Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга IX"

В том году Адольф Лютгерт женился на 20-летней Каролине Рёпке (Caroline Roepke), девушке не очень привлекательной, но из зажиточной немецкой семьи. В браке родился мальчик, которого назвали Максимилианом, но прожил он недолго. Макс скончался 29 июля 1875 года в возрасте 2,5 лет. Второй сын получил имя Арнольд (Arnold), он родился в том же 1875 году. Каролина, по-видимому, не отличалась крепким здоровьем, поскольку детей у супругов более не было, да и сама она прожила недолго. Она умерла 17 ноября 1877 года в возрасте 25 лет. После ареста Лютгерта смерть его первой жены привлекла пристальное внимание как правоохранительных органов, так и газетчиков – было бы очень соблазнительно связать случившееся со злонамеренными действиями мужа, однако следует сразу внести ясность в этот вопрос [дабы не возвращаться к нему в последующем]. Свидетели тех событий оставались живы и смогли дать необходимые разъяснения, кроме того, тело умершей подверглось патологоанатомическому исследованию, в результате чего причиной смерти был признан перитонит, то есть острое воспаление брюшины, последовавшее из-за разрыва аппендикса. Сама Каролина, остававшаяся в сознании на этапе обострения заболевания, никаких жалоб на действия мужа, которые могли бы спровоцировать разрыв аппендицита, вроде ударов в живот, сдавления и прочего не заявляла. По-видимому, смерть женщины последовала в силу естественных причин и неспособности тогдашней медицины оказать квалифицированную помощь.

Адольф грустил недолго. Ровно через 2 месяца – 18 января 1878 года, – он отвёл под венец Луизу Бикнезе (Louise Bicknese). Девушка была очень красива, но происходила из бедной семьи. Она имела 3-х старших братьев – Фридриха (Fredrich, родился в 1847 году), Людвига (Ludwig, 1851 года рождения) и Хейнриха (Heinrich, 1853 года рождения) – старшую сестру Вильгельмину (Wilhelmina, родилась в 1849 году) и младшего брата Дидриха (Diedrich, 1857 года рождения).

Во втором браке родились 4 ребёнка. Первая девочка – Луиза (Louise) прожила немногим менее 11 месяцев и 8 июля 1881 года умерла от холеры. Второй ребёнок – Луис (Louis) – появился на свет только через 4 года, в июне 1885. Третьим вновь стала девочка Элси (Elsie), появившаяся на свет в июле 1888 года. Она прожила 13 месяцев и 28 августа 1889 года умерла от холеры [как и первая дочь Адольфа и Луизы]. Наконец в марте 1892 года родился ещё один мальчик – Элмер (Elmer) – которому ко времени описываемых событий уже исполнилось 5 лет.

Луис (слева) и Элмер Лютгерты.

С дочерьми Адольфу Лютгерту явно не везло, а вот сыновья выросли вполне здоровыми, и каждый прожил жизнь долгую и насыщенную. В момент исчезновения Луизы все 3 сына проживали в особняке при колбасном заводе.

К концу 1870-х годов Адольф продолжал работать на различных кожевенных предприятиях в качестве наёмного рабочего. Поскольку он отлично разбирался в выделке кож, а кроме того, являлся мужчиной сильным, работящим и исполнительным, его назначили бригадиром, надзирающим за работой других работников. Убийство Хьюга МакГоуэна, которое, по словам сына последнего, произошло в 1879 году, Адольф Лютгерт совершил именно в качестве бригадира. Все подчинённые Лютгерту рабочие, по-видимому, опасаясь лишиться источника дохода, дали показания, из которых следовало, что смерть МакГоуэна явилась следствием несчастного случая. Фактически они покрыли преступление бригадира, и, возможно, это было не единственное его преступление такого рода.

Будучи человеком рачительным и не склонным разбрасываться деньгами, Адольф Лютгерт постоянно копил деньги и в какой-то момент почувствовал в себе силы заняться бизнесом самостоятельно. Начал он с небольшой мастерской по выделке кожи, поскольку хорошо знал этот промысел и мог лично контролировать качество работы. Уже в 1884 году Адольф успешно произвёл и продал первые партии кожи собственного изготовления. Размышляя о возможностях расширения бизнеса, Лютгерт принял решение, которое напрямую повлияло на всю его последующую жизнь. Он решил дополнить бизнес по выделке кожи производством мясной продукции. Это выглядело вполне логичным – привозится живая скотина, забивается, свежуется, шкуры отправляются на выделку, а мясо – перерабатывается в фарш и продаётся в качестве полуфабриката либо используется для самостоятельного изготовления колбас и сосисок. И даже рога и копыта продаются производителям изделий из кости. Получается почти что безотходное производство!

Работа с мясом была для Лютгерта внове. И вот тут следует отдать должное ему как предпринимателю – он добросовестнейшим образом изучил все тонкости этого производства, причём не только с точки зрения использования кустарных приёмов, но и понимания сути процессов с точки зрения фундаментальной науки. Адольф являлся мужчиной – признаем это прямо! – малообразованным, даже не закончившим школу, однако в 1880-х годах он брал уроки химии у принятых на работу специалистов, делал конспекты и в интересующей его области хорошо освоил эту науку.

Стремясь как можно больше расширить своё производство и тем самым добиться максимально возможной прибыли, Адольф Лютгерт решился на внедрение довольно смелой бизнес-модели. Он стал позиционировать свою мясную продукцию как лучшую в Чикаго и притом всегда гарантированного качества. В те времена в обиходе горожан не существовало холодильников, и по этой причине срок хранения мясо-молочных продуктов был крайне ограничен. Мясные продукты скоро портились и служили потенциальным источником пищевых отравлений разной степени тяжести. Производители сосисок и колбас частенько закладывали в фарш несвежее мясо, а для сокрытия запаха и вкуса тухлятины злоупотребляли всевозможными приправами, прежде всего перцем. От них не отставали и продавцы колбас в розницу, которые, пытаясь сбыть лежалый товар, также пускались на всевозможные уловки вроде обтирания уксусом и чесноком. При этом никого не волновало то обстоятельство, что некачественные продукты могут нанести серьёзный ущерб здоровью покупателей.

Адольф Лютгерт постарался сделать так, чтобы его колбасы и сосиски стали эталоном качества. Для этого он использовал при их производстве только мясо, которое поступало с его собственной бойни, при этом скот, приобретавшийся для забоя, проходил обязательный ветеринарный контроль. Заготовленное мясо полностью шло в работу и не оставлялось на следующий день. Если по каким-то причинам мясо не уходило полностью в «закладки», его выбрасывали. Лютгерт категорически настаивал на том, чтобы его производство работало по принципу «для свежей колбасы только свежее мясо».

Помимо неустанной борьбы за качество своей продукции, успеху предприятия Лютгерта способствовала и разработанная им самим новая технология набивки колбас и сосисок в оболочку. В те годы не существовало пищевкусовой промышленности, способной производить искусственные оболочки для мясных продуктов. По этой причине использовались кишки животных, для чего требовалось сначала тщательно их очистить от естественного содержимого, промыть, а затем аккуратно набить фаршем, не допуская проколов или порезов. Это была операция крайне неэффективная с точки зрения затрат времени и сил персонала, она требовала от работников определённой сноровки и тщательности, а кроме того, являлась постоянным источником брака – при набивке фарша в кишках оставались пустоты, при ненадлежащей промывке в полостях оставались очаги гниения и тому подобное. В общем, подобный способ, придуманный ещё во времена Древнего мира, плохо подходил для крупного промышленного производства.

Адольф Лютгерт от этой технологии отказался, причём не совсем понятно, что же именно он придумал взамен, поскольку своё «know how» он не патентовал, опасаясь кражи патента. Или, выражаясь мягче, несанкционированного заимствования. Но фактом является то, что Лютгерт радикально изменил принятую до него технологию подготовки оболочки, в результате чего не только избавился от значительных трудозатрат, но и значительно ускорил процесс получения готового изделия.

Таким образом, Адольф не только «выбросил» на рынок очень качественный для своего времени продукт, но – и это оказалось даже важнее! – он мог предлагать этого продукта много и по весьма конкурентным ценам. Разработанные им технологии оказались легко масштабируемы, то есть Лютгерт мог без особого напряжения производить как 2 тонны продукции в день, так и 20 тонн – главное, чтобы поставщики привезли нужное количество скота для забоя, а покупатели забрали произведённую продукцию.

Не будет ошибкой назвать Адольфа Лютгерта перфекционистом – он стремился сделать всё, за что брался, наилучшим образом. Причём спуску не давал ни себе, ни своим подчинённым. Неукоснительное соблюдение того стандарта качества, который он сам же и выработал, со временем принесло Лютгерту и его производству славу лучшего производителя колбас и сосисок в Чикаго. Произошло это, разумеется, на сразу, но к 1890 году небольшой колбасный цех превратился в полноценную фабрику, работавшую 24 часа в сутки без выходных и контролировавшую заметную часть мясного рынка Чикаго. Именно тогда упоминавшаяся выше Фрида Миллер и пришла работать бухгалтером в заводоуправление. В ту пору для бизнеса Лютгерта было характерно экстенсивное расширение и энергичная борьба за рынок. Дабы вытеснить конкурентов, Адольф активно привлекал к работе розничных торговцев и нещадно демпинговал. В денежном выражении производство и сбыт колбасной продукции в десятки раз превысило доход от производства и выделки кож, однако Адольф Лютгерт от этого бизнеса не отказался и всячески его поддерживал.

За последующие 5 лет Лютгерт кратно нарастил собственное присутствие на высоко конкурентном чикагском рынке колбасных изделий. Именно тогда – в первой половине 1890-х годов – он и получил вполне заслуженно, кстати, прозвище «колбасного короля» Чикаго. Зарегистрированная Лютгертом в 1896 году компания «AL Luetgert Sausage & Packing Co.» контролировала более 3/4 чикагского рынка колбас и сосисок; из города торговая экспансия пошла в глубинные районы штата Иллинойс и даже за его пределы.

Планы владельца бизнеса, связанные с расширением географии сбыта продукции, побудили Адольфа приобрести комплекс зданий на пересечении улицы Диверси и Эрмитаж-авеню. Сложно сказать, насколько эта инвестиция оказалась хорошо продумана – Адольф вложил значительную сумму в ремонт зданий и установку оборудования. Кроме того, обустройство особняка и парка вокруг него также привело к серьёзным издержкам. Фабрика, проработавшая около 8 месяцев, была остановлена в ночь на 1 января 1897 года якобы для проведения ремонта. Что послужило причиной остановки было не совсем понятно, владелец компании отказывался давать объяснения на сей счёт даже ближайшим партнёрам. Фактически последние месяцы Лютгерт только тратил накопленную в предыдущие годы денежную «подушку» и после его ареста выяснилось, что даже резиденция заложена в банке. То, что владелец компании оказался в тюрьме ставило под большой вопрос возможность реанимации производства.

В день ареста Адольфа Лютгерта детективы ещё раз побеседовали с Фредерикой Миллер, той самой племянницей пропавшей женщины, чья неумеренная болтливость привела к разглашению тайны проводимого расследования. Фриде объяснили, что её рассказы о плохих отношениях супругов Лютгерт очень ценны, и потому она будет вызвана для дачи показаний перед Большим жюри. Кроме того, ей предстоит появиться в суде, дабы свидетельствовать в интересах обвинения.

Услышанное повергло Фриду в состояние близкое к обморочному. В какой-то момент ей стало дурно, и разговор пришлось прервать, дабы женщина могла выпить воды и немного прийти в себя. Фрида не хотела появляться на публике с рассказами о жизни любимой тётушки, она боялась неизбежного перекрёстного допроса и была готова бежать из Чикаго, лишь бы только уклониться от неприятной обязанности. В то время Фриде уже исполнилось 27 лет, ей нужно было выходить замуж, она находилась в поисках мужа, и появление в суде в качестве важного свидетеля обвинения могло поставить жирную кляксу на её репутации добропорядочной невесты. Видимо, лишь в тот день она стала понимать, что в весёлую игру под названием «расскажу миру всю подноготную» можно играть вдвоём. Одно дело рассказывать журналистам всякого рода семейные тайны [причём чужой семьи!], и совсем другое – выйти на свидетельское место и повторить всё то же самое после присяги и под угрозой наказания за лжесвидетельство.

Хотя Фредерика Миллер просила полицейских не включать её в список важных свидетелей и не вызывать для дачи показаний, те остались глухи к этим мольбам. Ей официально запретили покидать Чикаго и обязали явиться по повестке на заседание Большого жюри.

После ареста полиция продолжала сбор всевозможных свидетельств, которые могли бы подкрепить линию обвинения. Прежде всего интерес вызвала личность той самой Кристины Фелдт, с которой Адольф Лютгерт встретился накануне ареста и отдал нож.

Кристина Фелдт. Эта женщина была назначена окружным прокурором на роль любовницы или, как вариант, возможной любовницы Адольфа Лютгерта. Именно ради отношений с нею «колбасный магнат» по мнению обвинения решился на убийство законной жены.

Эта женщина отлично подходила на роль злокозненной искусительницы, побудившей Адольфа Лютгерта расправиться с законной женой. Фелдт являлась вдовой, унаследовавшей от умершего 4 года назад мужа огромное состояние, и именно её материальный достаток мог питать интерес Адольфа Лютгерта. По крайней мере так считала окружная прокуратура. Адольф был знаком с Кристиной несколько лет, однако именно в последние полгода их отношения стали очень короткими, как было принято говорить в те годы.

Они стали настолько близки, что после исчезновения своей жены Адольф оформил на Фелдт доверенность на распоряжение собственным банковским счётом! По результатам официальных запросов, направленных окружным прокурором в коммерческие банки, в которых Лютгерт держал деньги, выяснилось, что в период с 1 по 16 мая Кристина сняла c одного из банковских счетов Лютгерта в несколько приёмов в общей сложности 4 тыс.$.

Женщина, разумеется, была допрошена и в ходе допроса отвергла любые подозрения, связанные с возможной интимной связью с Адольфом Лютгертом. Она признала факты неоднократного снятия денег со счёта «колбасного короля», но довольно убедительно объяснила цель этих операций. По её словам, Адольф верил в её честность и бескорыстие и потому попросил опекать детей в случае его ареста. Опасаясь ареста банковских счетов в случае взятия под стражу, он предложил Кристине снять столько денег, сколько она посчитает нужным для обеспечения 2-х младших мальчиков всем необходимым на протяжении полугода. Что Кристина и проделала, разумеется, оповестив Лютгерта о предпринятых действиях.

Полицейские предложили Фелдт выдать вещь, полученную от Лютгерта накануне ареста последнего. Причём сама вещь не была названа – это был своеобразный тест на честность женщины. Кристина не стала прикидываться, будто не понимает, о чём ведётся речь, и разъяснила, что действительно получила из рук Адольфа складной нож, и объяснила, где именно в её доме полицейские смогут эту вещь отыскать. Посланный наряд обнаружил нож и передал его в распоряжение следствия.

Работа полиции по осмотру территории колбасной фабрики не останавливалась вплоть до конца мая, то есть продолжалась и после ареста её владельца. В результате в помещении участка выделки кож в подвале было найдено несколько десятков фрагментов чего-то, что казалось похожим на кусочки костей. Самый большой из таких фрагментов, имевший длину около 10 см, и в самом деле походил на часть крупной человеческой кости, возможно, бедренной. Другие же были гораздо меньше человеческого ногтя, и для определения их происхождения требовалось заключение специалиста.

25 мая полиция организовала «утечку информации» в газеты, из которой следовало, что в том же подвале, где располагались металлические чаны, но в соседнем отсеке были найдены разнообразные предметы одежды, как мужской, так и женской. При этом на мужской одежде имелись следы крови… Одежда находилась на удалении около 30 футов [немногим более 9 метров] от того чана, где, по мнению «законников», осуществлялось уничтожение человеческого тела неким активным веществом. Почему на обнаружение одежды – даже в случае её маскировки! – потребовалось 8—9 или даже 10 дней с момента первых подозрительных находок в подвале, никто ответить не мог. Точнее говоря, никто этим вопросом не задавался.

Но «утечка информации» отнюдь не ограничивалась рассказом о находке одежды! При всей занимательности этого повествования имелось кое-что ещё, не менее забористое…

Колонка в газете «Bridgeton pioneer» в номере от 27 мая 1897 года была посвящена допущенной полицией «утечке информации» и сообщала читателям о находках в помещениях колбасной фабрики, последовавших спустя неделю со времени ареста её владельца. Заказной характер статьи, целиком инспирированной правоохранительными органами, сомнений не вызывал, но этот пустяк никого в Чикаго тогда не волновал – публика жаждала сенсаций, и она их получала!

Неизвестный информатор из числа полицейских сообщил газетчикам о появлении некоего важного свидетеля, который на первых порах именовался Джоном О'Коннеллом (John O’Connell), а затем плавно превратился в Джона О'Доннелла (John O’Donnell). Этот человек в ночь предполагаемого исчезновения (убийства) Луизы Лютгерт возвращался домой в интервале между 2 или 3 часами ночи. В это время он услышал страшный женский крик, который привлёк его внимание. Он приблизился к кварталу, занятому фабричными корпусами, и обратил внимание на дым, выходящий из одной из труб в дальней части предприятия. О'Коннелл (он же О'Доннелл) заглянул в подвальные окна главного корпуса из красного кирпича, выходившего фасадом на Диверси-стрит.

Не удовлетворившись этим, свидетель поднялся на крыльцо, ведущее к двери в заводоуправление, и принялся заглядывать в окна 1-го этажа. Выше уже отмечалось, что район Диверси-стрит, как и вообще Северный Чикаго вдоль течения одноимённой реки, в те годы являлся местом весьма опасным. Заглядывать в окна заводоуправления в 2 часа пополуночи – это, мягко выражаясь, поведение весьма неосторожное, поскольку бдительный сторож, подозревая злой умысел, мог спустить сторожевого пса, а мог пальнуть из дробовика… В общем, О'Коннелл (он же О'Доннелл) повёл себя в те минуты крайне неосторожно, но речь сейчас даже не об этом!

Свидетель якобы сообщил на допросе в полиции, что в те самые минуты увидел Адольфа Лютгерта, перемещавшегося по территории фабрики. И репортёры об этом, разумеется, поспешили сообщить своим читателям.

Заказной характер публикаций, связанных с пресловутой «утечкой информации», совершенно очевиден и вряд ли нуждается в особом доказывании. Правоохранительные органы умышленно вбрасывали избыточную информацию перед предстоящим открытием работы Большого жюри. Цель этой незатейливой «информационной игры» вполне прозрачна – она заключалась в том, чтобы перегрузить защиту Лютгерта избыточной информацией и не позволить ей сосредоточиться на тех аспектах, которые будут действительно нужны для противодействия обвинению.

Однако история, связанная с появлением пресловутого О'Коннелла – или всё же О'Доннелла? – представляется не лишённой интереса и важна для дальнейшего повествования. Почему? Потому, во-первых, что такой человек, безусловно, существовал, и что-то такое нелепое он полиции в 20-х числах мая 1897 года действительно рассказывал. Во-вторых, потому, что его показания вступали в явное противоречие с той версией событий, которой придерживались окружная прокуратура и полиция Чикаго в конце мая. Напомним, что основная версия сводилась к тому, что убийство Луизы произошло в её спальне в особняке, где были найдены следы крови, причём преступление это произошло довольно рано, ещё до того, как женщина легла спать. Однако из рассказа О'Коннелла (он же О'Доннелл) следовало, что убийство произошло не тогда и не там! Запомним сейчас это небезынтересное противоречие – оно ещё проявит себя, и нам придётся о нём вспомнить.

Возвращаемся, впрочем, к фабуле повествования.

Поиск подходящих экспертов стал одной из первоочередных задач окружного прокурора Чарльза Сэмюэла Динана (Charles Samuel Deneen), лично возглавившего следствие по делу Адольфа Лютгерта. Этот сравнительно молодой функционер Республиканской партии – ему только-только исполнилось 34 года – делал вполне успешную политическую карьеру и был избран на должность окружного прокурора менее чем за год до описываемых событий. Прежде Динан работал клерком в окружном суде, занимался юридической практикой, заседал в городском санитарном совете и никаких впечатляющих успехов за плечами не имел. Юридическая фирма, которую Динан учредил вместе с таким же точно, как и он сам, начинающим адвокатом по фамилии МакИвен (McEwen) никаких выдающихся результатов не демонстрировала и заметных денег своим создателям не принесла. В этом месте можно отметить, что Динан познакомился с упомянутым МакИвеном в 1885 году, то есть за 12 лет до описываемых событий. По странной иронии судьбы они оба в один день приехали в Чикаго и в один день устроились на работу помощниками судьи Бута (Booth). Впоследствии их жизненные пути не расходились. После того, как Динан занял в 1896 году должность окружного прокурора, он моментально закрыл фирму, а дружка и делового партнёра МакИвена оформил в штат окружной прокуратуры на должность помощника прокурора. В «деле Лютгерта» МакИвен принял самое деятельное участие, являясь фактически двойником прокурора и принимая на себя его функции в тех случаях, когда сам Динан в силу каких-либо причин не мог этого делать.

Именно ввиду отсутствия каких-либо крупных успехов на профессиональном поприще Чарльзу Динану требовалось участие в сенсационном деле, эдакое впечатляющее, а главное быстрое, разоблачение серьёзного преступника. Нужен был успех, который всерьёз и надолго обеспечил бы ему симпатии электората!

Чарльз Сэмюэл Динан. Прокурор округа Кук отнёсся к расследованию исчезновения Луизы Лютгерт очень ответственно, он явно хотел продемонстрировать жителям округа Кук, что материальный достаток и влиятельность подозреваемого не имеют для него – окружного прокурора – ни малейшего значения.

Мы вряд ли ошибёмся, сказав, что свою дальнейшую политическую карьеру Динан связывал с убедительным разоблачением Адольфа Лютгерта. Дело явно обещало быть сенсационным, и тут осечки нельзя было допустить. Уже в последней декаде мая 1897 года окружной прокурор озаботился подбором представительной команды экспертов, способной не только справиться с идентификацией костей, но и грамотно представить результаты своей работы в суде.

В ходе переписки и личных переговоров, растянувшихся почти на месяц, обвинение подобрало довольно внушительную группу специалистов, в которую вошли 2 профессора Медицинского колледжа Раша (Rush Medical college) – Уолтер Хейнс (Walter S. Haines) и Марк Белафонтейн (Mark Belafontaine) – а также заведующий кафедрой отоларингологии этого же самого колледжа Норвал Пирс (Norval H. Pierce). К ним присоединился практикующий доктор Гибсон (Dr. Gibson) и сравнительно молодой [всего 29 лет!] доктор философии Джордж Амос Дорси (George Amos Dorsey). Группа экспертов получилась довольно любопытной и заслуживающей того, чтобы о некоторых её членах сказать несколько слов особо.

Начать, пожалуй, следует с последнего из упомянутых – Джорджа Дорси. Это был человек разносторонних интересов, умудрившийся проявить себя на нескольких весьма несхожих жизненных и научных поприщах, что, вообще говоря, удаётся немногим людям. Сначала Дорси изучал в Гарвардском университете археологию, затем переключился на антропологию, после чего увлёкся этнографией, изучил юриспруденцию и в 1909 году умудрился стать доктором юридических наук, но в 1920-х годах решил, что ему следует сосредоточиться на литературной деятельности, ушёл из семьи и… стал сочинять романы. Нельзя не отметить и того, что Дорси на протяжении многих лет был связан с военной разведкой США, что привело его на должность заместителя военно-морского атташе в Лиссабоне [он находился на этом посту в 1919 – 1921 годах]. Достойно упоминания и то обстоятельство, что Джордж Дорси входил в группу экспертов американской делегации, участвовавшей по окончании Первой Мировой войны в мирных переговорах в Париже. Мы вряд ли сильно ошибёмся, сказав, что научная деятельность и авторитет в научном мире являлись своего рода прикрытием разведывательной работы Дорси в разных странах, которой он посвятил немалую часть своей жизни.

Безусловно склонный к авантюризму Дорси принял участие в нескольких довольно опасных экспедициях. В ходе одной из них, предпринятой в 1891—1892 гг., он в составе небольшого научного десанта высадился на необитаемом острове в устье Ла-Платы, где обнаружил ряд древних захоронений южноамериканских индейцев. Также на протяжении многих лет Дорси исследовал индейские захоронения на территории США. В ходе научных командировок он посещал многие страны во всех концах света – Индию, Шри-Ланку, Египет, Японию и другие. В ходе поездок Дорси занимался не только антропологическими исследованиями, но и этнографическими, издал сборник индейских сказок и оставил после себя большой фольклорный архив, так толком и не разобранный.

В интересующее нас время – то есть в середине 1897 года – Джордж Дорси занимал должность помощника хранителя антропологического фонда Музея Филда в Чикаго (Field Columbian Museum), сейчас это учреждение называется Музей естественной истории имени Филда (The Field Museum of Natural History). Летом того года Дорси собирался в экспедицию на Западное побережье США, где намеревался раскапывать древние индейские захоронения, но, получив приглашение окружного прокурора провести экспертизу, принял его не раздумывая. Причём в августе 1897 года он отправился-таки в эту поездку, но затем прервал её и возвратился в Чикаго.

Следующим любопытным участником экспертной группы следует упомянуть Норвала Пирса. Областью его научных интересов являлась отоларингология – раздел медицины, связанный с изучением, диагностикой и лечением болезней уха, горла и носа. Инициатором приглашения в состав экспертной группы Пирса стал упомянутый выше Джордж Дорси. Логика такого решения представлялась довольно простой. Человеческий череп является наиболее трудноуничтожимой частью тела ввиду большой массы и наличия значительного количества практически неразрушимых элементов, прежде всего зубов и массивных костей. Толщина свода черепа может достигать 13—15 мм и даже более в зависимости от пола человека, возраста, питания, особенностей развития и тому подобного. Если от трупа остались некие костные фрагменты, то с большой вероятностью они могут происходить именно от черепа, а не от пальцев рук или ног, которые довольно просто уничтожить без остатка. Причём в человеческом черепе присутствуют как очень толстые и массивные кости, так и очень тонкие, и притом сложной геометрии. Строение человеческого черепа напрямую относится к области научных интересов врачей-отоларингологов, и потому именно специалист в этой области мог лучше других распознать фрагменты разрушенного черепа.

Норвал Пирс был хорошо известен профессиональному сообществу – он организовывал тематические конференции, издавал научные труды, организовал продуктивное взаимодействие учёных из 5 медицинских колледжей США и в целом много сделал для развития национальной школы отоларингологии. Норвал Пирс оставался во главе кафедры до 1924 года. В середине XX века была учреждена ежегодная премия, носившая его имя, её вручали врачам-отоларингологам за значимый вклад в развитие науки.

Наконец, нельзя пройти мимо ещё одного довольно эпичного участника экспертной группы. Автор имеет в виду Уолтера Хейнса, имевшего докторскую степень по химии и являвшегося врачом по своему базовому образованию. Родился этот человек с серебряной ложечкой во рту – отец принадлежал к политической элите штата Иллинойс и дважды избирался на должность мэра Чикаго. А потому не следует удивляться тому, что уже в возрасте 22 лет он занял профессорскую кафедру в Чикагском медицинском колледже (Chicago Medical College), а через 4 года получил аналогичную должность в более престижном Медицинском колледже Раша (Rush Medical College). Воистину все научные работники равны, но есть те, кто ровнее! Помимо химии, Хейнс преподавал лечебное дело и токсикологию. Уже в начале XX столетия он подготовил внушительный [в 2-х томах!] учебник по токсикологии, который выдержал несколько изданий. Хейнс являлся членом различных научных обществ и на протяжении 20 лет входил в состав комиссии федерального правительства, занимавшейся выработкой стандартов аптечного дела и фармакопеи и выпустившей первый национальный справочник лекарственных препаратов. Остаётся добавить, что на протяжении многих десятилетий Уолтер Хейнс активно сотрудничал с правоохранительными органами самых разных юрисдикций [не только Чикаго и Иллинойса], выполняя всевозможные судебно-химические исследования в интересах проводимых уголовных расследований. Кроме того, Хейнс нередко выступал в судах в качестве эксперта в химии и токсикологии и в роли такового обычно бывал очень хорош. Современники отмечали его выдержку, корректность предлагаемых им формулировок и умение вести полемику – в общем, это был опасный для противостоящей стороны свидетель, которого было невозможно поймать на оговорках, небрежности и поспешности умозаключений.

Это, так сказать, краткое изложение его официальной биографии, а если точнее, то её «лакированного» варианта. Всё из перечисленного выше можно прочесть в многочисленных биографиях Уолтера Хейнса, доступных в самых разных источниках, в том числе и в «Википедии». Публикации эти имеют тон весьма комплиментарный и всячески превозносят заслуги Хейнса во всех делах, за которые он брался. Однако помимо этого блестящего фасада, личность крупного учёного Уолтера Хейнса имела и свою тёмную сторону, о которой сейчас вряд ли кто-то помнит.

А между тем помнить о ней следует, поскольку она имеет прямое отношение к теме настоящего повествования. В моём очерке «Персональная бактериологическая война доктора Хайда»1212
  Имеется в виду очерк, опубликованный в сборнике: Ракитин А. И. «Грех Каина. Острые семейные конфликты на примерах подлинных уголовных расследований». Книга эта издана с использованием возможностей книгоиздательского сервиса «ридеро» в январе 2023 года и ныне находится в продаже во всех магазинах электронной книжной торговли.


[Закрыть], продемонстрирована весьма своеобразная работа профессора Хейнса при проведении токсикологической экспертизы при расследовании серии загадочных заболеваний и смертей родственников полковника Своупа, одного из богатейших жителей штата Канзас. События, описанные в упомянутом очерке, относятся к 1909—1910 годам, то есть они последовали приблизительно через 12 лет после исчезновения Луизы Лютгерт.