Текст книги "Танцы с бряцаньем костей. Рассказы"

11

…Припухшие и отяжелевшие веки задрожали и медленно разомкнулись, приоткрывая глаза, подёрнутые болезненной плёнкой. Белки сплошь покрывали ярко-красные сети лопнувших сосудов. В уголках глаз скопился густой гной.

Вера вздрогнула, и всё тело тут же отозвалось невыносимой болью. Сквозь свистящий в ушах шум, она уловила равномерное попискивание осциллографа. И в ту же секунду тёплая и успокаивающая мысль обняла разум:

«Я жива!» – подумала Вера.

Жива!

А в холле реанимационного отделения больницы, за толстым стеклом палаты стоял Виталик и задумчиво смотрел на изуродованное лицо своей бывшей жены. Одну руку он стиснул в кулак, а другой за талию обнимал стройную голубоглазую брюнетку.

– Пойдём? – сказала Лена. Ей не понравилось это излишнее напряжение, возникшее у Виталика при виде бывшей жены. – Нам надо забрать Оксану у твоей мамы, а мне – она игриво похлопала себя по чуть округлившемуся животику. – Пора что-нибудь съесть, или я тебя сожру, ей богу!

– Знаешь, – тихо сказал Виталик. – Если бы она никогда не ушла сама, у меня бы не хватило смелости признаться.

– В чём?

– В том, что у меня есть ты, и что тебя я всегда любил по-настоящему. Если бы она не встретила этого мажора на «лексусе», мы с тобой так и остались бы вечными любовниками.

– Я знаю, – Лена улыбнулась и прижалась к его крепкому плечу. – Я бы ждала столько, сколько было нужно. Но всё, что ни делается – к лучшему. Ты согласен?

Виталик кивнул, продолжая смотреть сквозь стекло на изуродованное лицо Веры.

– Ну, что, пойдём? Я, правда, хочу жрать, – слона бы съела.

– Пойдём, – Виталик улыбнулся и расслабился, возвращаясь к реальности из сферы глубоких и безрадостных воспоминаний.

– Пойдём, – повторил он и отвернулся от стекла.

Мерцающие звёзды

001

Короткая, но яркая вспышка в сознании сбивает привычный ритм, в котором привык работать разум, ставший прагматичным за годы неудачного освоения школьных знаний. Фёдор хочет заплакать, но вместо этого смеётся так, что начинает болеть голова. Впрочем, причина внезапного приступа мигрени может скрываться в другом, например, в пачке красного «Лаки Страйк», выкуренной за каких-нибудь пять часов. Об этом отчётливо свидетельствует дым, повисший на кухне густым сизым облаком и пепельница, сделанная из пустой консервной банки, заполненная окурками на треть.

Курганская «штамповка» уже отложена в сторону, но он знает, что это не на долго. Кончики пальцев всё ещё ноют от жёстких металлических струн с некачественной медной обмоткой. Струна «соль» уже дребезжит по причине того, что дерьмовая ширпотребная дрянь разлохматилась в районе третьего лада.

Ну, и хрен с ней, – думает он. Пора уже купить что-то более стоящее, ведь теперь Фёдор «лабает» как надо, так, как играет тот, кто научил его этому.

Напротив, по другую сторону стола сидит Жорик, маленький человек, всего полтора с копейками ростом, но являющийся сам по себе фигурой довольно харизматичной в кругах районных гитаристов. Если ты «шпаришь» как он, да ещё и поёшь – можешь быть уверен, что затащить любую местную девку под собственное одеяло и там снять с неё трусики – дело такое же плёвое, как и спросить который час у прохожего.

Жорик тушит сигарету и долго пристально смотрит прямо на Фёдора. В этот момент он готов поклясться, что прочитал в этом взгляде зависть и ненависть.

Ты – талантливый гад, – говорит этот взгляд. – Ты – тот самый ублюдок, который перетянет моё одеяло вместе с голой тёлкой под ним, потому что мало того, что ты играешь не хуже чем я, так ещё и выглядишь куда привлекательнее.

– Давай ещё раз «Сектора», и на этот раз играй с той скоростью, с какой они поют на кассете, – говорит Жорик. Его глаза блестят неистовым блеском. Он ждёт и надеется, что Федя облажается, что, наконец, будет повод вновь ощутить своё превосходство над ним.

Я – гитарист, а ты – лишь чмо с улицы. Это меня угощают пивом на халяву, это мне улыбаются и строят глазки смазливые семнадцатилетние девочки.

Но Фёдору уже плевать на всё. Он открыл для себя новый мир, целую вселенную, заполненную нотами и аккордами. Для него теперь не существует хороших или плохих песен, а те, которые он может или не может сыграть. Собственные руки кажутся волшебными, магическими атрибутами какого-то странного ритуального таинства. Когда он играет, то чувствует, что впадает в состояние лёгкого транса. Проблемы исчезают, тают, как грязный весенний снег под натиском солнечных лучей в середине апреля.

Он берёт гитару вновь, не без удовольствия осознавая, что привык к её формам и изгибам. Гриф кажется тёплым. Плевать, что «соль» дребезжит.

Поехали!

002

Запах заплёванных подъездов, вкус пива, смешанного с поцелуями Лизы, Марины, Оли, Вики, Алёны… аромат их дешёвой болгарской помады на щеках и губах, жгучий минет в «Газели» на автостоянке…

Его гитара уже потрёпанна и побита. Местами лак облупился, обнажив островки светлой древесины. Он жалеет о том, что приклеил на «барабан» фотографию Кортни Лав по двум причинам: во-первых, это испортило звучание инструмента, а во-вторых, узнал, что Курт погиб по вине этой долбанной стервы. Возможно, даже она сама пристрелила его.

– Сделай это ещё, – пьяным голосом бормочет Яша, выглядывая из палатки.

Пару часов назад он жутко блевал, стоя на четвереньках под тенью высокой разлапистой ели, а теперь просит ещё, словно нимфоманка секса. Фёдор, не вынимая сигареты изо рта, вновь наигрывает солягу из «Smells Like Teen Spirit», вкладывая в этот процесс едва что не всего себя без остатка. Самодельный медиатор из донышка пластиковой бутылки быстро перескакивает со струны на струну, пальцы левой руки бегают по ладам. В тот момент его рука напоминает бледного паука, плетущего свои убийственные сети.

Волосы на голове уже заметно отрасли, и некоторым девушкам это не нравится. Они привыкли видеть Федю с короткой стрижкой, одетого в «спортивку», сидящего в падике или на веранде в детском саду на «кортах». Но Федя уже пресытился их дешевым вниманием. Теперь ему кажется, что все они слишком грубы для его утончённой натуры. С пацанами разговаривать не хочется. Они не одупляют и сотой доли того, что открылось для него совсем недавно. Это новый мир, детка, новое восприятие, которого вам никогда не понять.

Яша кивает в такт музыке, когда Фёдор от соляка переходит к аккордному исполнению. Парень в кожаной косухе и чёрной бандане, сидя у костра, повторяет его движения. Губы смыкаются и размыкаются. Про себя он поёт слова культовой композиции Курта. Парня зовут Слон.

Когда Фёдор закончил, Яша предлагает выпить, не смотря на то, что от вчерашнего спиртяги его всё ещё сильно мутит и наверняка новая доза вызовет серию очередных судорог желудка. Слон задумчиво смотрит на Фёдора и говорит, что готов проколоть ему левое ухо. Прямо сейчас.

– Спирт есть, – говорит он. – Обеззаразим на месте. И опыт у меня в этом деле большой, так что не ссы, дружище. Всё получится.

Фёдор кивает. Он уже давно думает над этим вопросом, но всё как-то не может решиться. Глядя на себя в зеркало, часто понимает, что не нравится себе таким, каким сделала его улица. Ему хочется быть таким же, как эти ребята с цветных постеров и календарей: брутальным, серьёзным, опасным и понимающим в жизни куда больше, чем все обыдлевшие люди вокруг.

003

– Эй, гомик! – окрикивает его компания, тусующаяся возле подъезда одной из бесчисленных высокогорских многоэтажек. Большинство из них в «спортивках», коротко стриженные, или вовсе бритоголовые.

– Эй, пи*ор волосатый, есть чё на пивас?

Фёдор качает головой. Его кольцо в левом ухе поблескивает в лучах заходящего летнего солнца. Он может сдать сдачи, может постоять за себя, но шакалов слишком много, и, как правило, по одному они не нападают.

– Пошёл на хер, гопник, – откликается он, с удовольствием наблюдая, как лица пацанвы вытягиваются от удивления.

Он ожидает от их ударов серьёзного ущерба для своего здоровья, но большинство из них бьют как-то чересчур вяло, не смотря на то, что вкладывают в это все свои силы. Кто-то из толпы, не выдержав, достаёт кастет и наносит удар Фёдору в лицо. В последний момент он уходит от прямого попадания, но стальные зубцы холодного орудия вгрызаются в его плоть под волосами. Кровь стекает по лицу, заливает глаза.

Хорошо, что я без гитары, – думает он. – Ей бы точно пришёл конец.

Одна из девушек ему знакома. Её зовут Лиза, и ещё прошлой зимой она признавалась ему в любви и раздевалась до гола у него дома, когда мать была на работе. Теперь она издевательски смеётся, подбадривает своих дружков и советует, выбить ботинком ему зубы.

Сука, – думает Фёдор. – Из всех присутствующих здесь, ты – самая мерзкая адская сука!

Наконец, какая-то проходящая мимо бабулька начинает выражать свой протест отборной нецензурной бранью и обещанием вызвать милицию. Удары резко уходят на спад, но голова Фёдора уже пробита. Кровь залила всё лицо и чёрную футболку с портретом Мэрилина Мэнсона, превратив бледную физиономию рок-мима в лик кровожадного демона. Фёдор хочет что-то сказать, но отключается.

004

Ждать больше нечего. Каждый день, каждый час, каждая минута жизни словно проскальзывает мимо него, задевая только по касательной. Фёдор смотрит в окно из своей комнаты, видит людей, одиноко бредущих мимо по мокрому усыпанному осенней листвой асфальту. Каждый из них словно живёт в своём собственном крошечном мирке, не видя и не слыша вокруг ничего, кроме узкого круга собственных бытовых проблем. Он не хочет превращаться в одного из них. Он боится того, что его взгляд станет таким же тусклым и безжизненным.

– Компания собралась угарная, – сообщает ему Лёха Мегин. – Я на клавишах, барабанить будет Димон, Толик на гитаре, а Олег будет совмещать вокал и ритм.

Фёдор, не оборачиваясь, улыбается. Внутренне он счастлив, и даже сам не знает почему. Прошло несколько месяцев с тех пор, как он купил себе свою первую бас-гитару, четырехструнный «Orfeus» с непомерно тяжёлым грифом. Он сам не знает, почему предпочёл именно этот инструмент. С детства его пугали тяжёлые басовые звуки. Теперь же что-то изменилось. Наверное, в собственных детских страхах, благодаря музыке, он увидел Силу.

– Будем лабать его песни, – продолжает Лёха. – У него их накопилась целая куча. В основном, конечно, сопливые, про любовь, тёлок и всё такое, но есть несколько и убойных. Главное, саранжировать как следует.

Федя молчит.

– Эй, ты меня слышишь? Что скажешь, дружище?

Фёдор оборачивается и говорит, что попробовать можно, хотя внутри у него всё едва что не поёт и пляшет от радости. В свои девятнадцать лет он впервые будет играть в настоящей полноценной группе, с барабанами, усилителями, микрофонами и прочей невероятной атрибутикой рок-банды. Он сам в этом ещё практически ничего не смыслит. Но Толян, «замутивший» репетиционную точку, по слухам, разбирался во всей этой хренотени на «ура». И пофигу, что песни Олега Фёдору никогда не нравились.

Мне нужен опыт, – думает он. – Мне нужен музыкальный опыт. Я устал быть простым дворовым или того хуже, квартирным музыкантом. Я хочу идти дальше. Я хочу идти до конца.

005

Пальцы Лёхи бегают по клавишам словно сами по себе. Олег поёт с надрывом, но всегда попадает в ноты. Федя уже не смотрит на гриф. Бас в его руках теперь живёт собственной жизнью. Он словно управляет сознанием музыканта, диктует его залитому пивом мозгу собственные правила. В небольшой комнатушке три на пять они едва что не толкаются задницами. Под ногами змеями извиваются мотанные-перемотанные провода. Все они тянутся от микшер-пульта к подключенным инструментам и микрофону Олега. Димон барабанит так себе, постоянно сбивая ритм и внося существенный дисбаланс в общий ансамбль. А вот Толик предпочитает не играть вообще. Вместо этого он обжимается с очередной шестнадцатилетней дурой на грязном диванчике, что-то шепчет ей на ухо, наверное, говорит, что является продюсером этой группы, и что скоро они отправятся в мировое турне.

Лёха Мегин – маменькин сынок, сын учительницы английского. Кто мог ожидать, что этот пижон будет так играть? Фёдор в диком восторге от происходящего. Из хрипящих колонок валит его басовая партия, от которой в животе вибрируют кишки.

Ещё пива, холодного… пофигу, пускай нагрелось. Надо покурить и снова сыграть «Белую птицу», а затем шлифануть сложный рифф на припеве в «Осеннем дожде». Песня слишком медленная и плавная для моего восприятия, но мелодия там, что надо. Берёт за душу.

У Толика очередная тёлка, но на неё уже никто, кроме него самого не обращает внимания. Весь вечер они сосутся на диване, пока Олег не взрывается после пятой бутылки пива и не высказывает гитаристу за его бездействие. В ответ Толик замечает, что если бы не он, у них бы не было репетиционной базы. Девушка с рыжими волосами и набухшими от долгих поцелуев губами с восторгом следит за происходящим. Ещё бы! На её глазах вершится внутренний конфликт настоящего рок-коллектива.

Вечером после репетиции она догоняет Фёдора, сообщает ему, что её зовут Оксана и, между прочим, умеет делать минет. И когда она доказывает слова делом, Фёдор смотрит в темнеющее осеннее небо и думает, что завтра не сможет сдержать смех, когда увидит, как она снова целуется с Толиком взасос.

006

Ноябрь захлёстывает город холодными проливными дождями. Фёдор, Лёха и Олег сидят в забегаловке и обсуждают новый репертуар группы. Теперь она имеет название «Хамелеон». Лёха не участвует в разговоре, а лишь сидит, отстранённо глядя в сторону и лениво потягивает разливное из огромной стеклянной кружки. Фёдор начинает опасаться, что лучший музыкант коллектива решил их оставить. Можно было найти другого клавишника, но вот где взять такого же способного аранжировщика? Он словно и забыл, что идея создать группу принадлежит именно Лёхе.

Олег начинает распинаться по поводу того, что Толик его в последнее время стал раздражать всё больше и больше. Как от гитариста от него толку никакого.

– Мы все бухаем, – справедливо замечает он. – Но мы при этом работаем на репетициях, мы ПАШЕМ, а ему дела нет никакого.

Фёдор с ним соглашается. Он не может не согласиться. Лёха смотрит в окно, за которым дождь самозабвенно заполняет лужи водой и смывает с асфальта остатки падшей листвы. В его глазах печаль и тоска, до боли знакомая Феде. Он чувствовал себя точно так же, когда вышел из больницы, когда понял, что хочет идти дальше, но старые схемы уже перегорели и пора бы уже искать новый путь.

Олег предлагает зайти к нему после кабака. Он хочет показать друзьям наброски своей очередной песни, название которой пока ещё не может придумать. Обычно это выпадает на долю Фёдора, так как с фантазией у него дела обстоят получше, да и книг он читает куда больше.

В этот момент Лёха Мегин поднимает глаза. Впервые за весь вечер он смотрит на них. У Фёдора складывается ощущение, что его друг только что вынырнул из тёмных морских глубин, глотнул свежего воздуха, но всё ещё не отошёл от впечатлений.

– Я бросил институт, – говорит он. – Я хочу посвятить свою жизнь музыке. Но не так, как сейчас. То, что мы делаем – это движение в никуда. За пару месяцев мы подготовили 12 песен, но нам их даже записать негде. Группа – полное дерьмо. Толик вообще не хочет играть, а у Димона руки растут из задницы. Мы – трое стоим большего, гораздо большего. Но мы топчемся на месте. Вот и всё.

Он запрокидывает кружку и в несколько больших и жадных глотков допивает остатки пива. Олег и Фёдор молча смотрят на него, ожидая продолжения откровений, но Лёха больше не произносит ни слова.

Я согласен с тобой, Мегин, ой, как согласен! И ты открыл мне глаза. До каких пор я буду терзать свою басуху без всяких целей? Я хочу большего. Я хочу идти дальше. Идти до конца.

007

Они не спали всю ночь, «зависнув» дома у Олега до самого утра. Ящик «Холстена», спрятанный под кроватью стремительно пустел. Это ночь откровений. Олег постоянно вспоминает, что всегда хотел играть в профессиональном коллективе. Лёха ноет по поводу того, что найти репетиционную базу со всем аппаратом, да ещё и музыкантов уровнем выше в их ситуации просто невозможно. Фёдор спорит с ним, заявляя, что на самом деле всё в их, и только их собственных руках.

Они начинают строить планы, и самым организованным неожиданно оказывается Олег. Несмотря на выпитое пиво, он продолжает сохранять ясность ума, хотя и язык его уже слегка заплетается. В пальцах вертится потёртый медиатор. Он не выпускает его ни на миг, словно какой-то талисман. Рядом валяется помятая тетрадь, исписанная его стихами. Фёдор периодически открывает её, перечитывает отдельные куплеты и исправляет смысловые ошибки. Это тоже в порядке вещей.

– Давайте сделаем так, – предлагает Олег. – Для начала мы как следует отрепетируем наш материал, а потом будем искать студию, чтобы всё это более-менее качественно записать.

– Нет, – откликается Лёха. – Нужны более радикальные действия.

Только вот сам он не знает, какие именно.

Под утро Фёдор выглядывает в окно и видит, что землю покрывает свежевыпавший снег, на тёмном небе тучи кое-где расползлись, образовав островки чистого ночного неба. Он поднимает голову выше. Звёзды мерцают в морозном воздухе, словно подмигивая ему. Мерцающие холодные звёзды.

И в этот миг он понимает, что созрел для того, чтобы написать собственную песню. Вот только стиль её и исполнение будет совсем другим. И вряд ли привыкшие к сопливой романтике Лёха и Олег оценят её по достоинству.

Плевать, – думает он. – Плевать, если не поймут и не оценят.

Он чувствует, что в его сердце вселяется что-то новое и настолько сильное, что по всему телу начинают бегать «мурашки». В этот момент Феди словно и не существует, а есть только сосуд, который заполняется музыкой. Он явно слышит жестокий басовый рифф, слышит синкопированный ритм барабанов, тёмную и навевающую лёгкую хандру мелодию на клавишных. Но самое главное, практически в готовом виде в его уме возникают слова, текст уже готовой полноценной песни.

008

Ближе к новому году они всё же остаются втроём. Димон отпадает сам по себе, а вот с Толиком предварительно приходиться повоевать и нехило схлестнуться. Напоследок он заявляет им всем троим, что на самом деле они – трое никчёмных бездарей, и играть с ними ему просто было «в падлу». Ну, что ж, мир тебе, Толик и прощай.

К тому времени Лёха и Олег учатся на первом курсе музыкального училища, осваивая новые горизонты музыкальных знаний. Фёдор пишет стихи и песни, свои собственные, мать их так!

– Руслан – лучший барабанщик в шараге, – авторитетно заявляет Олег. – Уж я-то знаю, что говорю.

Он обращается к Феде:

– Ты охренеешь, когда увидишь собственными глазами, что он творит на установке. Это профессионал, братан!

И Фёдор действительно «охреневает», впервые в жизни в живую увидев, как молодой парень с гривой чёрных волос и огромным золотым кольцом в левом ухе точь-в-точь, нотка в нотку исполняет партию Ларса Ульриха из песни «Enter Sandman». Сукин сын! И этот чувак теперь будет играть вместе с нами! Чёрт! Я буду играть с ним в одной ритм-секции!

Руслан весёлый и энергичный парень, но при этом очень ответственно и серьёзно подходит к музыкальным вопросам. Это, в принципе, не должно удивлять. Впервые в жизни Фёдор играет с людьми, выбравшими музыку в качестве своей жизненной цели. И это не районные пацаны с гитарами, которые собираются по выходным где-нибудь в гараже, чтобы погорланить песни и попить пивка, и уж тем более не квартирные гитаристы, песни которых слышат только их друзья, да девушки.

– Давай ещё разок на брейках, – дрессирует Руслан Фёдора во время их совместного «джема». – Подтяни струну «соль», кстати, чуть-чуть… ага, вот так… ещё чуток.

Фёдор в шоке от того, как звучит он сам из басового комбо. Руслан заставляет его проигрывать каждую нотку, отрабатывать «галоп» с метрономом и следить за тем, чтобы опорные ноты совпадали с его «бочкой» идеально.

– Атака чётче, – командует он. – Не затягивай ноты, сбрасывай их сразу же после удара. Качай!

После каждой такой репетиции Фёдор едва не приползает домой и не падает на свою кровать без сил, но при этом осознаёт, что в данный момент, наверное, является самым счастливым человеком на планете. Таким темпами Руслан сделает из него настоящего виртуоза.

Однажды после очередного «джема», затягиваясь сигаретой, Руслан пристально смотрит в глаза Фёдору.

– Поступай тоже в шарагу.

– Ты спятил что ли? – смеётся Фёдор. – Я не учился в музыкальной школе.

– Ну, и что? Я тоже, – говорит Руслан. – Ты талантливый чувак, Федя. Здесь и с начальным образованием лохов куча. Попробуй со следующего года.

А ведь неплохая мысль, – думает Фёдор. И всю ночь потом не может уснуть.

Он не понимает, как сам не смог дойти до этого? Ведь дураку понятно, что музыка стала для него не только средством самовыражения, но и единственным смыслом и способом жить.

В один из очередных «джемов» Фёдор решается, берёт в руки «Джексон» и исполняет Руслану свою песню, теперь уже одну из них, но как он считает, самую важную, ту самую, «Мерцающие звёзды». Руслан слушает молча, слегка покачивая ногой в такт музыке, а затем, после долгой паузы неожиданно делает заключение:

– Говно полнейшее.

Он садится за установку, берёт в руки палочки, и прежде чем Фёдор успевает что-то возразить, говорит:

– Давай ещё разок.

Федя начинает снова и тут же чувствует, как волна мурашек пробирает его до самых костей. Руслан с лёту ловит и настроение, и энергетику песни, на ходу прописывает убойные брейки, там, где они нужны, и в конце даже добавляет барабанное соло.

– Фу, – говорит он, когда Фёдор доигрывает последние аккорды и вытирает со лба выступивший пот. – Вот теперь не говно. Вообще никак не говно, чувак.

Кабинет их репетиционной базы заполняется дружным гоготом, а затем, когда смеяться уже не остаётся никаких сил, в наступившей тишине Руслан произносит свою историческую фразу:

– Ну, и как мы сообщим пацанам, что у нас с тобой теперь собственная группа?