Текст книги "Руны на шевронах"

Мой секундант ректор, его одного я приветствую. Он стоит высокий и подтянутый с деревянной коробкой, зажатой в правой подмышке.

– Здравствуй, Артём, – ответил мне Григорий Васильевич и повёл ладонью к замкнутому парню. – А это твой противник Павел Владимирович, – он обернулся ко второму. – И его секундант Александр Иванович…

– Давайте обойдёмся без формальностей, – проворчал секундант. – Вызов принят, Паша твёрдо намерен убить этого выскочку.

– Пожалеем их, – улыбнулся я. – Им очень хочется, чтоб всё побыстрее закончилось.

Григорий Васильевич поджал губы, но просьбу уважил – открыл футляр.

– Клянусь, что оружие не заговорено, и Артём с ними незнаком. Вызванный выбирает первый, – сказал он важно.

Я подошёл ближе и, наморщив лоб, уставился на пистолеты барабанного типа. Обернулся к противнику и серьёзно спросил:

– Так из какого тебя застрелить?

Тот проигнорировал мой вопрос, ещё больше закаменев таблом. Григорий Васильевич проворчал:

– Всего в барабане по восемь патронов, но дуэль не останавливается, когда противники потратят все. Живым уйдёт один. Не люблю пистолеты, шпаги красивее.

– Тогда без разницы, – сказал я, взяв верхний револьвер.

Павел Владимирович судорожно схватил нижний.

– Теперь вы можете воззвать к Перуну! – возвестил Григорий Васильевич.

Мы поклонились камню и без слов пошли друг от друга. Я отсчитал пятьдесят шагов. Тут и команда ректора:

– Оборачивайтесь! Начали!

Секунданты и охрана укрылись за камнем, противник двинулся ко мне. Я пошёл к нему навстречу…

Нас разделяют семьдесят шагов, враг медленно поднимает руку с пистолетом. Рановато для меня, но ладно, я тоже поднял револьвер.

Ощущение угрозы и его выстрелы:

– Бах! Бах!

Бьёт на уровень живота и паха, один прицельный, другой туда, где я могу оказаться. Мне повезло отскочить вправо, пули летят левее.

Ещё два шага и снова:

– Бах! Бах! Бах!

Сделал поправку, кроет оба фланга. Но мне же не запрещено просто немного отскочить назад. Тут главное, не поймать центральную пулю.

Враг явно не ждал от меня такой прыти, раздосадован. Решил сократить дистанцию, делает вперёд шаг, другой…

Ожидаемое решение. А я внезапно срываюсь вперёд, забирая левее. Он останавливается и берёт на прицел мою бегущую фигуру…

Опять не угадал. Резко торможу. Как у нас говорят – дорожка. И беглый огонь. Посылаю семь пуль, последняя на крайний случай…

Противник пытается уйти от внезапного огня, но падает в траву раненый в левую руку и в живот. Он лежит, ему очень больно, но у него ещё три патрона. Я могу просто подождать, когда он от потери крови лишится сознания, и добить. Время дуэли ведь не ограничено.

Но я обхожу его справа, и приближаюсь для последнего выстрела в голову. Он сквозь жуткую боль пытается поймать меня в прицел:

– Бах! Бах!

Враг судорожными рывками разворачивается за мной, ложится на живот и громко стонет. Вытянул ко мне руку с револьвером, но оружие его гуляет в ладони – Паша почти ничего не видит. Но не стреляет даже на удачу, тоже решил оставить патрон, чтобы я не смог убить его в упор.

Но мне это и не нужно – стреляю с десяти шагов ему в голову, прямо в темя. Враг упал лицом в землю. Я посмотрел на него с жалостью – срубил парень много денег по лёгкому. Вздохнул и вернулся к камню.

Когда подошёл, секунданты и мои охранники уже вышли из-за укрытия.

– Дуэль можно считать состоявшейся? – устало спросил я.

– Ты обещал Перуну, – торжественно мрачно сказал Александр Иванович. – Ты кланялся камню!

– Пистолет, что ли, положить? – не понял я.

– Не-не! – воскликнул Григорий Васильевич, отбирая у меня револьвер. – На нём же нет крови! Кстати, где второй?

– Там, – показал я пальцем.

– Вот заодно захватишь, – сказал ректор.

Авдей расстегнул пиджак и с пояса снял немаленький нож в ножнах.

– Отрежь врагу голову, – сказал он серьёзно, протягивая оружие.

Я уставился на клинок.

– Ты сам пообещал Перуну жертвенную кровь! – мрачно молвил Александр Иванович.

Я заторможено протянул руку и взял нож.

– Ну, почему тебе не советовали завтракать, – добродушно сказал Мухаммед.

Я обречённо развернулся к трупу и побрёл на дрожащих ножках. Это правило дуэли, я просто должен это сделать…

– Вот за это я и не люблю пистолеты, – за моей спиной кому-то сказал Григорий Васильевич. – Шпаги всё-таки элегантнее!

* * *

Как увидели меня живого и здорового, Миланья снова плакала, а Катя цвела улыбками. Без нас они за стол не садились, прямо кусок не лез в горло. Но тут быстро собрали утреннюю трапезу. Авдей и Мухаммед уплетали за обе щёки, а я ограничился кофе. Сказал, что нет аппетита.

На политинформации Кати немного пришёл в себя, а на физкультуре даже почувствовал, что напрасно не поел с утра. Энергия кончалась быстрее обычного. Так что к обеду я совершенно восстановился и даже попросил добавку второго.

После обеда приехал курьер из дружины – я передал для майора пакет и приказал присылать курьеров каждый выходной. Позвонили из гордумы и попросили заехать, утрясти кое-какие формальности. Туда отправились с Катей, всё-то ей нужно знать, и с охранниками. Формальности заключались в имуществе вызвавшего меня мага.

Убиенный оказался недавним выпускником Рязанского общевойскового училища. Так бы меня из-за него не побеспокоили, но он при жизни владел целыми двумя участками земли, один из которых сельский. Оба участка отойдут Думе Рязани, вопрос только в том, за какой она мне передаст кадастровую стоимость. Катя сказала брать ту, что больше, и не париться отношением Рязани – не любить московских ещё больше они не смогут физически.

Вот что за беднота ко мне лезет! А у меня ведь расходы серьёзные. Одному только Григорию Васильевичу передал сто тысяч, не считая задатка и платы бойцам. Правда, конвертик немного в желчи и крови, и с парадкой пришлось распрощаться, но кто ему виноват. Самому брать деньги до дуэли не позволили принципы.

Выбрал я себе жизнь, полную страстей! А Паша мог спокойненько сносно жить только со своей земли, но ему захотелось большего. Глупо. Но всё равно жаль парня. В общем, возвращался я из гордумы в новой парадке, с грустным настроением и с задумчивой Катей. Дома обычные наши занятия. Катерина со всей магией не может выиграть у меня в шахматы, так требует, чтобы я больше решал и ей объяснял рекомендованных задач с двумя звёздами. А разговаривали мы по-английски или по-немецки на её выбор.

Вечером долгожданный День Рождения. Вкусный ужин и тортик с семнадцатью свечами. Я свечки задул и сделал Кате предложение. То есть пожелал, чтобы в новом для меня году она стала мне женой.

На этом месте она чуть не заплакала. Катя изучила этот вопрос, так дело не только в том, что я малолетка, но ещё и сиротка вдобавок. В обычном случае браки заключаются с согласия родителей, а в моём должен дать согласие князь Москвы. А он так ко мне настроен, если судить по разным деятелям, что мне этот годик тупо не прожить.

Я приказал ей не реветь и не грузиться. Одобрит князь брак, никуда не денется, не нужно думать о властителях плохо. Я вот прямо сейчас напишу ему прошение, а Катя при мне напишет своему боярину. Она, утерев слёзки, сказала, что попытка не пытка, и согласилась.

Потом были три сказочных дня с Катей. Дома, никуда не нужно ехать…

Не! Занятия наши никто не отменял. Но ведь дома, и Катя со мной! Ладно, не поняли и не надо – всё равно первого вересня начались трудовые будни. Меня привезли в Корпус учиться дальше, а Катерина на своей машине приехала преподавать английский и начала этикета.

Что кадеты второго курса приняли с воодушевлением, так это на месяц освобождение от наказаний на плацу. Просто плац оккупировали абитуриенты. Зато вместо шагистики все попали на полосы препятствий и стрельбу. И наказание или призы стали кардинальнее – десять кадетов курса получают в воскресенье увольнительные домой. Вообще, можно уехать в субботу сразу после практики на танках, а приехать в понедельник на политинформацию.

Я, конечно, оказался в десятке. Просто из принципа всегда быть первым. Ну, а там посмотрим. Значит, предупредил я Катю, позвонил домой, чтоб приезжали, а на последней паре инструктор мне и говорит зайти к ректору.

Я скинул танкистскую робу, быстро принял душ и в парадке явился в ректорат. Секретарь почти сразу пустила меня к ректору.

– Здравствуй, Григорий Васильевич! – сказал я, войдя в кабинет.

А он поднял на меня усталые глаза и молвил грустно:

– Тебя опять вызывают на дуэль. Причина та же, твоё интервью. И ты можешь отказаться.

– Завтра в десять утра у Перунова камня на пистолетах, – тоном автомата оттарабанил я. – Прошу быть моим секундантом!

Дед вздохнул и сказал мрачно:

– Ладно. Иди, кадет.

Я строевым шагом покинул его кабинет. В машине ехал задумчивы-ы-ый. Пистолеты, конечно, так себе удовольствие, но с ними у меня есть неплохие шансы. И кончится же когда-нибудь у моих недоброжелателей желание меня убить!

Глава 14

Херр Крейц в собственном кабинете уставился в потолок, нервно тарабаня пальцами по столешнице. Он знал, что так поступают лишь неврастеники, и таких не берут в разведку. Однако херр именно служил в разведке и неврастеником не являлся. Во-первых, его никто сейчас не видел, а во-вторых, неврастеник на его месте не пальцами бы по столу молотил, а в прыжке пробил бы головой потолок.

Перед ним лежало прошение Катерины к своему боярину Андрею Пермякову о снятии с неё клятвы мага в связи с её замужеством за боярином Артёмом Большовым. Писано прошение по-русски. Подписано Катей полным именем. И пришло оно через немецкую почту. Только не хватало оттисков «проверено» от службы безопасности.

Катя, конечно же, всё понимала очень хорошо. Формально она рассекретила кадрового сотрудника спецслужбы, за что в цивилизованных странах полагается повешенье, электрический стул или пожизненное заключение, в зависимости от цивилизованности страны. Да вот только Гардарика нецивилизованная напрочь.

В ней по сию пору действуют древние правила и договоры, и Андрею какое-то время это очень нравилось. Рассекретила же его Катя формально, немцы давно знают, кто он и чем занимается. Но в цивилизованной Германии его нужно тащить в суд и доказывать, что жизнь Андрея под другим именем принесла безопасности государства ущерб. А будь он немцем и попробуй только тем же заниматься в Гардарике – да грохнут просто через пять минут.

Причём грохнут на основании договора, по которому неучтённый маг вне закона. Это соглашение доисторических времён создаёт магам Гардарики множество проблем – нельзя просто переехать в другое княжество и жить, о намерении посетить земли княжества нужно уведомлять за неделю, как минимум. Но все понимают, что Гардарика страна древних соглашений, и соблюдают правила. Чтоб не грохнули.

Не! Гардарика охотно принимает магов! Маги и даже просто их родственники занимают первые строчки в списке предпочтений для переселенцев. Даже Восточное Царство принимает таких японцев. Но переселенцам пожизненно запрещено публично говорить о политике, голосовать, занимать любые государственные должности и брать в руки оружие, а за любое преступление тупо смерть. Только дети их, рождённые на территории Княжества, Королевства или Царства смогут стать гражданами.

Такое категорически не подходит разведкам иных стран, что сопровождается скандалами с убийствами, временным прекращением отношений и даже непродолжительными военными конфликтами. Долго воевать с Гардарикой ни у кого нет сил и возможностей, и большинство старается до боевых действий не доводить.

Вот если гора не идёт к Магомету, Магомет идёт к горе. Или, говоря по-научному, всякое движение относительно. Принялись в иных землях обхаживать магов Гардарики, даже если они прибыли с разведывательными целями. Главное, вовремя зафиксировать появление такого мага.

Потому Андрей находился в прострации больше не из-за своих перспектив – ну, появился у немцев лишний документ для суда, его ещё нужно туда притащить. Неприятно, но можно пережить. На самый край вернётся на родину…

И встретит там Катю. Нахалка просто послала его к чертям, опираясь на могущество Артёма Большова. Сергей предупреждал, что она Артёмом порабощена. Он настолько сильный маг в шестнадцать лет?

Ага, уже в семнадцать. Как время-то летит! Что за этот год сделала Катерина? Продала своё европейское имущество, он и купил большую часть. Тогда она не казалась Андрею порабощённой, ведь сделки можно на этом основании оспорить. Значит, не порабощена Катя, просто охренела.

Не, как это ещё назвать! Прислать официальное прошение через немецкую почту – это просто плевок в морду! Он мог рассчитывать на долгую переписку по секретным каналам, в которой бы Катя долго извинялась, описывала Артёма, Андрей был бы непреклонен и холоден, они бы торговались об откупных…

А получил он от Кати официальную записку. Через почту. Немецкую. Ещё и чек от заказного письма сохранила, чтобы Тёма мог его предъявить в гордуме. Всё дело в нём, не иначе.

И что ведь обидно – он сам отправил Катю ловить возможного попаданца! Кто ж думал, что им окажется Артёмка. Андрей припомнил всё, что узнал о Большове от Сергея. Убил на дуэли шпагой очень серьёзного противника. Признан службой попаданцем с вероятностью более восьмидесяти процентов, но сделать что-то не представляется возможным. От попыток управления перешли к сотрудничеству. Ну, а его интервью Андрей прочитал вместе со всей Европой.

Теперь у Андрея два варианта. Первый: отказать Кате или проигнорировать её письмо. Вряд ли сработает подчинение по клятве мага. Артём силён, даже служба не хочет с ним связываться. Всё равно, чтобы использовать клятву против Кати, Андрею придётся пройти через него, встретиться с ним глазами. Или навсегда забыть путь на родину.

Второй вариант…

Андрей перестал барабанить пальцами по столешнице, взгляд его наполнился смыслом. Он вынул из ящика стола чистые листы, взял из подставки дорогую перьевую ручку и начал писать ответ:

«Здравствуй, Катерина!

Очень обрадовался весточке от тебя! Рад узнать, что с тобой всё хорошо. Конечно же, я освобождаю тебя от клятвы мага и желаю счастливого замужества за боярином Артёмом Большовым. Передавай ему от меня поклон. Очень сожалею, что не смогу прибыть лично на вашу свадьбу, дела – ну, ты в курсе. Всё-таки жду твоих фото в свадебном платье! И, вообще, пиши чаще, пиши обо всём – мы ценим любые новости с родины»…

* * *

Дома я всё рассказал. Катя нахмурилась, а Миланья растерянно воскликнула:

– Опять, что ли?! – и по щекам побежали слёзы.

На Авдея и Мухаммеда моё сообщение действия не произвело. Очередная ночь без Кати, приближение к тотему, откат и сон. Утром после зарядки и душа охрана не советовала мне есть, да я и сам не хотел. Вспоминалась не к месту Пашина голова.

Поехал я драться, Авдей и Мухаммед меня сопровождали, а Катя с Миланьей нас ждали и плакали. Приехали, конечно, пошли к Перунову камню через лес…

Блин! Не могли его устроить хотя бы не в лесу! А если клещи?

Значит, шёл я по лесу и думал о противнике. У него было время узнать о моём прошлом поединке и пацаном он меня не считает. Скорей всего этот маг оценивает свои и мои шансы поровну. Но за деньги на такой риск не идут. Значит, что-то у него в рукаве. Он маг, что рассказывала Катя о магии?

У камня нас уже поджидал высокий, подтянутый дед в генеральской форме с деревянным футляром в подмышке, мой ректор. И двое русых парней в спортивных светло-зелёных костюмах, оба за двадцать лет, один даже ближе к тридцати. Или это оттого, что у одного располагающее лицо добродушное, а второй тонколицый казался серьёзнее?

Охранников они не привели и на Авдея с Мухаммедом внимания не обратили. Мои парни смотрели на всё безучастно. Я подчёркнуто вежливо поздоровался только с ректором:

– Доброе утро, Григорий Васильевич.

– Здравствуй, Артём, – молвил он официально. – Позволь представить тебе секунданта Ивана Петровича, – дед повёл левой ладонью в сторону парня за тридцать. – И твоего противника Степана Сергеича.

Парень помоложе посмотрел на меня дерзко и весело. Иван же Петрович сказал:

– Коли вызов принят, то нет нужды обсуждать его правомочность. Хотя основания всем известны.

– Да, – кивнул Григорий Васильевич. – Но тут я должен предложить вызвавшей стороне признать за Артёмом право давать интервью кому угодно, принести извинения и отозвать вызов…

Он вопросительно посмотрел на Степана Сергеевича.

– Должен, так давай, – заявил он весело.

– Что давай? – не понял ректор.

– Ну, предлагай! – насмешливо на него глядя синими глазами, сказал мой оппонент.

Этот скот даже начал мне нравиться! Немного жаль, что придётся его убить.

– Гм, – пожевал губами Григорий Васильевич и сказал внятно. – Предлагаю вызвавшей стороне признать за Артёмом право давать интервью кому угодно, принести ему извинения и отозвать вызов.

– Нет, – нахально ответствовал Степан Сергеевич.

– У меня тут пистолеты, – сказал ректор, открывая футляр. – Клянусь, что оружие не заговорено, и Артём с ними незнаком. Вызванный выбирает первый.

Я без комментариев взял верхний пистолет, а за мной Степан Сергеевич схватил нижний.

– Теперь вы можете воззвать к Перуну! – возвестил ректор.

Мы дружно склонились у камня и обещали божеству жертвенную кровь.

– Расходитесь от камня каждый на пятьдесят шагов! – сказал второй секундант Иван Петрович.

Я ровной походкой пошёл, снимая револьвер с предохранителя.

– Оборачивайтесь! – крикнул Иван Петрович.

Оба секунданта и мои охранники укрылись за идолом.

– Начали! – прокричали секунданты дружно.

Я, держа револьвер в согнутой руке стволом кверху, пошёл к противнику. Тот двинулся навстречу, опустив руку с револьвером…

Просто идёт и не стреляет. Ну, всего восемь патронов…

Я уже легко различаю улыбку на его добродушном лице. Но я просто не могу выстрелить раньше! Идёт…

Блин, уйдёт отсюда лишь один. Пора просто стрелять. Но он же идёт и улыбается! Как я могу просто его застрелить?!

Стоп! Что-то не так! Между нами нет и тридцати метров, почему он не стреляет?! Что я думал о тузе в его рукаве?

Я остановился и тут же почувствовал угрозу. Маятником вправо и назад, пуля пролетает мимо, и одновременно с ней звук выстрела. Теперь влево и на колено. Новый выстрел и снова близкий промах…

Но он же просто идёт! С опущенной рукой!

С колена в перекат и с земли два шага вперёд.

– Бах! Бах!

И опять не попал. В рывке я посмотрел на врага внимательнее. Просто идёт, улыбается и смотрит пустыми глазами. Да это же фантом, внушение. Я снова отскакиваю, мимо летит пуля. И смотрю дальше фантома…

Вот он красавец! Разлёгся в траве, но револьвер и серьёзную харю не спрячешь. Просто мишень, даже на бегу. Рывками меняя направление приближаюсь к противнику и палю через шаг или два:

– Бах! Бах! Бах!

Ему пробивает руки. Он понял, в чём дело, пытается встать на колено и развернуться от меня…

– Бах! Бах! Бах! Бах!

Пробиваю ему жопу и бёдра, он наглым своим таблом воткнулся в траву. Вальяжно подхожу и носком ботинка переворачиваю его на спину. На лбу бисер пота, нос заострился, рот раззявлен стоном боли. Весёлости в выцветших от боли и страха глазах нет и следа. Я медленно подношу револьвер к его лицу, чтоб он видел. Ствол упирается в переносицу, его зрачки собираются в кучку, и я делаю последний выстрел:

– Бах!

В морде этой скотины опаленная по краям дырень. Он дёрнулся и затих. Последние мгновенья его были наполнены ужасом – так ему и надо!

Постоял немного, переживая запоздалую злость, сплюнул на пузо трупа и отвернулся пока. Ко мне шли Авдей с Мухаммедом, Авдей уже держал нож за лезвие…

* * *

Дома при моём появлении Катя заулыбалась, а Миланья заплакала ещё сильнее. Впрочем, завтрак не заставил себя ждать, и я, сделав над собой определённое усилие, смог поесть, хотя и без всякого вкуса.

На политинформации Кати больше боролся с изжогой и думал, что завтрак вряд ли пойдёт мне на пользу. Однако на физкультуре я переменил мнение и вообще практически вернулся на этот свет.

После обеда дождался курьера из штаба дружины с отчётом и поехал в гордуму с Катей улаживать формальности. Сразу обескураживало, что мой враг был москвич. Дуэли между своими, мягко говоря, не приветствуются, и князь Москвы найдёт способ сжить ослушника со свету. Получается, что тот маг, либо псих, либо его действия направлялись с самого верху.

Но он точно психом не являлся. Не занимая никаких должностей в советах, будучи простым московским магом, этот хмырь собрал земель на десять миллионов рублей. Его бы и боярином сделали, но не всё в княжестве решает князь.

А нехило он поработал! И такого специалиста кто-то теряет на сиротке семнадцати лет? Вопрос, кто меня заказал. Неужели сам князь Москвы? Или опять во всём виновато окружение?

В любом случае деньги мне точно не помешают. Под Катиным руководством отобрал самые доходные активы покойного, что можно быстро продать. Вернулся я домой в приподнятом настроении, а Катя, как всегда, задумчивая.

* * *

Всю следующую неделю в Корпусе я думал, что же делать. Если что о том, чтобы не вызывали, я не думал, все мои мысли занимал вопрос, что делать, когда вызовут. Именно «когда», а не «если» – я почему-то не сомневался, что вызовут непременно.

Не принимать вызов? Подумают ещё, что я прячусь. И, допустим, плевать мне, кто, что подумает – всё равно в думе не заседаю и по театрам не хожу, а дальше война…

Вот оно. Я открыто заявил, что верю в войну, и мне пытаются заткнуть рот. Проигравший даже на дуэли – всегда проигравший, и неважно, что он заявлял. Но тут речь не столько обо мне, сколько о судьбе Гардарики!

Ну и немножко обо мне. Папу ведь непросто столько раз пытались убить официально, и лишь подвернулся случай сделать это подленько, тут же им воспользовались. Кого-то в княжестве не устраивают сильные, богатые, самостоятельные бояре.

Первый, кто приходит в голову, тетя Света. Но она же в случае моей кончины заберёт боярство целиком, и неизвестно ещё, каким станет боярином. Не, она крайний случай и весьма неочевидный. Не напрасно меня хотят ликвидировать именно на дуэли, чтоб истребить само боярство.

Потому второй на очереди – Московский князь. Ничего не утверждаю, просто в голову пришло. А из этого следует, что, если я не приму очередной вызов, вообще не стану вылезать из Корпуса, тогда да – переедет меня танком. Три раза. Чисто случайно, чтоб тёть Света порадовалась немного. И будут смотреть на её поведение. Поведёт себя правильно – будет жить. А нет…

Впрочем, мы забегаем вперёд, я ещё живой. И думаю тут себе. Первая мысль – я должен принимать вызовы. Другое дело, не обязан на них нарываться. Ну, не выпускают из Корпуса, не вошёл в десятку лучших, пусть переносят дуэли на лето.

Я поговорил с Серёжей Бараненко, кому чуть-чуть не хватило, чтобы войти в десятку. Он надбавил, а я перестал тянуть руку. Вызовут к доске – отвечу. Один пень за неактивность шагистикой пока не наказывают, а домой я и сам не очень хочу. Со мной вон, Катя проводит дополнительные занятия.

Отсидели и отбегали мы субботние занятия, выстроили нас перед казармой, чтобы зачитать список лучших. Собрание зачем-то почтил сам ректор. Значит, зачитали фамилии лучших за неделю кадетов, моей среди них ожидаемо не оказалось. И тут слово взял ректор:

– Кадет Большов!

– Я! – вякаю, словно в тумане.

– Выйти из строя! – скомандовал генерал лейтенант.

– Есть, – говорю я и делаю три уставных шага вперёд.

– Тебя вызвал на дуэль маг, – проговорил Григорий Петрович. – Если ты принимаешь вызов, мы обязаны дать тебе выходной. Итак, ты принимаешь вызов?

– Да, – бодро ответил кто-то за меня. – На пистолетах. Завтра в десять утра у Перунова камня. Прошу быть моим секундантом!

– Хорошо, – сказал дедушка. – Становись в строй.

Пацанам я не говорил о дуэлях, не хотел хвастать. Но тут вызвали прямо в строю! Ребята меня зауважали, хотя и считали многие, что я для дуэлей ещё молодой. Они бы точно отклонили вызов.

В кадетской парадке, с рунами «держать» и «знамя» на шевронах, дружной стайкой мы прошли на трамвай. Старательно козыряли встречным военным. С трамвая пересели на метро, ответственно предъявляли военным патрулям предписание на кратковременный отпуск.

В центр города ехал один. Снова обрадованные лица Миланьи и Авдея с Мухаммедом. И грустная Катя – она обо всём догадывается. Всё равно я должен с ними объясниться.

Миланья всплеснула ладонями и горестно заявила, что это было бы слишком даже для моего папы. Авдей и Мухаммед пристально посмотрели на меня и даже плечами не пожали – для них ничего особенного. Катя поджала губы, словно я во всём виноват.

На ночь она ушла в другую спальню, я опять медитировал. Утром традиционно Авдей и Мухаммед не советовали мне завтракать до дела. Опять я шёл за ними через лес к камню и думал о противнике.

Им оказался благообразный, но спортивный господин под сорок лет. И секундант его такой же. А мой секундант, Григорий Васильевич дал нам новую пару револьверов. Мы поклонились Перуну и разошлись в стороны.

По сигналу я сосредоточился на противнике, хотел увидеть момент иллюзии. Но он просто сорвался с места и бежал ко мне, что было сил, поднимая пистолет. А я не мог заставить себя сделать шаг, поднять руку – меня парализовало ужасом!

В последние мгновенья я решил с собой не бороться и расслабленно упал на бок.

– Бабах! – стреляет враг с десяти шагов.

Его пуля обожгла мне ухо. Он успевает сделать ещё шаг и опускает руку с пистолетом. Я падаю и стреляю от бедра:

– Бах! – он валится на спину с аккуратной дыркой во лбу.

Я поднимаюсь, отряхиваюсь. Сам подхожу к Авдею и говорю:

– Дай нож.

После дела ректор сказал, чтобы в другой раз я прихватил пять тысяч, а то из-за меня у него уже дуэльные пистолеты заканчиваются. Я серьёзно пообещал.

Дома расцеловал заплаканную Миланью и обнял немного повеселевшую Катю. Спокойно употребил завтрак и даже не мог понять, чего мне раньше не нравилось. Потом Катина политинформация, и обычный выходной день.

Разве только приехал курьер из дружины и так же попросили заехать в гордуму. Этот маг тоже оказался москвичом и был даже жирнее предыдущего.

Утром завтрак и родной Корпус. Ребята оценили моё возвращение и мою сдержанность. Стали относиться серьёзнее, я ведь уже убил кого-то. И ни одного вопроса о дуэли. О таком воины не спрашивают.

Неделя снова прошла в раздумьях. Я видел, как инструкторы применяют ту же магию, что мой противник, только немного сбоку. Кадеты становились внимательнее, собранней. Ещё я понял, что чувствую её применение, могу её заблокировать. А на молодых магов, кто о ней не знает, она действует раза в два сильнее, чем на простых пацанов.

Я учился эту магию блокировать и размышлял о жизни. Вот дух и воля простого парня подчинили тело мага. Какие тому были предпосылки, пока неважно – я не-маг в теле мага. Для меня магия неродная, я вижу её, как будто со стороны. Это очень редкое преимущество.

Противник же, хоть и выставляет против меня сильных дуэлянтов, считает меня магом и мальчишкой. Я же только осваиваю магию, не магические мои качества он считает ещё детскими.

Для него естественно, что я принимаю вызовы, он меня таким и представляет. Совсем не думает, что я сознательно уничтожаю его специалистов, принимая огонь на себя…

В пятницу вызвал машину, хотя и палец о палец не ударил, чтобы войти в десятку лучших. В субботу принял очередной вызов и отправился домой. Традиционно проинформировал о дуэли и попросил Миланью при мне не реветь. Реально ведь уже не смешно, сколько можно!

В воскресенье пренебрёг советами и плотно позавтракал в компании Авдея и Мухаммеда, а Катя и Миланья сказались больными. Да и ладно. В лесу ни о чём не думал, только попросил Авдея:

– Давай нож заранее, – и повесил ножны на свой пояс.

Первым делом поздоровался с Григорием Васильевичем, а вторым отдал ему денег за револьверы. В этот раз вышел против меня парень под тридцать, в комуфлированом костюме горностаев, но без их эмблемы. Он точно не был тотемным воином, но имел к ним какое-то отношение. Может, кто-то из родни служил с ними.

Взяли револьверы и разошлись. Противник использовал против меня внушение и подавление воли. Только он не мог это делать одновременно – я легко преодолевал воздействие. Когда он давил мне волю, я останавливался и использовал иллюзию, что упрямо ковыляю к нему.

Он стрелял мимо.

До него доходило, что сам он стал мишенью, включал фантома и отскакивал – я успевал приблизиться на несколько шагов. Маг начинал паниковать и включал подавление…

Я всё равно его преодолевал и делал два-три шага, а он расстреливал фантома.

Но вот нас разделяет пять шагов, и у него в барабане всего один патрон! Он лихорадочно ищет меня, находит и пытается повернуться…

Хотя бы согнуть руку!

В подавление же можно играть и вдвоём. Тем более магия больше усиливает собственные эмоции, добавления там сравнительно немного. А его в конце охватил ужас. На лице капли холодного пота, безумные глаза скосились на меня. Рука с револьвером почти согнулась…

И я бью его кадетским ботинком в промежность. Он стреляет куда-то в лес и роняет револьвер. Я его отпускаю, и он со сдавленным стоном склоняется, обхватив ладонями пах. Тоже убираю револьвер, хватаю его за волосы и рву на себя. Он падает на колени, а я вынимаю нож…

Возвращая Григорию Васильевичу оружие, я смущённо сказал:

– Я из револьвера ни разу не выстрелил. Его же можно мне снова?

– Похоже, что тебе хватит ножа, – проворчал ректор, принимая револьверы. – И то лишь на дуэли.

Я пожал плечами – он же секундант, ему клясться. Вернул нож Авдею, да мы домой пошли. А там уже обычное моё воскресенье, даже Миланья почти не плакала. В обед прибыл курьер из штаба дружины, заодно покормили воина. И после обеда пригласили в гордуму – этот маг оказался самым жирным. А хороший какой бизнес!

Всю неделю я тренировал иллюзии и преодолевал психологическое воздействие. Гулял, сколько нравится, через КПП, бойцы ничего не видели. Инструкторы и некоторые преподаватели обо мне просто забывали на выбранное мною время, и я делал, что хотел. Мог просто в носу ковыряться или считать галок, пока мои одногруппники напряжённо внимали о любви к родине.

И ломал голову, кого же выставят против меня на этот раз. По зрелому размышлению получался дракон, не слабее. В пятницу вечером вызвал машину. В субботу возле казармы слушал фамилии лучших и ждал слова ректора.

В число лучших я традиционно не попал, а ректор начал с организационных вопросов. Наши младшие братики, наконец, сдали экзамены! Первый курс укомплектован и приступает к занятиям, и наш долг помогать их воспитывать, особенно на физкультуре не давать продыху.

Раз плац почти освободился, возвращаются наказания за неактивность на уроках. Этот выходной в текущем формате последний, дальше отпускать будут всех, кроме десяти самых неуспешных – они будут маршировать с первым курсом и опять же физкультура.