Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга IX"

1897 год. Таинственное исчезновение жены чикагского «колбасного короля»

Нам очень мало известно о жизни, привычках и даже внешности Мэри Саймеринг (Mary Simering). Автор должен признаться, что не сумел отыскать её изображения, а потому нам остаётся только догадываться о том, как выглядела женщина, с именем которой связана завязка самой, пожалуй, необычной криминальной истории Чикаго XIX века. До нас дошли только какие-то обрывочные данные, связанные с этой женщиной. Например, мы знаем, что она была «довольно молода» и привлекательна, и в 1897 году за 12$ в неделю работала горничной в огромном доме крупного чикагского предпринимателя Адольфа Лютгерта (Adolph Luetgert). Это был внушительный особняк в 2 этажа с высотой потолков по 4 метра, с внушительной мансардой на 5 комнат и подвалом, в котором полуэскадрон гусар мог бы устроить манеж для тренировки лошадей. Это внушительное здание Мэри Саймеринг убирала в одиночку, поскольку её работодатель деньгами не разбрасывался и считал, что для поддержания порядка в доме будет достаточно единственной горничной.

Оценивая события той поры, мы можем с полным основанием утверждать только одно – Мэри была хорошим человеком: внимательным, заботливым и очень ответственным. И именно в силу этих черт своего характера она обратила внимание на то, что хозяйка особняка – Луиза Лютгерт (Louisa Luetgert) – не появилась 2 мая, чтобы переброситься с нею парой слов. Обычно хозяйка находила время на общение с горничной – это было необходимо хотя бы для того, чтобы дать распоряжение о предстоящей в течение дня работе: последовательности уборки комнат, очерёдности перестила постельного белья, смене и чистке чехлов на мебели, стоящей на открытом воздухе, и тому подобном. Работы у Мэри Саймеринг было много, поскольку семья Лютгертов сравнительно недавно переехала в дом №1501 по Эрмитаж-авеню (Hermitage avenue, но эту трассу также называли Хендерсон-авеню (Henderson avenue), и именно второе название закрепилось с течением времени). Необходимость обживать огромный особняк и что-то в нём постоянно мыть и начищать приводила к тому, что горничная виделась с Луизой Лютгерт ежедневно и даже не по одному разу.

Но не 2 мая…

Помимо хозяев особняка – Адольфа и Луизы Лютгерт – в доме проживали 3-е детей – старший, Арнольд (Arnold), был рождён в первом браке Адольфа, и на описываемый момент времени ему уже перевалило за 20, а мальчики помладше – 11-летний Луис (Louis) и 5-летний Элмер (Elmer) – являлись общими детьми супругов.

Поговорив с Луисом, горничная узнала, что накануне вечером всё в доме было как обычно. Луиза Лютгерт уложила детей немногим позже 10 часов вечера, но у кровати Луиса задержалась – сын рассказывал ей о посещении цирка. Женщина вышла из его комнаты около 11 часов вечера и отправилась наверх в свою спальню. Однако горничная, войдя в спальню хозяйки дома, обнаружила, что постель Луизы осталась не тронута, стало быть, женщина в неё не ложилась. Это выглядело довольно странно, но именно в ту минуту Мэри не придала особого значения данному обстоятельству. Мэри Саймеринг в течение дня убирала в доме и практически забыла думать об отсутствующей хозяйке, но появление Адольфа Лютгерта (Adolph Luetgert), заскочившего домой буквально на пару минут в середине дня, побудило горничную поинтересоваться, где сейчас находится Луиза.

Адольф на ходу бросил что-то вроде «она, вероятно, отправилась навестить кого-то из своих друзей» («She has probably gone to visit some of her friends») – во всяком случае, именно так Саймеринг впоследствии воспроизводила ответ главы семейства. Фразу эту можно было истолковать таким образом, что Луиза ушла совсем недавно, то есть уже утром или днём 2 мая, но горничная к тому времени уже знала, что хозяйка не спала в своей кровати. То есть ответ Адольфа ничего не объяснял.

Мэри Саймеринг не оставалось ничего другого, как пожать плечами и продолжить свою монотонную работу. Благо работы было много!

К этой же самой работе она возвратилась на следующий день 3 мая. И снова горничная не увидела Луизу Лютгерт, а между тем Мэри Саймеринг необходимо было получить от хозяйки дома кое-какие указания по перестилу белья. Выдача чистого постельного белья для перестила и учёт использованного являлись прерогативой хозяйки дома, поскольку услуги прачки были платны, и Луиза, рачительная немка, была крайне дотошна во всех деталях, связанных с постельным бельём. 3 мая постели остались без перестилов, и никто из детей не мог ответить на вопрос горничной, когда же появится мама.

На следующий день – 4 мая 1897 года – ровным счётом ничего не изменилось. Адольф Лютгерт с раннего утра умчался на свою колбасную фабрику и не показывался целый день. По дому беззвучно слонялись дети, и даже самый младший Элмер (Elmer) был непривычно тих… Появлялись и исчезали разного рода люди – бригада грузчиков втащила громадный короб с новой люстрой, на кухню привозили мясо, зелень и молоко. Однако некому было взяться за выпечку булочек и хлеба – этим традиционно занималась сама Луиза, и повариха не касалась приготовления свежего хлеба.

А вот теперь хлеб и выпечка закончились.

Всё это выглядело очень странно и даже подозрительно. Мэри Саймеринг встревожилась до такой степени, что решилась действовать самостоятельно. Обращаться за разъяснениями к Адольфу Лютгерту было бы верхом неблагоразумия – тот являл собой типаж мужчины умного и даже ушлого, энергичного, острого на язык, и что-то подсказывало горничной, что её расспросы он воспринял бы в штыки. Попытка задать ему неудобный вопрос вполне могла закончиться для Мэри не просто бранью, а увольнением. Поэтому горничная решила зайти с другой стороны.

Вечером 4 мая она написала письмо Дидриху Бикнезе (Diederich Becknese), родному брату Луизы Лютгерт (последняя в девичестве также носила фамилию Бикнезе). Мэри знала, что Луиза была очень привязана к брату, с которым они вместе провели детство и отрочество в Ганновере, а потом в ноябре 1872 года на борту парохода прибыли в Соединённые Штаты Америки. Как-то Луиза в разговоре с горничной обмолвилась, сказав, что брат всегда придёт ей на помощь и защитит в любой ситуации. И вот теперь – 4 мая 1897 года – Мэри решила, что такой момент настал и Дидриха Бикнезе следует попросить о помощи.

Дидрих с большой семьёй проживал в сельском районе Солт-крик (Salt Creek), расположенном приблизительно в 15 км западнее границы Чикаго. Чтобы узнать его адрес, Мэри Саймеринг пришлось залезть в письменный стол Луизы и покопаться в её бумагах. Поступок этот, конечно же, нельзя назвать красивым, но горничная была уверена, что у неё есть веские основания так поступить.

Узнав адрес Дидриха Бикнезе, женщина написала ему небольшое – буквально с дюжину предложений – письмо, содержание которого осталось нам неизвестно. Сам Дидрих никогда его не показывал и на него не ссылался, не желая впутывать в грязную историю незнакомую ему неравнодушную женщину. Но сама Мэри Саймеринг впоследствии признавала факт написания небольшого письма, в котором она постаралась передать адресату ощущение тревоги за судьбу Луизы.

Цель послания была достигнута. Получив его 5 мая, Дидрих проникся осознанием серьёзности ситуации и засобирался в дорогу. В описываемое время – то есть в мае 1897 года – Дидриху Бикнезе уже исполнилось 40 лет [он родился в феврале 1857 года]. После переезда в Штаты в ноябре 1872 года он почти 8 лет ждал натурализации. Хотя Соединённые Штаты считались «страной иммигрантов», на самом деле процесс получения гражданства даже в условиях характерной для последней четверти XIX столетия лояльности к приезжим был весьма непрост. И совсем не быстр. Дидрих явно тяготел к тихому деревенскому укладу жизни и фактически всю свою жизнь на территории США провёл в небольших городках в Иллинойсе. Бракосочетавшись в возрасте 26 лет – женой его стала 20-летняя Луиза Софи Рэйб (Louise Sophie Rabe), из хорошей немецкой семьи – Дидрих быстро превратился в чинного отца большого семейства. За неполные 12 лет – с августа 1884 года по май 1896 – в браке родились 7 детей (4 дочери, 3 сына). И всё в жизни Дидриха обстояло, в общем-то, неплохо, но незадолго до описываемых событий у него был диагностирован туберкулёз. Лечить эту болезнь в те годы не умели, и даже в самых богатых странах мира смертность от туберкулёза входила в пятёрку основных причин смертности населения. Известие о грозной болезни, конечно же, неприятно поразило Дидриха, но к его чести следует сказать, что духом он не пал и сохранил свою активность и энергию.

Примерно так в 1897 году выглядел Дидрих Бикнезе.

Испытав искреннюю тревогу по прочтении письма Мэри Саймеринг, мужчина без долгих колебаний и промедлений отправился в путь. Но не один! С Дидрихом поехал его друг и племянник 22-летний Фред Миллер (Fred Miller), сын другой сестры Дитриха по имени Вильгельмина. Фред мог быть полезен как свидетель разговора, обещавшего быть весьма нелицеприятным. Ранним утром 7 мая мужчины уже стояли на пороге особняка на Эрмитаж-авеню. Неожиданное появление нелюбимых родственников явно застало Адольфа Лютгерта врасплох. «Колбасный король» и ранее не особенно церемонился с Дидрихом – как по причине разницы в возрасте [Адольф был на 11 лет старше], так и общей успешности своей карьеры. Последнее обстоятельство, по-видимому, служило моральным оправданием его высокомерия и пренебрежительности, которые он демонстрировал в отношении всех родственников жены. Как бы там ни было, разговор Адольфа с явившимися в его дом мужчинами не задался с самого начала.

Дидрих заявил, что хотел бы увидеть сестру. Адольф моментально парировал, сказав, что и сам бы хотел того же. Продолжая свою мысль, он сообщил посетителям, что некоторое время тому назад он узнал об измене Луизы, та якобы сообщила, что планирует его оставить. Адольф закончил свой непродолжительный монолог словами о том, что его ничуть не удивляет отсутствие жены, которая, по-видимому, привела в исполнение свой замысел, связанный с уходом из дома.

Дидрих, услыхав столь странное объяснение отсутствия сестры, заявил, что не может поверить в то, что мать 4-х детей [из них двое умерли в младенчестве], прожившая в браке с Адольфом 19 лет, способна вот так исчезнуть в одночасье, а потому если он не получит её адрес от мужа, то будет вынужден обратиться в полицию. Лютгерт, и до того говоривший с явным раздражением, после этих слов вспылил. Он закричал Дидриху, что тот может обращаться куда угодно, но в доме на Эрмитаж-авеню Луизы нет, и где она может находиться, ему – Адольфу Лютгерту – неведомо. Но когда брат её отыщет, пусть напомнит о том, что у неё есть дети, которых не следовало бы забывать!

В общем, конфликтный разговор мужчин не продлился и 5 минут. До мордобоя не дошло, но услышанного хватило Дидриху, чтобы понять – дело плохо и Луиза действительно исчезла! Не теряя времени, мужчины – Бикнезе и Миллер – направились к ближайшему полицейскому участку с твёрдым намерением сделать заявление о безвестном отсутствии человека.

Адольф Лютгерт (фотография относится к середине 1890-х гг.).

В течение нескольких последующих часов они прошли целый ряд уровней полицейской иерархической лестницы и очутились в конечном итоге в кабинете капитана Германа Шюттлера. В своём месте мы скажем несколько слов об этом человеке – в контексте настоящего повествования личность капитана очень важна – но пока не станем отклоняться от сюжетной канвы, дабы не распылять внимание читателя. Капитан Шюттлер, выражаясь современным языком, выполнял функции начальника уголовного розыска полиции Северного Чикаго, хотя в то время понятия «уголовный розыск» не существовало в принципе. Формально он считался «начальником детективов», и на его плечах лежала задача организации и ведения оперативно-розыскной работы.

Рассказ о женщине, якобы решившейся после 19 лет брака бросить богатого мужа и детей, произвёл на капитана определённое впечатление. Он хорошо знал район Северного Чикаго, в котором находилась фабрика Адольфа Лютгерта, и особых иллюзий, связанных с безопасностью проживания там, не испытывал.

Жилой дом семьи Лютгерт и принадлежавшая главе семейства колбасная фабрика занимали целый квартал в промышленном районе к северу от реки Чикаго. Строго говоря, локацию эту правильнее было бы назвать фабрично-кабацкой, поскольку вокруг находились не только промышленные предприятия, но и питейные заведения. Западнее территории, принадлежавшей Лютгерту, в соседнем квартале, находились мрачные корпуса крупного металлургического завода компании «M. Lassing bridge & iron works» [число занятых превышало 1,5 тысячи человек]. Кварталы эти разделялись глухими заборами и двумя рядами железнодорожных путей, эксплуатировавшихся компанией «Сhicago & North Western railway». Юго-западнее колбасной фабрики находился крупный машиностроительный завод фирмы «William Deering & Co. agricultural works», выпускавший разнообразную технику для сельского хозяйства [число работников этого предприятия весной 1897 года превышало 1,2 тысячи человек]. Наконец, южнее фабрики Лютгерта располагались ещё 2 довольно крупных завода, хотя и поменьше поименованных выше. Один из них – фирмы «Twin works» – занимался различными подрядными работами, связанными с механической обработкой металлоконструкций, а другой, принадлежавший компании «Northwestern terra cotta works», специализировался на выпуске всевозможных фаянсовых изделий [изоляции электропроводки, санитарно-гигиеническом оборудовании и прочем]. Наконец, 2 квартала восточнее участка Лютгерта были заняты жилой застройкой. К северу от колбасной фабрики также располагались жилые кварталы.

Остаётся добавить, что в радиусе 200 метров от особняка Лютгертов располагалось по меньшей мере 5 питейных заведений. Их количество и плотность размещения легко объяснимы – измождённый непосильным трудом пролетарий должен иметь в шаговой доступности пивнушку, в которую можно отнести в конце недели честно заработанные деньги, дабы отдохнуть душой и телом.

Эта карта демонстрирует расположение различных городских объектов в районе пересечения Диверси-стрит и Эрмитаж-авеню весной 1897 года. Условные обозначения: 1) серый прямоугольник – квартал, принадлежащий Адольфу Лютгерту, на территории которого находились жилой дом (обозначен L1), колбасная фабрика (L2), подъездная дорога, рабочая площадка, конюшня и сад; 2) квартал, занятый металлургическим заводом «M. Lassing bridge & iron works»; 3) корпуса машиностроительного завода фирмы «William Deering & Co. agricultural works»; 4) здание фабрики «Twin works»; 5) завод фаянсовых изделий «Northwestern terra cotta works»; знаком # («решётка») обозначены ж/дорожные пути, а знаком * («звёздочка») показаны питейные заведения (салуны).

Поименованные заводы являлись отнюдь не единственными крупными промышленными объектами в той части города. Ряд предприятий, расположенных неподалёку от фабрики Лютгерта, здесь просто не упомянут с целью не перегружать текст излишними деталями. Просто следует иметь в виду, что каждый день район Диверси-стрит пересекало до 10 тысяч рабочих, направлявшихся на работу и с работы. В то время 8-часового рабочего дня ещё не существовало – профсоюзы за него ещё только боролись! – а потому обычный рабочий день продолжался с раннего утра – приблизительно с 7:00 или 7:30 – до 20 часов и даже 21. Кроме того, нормой являлись различные сверхурочные работы. По этой причине даже в вечернее время тамошние улицы – Райтвуд-авеню (Wrightwood ave.), Эрмитаж-авеню, Диверси-стрит, Клайбурн-авеню (Clybourn ave.) – были полны всевозможной малопочтенной публикой, да притом ещё и нетрезвой! Если по какой-то причине Луиза Лютгерт оказалась в одиночестве в вечерний час на улице, то ничего хорошего это ей не сулило.

Помимо общей криминогенности района, обусловленной многочисленностью пролетарской и люмпенизированной публики, проблему для безопасности женщины могла представлять близость 2-путной железной дороги, не имевшей освещения в тёмное время суток. Если по какой-то причине Луиза поздним вечером или ночью ушла из дома и решила перейти железнодорожные пути, то в условиях плохой видимости она могла неверно оценить расстояние до движущегося паровоза. С ней мог произойти несчастный случай, и паровозная бригада могла попросту того не заметить.

Обдумав как следует заявление Бикнезе и Миллера, капитан Шюттлер отдал несколько распоряжений. Во-первых, он направил в район Эрмитаж-авеню несколько групп полицейских в форме, которым поручил пройти «мелким чёсом» по окрестностям фабрики Лютгерта в поисках свидетелей чего-либо необычного, произошедшего 1 мая либо в ночь на 2-е число. Полицейским надлежало задавать вопросы как о судьбе Луизы Лютгерт, так и об обстановке в её семье и состоянии бизнеса её мужа Адольфа. Помимо поиска свидетелей, полицейским надлежало провести осмотр территории с целью поиска как следов несчастного случая или совершения преступления (крови, обрывков одежды, личных вещей, оружия и прочего), так и женского трупа. Особое внимание следовало обратить на осмотр как железнодорожных путей, так и полосы отчуждения вдоль них. Шюттлер допускал, что тщательный осмотр местности позволит обнаружить замаскированный труп пропавшей женщины. Руководство поисковой операцией капитан Шюттлер поручил опытному и уважаемому полицейскому Джорджу Смиту (George Smith).

Река Чикаго в последние годы XIX столетия. Квартал, территорию которого занимала фабрика и дом Лютгерта, находился на удалении примерно 250 метров от этой важной для города водной артерии. Места, как можно легко заметить, воистину безблагодатные! Река Чикаго использовалась не только для местного судоходства, но и как ассенизационный накопитель – в неё выводились стоки городской канализации. К концу века её воды оказались до такой степени загрязнены, что стали представлять угрозу для флоры и фауны озера Мичиган. Городские власти запустили масштабный проект по изменению русла реки, в результате чего в 1900 году течение поменяло направление на противоположное. С того времени река Чикаго не впадает в Мичиган, а наоборот – вытекает из озера.

Во-вторых, помимо поисков вокруг фабрики и особняка Лютгертов, капитан решил собрать информацию и на самой фабрике, точнее, среди её персонала, соседей, а также родственников пропавшей женщины. Отдавая себе отчёт в том, что «колбасный король» является человеком очень состоятельным и неглупым, капитан решил эту часть поисковой операции провести по возможности тихо. Два толковых детектива в штатском – Дин (Dean) и Квэйли (Qualey) – были откомандированы для разведки как на колбасной фабрике, так и в крупных салунах, расположенных в непосредственной от неё близости. Известно, что на Диверси-стрит менее чем в 100 метрах от фабрики в то время находились 2 крупных питейных заведения, принадлежавших Фидлеру (Fiedler) и Тоши (Tosch), и до полудюжины мелких. Именно в этих злачных местах детективам в штатском и надлежало провести то, что нынешняя теория оперативно-розыскной деятельности называет обтекаемым словосочетанием «оперативный опрос» (то есть сбор сведений об интересующем лице без раскрытия лицами, проводящими данное мероприятие, своей принадлежности к правоохранительным органам).

Уже к полудню следующего дня капитаном Шюттлером были получены от подчинённых первые отчёты. Оказалось, что колбасная фабрика Лютгерта с начала года закрыта якобы на ремонт, но при этом ведутся разговоры о финансовых затруднениях её владельца. Тем не менее на фабрику периодически завозится какое-то оборудование, и на её территории копошатся некие работники, чем-то там занятые. Данное обстоятельство объективно затруднило сбор сведений среди рабочих колбасной фабрики ввиду малочисленности таковых.

Нельзя не отметить того, что район колбасной фабрики был довольно пустынен, поскольку он находился на границе обширной индустриальной застройки, и потому был мало популярен у частных владельцев. Тем не менее несколько домохозяйств в пешей доступности от особняка Лютгертов имелись. Жительница одного из этих домов – некая Амелия Кайзер (Amelia Kaiser) при опросе детективами рассказала, что видела Луизу Лютгерт около 22 часов 30 апреля. Та была очень меланхолична, спокойна, и ничто в её поведении не указывало на возможность неких эмоциональных действий вроде самоубийства, бегства и тому подобного. Последний разговор с Луизой запомнился свидетельнице ввиду очень необычного обстоятельства – Луиза передала детям Амелии 4 апельсина. Ранее ничего подобного она не делала, и потому этот подарок выглядел очень странно.

Амелия Кайзер, соседка семьи Лютгерт. Амелия видела Луизу одной из последних – женщины разговаривали около 22 часов 30 апреля. В ходе этого разговора Луиза передала детям Амелии 4 апельсина, чего ранее никогда не делала. Этот подарок выглядел странно и необъяснимо.

Разумеется, первостепенную важность для расследования имела информация о том, кто видел пропавшую женщину последним. В этом отношении очень ценными оказались показания Луиса Лютгерта (Louis Luetgert), 11-летнего сына Луизы и Адольфа. Мальчик хорошо запомнил события вечера 1 мая – в тот день он ходил в цирк и вечером рассказал матери об увиденном представлении. Разговор этот произошёл перед отходом Луиса ко сну между 22:30 и 23 часами. Мальчик умел определять время, и в его комнате находились часы, так что в точности указанного им интервала можно было не сомневаться. По словам мальчика, во время его беседы с матерью в комнату вошёл отец, который сказал, что направляется на фабрику. В руках он держал фонарь. Луис добавил, что отец в последние месяцы всегда уходил по вечерам на фабрику с фонарём, поскольку занимался охраной предприятия от расхитителей. Домой он возвращался в рассветом, но ненадолго и, наскоро позавтракав, снова уходил. Пересказывая полицейским содержание этого разговора, мальчик настаивал на том, что ничего необычного или настораживающего в поведении матери не заметил. Всё было как обычно – спокойно и непринуждённо.

Основываясь на рассказе Луиса, можно было уверенно утверждать, что около 23 часов 1 мая Луиза в хорошем настроении и добром здравии находилась в собственном доме. Однако в свою кровать она так и не легла, а утром следующего дня уже никто её не видел.

Информация, поступившая от родственников Луизы, звучала настораживающе. Племянница пропавшей женщины – Фредерика Мюллер (Frederica Mueller), имя которой обычно сокращали до лаконичного Фрида – сообщила полицейским, что отношения тёти с мужем были напряжёнными, они часто спорили, и конфликты эти продолжались подолгу. Фрида, вообще, оказалась очень ценным свидетелем, поскольку хорошо знала бизнес Адольфа Лютгерта. Это было связано с тем, что она ещё в 1890 году стала работать на него бухгалтером, и не будет большой ошибкой сказать, что слава «колбасного короля» родилась на её глазах. Через несколько лет Адольф удалил её, очевидно, не желая терпеть контроль за денежными потоками со стороны родственников жены, и весной 1897 года 27-летняя Фрида работала обычным кассиром в магазине.

Нельзя не отметить того, что Фрида стала тем человеком, кто первый допустил утечку информацию о происходящих событиях в газету, хотя полицейские просили всех опрашиваемых до поры до времени держать рот на замке. Уже 9 мая Фредерика Мюллер рассказал журналисту «Chicago Tribune» о ведущейся поисковой операции и своих подозрениях в отношении Адольфа Лютгерта. Некоторые её высказывания мы можем квалифицировать сейчас как неуместные – это если говорить максимально обтекаемо. В частности, Фрида заявила, что «Господин и госпожа Лютгерты часто ссорились. Госпожа Лютгерт была не из тех людей, что убегают и совершают самоубийство, даже несмотря на то, что её муж потерпел неудачу в делах или из-за ссоры. Они конфликтовали часто и подолгу, и продолжалось это длительное время.»77
  Дословно на языке оригинала: «Mr. and Mrs. Luetgert frequently quarreled. Mrs. Luetgert was not the sort of person to run off and commit suicide, even though her husband failed, or they quarreled. Their quarrels have been frequent and extended over a long time.»


[Закрыть] Говорить такое, разумеется, не стоило – на следующий день весь Чикаго прочитал сентенции Фредерики, которая таким вот незамысловатым образом, по-видимому, сводила счёты с неприятным ей родственничком.

Однако женщина, судя по всему, упустила из вида то немаловажное обстоятельство, что извлечение на свет Божий чужих семейных тайн – не самая умная тактика. Это дверь, которая открывается в обе стороны, что последующие события и доказали вполне убедительно.

Уже первые дни розысков привели к появлению свидетелей, утверждавших, будто они видели Луизу Лютгерт после 1 мая. Одним из них стал некий Мэтью Шоли (Matthew J. Scholey), владевший баром в отеле «Мэпл» (hotel «Maple») в городе Кеноше, расположенном в 60 км севернее Чикаго.

Мэтт Шоли, бармен из отеля «Мэпл» в Кеноше, рассказал газетчикам о появлении в первых числах мая в его заведении Луизы Лютгерт.

Отель находился неподалёку от вокзала, и женщина, появившаяся в баре 5 мая, как будто пришла именно со стороны вокзала. Шоли утверждал, что она хотела остановиться в отеле, однако не имела денег, поэтому спросила находившегося за стойкой свидетеля, может ли тот поселить её с тем условием, чтобы она отработала долг на кухне. Шоли объяснил, что не является владельцем гостиницы и не может брать постояльцев без оплаты, что же касается помощи в работе на кухне, то в таковой сейчас нужды нет. Его насторожило то, что женщина путешествовала налегке – любой человек, связанный с гостиничным бизнесом, скажет, не задумываясь, что постояльцы, путешествующие в одиночку и без багажа, внушают подозрения, поскольку частенько оказываются источником проблем. Это либо сумасшедшие, либо преступники, либо просто какие-то неадекваты, и даже если у них имеются при себе деньги, сие не гарантирует от каких-либо эксцессов в последующем.

В общем, появление странной женщины и её необычная просьба заставили Шоли насторожиться, когда же он узнал о проводящихся в Чикаго розысках, то сразу же припомнил посетительницу. Он сделал соответствующее заявление местной полиции, а оттуда информация поступила в Чикаго. Не желая терять времени, капитан Шюттлер распорядился проверить информацию о пребывании Луизы Лютгерт в Кеноше. Город находился в штате Висконсин, и формальный запрос о проверке мог блуждать между разными юрисдикциями многие недели, поэтому капитан отрядил в Кеношу одного из детективов, дабы тот попросил у местной полиции помощи в проведении проверки без лишних проволочек.

В Кеношу отправился один из детективов, поговоривший с барменом и предъявивший ему фотографию пропавшей женщины. Шоли уверенно опознал Луизу. Однако, побеседовав с работниками отеля, детектив выяснил, что 5 мая бар был закрыт и более того – в тот день Мэтт Шоли вообще уехал из Кеноши. На основании собранной информации детектив пришёл к выводу, что воспоминания бармена о появлении подозрительной женщины представляют собой либо умышленную мистификацию, либо добросовестное заблуждение, но чем бы они не являлись в действительности, к поискам Луизы Лютгерт рассказ Шоли отношения иметь не может.

В те же самые майские дни полицейские, занимавшиеся осмотром местности, отыскали в бурьяне неподалёку от железнодорожных путей мужской пиджак с бурыми пятнами на правом рукаве. В карманах находились несколько мелких монет, расчёска и… большой носовой платок с вышитыми инициалами «LL». Означали ли эти инициалы «Луиза Лютгерт», или же находка не имела отношения к исчезновению женщины, никто сказать не мог. Также никто не мог сказать, являлись ли бурые пятна на рукаве пиджака человеческой кровью – нужная для этого технология появится в распоряжении судебных медиков лишь через несколько лет.88
  Специфическая реакция для определения видовой принадлежности крови была открыта немецким врачом Паулем Уленгутом в 1901 году. Она основывалась на уникальном свойстве крови, именуемом «преципитация», которое в свою очередь было открыто русским судебным врачом Иваном Чистовичем в 1898 году. По этой причине технологию установления принадлежности крови конкретному виду живого организма (человеку, птице, рыбе и прочим) называют «реакцией Чистовича-Уленгута».


[Закрыть]

В те же самые дни первой декады мая полицейские проверили и другие «зацепки», которые могли бы привести к Луизе Лютгерт, если только та действительно надумала добровольно покинуть дом. Полицейские посетили хорошую знакомую пропавшей женщины по фамилии Харрисон (Mrs. Harrison), проживавшую на Кливленд-авеню (Cleveland avenue), и выяснили, что та не видела Луизу более 2-х недель. Были проверены адреса в городах Уитон (Wheaton), Элгин (Elgin) и Канкаки (Kankakee), по которым проживали различные знакомые и родственники Луизы – там она могла появиться после 1 мая. Упомянутые города можно было назвать пригородами Чикаго, все они находились на удалении от него менее 20 км. Проверка показала, что ни к кому из родственников и знакомых Луиза не приезжала.

Помимо осмотра прилегающей к фабрике территории, полиция прошла, что называется, «мелким чёсом» по весьма обширной области Северного Чикаго вдоль одноимённой реки и пляжам вдоль озера Мичиган. Сейчас эти территории застроены, однако в конце XIX-го столетия там имелись и обширные пустыри, и промышленные зоны, и жилые кварталы. Большое внимание было уделено району, в котором тогда проводилась добыча глины – это было идеальное место для сокрытия трупа, там в некоторых местах даже проводились раскопки. Осматривалась городская береговая линия, в том числе и с воды, поскольку нельзя было исключать того, что Луиза Лютгерт утопилась, однако никаких вещей, которые можно было бы связать с пропавшей женщиной, не было найдено ни в воде, ни на берегу.

Во второй половине дня 10 мая появилась информация иного рода, также заслуживавшая самого внимательного анализа и проверки. Департамент полиции Нью-Йорка уведомил коллег из Чикаго о том, что получены сведения о пребывании Луизы Лютгерт в Нью-Йорке 7 мая. Это сообщение до такой степени заинтересовало капитана Шюттлера, что тот решил проверить его лично. Капитан оставил все дела, сел в ночной экспресс и уже в полдень 11 мая появился в приёмной начальника Департамента полиции Нью-Йорка.

Там ему сообщили, что некий Александер Гротти (A.W.C.Grotty, встречается также написание фамилии Gratty), проживавший в Нью-Йорке по адресу дом №14 по Западной 115-й улице (West 115 street), а ранее живший в Чикаго, обратился накануне в полицию с заявлением. В нём он утверждал, будто повстречал разыскиваемую полицией Чикаго Луизу Лютгерт на Бродвее утром 7 мая, о чём и готов официально свидетельствовать перед коронерским жюри и в суде.

Капитан Шюттлер, получив в поддержку детектива местной полиции, отправился на розыск свидетеля. Из беседы с Гротти капитан выяснил следующее. Утром 7 мая – между 10 и 11 часами – Гротти шёл по манхэттенскому Бродвею (Broadway) в обществе своих товарищей Ричарда Шалхова (Richard L. Shulhof), проживавшего в доме №163 по улице Мерсер (Mercer street), и Рудольфа Шинцки (Rudolph Schintzky), чьё место жительства – дом №52 по Улице Принс (Prince street). Шинцки являлся довольно крупным торговцем, хорошо известным в деловых кругах Нью-Йорка, а Шалхов был его помощником. Этот выходец из России, точнее, из Царства Польского, по-видимому, носил фамилию «Чулков», но из-за некорректной транслитерации она превратилась в неблагозвучный обрубок, режущий слух как американца, так и выходца из Восточной Европы.