Текст книги "Руны на шевронах"

– И что вы здесь делаете? – спросил я.

– Кажется, это уже было, – заметил Петя.

– Вам кто-то разрешал открывать пасти? – удивился я.

– Но это точно было! – возразил Стёпа.

– Мне не понравилось, как вы говорите слово «боярин», – любезно пояснил я и грозно повторил. – Что вы здесь делаете?!

– Ждём твоих указаний, боярин, – потерянно сказали ребята.

До них что-то стало доходить.

– То есть вы готовы выполнить мой приказ? – ехидно уточнил я.

– Так точно, боярин, – растерянно ответили парни.

– Оба на колени! – распорядился я.

Они переглянулись и недобро уставились на меня. Я смело посмотрел им в глаза. Против меня двое уже в тотемном трансе, а в моих руках шпажонка… плевать! Меня уносила ярость и бешеное веселье! Мои рыси научатся произносить слово «боярин» с должным почтением!

Близнецы потупили взгляды и нехотя устроились на коленях. Я засмеялся и весело сказал:

– Итак, продолжим. Кто вы?

– Воины-рыси, боярин, – проворчали они.

– Что?! Не слышу! Ещё раз отчётливее! – скомандовал я.

– Воины-рыси, боярин! – проорали парни.

– Что вы здесь делаете? – спросил я радостно.

– Ждём твоих приказаний, боярин! – злобно пролаяли ребята.

– И вы готовы выполнить мой приказ? – насмешливо спросил я.

– Так точно, боярин! – выкрикнули они с ненавистью.

– Тогда отвечайте! – сквозь злой хохот крикнул я. – Кто вы?

* * *

Тут главное, проявить упорство, а ему в Корпусе учат прежде всего остального. Парни являлись в спортзал строго к началу самостоятельных занятий, надевали жилеты и маски, брали шпаги и на коленях отвечали на простые вопросы. Без счёта. Без смысла. Без надежды…

Правда, на третий день меня наказали шагистикой, и орали всего час. Зато во вторник, когда приезжала в обед Катя подписывать новые запросы в советы, мы чуть глотки не сорвали.

Но эти двое хотя бы при мне научились говорить «боярин» более-менее почтительно. В четверг мы действительно перешли к шпаге. Я просто вынужден был к ней перейти.

Записывать самостоятельную работу приходилось по часу после отбоя. Прибавим полтора часа приближения к тотему – я без этого уже не могу. В результате недосып, но тут важнее хоть какой-то смысл. И на третий день мне открылось, что я просто по-детски психую.

Наказали меня на геометрии, что характерно – не о том думал. Ладно, всякое бывает, марширую себе. Всё выполняю на «отлично», это после года Корпуса со мной навсегда, а сам переключаюсь на решение задачи…

И нефига не получается! Думаю о себе, хоть убей, и никакой алгебры. Стараюсь так и этак, един пень. Прихожу к выводу, что глупо от себя бегать, надо решать несоответствие. Итак, что мне в жизни не нравится? Всё же просто отлично! Сам боярин, жена красавица…

Гм. На сносях. Даже придумал, как назвать сынка или дочку. Родится же в июне 1941-го, назову Вторушей. В честь начала Второй Мировой. Стоп-стоп! Я знаю, когда Германия напала на Польшу. Только я не немец и не поляк. Для меня война началась с нападения на Россию, а кого там до этого Гитлер имел – лично мне наплевать.

Артёмка с дружиной пойдёт на войну и станет героем, его дружина тоже многое сделает, и всё-всё будет замечательно. Россия… тьфу-ты ёпть, Гардарика потеряет не двадцать пять миллионов, а всего десять-пятнадцать. И Вторуша будет гордиться папой…

Только вопрос, каким папой он или она будет гордиться. Артёмом Большовым? Получается, моя Катя носит ребёнка от этого пацана?!

Нет, прекрасно же придумал – не-маг в теле мага. Всё просто не со мной! Это не я убил тех пятерых! Погибнут миллионы? А причём тут я? Я просто вижу магию, словно со стороны. Переношу боль, усталость, нагрузки типа не со мной. И ребёнок тоже не мой?! Но ведь это я, а не Артёмка, влюблён в Катю! Его нет! Он на небе!

Вот тебе и ответ на все вопросы. Как оно работает, и кто виноват – никого не волнует. Артём на небе, и выбирать тут не получится. Твои это убитые. Твоя боль. Твоя любовь. И ребёнок тоже твой. Который появится на свет в июне 1941-го!

Кстати, рыси тоже мои. Только бы парни не сломались! Впрочем, ещё день отчаянья им не помешает, и бог ведь троицу любит. И вообще в среду я был ещё не в себе, потому просто покричали, но без фанатизма – у ребят что-то стало получаться выговаривать.

Так близнецы своему счастью долго поверить не могли, когда я приказал им обращаться без титулов и стал показать основную стойку и шаги. Петя и Стёпа повторяли прям с упоением! Вот такого, примерно, рвения я и добивался. А что слово «боярин» стали говорить с почтением – просто побочный эффект. Я ж на самом деле негордый.

Глава 20

Только не нужно думать, что из-за тотема я забил на учёбу. Тотемный дух, конечно, очень яркая и многое обещающая штука, но в жизни моей случились и более важные вещи.

Спустя какой-то год с месяцами я понял, что нельзя себя разделять, следует принимать таким, какой есть. Ежу ясно, что в результате вселения получится нечто, что отличается, и от Артёма, и от меня. То есть ясно, что нынешний я отличаюсь от старого.

Вот сосредоточился я на различиях. Нет бы начать с совпадений, а они просто удивительные. Разница в возрасте всего два года. Мы оба вышли из летящего на бешеной скорости, обречённого автомобиля. А Тёмины мозги? Чем я решаю задачи? И тот же тотем. Пусть оно врождённое, то есть Артёма, но я же с азартом его принял!

Так по сравнению с совпадениями, различия смешные. Для Тёмы его положение хозяина естественно, и он с удовольствием отгрызает всякую несогласную с ним голову. А я? Себя хозяином ещё не признал, зато для меня естественно положение Артёма. И я всё ещё морщусь, когда он кого-то грызёт! Только и всего!

Но это самообман или путь в дурдом. Пора уже принять, что моё это положение, я сам вгрызаюсь во вражескую плоть. А что при этом недовольно морщусь – да ради всего святого! Хотя лучше морщиться про себя, не показывая вида.

Не скажу, что сразу почувствовал облегчение. Понять важность задачи и решить её – разные вещи. Тогда я только «встал на путь»: запретил себя разделять, прятаться за Артёмом.

Это не Тёме, не мифическим «нам», а мне прививают военное зверство. Оно мне сильно не нравится, но как представлю себя на войне…

Каждая секунда – чья-то кровь, боль, гибель. И мне не вообще, а в данное мгновенье принимать конкретные решения!

Пока от одной фантазии впадаю в ступор. Но ведь это мой выбор – чего я ещё хотел? Я это выбрал, когда сдавал экзамены, когда шокировал признаниями западного журналиста, когда стрелял в того капитана. Ах, я не ведал тогда, что значит стать военным! Ничего, в Корпусе умеют объяснять необъяснимое.

Серьёзно, для такого просто нет слов. Об этом нельзя рассказать, но можно к нему подготовиться. Мудрые наставники осторожно подводят нас к краю. Многие из нас его видят или чувствуют и тоже не хотят. Никто не хочет, мы же нормальные парни!

Я стараюсь понять логику преподавателей в погонах. Они что-то знают. Что-то пытаются нам сказать и понимают, что этого не передать. К нему можно приготовиться, но оно всё равно свалится неожиданно. Это нужно просто пережить.

Ректор, сам боевой офицер, чётко следит, чтобы среди учителей не оказались, кому дали звёздочки только за учёность. У пацанов изначально звериное чутьё на фальшь, но дело не только в нас. Как-то эти обыкновенные, скучные люди видят «своих».

Наверное, с этого начинается взросление – с принятия себя, своего мира и места, в нём уготованного. Скорей всего, всё это давно подспудно во мне варилось, но вот я принял решение и увидел себя на плоту. Мой плот медленно отошёл от берега «нормальных» людей к тому, что не поддаётся описанию.

Я стараюсь их понять, перенимаю отношение. Они мило предупредительны и всегда улыбаются штатским. Гражданские люди бывают забавными, я сам от них отличаюсь пока только выправкой. Одну гражданскую девочку я даже люблю, и она носит моего ребёнка.

Вообще, в Корпусе очень мало гражданских. Какие-то тётки в секретариате, медики и наша обаяшка, учительница английского. Написали мы ей большую контрольную, так эта милая женщина передо мною долго извинялась и робко недоумевала, за что её предшественница наставила мне столько «двоек».

Пацаны в подгруппе заулыбались каким-то своим мыслям. Я тоже скупо ей улыбнулся и пожал плечами. Снова представилась мне Катя, на душе потеплело. Эти создания должны просто быть. Прощать нас и оправдывать…

* * *

И, конечно, о тотеме, куда ж без него. Военные в этом смысле весьма походят на тотемных воинов. Кто побывал на взаправдашней войне, легко узнает такого же. Просто у тотемных воинов чувства острее, и война тупо всегда. Рысям, к примеру, требуется воплощаться ежедневно, другим реже, но тоже регулярно.

Сравнивать буквально, конечно, нельзя, Петя и Стёпа во многом те же пацаны, ещё не нюхавшие пороха. Но они ведь прошли испытания и стали полноправными членами клана. Близнецы изначально взрослее многих кадетов, того же меня.

Стали ведь ребята воинами, но пошли сдавать трудные экзамены, согласились на присягу и солдатскую жизнь. А могли уже жениться! Зачем оно клану, я примерно понял. Но им лично?

– Да Стёпа у меня больной, – сказал Петя. – Как его одного было отпустить?

– Ты его не слушай, – скривился Степан. – Просто у нас в клане своя иерархия. Без военного образования группу на время ещё доверят, но постоянное отделение уже фигушки.

– Всё равно ты больной! – упрямо повторил Петя.

Кстати, я понял, почему они изводят других кадетов. Чтоб друг другу меньше доставалось. Но раз я для них стал боярином, то на наших занятиях достаётся обоим. Характеры же у них рысьи.

Впадают в зверство и атакуют прямо в упоении. Они ж, по сути, звери, только я намного продвинулся со шпагой и стараюсь развиваться дальше. Ни о какой снисходительности и речи не идёт.

– Уф! – однажды сказал я в перерыве. – Как же вы до меня жили?!

– Плохо жили, – горестно вздохнул Стёпа. – На физкультуре меж собой только дрались, других психов мало.

– Горностаю и росомахе каждый день воплощаться не нужно, – поддержал его Петя. – И они нас избегают, как-то сами договариваются.

Ну, ребята мои и сейчас чаще дерутся друг с другом даже на шпагах. Я хоть и псих, но не конченный, то есть одного меня им точно не хватит. Иногда, не теряя лица перед ними, отвлекаю разговорами.

– А вот тотемные воины разве не маги? Почему вы не развиваете нормальную магию? – спросил я как-то, когда братцы глубоко дышали.

– Да маги мы! Иногда даже можем стать сильными, как ты, – хрипло ответствовал Стёпа. – Только нас с детства толкают к тотему, натаскивают. И со временем нормальная магия становится не очень нужна.

– Зачем она, когда и так всё замечательно? – проворчал Петя. – За тотемным его клан, а просто магов никто не любит.

– Погоди, – помотал я головой. – Получается, что сродство с тотемом отдельно от магии?

– Ну, умники относят его к управлению духом, – покривился Стёпа. – Только никто из них не тотемный воин. Для них тотемный дух – просто один из многих таких же.

Я снова не понял и честно спросил:

– А разве это не так?

Петя вдруг стал очень серьёзным. Он вкрадчиво мне ответил:

– Будь ты обычным магом, сказали бы мы, что так оно и есть…

– Вообще бы с тобой не разговаривали, – добавил Стёпа. – А в книжках сказано, что все духи – лишь проекция духа мага.

– Но ты наш боярин и встал на путь рыси, мы твои наставники, – не повернув к брату лица, продолжил Пётр. – Сейчас просто поверь, дух рыси – исключение. Он существует реально, и тебе не кажется его призывный рык.

Я с умным выражением кивнул тогда, и мы продолжили занятия. Отдышались же все, вот и ни к чему терять время самоподготовки. Но я получил от настоящего воина-рыси прямой ответ – они верят в свой дух.

Я, правда, в трансе слышал радостное рычание, но сомневался, говорил себе, что это может быть побочным эффектом. Отныне сомнения к чёрту. Воины-рыси верят в свой тотем. И я стану воином-рысью.

То есть возьму от тотема всё, что он мне даст. Я не строил иллюзий, мне целых семнадцать лет, и я начинаю с того, что рыси проходят в шесть. Эти двое меня просто используют. Тотемные считаются магами и могут вызывать на дуэли. Со шпагами близнецы займут в клане положение, и клан станет ещё зубастее.

Только это же мой клан, моя дружина. Я просто обязан работать над их боеспособностью. И не бывает в жизни одностороннего использования, просто кому-то кажется, что он получает мало. Я же получил спарринг-партнёров, впадающих в тотемный транс. Я вовсю обучался, обучая…

Я долго молчал, боялся ребят спугнуть и оттачивал то, что преподавала Катя по воскресеньям. Но всё-таки задал вопрос, с которого и должен был начать:

– Вам, наверное, смешно? Великовозрастный балбес силится стать рысью…

– И просто делает рысей в трансе! – неожиданно улыбнулся Степан. – Ты всё ещё думаешь, что тотем тебе не помогает?

– Просто духу рыси лень проникать в тебя полностью, – добавил Пётр. – Ты ведь и так справляешься.

– Но я проникаюсь уже духом на двадцать минут! – воскликнул я.

Ну, к моменту разговора я успел несколько улучшить показатели. По полчаса на вход и выход, двадцать одна минута в тотеме.

– Ты садишься на колени и призываешь дух рыси? – уточнил Стёпа. И Петя радостно его дополнил. – Так это ты его призываешь! Тащишь к себе! А в схватке ему оно нафига?

– Ты ещё мало веришь в тотем, – серьёзно сказал Степан. – Пойми, у него своя воля, он сам принимает решения. Научись его уважать.

– Угу, – проговорил я безрадостно.

Опять я понял, что ничего не понял. Петя и Стёпа, глядя на меня, стали серьёзными и перешли к разъяснительной беседе.

– Давай-ка вернёмся к первому твоему вопросу, – молвил Пётр. – Ты уверен, что тебе не пройти путь, который мы начали в шесть?

Я грустно кивнул.

– А теперь спроси себя, почему мы начинаем в шесть, – сказал Стёпа.

Я поднял на него насмешливый взгляд и проговорил:

– В шесть люди уже понимают слова?

– Нет! – ответил Стёпа. – Просто шестилетку иногда нужно заставлять посидеть спокойно!

Моя физиономия неожиданно расплылась в улыбке.

– Заставить – тут ключевое слово, – серьёзно молвил Пётр. – Мы начинаем, когда нас ещё можно заставлять.

– В твоём возрасте это почти невозможно, всё зависит только от желания, – проговорил Степан. – У тебя столько желания, что ты с нашего знакомства прошёл путь в четыре года.

– Только в десять нам наставники говорили, что в духа рыси мало верить, – поднял палец Пётр. – Его следует уважать, стремиться его понять.

– И мы даже сейчас в трансе не совладаем с нашими наставниками, – с улыбкой сказал Стёпа. – А ты? Гоняешь нас тут шпагой!

– Первый раз в схватке мы свалились в транс в двенадцать, – благодушно проговорил Пётр. – Просто ещё немного потренируйся. А теперь, кажется, отдохнули?

Мы вернулись к своим поединкам, и я долго ни о чём не думал. Просто забыл о разговоре. Ну, спросил я, мне что-то ответили. Никто не может мне соврать, но могут же близнецы искренне заблуждаться? Я им не поверил, просто не хотел…

А показатели мои стали расти быстрее. Мне требовалось всё меньше времени, чтобы наполниться духом рыси и дольше я в нём находился. И вот свершилось! В воскресенье я прямо в схватке свалился в транс и разделал шпагой Мухаммеда. Правда, выходить из транса пришлось, как обычно, сидя на коленях. Тогда-то я и припомнил разговор с близнецами.

Но я немного забежал вперёд. Параллельно с тотемным развитием происходили интересные события.

* * *

На той же неделе, когда в понедельник пришли рыжие признаваться, в четверг последней парой у нас случилась практика на танках. Переоделись мы в танкистские комбинезоны, и инструкторы разделили нас на экипажи.

Командовать и через круг заряжать пушку в нашем танке должны Коля с пятого курса и Дима с четвёртого. Я буду рулить, а стрелять мой кузен Миша. В целом хороший подобрался экипаж, почти нормальный.

Стоим в готовности «смирно», ждём команду «по машинам» и любуемся командующим уроком инструктором и гостями его. Рядом с военным один худой и в сером пальто склонился у кинокамеры, уже навёл на нас и танки, а другой тип обычной комплекции и с усами, тоже в сером пальто и в чёрном берете, что-то ему вполголоса говорит.

Военный сначала попросил штатского заткнуться и громко обратился к нам:

– Кадеты! Эти двое хроникёры! Пожалуйста! Не нужно их непременно давить! И стрелять в них лишнее! Они с разрешения ректора просто снимут танки и ваши дебильные рожи! Постарайтесь не обращать на них внимания!

Инструктор взял паузу для усвоения информации и скомандовал:

– По машинам!

Мы привычно кинулись к танку. Всё-таки как хорошо быть водителем! У меня отдельный люк. Устроился я за рычагами, запустил двигатель и временами немного добавляю оборотов, чтобы послушать его рычание.

В шлемофоне щёлкнуло, заговорил командир Коля:

– Экипажу доложить о готовности.

Мы согласно регламенту докладываем, я первый. Даже если пушка не стреляет или нет снарядов, удирать лучше на танке. Коля всех выслушал и обратился ко мне:

– Водила. Давай за пятёркой с походным интервалом.

«Пятёрка» – это просто танк с цифрами «05» на броне. У нас, как нетрудно догадаться, «06». Подождал я, когда соседняя машина выйдет вперёд и начнёт поворот, плавно отпустил сцепление и дал двигателю газу.

Если кто не понял, это было первое упражнение урока. И лишь через два месяца оно стало простым. Дальше веселее, только следи за обстановкой, слушай машину и жди команды командира.

Занимаемся себе. Командир временами орёт:

– Дорожка!

Выжимаю сцепление. Тот же голос в шлемофоне:

– Выстрел!

Через томительную секунду в наушниках резкий щелчок и всё равно слышимо сотрясается орудие и вся машина.

Командир орёт:

– Водила! Стоп у пригорка!

Сам догадайся, у какого пригорка. Но я уже догадливый. Танк с места беглым даёт три выстрела, и я чуть раньше командирского крика включаю «заднюю» от греха. Тут нас должны накрыть ответным огнём. Пока условным, только у меня хорошее воображение.

С рычагами и педалями не нежничаю, танк только не глохнет, скрежет и завывания. Машина качается, как пьяная на резких остановках, рвёт с места из-под себя, на поворотах с гусениц летит земля клочьями.

Командир против моего стиля вождения не говорит ни слова. Экипажу бы только остаться в живых. Только бы лишний раз за урок не услышать в эфире голос инструктора:

– Шестёрка, это была похоронная процессия? Ну, так приехали, вы подбиты.

Военному головой обо что попало не биться и не торчать в этой сбрендившей жестянке. Ему легко назначать виноватых. Он с пригорка всех видит, назначает упражнения и раздаёт оценки.

Но в этот раз военный отчего-то говорит в рацию:

– Постойте все пять минут, подумайте, на кой вы такие Родине…

Такое обычно при завершении круга, когда заряжающий и командир меняются местами. Наверное, те двое гражданских бегают с кинокамерой. И точно! За десять минут до окончания пары инструктор командует:

– Опять вы просрали сражение! Все подбиты, спасайтесь.

В свою очередь строго по команде покидаю танк и палю в божий свет. А эти два недоразумения стоят в сторонке в своих пальто и направили камеру на нашу машину. Тогда впервые я пожалел, что патроны у нас холостые…

Думаете, закончили урок и погнали танк на место? Подошёл инструктор лично. Мы геройским экипажем стоим в ряд, тянемся в струнку и пожираем глазами начальство. А у самих застряла мыслишка:

– Ну, чего тебе ещё, скотина?!

А ско… э… инструктор посмотрел на нас весело и представил одного из гражданских:

– Это знаменитый репортёр Фомин, пожалуйста, ответьте на его вопросы.

А второй снимает всё это на плёнку. Фомин к нам приблизился с микрофоном и начал каждого спрашивать, как его зовут, с какого он курса и почему так Родину любит, что аж стал кадетом.

В свою очередь учтиво представляюсь:

– Московский боярин Большов Артём, – и ласково говорю. – А теперь оставили кинокамеру и пошли вон.

– Кадет Большов! – вспылил инструктор.

– Сниматься в хронике не входит в мои обязанности, – напомнил я холодно. – И я не давал разрешения на съёмку.

Обернулся к штатским и удивился:

– Вы ещё здесь?

– А… э… – промычал Фомин военному.

– Ты хочешь, чтобы тебя вызвал на дуэль боярин? – уточнил я вкрадчиво.

– Нет, – прохрипел отчётливо Фомин, и двое штатских развернулись прочь, оставив камеру.

Парни всё время растерянно смотрели на меня, но, когда гражданские удалились, перевели преданные взоры на инструктора.

– Гоните танк на место, – проворчал он.

Мы, по его команде, запрыгнули в машину и поехали на площадку. Через пять минут сдали танк техникам и пошли в раздевалку.

– Вот ты дал, боярин! – непонятно сказал Миша.

– Мы не обязаны унижаться перед этими козлами, – ответил я. – Странно, что вы этого не знали.

– Вообще, оно так… – вздохнул Дима.

А не сказал он, что я боярин, мне ничего не сделают. Да и пофиг! С легкой душой я сходил в душ и оделся в кадетскую повседневку. Зашёл в казарму за формой и прошёл в спортзал, где уже сидели на лавочке унылые близнецы. Только сказал им переодеваться для физкультуры, как заходит посыльный ректората и говорит:

– Большов точно здесь! Тебя срочно к ректору!

Я приказал Стёпе и Пете переодеваться дальше и разогреться пока, а сам снова накинул китель и, застёгиваясь на ходу, двинул за посыльным. Поднялись мы на второй этаж. Подтянутый парнишка, коротко стукнув в двери, вошёл и почти сразу вышел, сказав мне:

– Заходи.

Захожу в кабинет. За столом ректор, в кресле для посетителей Фомин, а второй пока просто стоит возле камеры у треноги.

– Кадет Большов по твоему приказанию явился, – отчётливо доложил я, отдав честь.

– Вредина Большов, – проворчал генерал-лейтенант, протянув какую-то бумагу. – Подойди, ознакомься.

Подхожу к его столу и читаю документ. Значит, Епархия Православной церкви просит его, ректора, провести в Корпусе съёмку патриотического ролика и отдельно очень просит организовать моё в нём участие. Я вернул бумагу ректору, и он спросил:

– Тебе всё ясно?

– Так точно! – пролаял я и любезно обратился к Фомину. – У вас, кажется, были какие-то вопросы?

Он поднялся со стула и сухо указал мне:

– Вставай здесь.

Его помощник уже включил кинокамеру и проговорил, глядя в окуляр:

– Нормально. Только скажи ему улыбаться.

Я расцвёл улыбкой. Фомин взял микрофон и поднёс его к моему лицу. И я в кабинете ректора проговорил:

– Московский боярин Артём Большов, второй курс. Родину люблю потому, что берёзки и, вообще, за Родину всех порву.

– Достаточно, – сказал Фомин.

– Большов, свободен, – сделал свои выводы Григорий Васильевич.

Я покинул кабинет, и, направляясь, в спортзал, думал, что хотел порадовать близнецов. Рассказать им вдобавок эту историю? Ну… если перехода от общих вопросов к практике им покажется недостаточно…

* * *

Близнецам вполне хватило практики, и пока речь не о них. В пятницу приехала Катя и дала на подпись новые запросы. Я их не спеша подписал, растягивая секунды, когда она со мной. Потом суббота, снова практика на танках, и я на полном основании после занятий прошёл через КПП.

Приехали за мной только Авдей и Мухаммед. По дороге сказали, что Катя с новыми подружками занята в библиотеке. Ну, нам положен второй водитель, и никто не может запретить боярыне просто дружить. Вот с одной девушкой Клавой, воином-рысью, Катя просто дружит, пока вторая, тоже воин-рысь Надя, водит нашу «Волгу»…

Я ещё раз огляделся в салоне и заторможено сказал:

– Так «Волга» же вот она.

– Это другая! – радостно сообщил Авдей. – Для боярской семьи какая-то «Лада» даже неприлично. Взяли для Кати нормальной комплектации с усиленным двигателем, бронированием и бронестёклами.

«Точно танк», – подумал я.

– Катя попросила нас тебе сказать, – обернулся Мухаммед. – Типа нас ты точно сразу не убьёшь.

– Что вы! – воскликнул я. – Очень рад!

Я весело всем улыбался, рассуждая про себя, что расходы мои повысились, и перспектива оказаться под мостом становится неприятно реальной. С этим срочно нужно что-то делать. Давненько что-то меня не вызывали на дуэли.

Встретила нас одна Миланья. Она сообщила, что Кати ещё нет, и я прошёл в кабинет. Катерина традиционно составила по моему имуществу сводку за неделю, вот и занялся я изучением своих дел.

А дела были так себе. Не то, что я зря убил тех магов, только денег в чистом виде с них не получил, даже гордума что-то вычла за оформление земель. Катя настояла, чтобы я взял не сельскохозяйственные участки с повышенной доходностью, и пока не советовала трогать их арендаторов.

На моих исконных землях развёрнута реорганизация за мои же деньги. Предприятия дали продукцию, часть бинтов, костылей, пороха, патронов, снарядов и прочего уже успели пристроить. Но, пока нет большой войны, цены грустные, и ведь, пока шла реорганизация, земли ничего не давали.

Если более не трогать предприятия, они вместе с сельским хозяйством покрывают мои расходы где-то наполовину. Ещё примерно четверть приносят доходные дома, а недостаток покрывается за счёт их продажи и моих средств в московском банке.

Вся соль в том, что доходные дома быстро не продашь, а дружина моя и я сам привыкли к трёхразовому питанию. Потому-то мои средства в банке играют роль амортизатора и постепенно тают.

Я задумчиво почесал в затылке. Прав Мирзоев, денег хватит где-то до европейского нового года. И новые дуэли меня точно не выручат. Афёра с танками и полупроводниками требует времени, если, вообще, будет от неё смысл. Надежда только на Православную церковь и британские деньги…

Тут в кабинет ворвалась Катя, и мы принялись целоваться. Неудобно делать это при посторонних – Клава и Надя меня с интересом рассматривали. Мухаммеду и Авдею я входить в кабинет запретил, но ведь они мои охранники. А эти даже не охранницы вовсе!

Я попросил Катю представить мне новых подружек и всех повёл пока в гостиную. Там Катя рассказала, что тему недавней войны только дожимает, а то совсем в советах попутали – пытаются от боярыни Москвы отделаться отписками. Просто из принципа она из них души вытряхнет, скомкает и запихает обратно, как попало, чтоб торчали.

А в библиотеке она переключилась на другие вопросы. Серёжа подсказал. Например, сколько всего европейцы привлекали капиталу, сколько из него шло через Британию, да как распределялись средства.

Очень интересное чтение! Столько скандалов с убийствами! Столько просто скандалов! И это при каких-то пятнадцати процентах. Просто страшно делается при мысли, что доля англосаксов вырастет. Катя к работе девочек привлекла – Клава читает по-английски, а Надя по-немецки.

Миланья позвала всех ужинать. Расселись все за столом, хоть подружкам-охранникам не потребовалось отдельного приглашения. По мне нормальные девчонки, а так главное, что Кате с ними хорошо. Прокормим и обогреем, в моей квартире разместятся без труда.

Ужин у Миланьи, как всегда, удался. За столом вели себя чинно. Я, потому что военный и просто за едой болтовни не люблю, Авдей, Мухаммед и Клава с Надей воины-рыси, а Катя, наверное, думает, что так положено у бояр.

Поболтали мы в гостиной, полчасика после ужина, да я попросил меня извинить. Типа устал сильно, а на самом деле Кате просто незачем смотреть, как я стою на коленках полтора часа. Её и так это бесит, но оно уже часть меня.

Зато через полтора часа она робко проникла в спальню и спросила вполголоса:

– Ты скоро?

Я уже просто ждал её. Прям с коленок подскочил, облапил, поднимая на руки, и под её смех упал на кровать. Как всё-таки здорово быть женатым на такой… такой…

Гм. Ну, обычное наше пробуждение пропустим. После завтрака приехал наш доктор. Заодно я узнал, что есть у нас теперь такой и познакомился с дядькой. Средних лет мужчина здоровой комплекции с чисто докторской бородкой и в очках, его Павлом Фёдоровичем зовут.

Он всех ласково оглядел, спросил о самочувствии и на четверть часа увёл Катю в комнату на еженедельный осмотр. Специально ради меня назначили ему воскресенья, типа мало мне медиков в Корпусе. И вообще кадеты не болеют по определению. Потом поговорю с Катей, чтоб перенесла его визиты.

За доктором Катина политинформация, вела которую Клава по-английски. Оказывается, просто её очередь. Это бы и ладно, но на физкультуре эти Клава и Надя тоже надели жилеты, маски и взяли шпаги. Отныне я должен атаковать всех, исключая Катерину.

Четыре воина-рыси, Карл! Четыре! Вот уж не думал, что дома в воскресенье вспомню Корпус – там всего двое рысей, и пока не такие продвинутые. Ещё бы! Пока я там учусь, Катя занималась с Авдеем и Мухаммедом, а с недавних пор к ним прибавились Надя с Клавой.

Но вывез я физкультуру и после обеда легко отпустил Катю с её подружками в библиотеку и немного прошвырнуться по городу. На обед приехал обычный курьер из дружины, так его я утащил в кабинет, разбирать отчёт и беседовать о жизни штаба.

На счастье военного всего через сорок минут разговора в кабинет заглянула Миланья и сказала, что ко мне господин Жучирин с каким-то господином. Я им, видите ли, когда-то назначил. Ну, пришлось курьера отпускать.

Через минуту вошёл Сергей с папкой под подмышкой и полненький господин с бородкой клинышком и с приличной лысинкой спереди. Господин назвался Василием Петровичем Баляевским, я кивнул и сам сходил в гостиную ему за креслицем.

Вот все расселись, и заговорил Серёжа:

– Были у вас в Корпусе хроникёры?

– Ну, были.

– Очень хорошо, – сказал Сергей и достал из папки газету. – Это та самая газета, называется «Московский еженедельник», – он положил газету передо мной. – А это статья о съёмках с особо удачными кадрами и о том, как господин Фомин рассказал господину Баляевскому о встрече в Корпусе с неким боярином Большовым. Они даже слегка поспорили, тот ты самый, или просто совпадение.

Я посмотрел газету. Ну, кадры и впрямь удались. И что дальше? Я поднял взгляд на Серёжу в ожидании продолжения.

– Ты не беспокойся, – сказал он добрым тоном. – Мы с Катей всё решили, она уже перевела суммы…

«Семьсот тысяч»! – прозвучало у меня в голове. – «Всё продаётся! Даже патриотизм»!

Впрочем, покупается мной, а это уже неплохо.

– Теперь ты просто побеседуешь с господином журналистом, – широко улыбнулся господин Жучирин.

Я перевёл взгляд на его друга. Тот оживился и вынул из внутреннего кармана блокнот и ручку.

– Я буду кое-что записывать, хорошо? – спросил он для начала.

– Хорошо, – ответил я ровным тоном.

– Скольких магов ты убил на дуэлях? – задал он первый вопрос по существу.

– До интервью англичанину одного, и четверых после, – проговорил я.

Господин восхищённо присвистнул и переспросил:

– Всех из пистолета?

– Первого шпагой, – равнодушно ответил я.

– Кстати, про интервью! – сказал Василий Петрович. – Что в нём правда?

– Всё, – молвил я коротко.

– Не! Так дело не пойдёт! – весело воскликнул господин Беляевский. – То интервью так и быть упомяну, но вопросы я должен задавать сам!