Текст книги "Знаменитые русские о Неаполе"

Орест Адамович Кипренский

Орест Адамович Кипренский (24.03.1782, мыза Нежинская, близ Копорья, Петербургская губ. – 24.10.1836, Рим) – художник-портретист и исторический живописец. Выходец из семьи крепостных. За большую тягу к рисованию был отпущен на волю и в 1788 г. определен воспитанником Императорской Академии художеств, где благодаря выдающимся способностям был взят под личное покровительство тогдашним президентом Академии графом А. С. Строгановым. Окончил Академию с Большой золотой медалью.

В начале xix в. Кипренский прославился в качестве блестящего портретиста,«русского Ван-Дейка», наследника лучших традиций Ф. С. Рокотова, В. Л. Боровиковского и своих наставников – Г. И.Угрюмова и Д. Г. Левицкого.

Весной 1816 г., будучи уже известным художником, академиком и советником Академии художеств (заслужившим, согласно петровской Табели о рангах, потомственное дворянство), тридцатичетырехлетний Кипренский выехал в Италию в качестве пенсионера супруги Александра I – уединившейся от двора императрицы Елизаветы Алексеевны.

В 1817 г. Кипренский работал в Риме над композицией «Аполлон, поразивший Пифона», где в аллегорической форме изобразил победу России над наполеоновской Францией. Следующая картина – «Молодой садовник» – была отослана в Петербург, где выставлялась в Эрмитаже. Позднее Кипренский написал «Девочку в маковом венке» (первый портрет его воспитанницы Мариуччи, которая позднее станет его женой) и картину «Ангел, прижимающий к груди гвозди от распятого Христа», с успехом выставлявшуюся на международной выставке в Риме весной 1819 г. К началу 20-х годов слава Кипренского в Северной Италии выросла настолько, что Флорентийская Академия художеств заказала ему автопортрет для знаменитой коллекции автопортретов великих художников в галерее Уффици.

Один из младших товарищей Кипренского по русской художественной колонии в Риме, скульптор Самуил Гальберг, вспоминал:

«Орест Адамович Кипренский был среднего росту, довольно строен и пригож, но еще более он любил far si bello ‹прихорашиваться›: рядился, завивался, даже румянился, учился петь и играть на гитаре и пел прескверно! Все это, разумеется, чтобы нравиться женщинам. Не знаю, был ли он счастлив, но доволен собою был…»

Весной 1822 г. Кипренский покинул Италию, некоторое время жил в Париже, а затем вернулся в Россию. Перед отъездом из Рима он обратился к государственному секретарю Папской области, кардиналу Э. Консальви, с просьбой до его возвращения поместить его юную воспитанницу Мариуччу в монастырскую школу с полным пансионом.

Кипренский возвратился в Италию в 1828 г.: сначала поселился в Риме (где регулярно навещал Мариуччу), а с конца 1829 г. и до апреля 1832 г. почти безвыездно жил и работал в Неаполе, в доме № 31 на набережной Санта-Лючия, рядом с квартирой Сильвестра Щедрина.

В Неаполе Кипренский поначалу вновь обратился к излюбленному им жанру, написав в 1829 г. портреты русского исторического живописца П. В. Басина, итальянца, доктора Мазарони, С. А. Голенищевой-Кутузовой, а также несколько портретных рисунков – «Портрет неизвестной с косынкой на шее», «Портрет молодой девушки с крестом на шее» и др.

Вскоре, однако, следуя общим веяниям, Кипренский увлекся крупными историческими формами – в Риме в этом жанре начали работу Карл Брюллов и Федор Бруни. В Неаполе Кипренский задумывает большое аллегорическое полотно «Сивилла Тибуртинская», в котором намерен показать образ пророчицы, вещающей миру о грядущем счастье. В письме В. В. Мусину-Пушкину он написал о замысле картины, к которой приступил «с большим энтузиазмом и непонятным каким-то вдохновением»:

«Сивилла Тибуртинская – предсказавшая пришествие мессии Цезарю Августу Она представлена в виде молодой девицы, вдохновленной свыше, облокотясъ левой рукой о жертвенник; в правой руке держит свернутую хартию. Она освещена лампадой; но в отверстие окна виден храм Весты и Тивольский водопад при томном освещении луны».

Задумав эту сложную композицию, Кипренский, с целью «хорошо выучить краски и освещение при огне», написал две подговительные (хотя по существу самостоятельные) работы, где экспериментировал с изображением света – «Молодая цыганка, при свете свечи гадающая на картах» и портрет «Читающий при свече» (изображающий скорее всего его друга М. Постникова).

Чтобы улучшить свое финансовое положение, Кипренский работал в Неаполе и по заказам. Исполнил несколько морских пейзажей и этюдов Неаполитанского залива – самый известный из них «Вид Везувия со стороны моря» (1830). Написал Кипренский в Неаполе и несколько получивших известность жанровых картин – «Мальчик лаццарони», «Девочка с виноградом», «Девушка с колосьями и корзиною в руке» и др.

При содействии русского посланника графа Г. О. Штакельберга и королевского мажордома князя Антонио Луккези-Палли Кипренский познакомился с неаполитанским королем Франческо I и получил от него заказ на жанровую картину. Сегодня эта работа («Отдыхающие мальчики на набережной Санта-Лючия») находится в неаполитанском музее «Палаццо Реале».

Когда в начале октября 1830 г., по случаю именин Франциска I, в Неаполе открылась большая художественная выставка, Кипренский представил на нее три работы: привезенный еще из России «Портрет отца» (А. Швальбе), «Девочку в маковом венке» (написанную ранее в Риме) и неаполитанский «Пейзаж с видом Санта-Лючия». Однако поскольку в Неаполе, в отличие от Рима или Флоренции, Кипренский был сравнительно мало известен, вокруг его работ разгорелась целая полемика: многие не верили, что «Портрет Швальбе», например, написан современным, да к тому же русским, художником. Президент Неаполитанской Академии Никколини посчитал этот портрет неизвестным произведением Рубенса; другой искусствовед – Альбертини – утверждал, что это работа Рембрандта. Принадлежность картин кисти Кипренского мог подтвердить Сильвестр Щедрин, но он, тяжело больной, лечился в те дни то ли в Сорренто, то ли в Амальфи…

Кипренский впоследствии в подробностях описал всю эту курьезно-драматическую историю брату Сильвестра – Аполлону Щедрину:

«Здесь в октябре месяце была экспозиция. Я выставлял тоже, и когда принес в студию портрет отца моего и портрет девочки одной, писанный мною в Риме, то здешняя академия, рассматривая сии картины, со мной сыграла следующую штуку: г. президент академии, кавалер Никколини, объявляет мне от имени академии замечание, опытностию и знанием профессоров исследованное, якобы сии две картины не суть работы художника нынешнего века. Будто бы я выдал сии картины за свои; но в самом деле они писаны Рубенсом (портрет отца), а девочка совсем другим манером и другим автором древним писана; что картины сии бесподобные… и что в Неаполе не позволят они себя столь наглым образом обманывать иностранцу…»

Все, однако, кончилось благополучно:

«Кончить письмо надобно тем, что когда я принес другие сверх тех работы мои, писанные в Неаполе, и все в разных манерах, то они удостоверились, что в России художники не обманщики».

Художественная выставка в Неаполе продолжалась до 31 октября, и выставленные на ней картины Кипренского очень понравились королевской чете. По словам самого Кипренского,

«король, который всегда был ко мне милостив, быв о сем уведомлен, будучи болен, велел себя носить по студии, чтоб посмотреть выставленные вещи… Король, болезнью удрученный, удостоил взять меня за руку, весьма милостиво благодарил за выставленные работы, кои великое его величеству принесли удовольствие».

(Письмо А. X. Бенкендорфу.)

Неаполь. Via Marina della Carmine (фото 1860 г.).

Многие предрекали присуждение Кипренскому специальной королевской премии, однако 8 ноября 1830 г. Франциск I, давно болевший, умер (по стечению обстоятельств в этот же день в Сорренто скончался и Сильвестр Щедрин). Однако не прошло и нескольких месяцев, и Неаполитанская Академия художеств, в знак признания художественных заслуг Кипренского, удостоила его звания члена-корреспондента. В выданном Кипренскому документе говорилось:

«Академия художеств на своем заседании от 8 августа 1831 года предложила удостоить звания своего члена-корреспондента по классу рисунка господина Ореста Кипренского, живописца. Поскольку Его Королевское Величество одобрил это предложение указом от 26 сентября того же года, Академия направляет своему новому члену настоящее письмо, которое скреплено печатью и подписями, проставленными согласно уставу Королевского общества. Неаполь, 3 марта 1832 г.».

Дошедшие до Кипренского в Неаполе известия о революционных событиях в Польше побудили его написать картину «Читатели газеты» – на фоне дымящегося Везувия художник изобразил группу эмигрантов-поляков, читающих политические новости. Многие были уверены, что, отправленная в Россию, эта картина наверняка вызовет неудовольствие в придворных кругах. Однако в Петербурге предпочли «не заметить» политической подоплеки картины Кипренского – выставленная в Академии художеств, она имела большой успех и была впоследствии за крупную сумму приобретена у Кипренского графом Д. Шереметевым. О сильном впечатлении, которое картина произвела на петербургской выставке, Кипренскому написал в Италию сам конференц-секретарь академии В. И. Григорович:

«Несмотря на то что выставка сия была блестяща и многочисленна и изобиловала многими отличными произведениями русских и иностранных художников, картины Ваши, и в особенности „путешественники“, восхищали зрителей, стечение коих было необыкновенно».

Летом 1832 г. Кипренский с успехом выставил в галерее на Piazza del Popolo в Риме восемнадцать картин, написанных им в разное время. В 1833-1835 гг. он написал в Италии еще несколько работ, подтвердивших его славу «русского Ван-Дейка», – портреты датского скульптора Бертеля Торвальдсена, портрет братьев-князей Ф. А. и М. А. Голицыных и свое последнее большое итальянское полотно – «Портрет графини Потоцкой, сестры ее графини Шуваловой и эфиопянки».

В марта 1835 г. художник в последний раз ненадолго приезжал из Рима в Неаполь.

29 июня 1836 г. Кипренский принял католичество, а в июле того же года женился на Мариучче (полное имя Анна Мария Фалькуччи). В последние месяцы своей жизни он снимал в Риме квартиру на Via Gregoriana в Palazzo Claudio – доме, который известен тем, что там ранее жил знаменитый французский художник Клод Лоррен. Осенью 1836 г. Кипренский тяжело заболел воспалением легких и вскоре скончался в своем римском доме. Живший в Риме русский художник-гравер Ф. И. Иордан вспоминал о дне похорон Кипренского:

«Был октябрь месяц. В Риме этот месяц посвящен веселью и езде в коляске трудящихся женщин, разукрашенных цветами, с бубнами в руках, распевающих свои песни; в такой веселый октябрьский день собрались на квартиру покойного свои и некоторые чужие отдать достойному труженику последний долг. Явились могильщики, взяли гроб, снесли вниз, положили на носилки, покрыли черным покровом, взвалили себе на плечи, и целая ватага капуцин, по два в ряд, затянули вслух свои молитвы. Мы же, с поникшими головами, следовали за гробом до церкви S. Andrea delle Fratte, где и поставили в память покойного Кипренского на стене мраморную доску…»

О. А. Кипренский был похоронен в римской церкви SantAndrea delle Fratte (на углу одноименной улицы и Via Capo le Case). В четвертой капелле справа от входа размещена плита с надписью на итальянском языке:

«В честь и память Ореста Кипренского, славнейшего из русских художников, профессора Императорской Академии художеств в Петербурге и Советника Неаполитанской Академии, поставили на свои средства все русские художники, архитекторы и скульпторы, сколько их было в Риме, оплакивая безвременно угасший светоч своего народа и столь высокие душевные достоинства».

Александр Павлович и Карл Павлович Брюлловы

Александр Павлович Брюллов (1798-1877) – архитектор; Карл Павлович Брюллов (12. 12.1799, Петербург – 23.06.1852, местечко Манциана под Римом) – художник. Отец Брюлловых – Павел Иванович Брюлло – потомок французских протестантов-гугенотов, бежавших в Германию; академик орнаментальной живописи. В 1809 г. братья Александр и Карл были приняты на казенный счет в Академию художеств, после успешного окончания которой «Общество поощрения художников» отправило их в 1822 г. на стажировку за границу сроком на три года и с ежегодной пенсией в 5 тысяч рублей каждому. Перед отъездом братьям по ходатайству «Общества» (которое поощряло только художников отечественных) была высочайше пожалована русская фамилия – «Брюллов».

Братья Брюлловы выехали дилижансом из Петербурга 16 августа 1822 г. Проехав через Ригу, Берлин, Дрезден, они из-за болезни Карла задержались в Мюнхене до апреля 1823 г. Продолжив путешествие, Брюлловы, минуя Вену, добрались до Венеции. Далее через Падую, Верону, Болонью и Флоренцию 2 мая 1823 г. приехали в Рим, где поселились в квартале художников на углу Via delle Quatro Fontane и Via del Quirinale на Квиринальском холме возле папского дворца. В Риме Брюлловы быстро сдружились с другими русскими пенсионерами Академии художеств: Сильвестром Щедриным, Петром Басиным, Самуилом Гальбергом. Александр Брюллов писал в те дни родным в Петербург:

«Приехавши в Рим, мы очень скоро познакомились там со всеми русскими пенсионерами; но что я говорю! Нам и не надо было с ними знакомиться, даже Гальберг и Щедрин, с которыми мы никогда ни слова не говорили, и они нас первый раз в Риме только лично узнали, через пять минут были так знакомы, как будто мы были с ними знакомы с малолетства…»

Покровителем братьев Брюлловых в Риме стал князь Григорий Иванович Гагарин – русский посланник при Тосканском дворе, выполнявший дипломатические миссии и в Риме (а после смерти русского посла в Риме, А. Я. Италинского, занявший его место). В римском доме Гагариных собирались представители русской колонии, именитые путешественники, ставились домашние спектакли. В постановке «Недоросля» по Фонвизину Карл Брюллов выступил не только как автор декораций, но и как исполнитель сразу двух ролей – Простакова и Вральмана. (Другие роли в этом спектакле исполняли Александр Брюллов, члены семьи Гагариных, а также русские пенсионеры Академии художеств – С. Щедрин, К. Тон, С. Гальберг, П. Басин.)

В мае 1824 г. Александр и Карл Брюлловы впервые оказались на берегах Неаполитанского залива. Несколько дней прожили в Неаполе, верхом на ослах поднимались на Везувий, ездили в Помпеи, путешествовали на лодке по окрестным островам, побывав на Капри, Прочиде и Искье. После этого Карл вернулся в Рим, а Александр вместе с А. Р. Львовым путешествовал по Сицилии, осенью 1824 г. снова приехал в Неаполь – его, как профессионального архитектора, захватила идея реставрации помпейских античных сооружений.

К 1826 г. А. Брюлловым были выполнены архитектурные чертежи интерьеров помпейских терм, изданные затем в гравюрах Сандса в Париже (авторский текст самого А. Брюллова к альбому был напечатан на французском языке в новом издании 1829 г.). Работа «Помпейские термы» принесла Александру Брюллову европейскую известность: во Франции он получил звание архитектора Его Величества и члена-корреспондента «Institut de France»; в Англии был избран членом Королевского института архитекторов; в Милане стал членом Академии художеств.

Между тем во время своих поездок в Неаполь Александр Брюллов стал знаменит не только как архитектор-реставратор и знаток помпейских древностей, но и как талантливый художник. Он сделал несколько десятков акварельных рисунков Неаполя и его окрестностей, однако в отличие от Сильвестра Щедрина (чистого пейзажиста, работавшего в Неаполе и его окрестностях в те же годы) предпочитал размещать на фоне неаполитанских видов портреты богатых заказчиков. По рекомендации жившей тогда в Неаполе Елизаветы Михайловны Хитрово (дочери покойного фельдмаршала М. И. Кутузова и вдовы посланника во Флоренции Н. Ф. Хитрово) А. Брюллов с успехом исполнил портреты неаполитанского короля Франциска I и многочисленных членов августейшей семьи.

В 1830 г. Александр Брюллов вернулся в Россию, где вскоре был избран академиком архитектуры. Как признанный мастер архитектурного интерьера, он стал автором многих известных проектов – Петропавловской лютеранской церкви на Невском проспекте (1831-1833), Пулковской обсерватории (1834), Михайловского театра и здания Штаба гвардейских войск (1840), готической церкви для графини Палье в Парголове, дома графини Самойловой в Славянке и т. д. Талант А. Брюллова особенно проявился во время восстановления (после пожара 1838 г.) жилых интерьеров императорского Зимнего дворца.

В свою очередь, Карл Брюллов уже в 1823-1827 гг. стал известен в Риме как автор ряда портретов и виртуозных жанровых картин «Итальянское утро» и «Итальянский полдень». А после исполнения им следующей работы – копии в натуральную величину с фрески Рафаэля «Афинская школа» (над которой художник с перерывами работал четыре года) – император Николай I велел заплатить К. Брюллову сверх назначенной русским посольством цены в десять тысяч рублей еще пять и пожаловал ему орден Владимира 4-й степени (небывалый случай для «художника 14-го класса» согласно Табели о рангах!).

Позднее К. Брюллов признавался, что он решился писать огромное полотно «Последний день Помпеи», только успешно пройдя школу копирования рафаэлевских фресок. Очень точно заметил в свое время высоко ценивший творчество Брюллова А. С. Пушкин:

«Брюллов, усыпляя нарочно свою творческую силу, с пламенным и благородным подобострастием списывал Афинскую школу Рафаэля. А между тем в голове его уже шаталась поколебленная Помпея, кумиры падали, народ бежал по улице, чудно освещенной Вулканом…»

Неаполитанский порт (фото 1870 г.).

Существует несколько версий относительно того, как зародился замысел грандиозного полотна «Последний день Помпеи». Известно, что сам К. Брюллов внимательно следил за раскопками Геркуланума и Помпей, изучал поступившие в Неаполитанский музей археологические находки. Об обстоятельствах катастрофы – извержения Везувия в августе 79 г. н. э., погубившего Помпеи, – Брюллов знал из текста «Писем» Плиния Младшего, которые в отрочестве читал в «Вестнике Европы». Несомненно также профессиональное влияние на Карла его старшего брата, с которым он находился в постоянной переписке. Возможно, определенную роль в создании «Последнего дня Помпеи» сыграла незадолго до этого написанная картина англичанина Д. Мартина «Разрушение Геркуланума и Помпеи», а также популярная опера Джованни Пачини с декорациями Алессандро Санквирико. Можно считать также установленным, что непосредственным толчком для написания «Гибели Помпеи» явилась поездка в Неаполь и Помпеи, предпринятая К. Брюлловым летом 1827 г. вместе со своей покровительницей, графиней Марией Григорьевной Разумовской. Осенью того же года Брюллов писал в Петербург, в «Общество поощрения художников»:

«От начала июля до конца августа пробыл я в Неаполе. Краткость времени не позволила мне видеть ни всех островов, ни многих окрестностей города. Вообще славных в мире своими прелестными видами; но я старался извлечь всю возможную пользу из сего путешествия, наблюдая все, что имеет непосредственную связь с моим художеством. В особенности же старался я более ознакомиться с древностями Бурбонского музея, единственного по своему собранию ваз, бронз и фресок, найденных при открытии Геркуланума и Помпеи…»

В те же дни в Неаполе находился и «князь Сан-Донато», русский богач Анатолий Николаевич Демидов, живший во Флоренции и женатый на графине Матильде де Монфор, дочери брата Наполеона – Жерома Бонапарта. Именно Демидов, увидев брюлловские наброски «Гибели Помпеи», сделанные для графини Разумовской, заключил с Брюлловым контракт на написание большого исторического полотна. Об обстоятельствах этого соглашения вспоминал ученик и биограф Брюллова – М. И. Железнов:

«Какая-то дама ‹графиня М. Г. Разумовская›, имя которой осталось мне неизвестно, после того как эскиз для Помпеи был уже написан, за обедом, на котором присутствовали Демидов и Брюллов, завела с Демидовым разговор о его поездке в Помпею и сумела поставить его в такое положение, что он, из угождения своей собеседнице, заказал Брюллову написать „Последний день Помпеи“. Затем Демидов заключил с Брюлловым контракт, который обязывал Брюллова окончить заказ к концу 1830 года».

Уже в марте 1828 г. К. Брюллов писал из Рима брату, Федору Брюлло, о том, что местом действия своей картины он избрал улицу Гробниц, наиболее сохранившуюся в разрушенных Помпеях и открытую итальянскими археологами за десять лет до приезда Брюлловых в Италию:

«Эскиз картины… приведен в порядок; сочинение следующее: „Последний день Помпеи“. Пункт избрал в Strada dei Sepolcri. Картинная линия на перекрестке от гробницы Scuaro к гробнице сына какой-нибудь жрицы Цереры. Декорацию сию я взял всю с натуры, не отступая нисколько и не прибавляя, стоя к городским воротам спиною, чтобы видеть часть Везувия как главную причину, без чего похоже ли было бы на пожар? По правую сторону помещаю группу матери с двумя дочерьми на коленях (скелеты сии найдены были в таком положении); сзади сей группы видна теснящаяся группа на лестнице, ведущей в Sepolcri Scuaro, накрывая головы табуретками, вазами (спасаемые ими вещи все взяты мною из музея). Возле сей группы – бегущее семейство, думая найти убежище в городе; муж, закрывши плащом себя и жену, держащую грудного ребенка, прикрывая другой рукой старшего сына, лежащего у ног отца; в середине картины упавшая женщина, лишенная чувств; младенец на груди ее, не поддерживаемый более рукой матери, ухватившись за ее одежду, спокойно смотрит на живую сцену смерти; сзади сей женщины лежит сломанное колесо от колесницы, с которой упала сия женщина; опрокинутая же колесница мчима конями, разъяренными от падающего раскаленного пепла и камней вдоль по дороге; управлявший колесницей, запутавши руку в вожжах, влечется вслед; между голов лошадей видно продолжение улицы Augustale, ведущей к Неаполю, которая хотя и не открыта, но я, следуя древним писателям и нынешним антиквариям, поворачиваю несколько влево за дом Диомедов, наполняя ее гробницами и отдыхальнями, оставшимися сзади меня, что очень кстати. По правую сторону упавшей женщины – жрец, схвативши жертвенник и приборы жертвоприношения, с закрытой головой, бежит в беспорядочном направлении; возле него я ввожу случай, происшедший с самим Плинием: мать его, обремененная летами, не будучи в состоянии бежать, упрашивает сына своего спастись, сын же употребляет просьбу и силу свою, чтобы влечь ее за собой. Происшествие сие, рассказанное самим Плинием в письме к Тациту, случилось в Capo di Miseno, но художник, помещающий на саженной холстине Помпею и Везувий, отстоящий на пять миль от оного, может перетащить и из-за 80 миль пример детской и материнской любви, так кстати тут своей противоположностью прочим группам…»

Таким образом, можно утверждать, что к весне 1828 г. общая композиция «Гибели Помпеи», несмотря на последующие частные изменения, была в целом создана.

Работа Карла Брюллова над «Последним днем Помпеи» продолжалась в Риме, в мастерской на Via San Claudio (между Corso и Piazza San Silvestro) с 1827 по 1833 г. Сроки окончания картины, к неудовольствию Демидова, несколько раз переносились: Брюллова отвлекали частные заказы и новые поездки – в Венецию и Болонью (как он говорил, «для совета со старыми мастерами»)… О завершении своего главного творения Брюллов вспоминал так:

«Целые две недели я каждый день ходил в мастерскую, чтобы понять, где мой расчет был неверен. Иногда я трогал одно место, иногда другое, но тотчас же бросал работу с убеждением, что части картины были в порядке и что дело было не в них. Наконец мне показалось, что свет от молнии на мостовой был слишком слаб. Я осветил камни около ног воина, и воин выскочил из картины. Тогда я осветил всю мостовую и увидел, что картина моя была окончена…»

Осенью 1833 г. картина Брюллова была выставлена для всеобщего обозрения. «У нас в Риме важнейшим происшествием была выставка картины Брюллова в его студии. Весь город стекался дивиться ей», – сообщал из Рима философ Н. М. Рожалин своему другу С. П. Шевыреву. Работа Брюллова была объявлена «первой картиной золотого века в искусстве». Больной Вальтер Скотт приехал в Рим, когда мастерская Брюллова была уже закрыта для публики, но целая депутация английских художников уговорила Брюллова дать возможность писателю посмотреть картину – тот пробыл в мастерской около часа и поздравил автора.

После Рима картина выставлялась в Милане (в Ломбардском зале Брерского дворца), затем – с неменьшим успехом – в Парижском Салоне 1834 г. в Лувре, где Большое жюри, состоявшее из виднейших деятелей французского искусства, присудило автору «Последнего дня Помпеи» золотую медаль. Брюллов был избран почетным членом академий Болоньи, Флоренции и Пармы. Миланская Академия изящных искусств, прислав Брюллову диплом почетного члена, писала: «…Присоединив Вас к себе в качестве своего почетного члена, Академия только увеличила блеск своей славы…».

В Россию «Гибель Помпеи» прибыла в конце 1834 г. и выставлялась в Эрмитаже, а затем в Академии художеств. А. Н. Демидов заплатил за картину 40 тысяч франков и преподнес ее в дар российскому императорскому дому. О триумфальном появлении картины в Петербурге поэт Е. А. Баратынский написал стихи:

 
Принес ты мирные трофеи
С собой в отеческую сень –
И был «Последний день Помпеи»
Для русской кисти первый день!
 

Когда в 1836 г. Карл Брюллов возвратился в Петербург, совершив из Италии путешествие через Грецию и Малую Азию на юг России и оттуда в Москву и Петербург, его ожидала почетная встреча в Академии художеств. Царь Николай I наградил Карла Брюллова орденом Анны з-й степени.

Следующее посещение К. Брюлловым Италии состоялось лишь в 1850 г. Тогда, неожиданно прервав лечение от легочной и сердечной недостаточности на острове Мадейра, Брюллов снова приехал в Рим. Некоторое время прожил на Via del Corso у своего друга Анджело Титтони (соратника Гарибальди, видного участника революционного движения и полковника национальной гвардии, недавно отсидевшего несколько месяцев в заточении в замке Св. Ангела), а летом 1851 г. переехал в загородный дом Титтони в местечке Манциана в окрестностях Рима. Там 23 июня 1852 г. Карл Павлович Брюллов скоропостижно скончался. Его тело было перевезено в Рим и 26 июня похоронено по обряду протестантской церкви (к которой принадлежал Брюллов) на кладбище Тестаччо.