушно. Из птицы я вновь стал земнородным и почувствовал им себя окончательно в каюте парохода.

В. Розанов. Итальянские впечатления. Капри (1901) // Среди художников. M., 1994, с. 94–96.

Николай Степанович Гумилев

Николай Степанович Гумилев (3.04.1886, Кронштадт –1921 г., расстрелян под Петроградом) – поэт, драматург, путешественник-исследователь, кавалер двух солдатских Георгиевских крестов.

16 апреля 1912 г. вместе со своей женой Анной Андреевной Ахматовой-Горенко выехал в Италию. Ехали поездом по маршруту Вержболово – Берлин – Лозанна – Уши – Оспедалетти (курорт на Лигурийской Ривьере). Там провели неделю у родных, Кузьминых-Караваевых. Затем Сан-Ремо, на пароходе в Геную (где провели несколько дней), далее Пиза и Флоренция. Известно, что из Флоренции Гумилев один, без Ахматовой, ездил в начале мая 1912 г. в Сиену, Рим, потом – в Неаполь. От этой поездки сохранилось стихотворение:

Неаполь

(1912)

 
Как эмаль, сверкает море,
И багряные закаты
На готическом соборе,
Словно гарпии, крылаты;
Но какой античной грязью
Полон город, и не вдруг
К золотому безобразью
Нас приучит буйный юг.
 
 
Пахнет рыбой, и лимоном,
И духами парижанки,
Что под зонтиком зеленым
И несет креветок в банке;
А за кучею навоза
Два косматых старика
Режут хлеб… Сальватор Роза
Их провидел сквозь века.
 
 
Здесь не жарко, с моря веют
Белобрысые туманы,
Все хотят и все не смеют
Выйти в полночь на поляны,
Где седые, грозовые
Скалы высятся венцом.
Где засела малярия
С желтым бешеным лицом.
 
 
И, как птица с трубкой в клюве,
Поднимает острый гребень,
Сладко нежится Везувий,
Расплескавшись в сонном небе.
Бьются облачные кони,
Поднимаясь на зенит,
Но, как истый лаццарони,
Все дымит он и храпит.
 

По возвращении Гумилева из Неаполя во Флоренцию они уже вместе с Ахматовой посетили Болонью, Падую, потом провели десять дней в Венеции. Оттуда поездом – через Вену и Краков – в середине мая вернулись в Россию.

Алексей Максимович Горький

Алексей Максимович Горький (настоящая фамилия Пешков; 28.03.1868, Нижний Новгород –18.04.1936, Горки под Москвой) – прозаик, драматург, публицист, общественный деятель.

В 1905 г. А. М. Горький, тесно связанный с революционным движением, был вынужден эмигрировать. После пребывания в Америке он решил перебраться в Европу и поселиться в Италии. В конце сентября 1906 г. на пароходе «Принцесса Ирэн» Горький отплыл из Нью-Йорка вместе со второй женой Марией Федоровной Андреевой (актрисой Московского Художественного театра), а также сопровождавшими его большевиком Н.Е. Бурениным и американкой Г. Брукс. С парохода Горький писал первой жене Екатерине Павловне Пешковой:

«Десять дней непрерывной качки в океане – наконец, завтра буду в Гибралтаре. Очень интересно ехал, но похоже на кошмар. Едет 1000 итальянцев из Калифорнии – народ удивительно похожий на русских… Пассажиры первого класса – американцы; американцы страшно много жрут и прескверно молятся Богу. Поют гимны – жирными голосами и облизываются. Бога, очевидно, считают идиотом, полагая, что он услышит их жуткий вой. Я играю роль „ужасного ребенка“ – это мне все более и более часто приходится делать, – плохо я переношу Европу и ее культуру».

«Принцесса Ирэн» прибыла в порт Неаполя 26 октября 1906 г. С корабля Горький с Андреевой отправился в отель «Vesuvio», где зарегистрировался под фамилией Пешков. Однако журналисты узнали его, и вскоре известие о приезде в Неаполь знаменитого русского писателя облетело город. Репортер неаполитанской газеты «Il mattino» отмечал, что «гостиничный лакей непрерывно бегал по лестнице на второй этаж, передавая синьору Горькому бесчисленные визитные карточки».

Вечером Горький и Андреева были в оперном театре «Politeama» на представлении «Аиды» Верди. Они вошли, когда увертюра уже началась, но при появлении Горького спектакль вынужденно прервался. Корреспондент «Avanti» писал в своем репортаже:

«В центральной ложе, в первом ряду, занимаемой обычно герцогами д’Аоста, появился великий русский писатель в сопровождении двух синьор и друга. Несколько голосов прошептало его имя, и моментально оно пронеслось по всему театру, переходя из уст в уста и проникая в душу каждого: Горький! И сразу, как бы повинуясь одной команде, все встали – аплодируя. Шум голосов покрыл легкие звуки оркестра; все разговоры смолкли, и из глубины ложи, где обычно вырисовывается, как бы из неясной дали прошедшего, бесстрастное, холодно-красивое лицо Елены Французской, встал Максим Горький и подошел к парапету, чтобы поблагодарить всех. Высокий, светловолосый, с ясными славянскими глазами, полными беспокойных дум… Он сразу же преображался при возгласах: „Да здравствует русская революция!“ Тогда его голубые глаза загорались блеском надежды, его губы улыбались, и весь он выдвигался из ложи, чтобы радостно приветствовать нас».

Не дожидаясь конца спектакля, Горький попытался выйти из театра незамеченным, но, как вспоминал потом Буренин, «народ уже ждал у выхода из театра, и мы едва смогли добраться до экипажа, который потом еле двигался среди толпы, провожавшей Горького до самого отеля».

Популярность Горького в Италии была в те годы чрезвычайно велика – по словам обозревателя «Il mattino», произведения Горького «переводились и обсуждались в Италии больше, чем произведения Золя, Мопассана или Толстого». «Мещане» с успехом шли в те дни в театрах Турина и Палермо, «На дне» – в Милане и Риме. Осенью 1906 г. драматическая труппа Неаполя поставила «Детей солнца»; премьера, однако, пришлась на день одного из католических святых, и «во избежание нежелательных эксцессов» власти запретили постановку (в итальянском парламенте по этому вопросу состоялись даже специальные слушания). В декабре 1906 г. «Дети солнца» были поставлены в Салерно.

Итальянские власти были крайне встревожены приездом Горького в Неаполь – за ним тут же было установлено постоянное наблюдение. Русский генеральный консул в Неаполе А. Н. Деревицкий немедленно информировал царского посла в Риме Н. В. Муравьева. Тот, в свою очередь, уже 27 октября 1906 г.(на второй день пребывания Горького в Италии) секретной телеграммой известил министра иностранных дел А. П. Извольского. Посол сообщал, что Горький намерен прожить в окрестностях Неаполя (в Сорренто или на Капри) два-три месяца для окончания работы над новой книгой (романом «Мать»). По мнению посла, приезд Горького мог послужить поводом к антицарским манифестациям, ибо Горький пользуется в Италии большой популярностью.

28 октября Неаполитанская федерация труда и местная секция Итальянской социалистической партии собрали в честь Горького городской митинг. Только небольшая часть желающих смогла занять с утра места на обширном дворе церкви Сан-Лоренцо. В митинге приняли участие лидеры итальянских социалистов – Д. Бергамаско и А. Лабриола.

1 ноября 1906 г. Н. В. Муравьев докладывал А. П. Извольскому:

«Неаполитанская администрация внушительно посоветовала Горькому избегать в дальнейшем бурных проявлений его популярности и сократить пребывание в Неаполе».

2 ноября 1906 г. в три часа дня Горький отплыл из Неаполя на остров Капри на маленьком пароходике «Принцесса Мафальда». С заходом в Сорренто путь тогда занимал три часа; в шесть вечера набережная у каприйской Большой бухты (Marina Grande) была переполнена. Пристани в те времена еще не существовало; на украшенной лодке Горький переправился на берег и был торжественно посажен в специальный экипаж. В сопровождении толпы народа коляска направилась по крутой дороге к главной площади городка Капри – Пьяцетте Умберто I. Площадь была украшена и иллюминирована; взрывались цветные фейерверки; с балкона муниципалитета свешивались флаги. Мэр города Ф. Серена, он же владелец лучшего на острове отеля «Quisisana» на Via Camerelle, отвел Горькому и его спутникам специальные апартаменты для особо почетных гостей.

22 ноября 1906 г. Горький переехал из гостиницы «Квисисана» на виллу «Блезус» (или виллу «Сеттани», по имени владельца). Маленькая двухэтажная белая каменная вилла располагалась в южной части городка Капри, на склоне горы Кастильоне. Три окна на фасаде были обращены к южной Малой бухте (Marina Piccola). Описание виллы «Блезус» оставила М. Ф. Андреева:

«В доме, где жили мы сами, было всего три комнаты – в нижнем этаже спальня и моя комната, из которой широкая деревянная лестница вела наверх на второй этаж. Весь верх занимала одна огромная комната – кабинет Алексея Максимовича. Самым замечательным в этом кабинете были два огромных окна, в полтора метра вышиною и три метра длиною, из цельных стекол. Одно из окон выходило на море. Так как дом стоял на полугоре и довольно высоко над берегом, получалось впечатление, будто сидишь не в доме, на земле, а на корабле, на море. У окна, выходящего на море, стоял простой большой письменный стол, покрытый зеленым сукном, на очень высоких ножках, последнее – для того, чтобы А. М. не слишком нагибался при писании, по длинному росту своему. С правой стороны возвышалась простая конторка, так как иногда, уставая сидеть, он писал стоя. Везде – на столах, на многочисленных полках – стояли и лежали книги. Чтобы не было холодно и сыро, зимой почти постоянно топился камин, в нем горели корни оливковых деревьев, дающие много тепла и небыстро сгорающие».

Остров Капри. Большая гавань (фото 1865 г.).

Друг Горького, Н. Е. Буренин, человек очень образованный и к тому же прекрасный музыкант, вспоминал о жизни на первой каприйской вилле Горького:

«Горький прежде всего потребовал достать пианино. Мы воскресили наши григовские вечера, но прибавился еще Бетховен – Горький особенно его любил. Я переиграл почти все сонаты, некоторые из них стали его любимыми… Иногда мы целой компанией отправлялись гулять по Капри. По дороге ко дворцу Тиберия стояла кантина (ресторанчик), где можно было передохнуть и выпить чудесного каприйского вина. В этой кантине дочь хозяйки, Кармела, танцевала тарантеллу с неизменным своим партнером Энрико. Обычно тарантеллу в Италии, в особенности для иностранцев, танцуют в несколько пар, под звуки мандолин и гитар, эта же пара танцевала под удары одного бубна, в который била, встряхивая бубенцами, толстая старуха… Горький смотрел и сам жил вместе с танцорами, и, как часто с ним бывало даже в самые радостные минуты, слезы набегали ему на глаза. И не знаешь, бывало, на кого смотреть – на танцоров или на Горького!»

По воспоминаниям М.Ф. Андреевой можно восстановить и распорядок дня Горького:

«Вставал он рано, не позже 8 часов утра; в g подавался утренний кофе, к которому поспевали переводы из тех иностранных газет, которые приходили накануне… В девять часов он садился за письменный стол и не вставал до половины второго, работая ежедневно, за очень редкими исключениями. В два часа обыкновенно обедали. К этому времени приносили почту, и никакие просьбы близких или предписания врачей не могли убедить его не читать во время еды… После обеда, до четырех часов, он отдыхал, сидя на террасе в кресле и покуривая, в 4 выходили погулять, в 5 он пил чай и с половины шестого – шести опять шел к себе в кабинет работать или читать. В семь ужинали, и, когда были приезжие из России или товарищи, жившие в эмиграции, шли беседы; иногда затевались какие-нибудь игры, в которых А. М. принимал живейшее участие… В одиннадцать часов ночи А. М. окончательно уходил к себе и снова читал или работал над своими рукописями. Ложился он обычно в час, но еще с полчаса, а то и час, читал, лежа в постели».

Горький с попугаем Пепито на террасе виллы «Settani» (1907 г.).

В начале 1907 г. Горький закончил на Капри роман «Мать», который сразу же был переведен на итальянский и английский языки. Вообще, каприйский период оказался плодотворен для Горького. Именно на Капри он написал повести «Шпион» («Жизнь ненужного человека»), «Исповедь», «Лето», «Городок Окуров», «Жизнь Матвея Кожемякина», «Детство», многочисленные рассказы. Некоторые из них объединялись в целые циклы – «По Руси», «Русские сказки», «Сказки об Италии». На Капри Горьким были написаны и известные пьесы – «Фальшивая монета», «Последние», «Чудаки», «Васса Железнова», «Зыковы».

Ведя обширную переписку, выписывая на Капри большое количество газет и журналов, Горький старался внимательно следить за всеми новейшими тенденциями в русской литературе. Его письма изобилуют острыми характеристиками:

«У меня странное впечатление вызывает современная литература, – только Бунин верен себе, все же остальные пришли в какой-то дикий раж и, видимо, не отдают себе отчета в делах своих. Чувствуется что-то чуждое – злое, вредное, искажающее людей влияние… А с другой стороны на литературу наступают различные параноики, садисты, педерасты и разного рода психопатологические личности… Чувствуется хаос духовный, смятение мысли, болезненная, нервозная торопливость. Исчезает простота языка и с нею – сила его. Красивое в лучшем случае подменяют хорошеньким, вместо серебра – фольга, – это все понятно и – обидно. Жизнь становится крупнее, люди – мельче, литература слепнет и глохнет, отрываясь от героической действительности в область выдумок, порой возбуждающих мысль о желании авторов попачкать своей темной, больной слюною великие проявления творческого духа, мужественные усилия людей с крепким сердцем и свободной душой победить, одолеть темные силы жизни. И когда видишь эту хитрую, трусливую работу больного животного, которому ничего, кроме покоя, не надо, – становится непонятна роль той группы писателей, которая в трудное время дружно будила мысль демократической массы, а ныне спокойно смотрит, как эту мысль отравляют, да и сама не ясно видит задачи момента, как мне кажется».

(Письмо Е. Н. Чирикову 2.04.1907.)

«Оставил российскую литературу древний бог русский, бог Чухломы, Чебоксар и Кинешмы, и воцарилися в ней идолы парижские, венские и других канканских стран неодухотворенные предметы, из всякой дряни слепленные. Скоро все мы будем европейцами, а я перестану бриться, стричь ногти, умываться и предложу себя какому-нибудь Барнуму, в качестве русского xix века. Пусть меня посадят в деревянную клетку, на цепь, пусть развозят по всем Европам, я же буду рычать на „культурных“ людей и щелкать зубами – все передние целы у меня. Нет, право, скучно становится смотреть, как мы „поглощаем“ культуру Запада, не замечая, что голодные и жадные души наши – экскрементами питаются, а не духом святым».

(Письмо Е. П. Пешковой, декабрь 1909 г.)

Живя на Капри, Горький много путешествовал по Италии. В марте 1907 г. он побывал в Риме и Генуе, в апреле ездил по побережью Неаполитанского залива: поднимался на Везувий, осматривал исторические места в окрестностях Поццуоли, связанные с именами Цицерона, Вергилия, Кумской сивиллы и нимфы Партенопы, посетил озера Лукрино и Аверно, где, по словам Вергилия, находился вход в ад. Осенью 1907 г. Горький и несколько недель провели во Флоренции и Риме. Неоднократно ездил Горький и на Лигурийское побережье, в городок Аляссио близ Генуи – чтобы повидаться с первой женой Е. П. Пешковой и сыном Максимом.

Дом Горького на Капри стал важным элементом общероссийской культурной и политической жизни. Встречались с Горьким на Капри Леонид Андреев, Иван Бунин, Федор Шаляпин, Мстислав Добужинский, Герман Лопатин (об их пребывании на берегах Неаполитанского залива еще пойдет специальный разговор в этой книге). Приезжали в гости писатели В. Вересаев, А. Новиков-Прибой, А. Амфитеатров, поэт Саша Черный, режиссер К. Станиславский, художники – И. Репин, И. Бродский, Н. Прахов, В. Фалилеев.

М.Ф. Андреева на вилле «Settani» (1907 г.).

Горький постоянно общался на Капри и с жившими там подолгу эмигрантами-революционерами А. Богдановым (Малиновским), В. Базаровым (Рудневым), А. Луначарским, а также с приезжавшими туда Л. Красиным, Ф. Дзержинским, Г. Плехановым, В. Фигнер, В. Черновым. Дважды – в 1908 и 1910 гг. – у Горького на Капри побывал В. Ульянов-Ленин (об этом – тоже специальный рассказ).

28 декабря 1908 г. произошло сильнейшее землетрясение в Калабрии и Сицилии. Горький немедленно выехал на место катастрофы и организовал сбор пожертвований. Уже 30 декабря он писал в редакцию русской газеты «Речь»:

«Эта дивная страна особенно заслуживает помощи русских – здесь после 1905 года все относятся к нам с трогательной, изумляющей симпатией, – что подтвердят все русские: студенты университетов Италии, эмигранты, путешественники… К разуму тех, кто любит людей, с сердцу тех, кто верит в прекрасное будущее мира, я и обращаюсь: придите на помощь Италии!»

Память о бескорыстной помощи русских во время трагедии 1908 г. сохраняется в Южной Италии до сих пор. Речь идет в первую очередь о подвиге моряков русских военных кораблей Балтийского флота под командованием контр-адмирала Литвинова, находившихся в то время на учениях в Средиземном море. Как только стало известно о катастрофе, русская эскадра в составе броненосцев «Слава», «Цесаревич» и крейсера «Адмирал Макаров» вышла из порта Аугуста и к часу ночи пришла в Мессинский залив, а 30 декабря из Палермо подошли лодки «Кореец» и «Гиляк». Всего русскими моряками было спасено из-под руин до 2000 человек, которые были затем перевезены в ближайшие порты Италии. Итальянский комитет помощи пострадавшим отлил золотую медаль и преподнес ее русским морякам со следующим адресом:

«Вам, великодушным сынам благородной земли, героизм которых войдет в историю, первыми поспешившим на помощь тем многим, кому грозила верная смерть от яростей земной тверди, мессинцы, пережившие бедствие 28 декабря 1908 года, преподносят этот памятный подарок, не могущий отразить безмерную благодарность, переполняющую сердца. Ваши имена перейдут в грядущее, как незабываемый яркий пример самой высокой и чистой гуманности».

А.М. Горький около популярного среди русских на Капри кафе «Morgano» (1908 г.).

Горького поразила реакция итальянцев на национальную трагедию:

«Что творится здесь, видели бы Вы! Какой прекрасный народ, эти итальянцы, какая культура и солидарность! В Неаполе, городе страшно бедном, население собрало в два дня ½ миллиона! На улицах стоят сборщики, а прохожие снимают с плеч пиджаки, фуфайки, штаны – да! – и бросают к их ногам. Нигде нет ни одного полицейского: все руки заняты подготовкой помещений для раненых, переноской их и упаковкой хлеба, мяса, молока, грузкой. Город весь во власти народа, по улицам летает автомобиль герцогини Аостской, жены наследника… Около нее – студенты, берсальеры, она вся в пыли, кричит, командует – все это удивительно нашему брату! И мы – демократы – но – куда нам до этих высот! Превосходно работают наши моряки, на улицах им орут viva il marinai russi, viva! Целуют. Энергия – поразительная, единодушие – выше всяких описаний! Королевский дворец обращен в госпиталь, церкви – тоже. Но главное, самое поразительное и трогающее меня – это полное слияние всех людей в единое целое и – какое слияние! Вот группа обедающих в гавани: офицер артиллерии, ювелир-богач Carace, два солдата, носильщик, торговка-старуха, полицейский и трое уличных ребят, – такие группы всюду, обедать дома – нет времени, сейчас придут военные суда с больными. Настроение – бурное, дружное и – несмотря на ужас происшедшего – все веселы, бодры. Я – реву… Великолепный народ, и даже король у него – молодчина!»

(Письмо Е. К. Малиновской 31.12.1908.)

В конце февраля 1909 г. Горький покинул виллу «Блезус», где прожил два с лишним года, и переселился в значительно более просторную виллу «Спинола» (или, по фамилии владельца, «виллу Беринга»). Вторая каприйская вилла Горького (в перестроенном виде дом также сохранился) находилась в северо-восточной части городка Капри, на крутом скалистом склоне горы San Michele над Marina Grande. Когда-то под виллу был перестроен бывший монастырь, и, по свидетельству гостей Горького, среди каприйцев бытовало поверье, что «в том бывшем монастыре по ночам бродит тень монаха». В. Н. Бунина-Муромцева (жена И. А. Бунина) вспоминала о посещении виллы «Спинола» в марте 1909 г.:

«Сама вилла была прелестна: одна стена в кабинете была скалой. Дом старинный, с высокими, просторными комнатами, их было семь или восемь, со старинной мебелью. Широкое, низкое окно кабинета, за которым стояли цветы… С балкона открывался вид на Неаполь. Думать, работать в таком кабинете было приятно…»

О самом Горьком В. Н. Бунина вспоминала следующее:

«Пил он всегда из очень высокого стакана, не отрываясь, до дна. Сколько бы ни выпил, никогда не пьянел. Кроме „Асти“ на праздниках, он пил за столом только французское вино, хотя местные вина можно было доставать замечательные. В еде был умерен, жадности к чему-либо я у него не замечала. Одевался просто, но с неким щегольством, все на нем было первосортное. В пиджачной паре я видела его позднее, когда он бывал с нами в Неаполе, а на Капри он носил всегда темные брюки, белую фланелевую рубашку, шведскую кожаную светло-коричневую куртку, а на ногах темные шерстяные или шелковые носки, мягкие туфли. Любил он свою широкополую черную шляпу».

1909 год прошел в доме Горького под знаком подготовки и проведения «Каприйской школы» для передовых рабочих-большевиков из России, призванных стать идейно-политическим костяком массовой революционной партии. Идейной базой «школы» должно было стать учение «эмпириомонизма», разработанное большевистскими теоретиками – Богдановым, Луначарским, Базаровым.

Горький на террасе виллы «Spinola» (1910 г.).

Школа открылась на Капри 5 августа 1909 г. и проработала несколько месяцев. Учениками школы стали около трех десятков рабочих – как специально отобранных партийными комитетами в России, так и «вольнослушателей» из числа эмигрантов, живших в Неаполе и на Капри. Занятия проходили на нижнем этаже горьковской виллы «Спинола», а учащиеся, по нескольку человек, снимали комнаты в окрестных домах. В сентябре 1909 г. Горький писал М. М. Коцюбинскому:

«Приехавшая сюда рабочая публика – чудесные ребята, и я с ними душевно отдыхаю от щипков и уколов „культуры“. В то же время, по мере возможности, они знакомятся с культурою истинной – были в Неаполитанском музее, в старых церквах, в Помпее, будем и в Риме. Хорошо они смотрят, хорошо судят, и – вообще – хорошо с ними демократической моей душе! А между делом – музыкой занимаемся; живет здесь добрый парень, директор Московского императорского музыкального общества Сахновский, композитор, пишет оперу и симфонию, устраивает в праздники, по вечерам концерты – рабочая публика моя и тут на месте».

Живший тогда в эмиграции во Франции В. И. Ленин крайне ревниво отнесся к «каприйской школе», в которой не без оснований увидел попытку создания альтернативного большевистского центра. В конце концов Ленину удалось отколоть от «каприйской школы» часть учеников и «переманить» их в Париж.

В хорошую погоду любимым времяпрепровождением Горького на Капри, помимо литературной работы, была рыбная ловля; часто он вместе со своими друзьями – семейством рыбаков Спадаро – проводил в море по много часов. Одну из таких «больших рыбалок» (в июле 1910 г.) описал друг Горького – писатель М.М. Коцюбинский:

«В 6 часов утра мы были уже в море, на трех лодках… Вода тихая и такая прозрачная, что на большой глубине уже видишь, как серебряным пятном или серебряным ужом плывет еще живая, но на крючке, рыба. Вот вытаскивают вьюна, который длиннее меня, а толщиной в две человеческие ноги. Вьюн бьется, и его оглушают железным крюком и бросают в лодку. Затем опять идет рыба-черт, вся красная, как коралл, с большими крыльями, как Мефистофель в плаще. Затем опять вьюны, попадаются маленькие и большие акулы. Последних должны убивать в воде, потому что вытаскивать их живыми в лодку опасно, могут откусить руку или ногу… Вообще поймано много рыбы, одних акул штук пятнадцать – двадцать (их тут едят). Затем мы заплыли в какую-то пещеру, там закусывали, пели песни и купались, кто мог. Потом еще ловили рыбу удочками и возвратились домой только вечером, так что пробыли на море 12 часов».