Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга IX"

Объективности ради следует отметить, что в англо-американском праве требование к эксперту доказать свою компетентность является вполне разрешённым приёмом перекрёстного допроса. Эксперта можно и даже нужно проверять! История знает множество примеров того, как защитники обвиняемого требовали от экспертов обвинения подтверждения заявляемых результатов. И эксперты прямо в зале суда устанавливали принадлежность отпечатков пальцев, совпадение полей нарезов на медных оболочках пуль и тому подобное. То есть они не просто объясняли научную базу, положенную в обоснование экспертизы, но и демонстрировали на практике, что называется «вживую», порядок её проведения. И даже в конце XX столетия, рассказывая, например, о никому не известной тогда молекулярно-генетической экспертизе, криминалисты затрачивали несколько часов на разъяснение её теоретической базы и последовательности своей работы, демонстрировали заблаговременно подготовленные планшеты, наглядные образцы, видеозаписи и тому подобное. То есть адвокат Винсент, попросивший антрополога Дорси продемонстрировать свою работу на практике, был, что называется, в своём праве. Автор убеждён, что Дорси без колебаний согласился бы рассортировать предъявленные ему адвокатом кости, если бы только он действительно мог это сделать. Но он не мог! Дорси объективно не мог различить фрагменты костей различных млекопитающих.

Если кто-то станет читать современную литературу о «деле Лютгерта», то увидит, что выступление в суде Джорджа Дорси, скорее всего, будет характеризоваться в самой превосходной степени. Можно будет узнать, в частности, что это было первое выступление антрополога в суде, что 17 сентября 1897 года состоялось зарождение «криминальной антропологии», что молодой – всего 29 лет! – пытливый учёный с честью выдержал натиск маститого «адвоката Дьявола» Винсента и доказал несокрушимую прочность научного знания, однако… Однако к истинному положению вещей все эти [и им подобные] сентенции имеют отношение весьма малое. Истина же заключается в том, что Джордж Дорси имел в суде, выражаясь низким слогом, вид очень бледный и свою экспертизу представил неубедительно. От тотального разгрома и признания ненаучности сделанных им умозаключений его спасло лишь вмешательство судьи Татхилла, положившего конец перекрёстному допросу. Если случившееся и впрямь явилось рождением «криминальной антропологии», то его следует признать крайне неудачным.

Наконец, чтобы поставить точку в оценке всех научных экспертиз, проведённых в рамках расследования «дела Лютгерта», имеет смысл сказать несколько слов о взгляде на них с точки зрения современных естественно-научных представлений. Даже сейчас, когда технические возможности и теоретическая база, необходимые для проведения подобных экспертиз, возросли многократно, идентификация тех костных фрагментов, что были предоставлены учёным, представлялась бы делом весьма и весьма затруднительным. Любой современный антрополог скажет, что для определения видовой принадлежности наилучшим объектом является череп или его фрагмент, если такового нет, то задача крайне осложняется и становится весьма затруднительной. Крайне желательно иметь хотя бы одну полную кость [пусть даже маленькую!], а ещё лучше несколько костей. В «деле Лютгерта» не было и этого! Некоторую информацию мог бы дать спектроскопический анализ костных фрагментов, то есть изучение спектров их излучения при нагреве, поскольку набор химических элементов в костях травоядных животных и всеядных [каковым является человек] имеет сильные различия. У всеядных присутствуют тяжёлые изотопы, которых не может быть в костях травоядных. Но применение спектрального анализа имеет ряд серьёзных ограничений и годится не во всех случаях.

Внимательные читатели в этом месте наверняка припомнят другую антропологическую экспертизу, описанную в одном из моих очерков. Проводилась она в рамках весьма запутанного уголовного расследования исчезновения девочки и молодой женщины в первой половине 1970-х годов, в ходе которого подозрения сконцентрировались на некоем Дэвиде Мейрхофере. Этой неординарной истории посвящена моя довольно большая по объёму работа «Кто тихо ходит, тот густо месит», вошедшая в сборник «Неизвестные серийные убийцы. Хроники забытых уголовных расследований»2020
  Сборник издан с использованием возможностей книгоиздательского сервиса «ридеро» в июле 2023 года и ныне находится в продаже во всех магазинах электронной книжной торговли.


[Закрыть]. В ходе расследования было обнаружено большое количество – более 1 тысячи! – мелких костных фрагментов, рассеянных и частично закопанных на площади около 25 кв. метров. Причём, как стало ясно в ходе многомесячной экспертизы, там находились как кости животных, так и человека. История эта отчасти напоминает «дело Лютгерта» в том отношении, что там также проводилось разделение костей на фрагменты (убийца пилил и рубил тела жертв) и их последующее сжигание. Тем не менее привлечённые к экспертизе антропологи Смитсоновского института смогли идентифицировать человеческие кости. Но следует ясно понимать, что в «деле Мейрхофера» успеху экспертизы способствовал не только значительно возросший к тому времени научно-технический потенциал, находившийся в распоряжении экспертов, но и тот факт, что в их распоряжении попало некоторое количество целых костей, в частности, 2 позвонка, фаланги пальцев и довольно крупные фрагменты тазовых костей. Именно это везение позволило экспертам однозначно доказать принадлежность по крайней мере части исследованных фрагментов биологическому виду homo sapiens sapiens. В «деле» же «Лютгерта» целых костей, как мы знаем, в распоряжении экспертов не было.

Подводя итог всему сказанному, можно констатировать, что даже с точки зрения современных естественно-научных представлений экспертиза по определению видовой принадлежности костей в «деле Лютгерта» представлялась бы весьма и весьма нетривиальной задачей. Автор не утверждает, будто современные специалисты в области судебной медицины, остеологии и антропологии не смогли бы определить их принадлежность, речь о другом: можно ли на самом деле верить тому, что с этой задачей справились эксперты в 1897 году?

Автор приносит извинение за подзатянувшееся отступление – мне оно кажется вполне уместным в контексте повествования – и считает необходимым вернуться к событиям 17 сентября 1897 года.

Закончив перекрёстный допрос Джорджа Дорси, адвокат Винсент обратился к судье Татхиллу с ходатайством об отклонении всей экспертизы по идентификации костей как субъективной и не опирающейся на научные критерии. Адвокат подчеркнул, что считает антинаучной не только «экспертизу и выводы Джорджа Дорси», но и Норвала Пирса. Реакция Татхилла оказалась вполне предсказуемой – судья без каких-либо объяснений отклонил ходатайство адвоката и заявил, что идентификация в материалах суда останется.

Закончив с научными экспертизами, сторона обвинения неожиданно заявила о желательности новых допросов фабричных сторожей Бялка и Одоровски. Это намерение выглядело крайне необычно и шло против правил, поэтому судья Татхилл попросил объяснить необходимость этих действий. Окружной прокурор Динан на голубом глазу заявил, что сторона обвинения подозревает существование романа между обвиняемым и горничной Мэри Саймеринг, которая часто посещала колбасную фабрику в вечернее время, провоцируя тем самым ревность Луизы Лютгерт, которая стремилась удалить горничную из дома. Таким образом, обвинение расписалось в своей полной несостоятельности, признав фактически необоснованность подозрений в отношении Кристины Фелдт, и выразило намерение повторно вернуться к обсуждению возможного мотива убийства Луизы Лютгерт.

Судья, разумеется, удовлетворил ходатайство главного обвинителя [кто бы сомневался!], но сам по себе «заход» на повторное обсуждение мотива означал то, что сторона обвинения признала своё эпичное поражение. Можно было сколь угодно долго делать хорошую мину при плохой игре, но повторные допросы главных свидетелей обвинения лучше всяких слов убеждали в неспособности обвинения выстроить внятную и обоснованную линию поведения на процессе.

Бялк и Одоровски вполне ожидаемо рассказали суду о том, как Мэри Саймеринг приходила по вечерам на фабрику и уединялась с хозяином в офисе Адольфа Лютгерта, и, отвечая на вопросы Динана, припомнили, что горничная в общении с владельцем фабрики позволяла себе откровенные фривольности, в частности, обнимала его за шею и даже целовала. В общем, легко и непринуждённо прокуратура набросала контуры нового мотива убийства, напрочь позабыв о том, что всего-то 3 недели назад злокозненность обвиняемого объяснялась совершенно иными причинами.

«Дело защиты», то есть представление аргументации для доказательства невиновности подсудимого, началось 22 сентября. Напомним, что адвокат Винсент в начале суда не выступал, отчего на первом этапе произвёл впечатление человека безынициативного и слабого. Однако 22 сентября он открылся с совершенно другой стороны, чем, должно быть, немало поразил следивших за ходом процесса обывателей. Он заявил, что защита имеет исчерпывающие ответы по всем пунктам обвинения и докажет, что все подозрительные детали имеют самое обыденное и некриминальное объяснение. Адвокат подчеркнул, что Луиза Лютгерт жива и находится сейчас в Европе. Он пообещал доказать, что задолго до своего исчезновения женщина вынашивала мысль о побеге. Развивая свою мысль, Винсент подчеркнул, что защита представит свидетелей, слышавших такого рода откровения из уст Луизы. Это заявление вызвало бурю негодования прокурора Динана, который, весьма резко прервав адвоката, заявил протест на повтор в суде заявлений, сделанных с чужих слов. Судья Татхилл сразу же удовлетворил протест главного обвинителя, запретив допрос лиц, готовых свидетельствовать о намерениях Луизы Лютгерт. Но тут уже заявил протест Уилльям Винсент, указав на то, что запрет судьи дискриминирует защиту и посягает на конституционное право обвиняемого на беспристрастный суд.

В этом месте судья, по-видимому, сообразил, что своей постоянной услужливостью обвинению совсем уж откровенно встал на сторону обвинения. Говоря по совести, ему бы следовало отыграть назад и отозвать поспешно вынесенное решение, но поступить так Татхиллу не позволяла гордыня и непомерное самомнение. После некоторых раздумий – впрочем, не очень долгих – судья принял довольно странное [и даже бессмысленное] решение разрешить допросы свидетелей, готовых сообщить о намерениях Луизы Лютгерт, но с тем условием, что это будут не заявления с чужих слов, а показания о том, что эти люди видели и слышали лично. Это была неуклюжая попытка выйти из неловкого положения, в которое судья поставил себя своими собственными поспешными решениями.

После этого весьма примечательного инцидента главный защитник продолжил свою речь и рассказал о том, что один из журналистов, присутствовавший в зале, назвал в своём репортаже «большим сюрпризом». Винсент впервые предложил версию защиты, связанную с исчезновением Луизы Лютгерт, и версия эта прозвучала в высшей степени неожиданно. Дабы не злоупотреблять косвенной речью, процитируем самую существенную часть сказанного адвокатом: «Немногим более года назад сатана в образе англичанина по имени Роберт Дэйви, мужчины среднего роста, хорошо одетого и всеми уважаемого, явился к Лютгерту и стал причиной всех его бед. Этот человек пришёл с поддельными рекомендательными письмами, представляя себя человеком с большими средствами. Лютгерт всегда держал своё сердце открытым, как вы увидите, когда он станет давать свидетельские показания. (…) Дэйви заявил Лютгерту, что тот мог бы стать колбасным королём мира, и мой подзащитный поверил ему, поскольку Дэйви был художником, убедительно рисовавшим сияющие картины богатства и славы. Он сказал Лютгерту, что представляет английский синдикат и что вполне возможно организовать компанию с капиталом в 500 000 долларов и выпустить облигации на сумму 400 000 долларов. Компания будет известна как „Компания AL Luetgert Sausage and Packing“. Дэйви сказал, что Лютгерт получит 200 000 долларов наличными и 100 000 долларов в виде акций.»2121
  Дословно на языке оригинала: «A little over a year ago Satan, In the shape of a medium sized, well-dressand eudoated Englishman named Robert Davey, came to Luetgert and was the cause of all his trouble. This man came with forged letters of introduction, representing himself as a man of great means. Luetgert has always carried his heart on his sleeve, as you will see when he goes on the witness stand. (…) «Davey told Luetgert he could be the sausage king of the world. And Luetgert believed him. for Davey was an artist in painting glowing pictures of weilth and fame. He told Luetgert he represented an English syndicate and that a company would be organized with a capital of $500.000 aril bonds for an additional $400.000 would be issued. The company would be known as the «A. L. Luetgert Sausage and Packing company». Davey said, and Luetgert would be given $200.000 cash and $100.000 wortn of stock.»


[Закрыть]

Итак, Лютгерту было предложено войти в альянс с крупнейшими мировыми производителями колбас и сосисок – компаниями «Armours», «Swifts» и «Nelson Morris» – и обычно предусмотрительный предприниматель неожиданно увлёкся этим весьма подозрительным бизнес-проектом. Он передал акции своей компании в доверительное управление нью-йоркскому брокеру «Continental Bond» и выплатил некую сумму денег Роберту Дэйви после того, как последний пожаловался на значительные издержки, связанные с ведением переговоров. 1 января 1897 года Лютгерт остановил работу своей фабрики на Диверси-стрит, поскольку это предусматривалось заключённым соглашением с английскими инвесторами. Далее, однако, случилось непредвиденное – Роберт Дэйви исчез, брокер заложил полученные от Лютгерта акции, а представители английских колбасных гигантов, от имени которых якобы велись переговоры, заявили, что никаких предложений Лютгерту по слиянию не делали. Лютгерт предпринял попытку возвратить акции, однако нью-йоркские юристы сообщили ему, что дело представляется почти безнадёжным и уж точно нескорым ввиду необходимости судебной тяжбы.

Фактически Лютгерт лишился собственного предприятия в результате циничного мошенничества. При этом он опасался разглашения приключившейся с ним неприятности и распространял слухи о закрытии фабрики ввиду необходимости ремонта. Не видя смысла запускать фабрику в работу, поскольку контроль над предприятием фактически оказался утрачен, Лютгерт решил продать своё детище. В этом месте, конечно же, возникает большой вопрос, связанный с тем, как он мог продать то, что ему уже фактически не принадлежало, но данное обстоятельство явно выходило за пределы рассмотрения уголовного процесса.

Однако, как справедливо заметил Максим Горький, беда не приходит в одиночку! Ввиду краха банка «E. S. Dryer & Co» весной 1897 года предприниматель потерял помещённые там на депозит 23 тыс.$, что поставило под угрозу возможность осуществлять повседневные платежи. Лютгерт был вынужден занять 20 тыс.$ в банке «Foreman bros.» под залог собственного дома.

Череда этих мрачных событий вызвала психоэмоциональное потрясение Луизы Лютгерт, которая неоднократно заявляла мужу, что не станет жить с неудачником.

Версия защиты, изложенная здесь очень сухо и сжато, была преподнесена адвокатом весьма обстоятельно и очень выразительно. Впечатление от сказанного главным защитником оказалось очень велико – все, находившиеся в те часы в зале суда, сходились в том, что Винсент сумел буквально перевернуть представление людей об истории исчезновения Луизы Лютгерт. Даже сам обвиняемый не скрывал восторга от услышанного – журналисты отмечали, что он встретил Винсента, вернувшегося в своё кресло после выступления, с широкой улыбкой и дружески его обнял.

Далее, не снижая градус эмоционального накала, защита вызвала для дачи показаний адвоката Гудрича (A. A. Goodrich), делового партнёра Винсента. Строго говоря, именно Гудрич вёл первоначально дела Лютгерта, и именно он посоветовал последнему пригласить для своей защиты Уилльяма Винсента. Согласно показаниям Гудрича, 3 мая к нему явился Лютгерт, рассказавший о своём бедственном положении и исчезновении жены. Адольф также сообщил юристу о залоге дома и попросил дать совет о последующих шагах. Гудрич посоветовал ему взять паузу и держать дело в секрете от газетчиков. Он особо указал на то, что банк «Foreman bros.», узнав о возможном уголовном преследовании Лютгерта, может отказать ему в праве обратного выкупа дома даже в том случае, если у предпринимателя появятся деньги.

Дургим весьма ценным свидетелем стал адвокат Ральф Брэдли (Ralph R. Bradley), ещё один деловой партнёр Винсента. Брэдли дал показания о встрече с Лютгертом 4 мая, которая состоялась в офисе юриста. По словам свидетеля, Лютгерт, рассказывая о сложившейся ситуации, плакал и пребывал в очень подавленном настроении. Советы Брэдли в целом соответствовали тому, что накануне предлагал Гудрич, то есть Лютгерту надлежало наблюдать за развитием ситуации, ждать возвращения жены и заниматься поиском «длинного» кредита [на большой промежуток времени].

Показания Гудрича и Брэдли прекрасно объяснили казавшуюся подозрительной пассивность Лютгерта в начале мая. Полиция ставила ему в вину равнодушие к судьбе жены и нежелание организовать её поиски, теперь же причина такого поведения получила естественное и логичное объяснение – он следовал советам адвокатов.

В тот день – речь идёт о 22 сентября 1897 года – в суде произошёл весьма знаменательный перелом. Суд, общественность и репортёры газет увидели, что историю исчезновения Луизы Лютгерт можно рассказать совсем иначе, нежели это делали прокурор и полицейские. Для многих такое смещение акцентов показалось фантастическим, и мы вряд ли сейчас ошибёмся, сказав, что долгожданная сенсация состоялась именно в тот день.

Однако она была далеко не последней. Следующий «переворот в мозгах», если можно так выразиться, произошёл 25 сентября. В тот день свидетельское место заняла Мэри Саймеринг, та самая женщина, чья неравнодушная реакция на исчезновение Луизы Лютгерт и привела к появлению «дела Лютгерта» в том виде, в каком мы его знаем.

Рассказ Мэри оказался очень интересен и неожиданен для абсолютного большинства находившихся в зале. Она начала с того, что сообщила суду о довольно продолжительном стаже работы на Лютгертов, который составлял 7 или 8 лет. По словам горничной, психоэмоциональное состояние Луизы в последние недели перед исчезновением неуклонно ухудшалось. Горничная знала от хозяйки дома, что семья потеряла очень большие деньги, хотя и не знала деталей случившегося и не представляла тяжести ситуации. По словам свидетельницы, Луиза несколько раз возвращалась к мысли о неизбежности ухода из семьи, объясняя своё намерение невозможностью жить в позоре нищеты. Она считала, что жена миллионера, потерявшего состояние, обречена на всеобщее презрение и насмешки.

Во время последней встречи Мэри Саймеринг с Луизой Лютгерт последняя произнесла: «Мария, я уйду. Мой муж потерял все свои деньги, и я собираюсь сбежать» («Marie, ich werde fortgehen. Mein Mann hat all’fein Gelb berloren und ich werde mich auf und davon machen.») В 7 часов вечера 1 мая она достала своё пальто, осмотрела его и сказала, что оно испорчено молью. Пальто она достала с целью одеть… В тот же вечер, по словам свидетельницы, Луиза собрала свёрток с личными вещами. Мэри поняла, что уход из дома действительно состоится, и притом в ближайшее время. Саймеринг осмелилась задать вопрос, на какие же средства Луиза планирует жить, и та ответила, что станет горничной. При этом подразумевалось, что никто не будет знать её прошлого.

На следующее утро дети сообщили Мэри о том, что их копилки с монетами пусты.

Адвокат Винсент, проводя допрос Мэри Саймеринг, особо остановился на вопросе изменения цвета волос Луизы. Данная деталь была важна, поскольку разные свидетели, утверждавшие, будто видели Луизу Лютгерт 2, 3, 4 и 6 мая, говорили о женщине, одетой одинаково, но имевшей различный цвет волос. По словам горничной, Луиза любила играть со своими волосами, постоянно их мыла, изменяла причёску и красила 2 раза в неделю. Саймеринг утверждала, что нет ничего необычного в том, что Луиза Лютгерт в течение месяца по нескольку раз могла изменять цвет волос и укладку. Горничная заявила, что в том, что Луиза взяла с собой разнообразную краску для волос, нет ничего необычного, было бы необычно, если бы этого не случилось.

Отвечая на вопрос о странностях в поведении Луизы, свидетельница отметила, что та порой попадала под влияние странных и необъяснимых мыслей. Так, например, незадолго до 1 мая она вдруг решила, что Мэри бьёт её детей. По этому поводу она даже закатила весьма неприятную сцену, и Мэри стоило немалых усилий убедить Луизу в необоснованности этих весьма странных подозрений.

Продолжая отвечать на вопросы адвоката, Мэри Саймеринг сообщила, что утром 2 мая она виделась с Лютгертом, которому рассказала о том, что жена его не ложилась в постель и, по-видимому, накануне покинула дом. По словам Мэри, тот равнодушно выслушал её и лишь попросил сказать детям, что мама уехала к родственникам. После этого Адольф ушёл на фабрику.

Далее Мэри рассказала, как 15 мая её задержали детективы полиции и доставили в полицейскую станцию на Ист-Чикаго авеню (East Chicago avenue). Там горничную продержали 2 суток, непрерывно допрашивая и угрожая. Допросы проводили инспектор Шаак и помощник окружного прокурора МакИвен. То, что допросы проводили столь высокие чины, вовсе не обязанные заниматься лично подобными техническими деталями, свидетельствовало о большой важности тех результатов, каковые они намеревались получить. Допрашивавшие добивались от горничной признания существования любовной связи с Адольфом Лютгертом, причём действовали предельно грубо и топорно. В частности, они утверждали, будто имеются свидетели её предосудительного поведения, которые покажут под присягой, будто она часто целовала «колбасного короля» на людях и, вообще, держалась с ним запанибрата. Мэри знала, что это ложь, поскольку никогда не позволяла себе того, в чём её обвиняли «законники», поэтому категорически отвергла давление Шаака и МакИвена.

Как мы знаем из дальнейшего хода событий, столкнувшись с резким противодействием Мэри Саймеринг, следствие отказалось от версии «любовной интрижки с горничной» и в качестве мотива предполагаемого убийства Луизы Лютгерт стало рассматривать «роман с Кристиной Фелдт». Как стало ясно к концу сентября, оба мотива были равно бездоказательны, а сие означало только одно – следствие так и не справилось со своей важнейшей задачей и не ответило на фундаментальный вопрос расследования любого преступления: кому и почему преступление выгодно? Ещё творцы римского права учили видеть мотив. Правильно установленный мотив почти безошибочно укажет на преступника! В «деле же Адольфа Лютгерта» следствие пошло от обратного – сначала был назван предполагаемый преступник, а потом уже под него прокурор Динан и его полицейские помощники принялись выдумывать правдоподобный мотив.

Получилось, как видим, сильно нехорошо.

В тот же самый день, когда давала показания Мэри Саймеринг – то есть 25 сентября – в суде произошло ещё одно примечательное событие, достойное упоминания. Судя по всему, сторона обвинения очень опасалась появления в суде журналиста Фреда Хейнса, того самого, что месяцем ранее распространил фальшивку, в которой утверждал, будто по поручению Адольфа Лютгерта привлёк к сотрудничеству Александера Гротти. А затем сам же эту выдумку и дезавуировал, объяснив свои действия давлением окружной прокуратуры. Журналист, по-видимому, мог многое порассказать о методах принуждения, практикуемых прокуратурой и полицией Чикаго, и рассказы эти могли сильно повлиять на присяжных заседателей и газетных репортёров. Окружной прокурор Динан и капитан полиции Шаак обратились к судье Татхиллу с ходатайством не допустить вызова в суд журналиста Фреда Хейнса.

Просьба эта была совершенно незаконной как по форме, так и по содержанию. Подобное ограничение на вызов свидетеля прямо посягало на конституционное право подсудимого защищать себя в беспристрастном, честном и состязательном судебном процессе. Тем не менее судья Татхилл намеревался удовлетворить пожелание стороны обвинения – так он поступал на протяжении всего процесса. Очевидно, свой гражданский долг он видел именно в том, чтобы во всём помогать окружному прокурору. Однако как получше обставить явно незаконное ограничение возможностей защиты?

Татхилл подозвал к себе адвоката Винсента и вступил с ним в переговоры. Ситуация оказалась забавной в том отношении, что Винсент в действительности не имел намерения вызывать в суд ни Гротти, ни журналиста Хейнса, однако адвокат умело использовал в своих интересах опасения противной стороны. Он заявил, что не согласен с ограничением свободы выбора свидетелей и если уж судья намерен удовлетворить ходатайство стороны обвинения, то пусть сделает это открыто, то есть с соответствующим объявлением о принятом решении.

После довольно продолжительных и эмоциональных препирательств Татхилл оказался вынужден объявить под запись в протоколе судебного заседания о том, что допрос журналиста Фреда Хейнса будет возможен только в том случае, если для дачи показаний будет вызван Александер Гротти. Это решение, разумеется, не осталось незамеченным – о нём написали в газетах, и странная взаимная увязка вызова свидетелей привела к появлению вполне понятных комментариев. Не требовалось большого ума, чтобы понять – окружной прокурор чувствует себя неуверенно и опасается того, что показания журналиста серьёзно скомпрометируют его ведомство.

28 сентября защита вызвала для дачи показаний Уилльяма Чарльза (William Charles), ближайшего помощника обвиняемого. Этот свидетель дал простые и убедительные разъяснения по широкому кругу вопросов, связанных с событиями минувшей весны. И многое из того, что в интерпретации прокуратуры выглядело подозрительным и даже зловещим, получило естественную и непротиворечивую трактовку.

Так, например, он сообщил суду, что покупка большого количества поташа и каустической соды производилась для того, чтобы произвести на территории фабрики очистку и уборку территории и помещений. Фабрика готовилась к продаже, и во второй половине апреля уже велись соответствующие переговоры – они проходили в «Grand north hotel». Для проведения успешной сделки надлежало провести ремонт [там, где это требовалось] и генеральную уборку. Кстати, именно по этой причине – подготовки к продаже – была проведена уборка в офисе фабричного правления. Прокуратура усмотрела в такой уборке попытку сокрытия следов преступления, но в действительности наведение порядка и уборка помещений проводились во второй половине апреля и в начале мая по всей фабрике.

Отвечая на вопросы адвоката, свидетель рассказал о том, почему закрывались двери подвальных помещений. Напомним, что Бялк, рассказывая о событиях ночи с 1 на 2 мая, сделал акцент на том, что он видел за спиной Лютгерта, принимавшего из его рук покупки, плотно притворённую дверь в соседний отсек подвала. Слова Бялка можно было истолковать таким образом, что подобное закрывание дверей являлось чем-то крайне нетипичным и потому подозрительным. В действительности же всё обстояло ровно наоборот! На фабрике было много крыс, и если бы потенциальный покупатель их заметил, то непременно использовал бы данное обстоятельство как аргумент для снижения цены. По этой причине Лютгерт пригласил кинолога с собакой породы фокстерьер, обученной охоте на крыс. Кинолог этот на протяжении нескольких недель методично обходил вместе с собакой фабрику, и для того, чтобы ограничить возможность крыс убежать от преследующей собаки, кинолог просил держать все двери закрытыми. Во второй половине апреля это стало всеобщим правилом, и Уилльям Чарльз не без иронии заметил, что ему кажется очень странным то, что ночной сторож Фрэнк Бялк не знал об этом. В том, что двери в подвале оказались закрыты, не было ничего необычного или подозрительного, как раз необычно было бы обратное.

Уилльям Чарльз. Этот свидетель защиты на протяжении нескольких лет являлся ближайшим помощником Адольфа Лютгерта во всех аспектах его колбасного бизнеса. Он был хорошо осведомлён, словоохотлив и безо всяких затруднений объяснял те детали, что выглядели подозрительно и пугающе в интерпретации стороны обвинения. Показания этого свидетеля произвели очень благоприятное впечатление и способствовали окончательной перемене общественного мнения в пользу Адольфа Лютгерта.

Обстоятельно свидетель рассказал о работе Лютгерта с центральным чаном в подвале – тем самым, в котором якобы растворялось тело Луизы. Поскольку колбасный бизнес явственно шёл к своему логическому и – увы! – печальному окончанию, Лютгерт раздумывал над различными вариантами продолжения коммерческой деятельности. Ему казалась довольно привлекательной бизнес-идея, связанная с запуском производства мыла или какого-либо дешёвого моющего средства. Уилльям Чарльз наблюдал от начала до конца подготовку к экспериментальной варке мыла по секретному рецепту Адольфа Лютгерта. Он практически ежедневно спускался в подвал и заглядывал в злополучный средний чан. По словам свидетеля, он это сделал, в частности, около 21 часа в субботу 1 мая, затем в 6 часов утра в воскресенье [то есть через 9 часов], а затем в 06:30 в понедельник. Что же он видел в этой ёмкости? По его словам, он видел, что эксперимент не удался и содержимое ёмкости разделилось по меньшей мере на 3 фракции, которые условно можно было назвать жир, масло и нерастворившиеся отходы.

То есть Адольф Лютгерт не делал тайны из своих экспериментов, более того, в понедельник 3 мая он спускался в подвал вместе с Уилльямом Чарльзом и тогда же обсуждал с ним неудачный эксперимент по мыловарению.

Разумеется, защита не могла обойти молчанием многочисленные сообщения о встречах с Луизой Лютгерт после 1 мая. Но адвокат Винсент обыграл данный аспект дела без особого аффекта, как бы между делом, и получилось это у него довольно удачно. Вызванный в качестве свидетеля защиты Джейкоб Мельбер (Jacob Melber) рассказал, что встретил Луизу 6 мая в городке Уитон (Wheaton) в 25 км от Чикаго. Винсент после его краткого допроса сделал лаконичное заявление, из которого следовало, что защита располагает многочисленными свидетельствами того, что пропавшую женщину видели 3 мая в Кеноше, 4 мая – в городке Спринг Плафф (Spring Pluff), 5 мая – опять в Кеноше и 6 в Уитоне (Wheaton). Женщина перемещалась в сравнительно небольшом районе к северу и западу от Чикаго и при этом явно не хотела быть опознанной. Она изменяла причёску и цвет волос, но вот одежда оставалась одна и та же.

После этого интригующего заявления адвокат выразил сожаление по поводу того, что многочисленные сообщения о появлении Луизы Лютгерт в различных местах не вызвали надлежащего интереса полиции Чикаго, которая самоустранилась от проверки такого рода информации и сосредоточилась на одной-единственной версии, связанной с обвинением Адольфа Лютгерта в убийстве.

На этой высокой ноте адвокат закончил обсуждение волнующей темы, полностью умолчав об интригующей истории Александера Гротти и возможном появлении Луизы Лютгерт в Нью-Йорке. Уильям Винсент умышленно сохранил некоторую недосказанность, полагая, по-видимому, что воображение слушателей дополнит необходимыми деталями набросанную им в общих чертах последовательность событий. Это был хорошо продуманный с точки зрения психологии ход, и Винсент, по-видимому, сумел произвести на присутствующих в зале желаемое впечатление.