Текст книги "Танцы с бряцаньем костей. Рассказы"

– Я поднимусь на неё и спрыгну, – сказал он.

– Нет, – тут же парировал голос. – Так ты не разобьёшься. Лезь выше, и вытри свои чёртовы сопли.

Тимофея душили слёзы. В носу щипало. Ему было очень стыдно перед самим собой, но сделать он ничего не мог. Иногда эмоции превалируют и заставляют плакать даже брутальных бородатых мужчин, плакать от обиды, но чаще всего от осознания того, что все твои надежды на хорошую жизнь кто-то родной и близкий просто взял, скомкал, затем расправил и вытер ими свою эгоистичную задницу.

Ольга приехала только в начале одиннадцатого, когда на улице уже совсем стемнело. Всё это время Тимофей терпеливо ждал её под стальным козырьком остановки. Лицо его было каменным и спокойным, и только дюжина сигаретных окурков под ногами свидетельствовала о его внутренней борьбе, предшествовавшей этому знаковому моменту.

Историческому моменту в его жизни.

Она казалась беззаботной, хоть и слегка уставшей. Светлые волосы трепал ветер, забрасывая чёлку на глаза и вынуждая её делать привычные движения головой, отправляя непослушные пряди назад. Оля кисловато улыбнулась.

– Зай, я так устала.

– Верю, верю, малышка, – спокойно ответил он, при этом сделав над собой титаническое усилие. По какой-то причине он уже не хотел выяснения отношений, не хотел выслушивать её оправдания, или что-то на них похожее. Дерьмо в его жизни уже произошло, и что-то исправить было уже попросту невозможно, как невозможно склеить вазу, упавшую на пол и разбившуюся на сотни мелких осколков. В душе Тимофей перестал даже злиться. Она всегда была такой, и он знал это, но по какой-то причине все эти месяцы продолжал заниматься самообманом.

Когда они медленно брели в сторону дома, он отстранённо думал о том, что же будет делать дальше. Идти в таком состоянии на работу, разбирать чертежи со шкафами-купе и закручивать сотни саморезов не хотелось до рвоты.

– Ты всегда боялся потерять работу, – говорит Голос. – Так же как и боялся потерять жену.

– Да, – молча соглашается Тимофей, но отчего-то его ответ всё равно становится слышен.

Ещё одно усилие, и первая платформа становится ближе. Он уже отчётливо может разглядеть кусочки зелёного мха, поселившегося в местах стыков стальной конструкции вышки. Кое-где из него торчат крошечные пучки травы. По шляпке тяжёлого металлического болта, скрепляющего конструкцию, бежит крупный лесной муравей. Жизнь берёт своё, и ей глубоко плевать на человеческие переживания и эмоции. Тимофей думает о том, что его смерти будут только рады, в основном, вороны и мухи.

– Почти добрался, – говорит он.

Внутренний Голос с ним соглашается, но советует не праздновать победу раньше времени. Тем более что эта победа имеет привкус желчи.

– Как прошёл твой день? – спросил он и на этот раз не смог скрыть своих истинных эмоций. Голос прозвучал слишком мрачно, чтобы напоминать праздное любопытство. Предчувствуя беду, Степан жалобно мяукнул. Оля вскинула удивлённый взгляд на мужа. Светло-зелёные глаза мгновенно потемнели.

– Нормально, – медленно произнесла она дрогнувшим голосом.

– Это хорошо, – сказал Тимофей. – Хорошо, что нормально.

Она вжала голову в плечи, словно боялась получить от него удар. Возможно, кто-то другой на его месте поступил бы именно так, влепил бы ей тяжёлую увесистую пощёчину, вложив в неё всю свою обиду и злость. Но Тимофей этого делать не собирался.

– Я устал, – сказал он. – Гораздо больше, чем ты можешь подумать. У меня совсем уже не осталось сил. Поэтому…

Он сделал над собой очередное чудовищное усилие.

– Собирай вещи и вызывай такси. Я не хочу тебя больше видеть. Никогда.

Оля проглотила ком в горле. Она уже понимала, что каким-то образом он знает всё.

– Развод? – едва слышно выдавила она из себя это горькое слово.

– Развод, – он кивнул и отправился на лоджию курить.

Снова курить, уже в тридцатый, наверное, раз за этот длинный и кошмарный вечер.

2-я площадка

С высоты открывается потрясающий вид: широкая горная гряда, покрытая густым хвойным лесом, торчащие вдали вышки ЛЭП с тянущимися на многие километры высоковольтными проводами. Первая платформа располагается метрах в десяти от поверхности земли, но Тимофею, с детства, страдающего боязнью высоты, и этого расстояния более чем достаточно. Под ногами находятся рифлёные стальные пластины, покрытые ржавчиной, но всё ещё достаточно крепкие, чтобы удержать вес человеческого тела.

Парень поднимает слегка закружившуюся голову вверх и видит, что далее вышка сужается. До следующей площадки ещё столько же, но лестница к ней ведёт уже не такая надёжная, как прежде. Местами перекладины спилены, или оборваны, отдельные сегменты, отвалившиеся от общей конструкции, и вовсе просто раскачиваются в воздухе.

– Мне страшно, – тихо произносит он.

– А ты не бойся, а просто делай, – отвечает Голос. – Чтобы не жить больше во лжи и обмане, тебе придётся проснуться. И сделать это надо прямо сейчас. Другой возможности у тебя уже не будет.

Тимофею эти слова отчего-то кажутся особенно зловещими. И как вообще можно проснуться, если ты не совсем и спишь?

– Проснуться нужно и во сне, и наяву, – тут же поясняет Голос. – И ты прекрасно понимаешь, о чём я, так что не включай идиота. И перестань, в конце-то концов, испытывать жалость к самому себе! Когда ты лез наверх, то едва что не плакал. И кого же ты жалел в это время? Ну, да, конечно же, любимого и несчастного самого себя.

– Я, – пытается возразить Тимофей. – Всего лишь пожалел потраченные впустую силы и неоправданные надежды.

– Свои. СВОИ надежды и СВОИ силы. Никогда не жалей о том, что стало уже прошлым. А настоящее каждое мгновение превращается в прошлое, которое исправить уже невозможно.

Тимофей вновь оглядывает открывшуюся для него живописную панораму, замечает ястреба, неторопливо парящего в безбрежной синеве небес, а затем переводит взгляд на свои руки, долго и пристально разглядывая ладони. Голос молчит.

И тут снова реальность даёт какой-то сбой: кисти его рук, широкие и мозолистые, привыкшие с детства к выполнению тяжёлого физического труда, начинают просвечивать. Сквозь ладони он видит ржавую поверхность рифлёных стальных листов, собственные испачканные грязью и пылью кроссовки. Он чувствует, что от открывшейся для него истины начинает ехать крыша. Сердце бешено колотится в груди.

– Я, мать его так, сплю!

Голос тут же отзывается где-то совсем рядом:

– Вот сейчас не спеши. Только без спешки и паники. Остановись на этом моменте. То, что ты понял сейчас, является лишь поверхностью правды.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты спишь одновременно в двух местах. Одно из них – вот эта вышка. Другое – вся твоя повседневная жизнь, которую ты уже давно считаешь реальностью.

Он чувствует, как ветер шевелит на его голове волосы, вдыхает доносящиеся из леса букеты всевозможных ароматов и понимает, что никакой сон не может изобиловать такими мельчайшими деталями, что ни один в мире мозг не способен за короткий миг создать такую альтернативную реальность силой собственного воображения.

– Но ты всё ещё ни черта не понимаешь, да? – усмехается Голос.

Тимофей честно признаётся, что его собеседник прав.

– И самое смешное, что какие бы сейчас объяснения ты себе не придумал, все они окажутся ложными, потому что объяснять будет разум, который всегда спит. Раб сна и иллюзии. Как может рыба судить о мире на поверхности воды, если она априори не была на суше и не имеет о ней никакого представления?

Она бегала по квартире как сумасшедшая, торопливо скидывала в большую спортивную сумку свои многочисленные трусики и бюстгальтеры, что-то возмущенно говорила о том, что он сам виноват во всём, поскольку со своей долбанной работой совсем забыл о её присутствии и о том, что недостаточно уделял ей внимания. Волосы растрепались, на щеках блестели слёзы.

Но Тимофей никак не реагировал на её слова. Вместо этого он смотрел на её ягодицы, обтянутые тонкой джинсовой тканью, и проступающие сквозь неё очертания трусиков. Больше всего ему сейчас хотелось нежно погладить их ладонями, потереться о них своей тёплой небритой щекой.

Но сделать это уже было невозможно. Нет больше ни Кисуни, ни любимки, ни его жены, есть только какая-то нервная молодая тёлка, бегающая по его квартире и собирающая свои разбросанные повсюду вещи.

Тимофей открыл холодильник, снял с дверцы бутылку водки и наполнил стакан. Что-то внутри подсказывало ему, что делать этого не нужно. Алкоголь лишь усугубит печаль, а мозг превратит в винегрет из мыслей и событий весьма непростого уходящего дня. Но он всё же выпил одним залпом, не удосужившись даже закусить. Его тут же передёрнуло. Из глаз брызнули слёзы.

– Фу, бля, – тихо сказал Тимофей, и этой короткой фразой словно подвёл итог всему случившемуся.

Ему вдруг внезапно стало наплевать на всё, и причиной этого алкоголь не являлся. За такое короткое время он просто не успел на него подействовать. Возможно, минут через пять, когда водка растворится в желудке и алкоголь разойдётся по крови, ему станет ещё проще смотреть на всё это.

Не обманывай себя. Ты и так спишь. А это дерьмо погрузит тебя в ещё большее сонное состояние.

– Ты даже поступить не можешь как настоящий мужчина, – процедила Оля сквозь зубы. Не обида, а самая настоящая неприкрытая ненависть её просто душила. – Хотя бы такси мне вызвал, ублюдок. И куда я вообще сейчас, по-твоему, должна ехать?

– Мне всё равно, – тихо сказал он, выуживая из пачки очередную сигарету. Теперь он намеревался закурить прямо на кухне. – Я не желаю тебе зла. Мне просто насрать на тебя, и всё, чего я хочу, чтобы ты поскорее убралась из моего дома.

Она начала срываться на крик, истерила по поводу того, сколько денег потратила на краску и обои для «этой ТВОЕЙ квартиры» за время их совместного проживания. Но Тимофей снова отстранился от реальности и погрузился в собственное внутреннее пространство, с небольшой долей удивления понимая, что, оказывается, этой реальностью можно частично управлять, просто выключая в восприятии отдельные её проявления. В данном случае это был голос его жены.

И да, ему никогда не нравился шоколадный цвет, в который она захотела выкрасить стены прихожей. Тем более что со светло-бежевым линолеумом они вообще никак не вязались. Но ведь милая у нас такая оригинальная. Она не похожа ни на кого, единственная в своём роде и неповторимая.

Где-то в глубинах его разума начинала закрадываться мысль, а не простить ли её. Ведь один раз – это всего лишь случайность. И другая мысль тут же решительно её вытеснила: «Ну да, и доверие твоё она тоже сможет вернуть? Ведь эта сука даже не попыталась извиниться». О, да, дерьмо из неё сейчас прямо так и плескалось, но порождала его только ненависть, и эта ненависть была направлена на него.

Ненависть за то, что он застукал её с любовником и сломал к чертям все её планы.

Остынь и успокойся. Это алкоголь проник тебе в мозг. Сейчас всё начнёт раскручиваться по нарастающей. Не поддавайся этому, и не пей больше.

Но вместо этого Тимофей воткнул в донышко пепельницы тлеющий окурок, и снова плеснул себе в стакан.

– Я хочу, чтобы ты собиралась побыстрее, – тихо, но зловеще произнёс он. – Потому что трезвый себя сдерживать я ещё могу, но вот пьяный – нет.

– Что ты хочешь этим сказать? – взвизгнула она из прихожей. – Ты что, мне угрожаешь?

– Предупреждаю, – тем же тоном произнёс он. – Поторапливайся, дорогая моя, поторапливайся. И делай это молча. Не усугубляй своё и моё положение.

Уже основательно подзабытый кайф приятно обволакивал мозг, расслаблял мышцы. Но сердце забилось в груди быстрее, и даже как-то с надрывом. Бутылка водки, которую он сейчас распивал, стояла в холодильнике давно, наверное, с прошлого года. Иногда Оля позволяла ему выпить с друзьями пивка, но бывало это не чаще, чем раз в месяц. Да и то, обычно после этого она пару дней делала вид, что Тимофей натворил что-то невероятно ужасное. «Бойкот» мог продолжаться и дольше, и заканчивался только тогда, когда парень извинялся, предварительно задарив любимку цветами, или какой-нибудь безделушкой из ювелирного салона.

Теперь все воспоминания стремительно меняли цвет, из розовых или нежно-зелёных они превращались в багровые, словно налитые кровью обрывки памяти. Образ Оли в его мозгу стремительно демонизировался.

Наконец, казалось, что прошла целая вечность, – дверь захлопнулась. Некоторое время в подъезде слышались торопливые шаги. Затем наступила тишина. Одиночество тут же навалилось на парня как застреленный медведь на нерасторопного охотника. За этим чувством огромным чёрным удавом наползала тяжёлая и беспощадная депрессия. Ещё утром он проснулся в совершенно другом мире. И теперь очень хотел вернуть всё обратно, пускай даже за это и пришлось бы заплатить большую цену.

Первым его желанием было выскочить следом за ней на улицу, остановить, выходящую из дверей подъезда, заплаканную, с тяжёлыми сумками в руках, сгрести её в охапку, начать целовать в солёные от слёз щёки и шептать, что любит её больше жизни и прощает за всё. Прощает, потому что любит.

– Господи, что же ты несёшь, идиот? – услышал он голос прямо у себя за плечом, да так явно, что едва не наложил в штаны от неожиданности. Он тут же взял себя в руки.

Виной всему стресс. Стресс, смешанный с водкой.

Тимофей чувствует, как голова идёт кругом, как кровь покидает конечности, и похолодевшие ноги начинают дрожать. Он снова боится высоты, только вот теперь всё обстоит намного хуже. Во-первых, взбираться выше будет намного труднее даже физически, а во-вторых, часть пути уже пройдена, и если он даже надумает вернуться назад, вниз, всё равно придётся преодолевать боязнь высоты.

– Проснись, – тихо шепчет Голос ему на ухо. – Ты опять начал забывать, что всё происходящее с тобой – лишь сон.

– Но, парадокс, – нерешительно отвечает он. – Как я могу проснуться, находясь во сне?

– Можешь. И более того, ты уже проснулся. Только не позволяй себе засыпать здесь вновь.

– Я вижу сновидение, – думает Тимофей, но по какой-то причине его мысли всё равно превращаются в звуки, хотя он и не размыкает губ.

– Препятствия пугают только разум. Страх потерять свою жизнь ЗДЕСЬ не имеет никакого смысла. Но зато ЗДЕСЬ ты можешь потерять собственный рассудок.

– Что это за место? – спрашивает Тимофей, и словно впервые начинает осматриваться по сторонам, видит на переднем плане ржавые стальные трубы вышки, скрученные гигантскими болтами и при этом похожие на скелет давно истлевшего великана. На втором плане он видит живописный лес, перемежающийся полянками и прогалинами, вздёрнувшие свои макушки к небу сосны, пушистые тёмные ели.

– Здесь красиво, – замечает он.

– У тебя богатый внутренний мир, – парирует Голос. – Только не думай, что всё это плод твоего воображения. Ни один в мире человеческий мозг не смог бы создать ТАКОЕ, да ещё и детализировать всё настолько подробно.

Тимофей испытывает «дежавю». Ему кажется, что Голос лишь озвучил его недавние собственные мысли.

– Больше не разглагольствуй, просто лезь выше.

– А зачем?

– Вопрос порождённый логикой, да? – Голос сухо смеётся. – Но ЗДЕСЬ логика не работает. Более того, она в таких местах вредоносна. Лезь вверх, пока снова не начал засыпать.

Тимофей выдыхает, берётся обеими руками за очередную перекладину, подтягивается вверх, ставит ноги на другую. Сам по себе этот процесс заставляет его максимально сконцентрироваться. Лестница настолько изношена и опасна, что прежде чем взяться за очередную ступеньку, ему приходится досконально её изучить. При этом он понимает, что разбиться насмерть во сне просто невозможно, однако по какой-то необъяснимой причине продолжает испытывать страх.

– Так чего же я боюсь, если это сон?

Голос снова смеётся:

– Потому что страх испытываешь не ты, а твои инстинкты. И сейчас ты как раз видишь их со стороны.

– Вижу инстинкты? Как можно увидеть инстинкты?

– Не переживай, здесь ещё и не то можно. Можно питаться страхами, или испытывать боль от радости. Можно потрогать любовь… да много чего.

Тимофей чувствует, как лестница под весом его тела прогибается и скрипит. В некоторых местах она и вовсе раскачивается из стороны в сторону. Он лезет вверх и уже видит вторую площадку, более ограниченную по площади, больше изъеденную ржавчиной и беспощадным временем.

– Если это сон, – вслух думает он. – Тогда получается, что настоящий Я сейчас где-то спит.

В его голове тут же начинают роиться тучи несвязанных между собой образов. Большинство из них являются лишь фрагментами чьей-то (возможно его собственной, но ДРУГОЙ) реальности: до боли знакомая стройная девушка в белом свадебном платье и серебристой диадемой на светло-русых волосах; торцовочная пила, из под визжащего диска которой бьёт фонтан ярко-жёлтых искр; лицо пожилой женщины, вытирающей тыльной стороной ладони пот со лба, её руки, испачканные мукой. Но некоторые образы, спонтанно всплывающие перед его ментальным взором, пугают: он видит карлика, сидящего в кладовке и жующего провода; тёмный гриф гитары, со струн которой сочится тёмная кровь.

Тимофей не может понять, откуда берутся эти страшилки. О простых образах он может лишь догадываться. Сейчас он понимает, что лица всех этих людей, скорее всего, принадлежат его близким из другой реальности (ну, или другого сна). Но вот монстры. Иногда начинает казаться, что они возникают не из его головы, и его собственное воображение имеет к их природе такое же отношение, какое он сам к созданию Вселенной.

То бишь, НИКАКОГО.

Лестница наверх кажется ему бесконечной. Взбираться по ней с каждым новым усилием становится всё труднее. Местами кажется, что стальные вертикалы изгибаются полукругом, и в эти моменты ему приходится лезть практически спиной вниз. А вторая площадка как будто бы даже удалилась, хотя по всем канонам физики должна только приблизиться.

Ещё рывок, и ещё… он шумно дышит сквозь стиснутые зубы. Но площадка по-прежнему остаётся где-то далеко вверху. Голова уже идёт кругом, пот заливает глаза. Страх упасть и разбиться из рецидивного давно перерос в хронический.

– Ты опять начал засыпать, – слышит он знакомый вкрадчивый Голос. И теперь Тимофею кажется, что он прозвучал в его голове.

– Что же мне делать? – спрашивает он.

– Проснуться. Ты во сне, и потому для тебя не существует никаких препятствий. Для того чтобы что-то здесь сделать, нужно лишь желание и намеренье. Всего две вещи, Тима.

– О’кей, – он пытается расслабиться, не смотря на то, что продолжает висеть на лестнице, изогнувшейся практически перпендикулярно земле. По его спине, прямо между лопаток сбегает струйка пота, которого здесь не должно быть.

– Нужно взять себя в руки, – прикрыв глаза, шепчет Тимофей. – Мне не тяжело.

Слова действуют тут же, словно какое-то заклинание. Он ощущает, что чудовищное напряжение в плечах и пояснице тут же спадает. Его тело, не изменив своего положение в пространстве, всё ещё располагается спиной вниз, но мышцы рук при этом полностью расслабленны. Следующим шагом становится выравнивание дыхания. Затем и учащённый ритм биения сердца замещается спокойным и размеренным «тук-тук». Такой пульс может принадлежать только глубоко и крепко спящему человеку.

– Во-от, – удовлетворительно тянет Голос. – Во-от, то, что надо.

– Не перехвали меня, – тут же с опаской говорит Тимофей. – У меня всё ещё кружится голова, и с этим я справиться не могу, не смотря на то, что понимаю.

– Голова кружится от страха, от боязни высоты. И этот страх в тебе сидит с самого раннего детства. Ты даже не вспомнишь сейчас, откуда он взялся. Но за все эти годы он пустил корни во всей твоей психике. И немудрено, почему справиться с ним сейчас ты не можешь. Этот страх является для тебя ПРИВЫЧНЫМ. Ты можешь спорить со мной, но твоему разуму жить с этим страхом комфортнее.

Резкая боль в мышцах живота напомнила ему полузабытую историю, когда один громила возле спорт-бара «Злая Горилла» в Высокогорске заехал ему пудовым кулаком под дых. На глазах тут же выступили слёзы. Желудок пару раз судорожно дёрнулся, а затем резко и с силой сжался в комок, исторгая в распахнутый зев унитаза сгустки блевотины. Можно было и догадаться, что такое количество водки его организм принимать откажется. Тело всегда умнее разума. И ему было глубоко наплевать на личную трагедию Тимофея. Оно просто не хотело алкоголя, не собиралось травиться сивушными маслами.

– Сука, – сказал он в передышке между рвотными позывами. И это слово полностью обрисовывало его представление о сегодняшнем мире в купе с собственным психологическим и физическим состоянием. Из носа Тимофея свисала длинная жёлтая сопля. И для того, чтобы избавиться от неё пришлось подключать руки.

Наконец, он умылся холодной водой, прополоскал рот от привкуса желчи, вытерся полотенцем и упал на кровать. Ему вроде бы стало полегче. Однако облегчение быстро прошло, когда он осознал, что в эту ночь лежит здесь совсем один. Никто не посапывает под ухом, не перетягивает во сне одеяло, не закидывает тёплую стройную ножку на его бедро. И так теперь будет всегда.

– Погоди немного, всё встанет на свои места. Нужно время, чтобы перестроится. Но ты сделаешь это, я знаю.

– Какой там хер, сделаешь? – бросил он в темноту. – Я даже не представляю, каким будет завтрашний день.

И снова в его разум проскользнула чёрная ядовитая ехидна, шлёпая своим раздвоенным языком и хищно осматривая свои новые владения чёрными бусинками глаз.

– Было бы прикольно помереть сегодня, – пробормотал полусонный Тимофей, но собственные мысли его рассмешили. Чёрная холодная змейка тут же убралась из его разума, словно на пути у неё возник вставший на задние лапки мангуст. Их взгляды встретились всего на миг, но этого вполне хватило, чтобы теплокровный убедил оппонента в собственном превосходстве.

По белым плитам потолка проплыла световая дорожка. Это был отсвет фар проезжающего под окнами автомобиля. Тимофей подумал о том, что поступил очень не по-джентльменски, но тут же послал куда подальше самого себя с такими решениями, и прикрыл веки. Измотанный стрессом организм требовал сна.

Долгого и глубокого. Насколько это возможно.

Площадка уже совсем близко. Прямо рукой подать. Ещё пару рывков и он будет на месте. Тимофей чувствует прилив сил. Он постоянно твердит про себя одну и ту же фразу, словно какое-то заклинание. И как прежде, его мысли звучат вслух.

– Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет хорошо…

Зыбкая реальность этого места ещё несколько раз пытается усложнить ему путь, искажая стальные вертикалы вышки, либо превращая их в скользкие, словно измазанные вазелином щупальца. Но он помнит: «пока я бодрствую – я сильнее», и продолжает движение, усилием воли стабилизируя мир, подстраивая его законы под те, к которым привык его разум.

Наконец, он тянется рукой вверх, хватается за выступающий металлический уголок, подтягивается и падает на рифлёный пол второй площадки. Он слышит, как сердце бешено колотится в груди, чувствует, насколько горячим стало собственное дыхание.

– Я смог. Я сделал это.