Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга IX"

Итак, что же последовало далее? Бялк и Одоровски перенесли обе бочки с третьего этажа в подвал [на обобщенной схеме колбасной фабрики, приведенной на стр. 307 этот подвал находится под кладовой магазина]. После этого Лютгерт отдал другой приказ – пересыпать розовый порошок из бочек в средний из 3-х чанов, стоявших в подвале. Однако от длительного хранения порошок слежался, и извлечь его из бочек оказалось делом совсем непростым. Тут-то Бялк на собственной шкуре – в буквальном значении этого словосочетания! – испытал, до какой же степени едким был порошок, принесённый в подвал. При попытке раздробить слежавшиеся куски порошок мелкой пылью поднимался в воздух и, попадая на кожу, обжигал, точно язык пламени или кислота! Дышать воздухом, в котором находилась взвесь этого порошка, было невозможно – слизистые носа и рта начинали гореть, словно их натёрли красным перцем. Чтобы обезопасить себя от едкой розовой дряни, Бялк надел толстые перчатки и замотал голову тряпьём. Одоровски оказался не столь предусмотрителен – рот и нос он закрыл, а вот руками пренебрёг – в результате чего порошок попал на кожу его рук и вызвал сильные ожоги. Бедолага страдал от них до сих пор, то есть спустя 2 недели! Сразу уточним, что полицейские проверили слова Бялка и попросили Одоровски показать руки – кожа на них хотя и поджила, но носила совершенно явные следы химического ожога. Рассказ Одоровски о том, как он получил этот ожог, в точности соответствовал тому, что поведал полицейским Бялк.

Итак, разбив слежавшийся порошок на куски, мужчины перегрузили его из бочек в средний чан. Общий вес едкого вещества Бялк определил в 200 фунтов [90 кг], но следует иметь в виду, что оценка эта была сделана свидетелем на глаз, и сколько именно розового порошка было помещено в чан, не знал никто.

Ни Бялк, ни Одоровски не могли припомнить точную дату своей работы по переноске бочек и перегрузке порошка в чан, но, по их мнению, им пришлось этим заниматься незадолго до 1 мая. Что же последовало далее?

Вид подвала под главным зданием колбасной фабрики. Можно видеть 2 из 3 больших чанов, использовавшихся для вымачивания и дубления кож, а также двери больших коптильных печей. По словам Бялка, владелец фабрики на время проведения своих химических опытов снял эти двери и накрыл ими среднюю из ёмкостей.

Явившись на работу в 6 часов утра 1 мая, Бялк заглянул в подвал и с удивлением обнаружил там некоторую перемену. В средний чан – тот самый, куда был загружен розовый порошок – были подведены медные трубы, подключённые к одному из 2-х котлов, питавших систему парового отопления. Котёл был разогрет и заполнен водой, в нём уже было выработано некоторое количество пара. Остаётся добавить, что чан, в который был высыпан розовый порошок и в который опускались трубы от котла, оказался накрыт прочными, обшитыми железом щитами [в роли таковых были использованы массивные двери коптильных печей].

Вскоре появился Адольф Лютгерт. Он отдал распоряжение Бялку в течение дня следить за паровым котлом и поддерживать в нём давление, объяснив это тем, что ночью ему понадобится пар. После этого владелец фабрики ушёл, а Бялк провёл весь день, контролируя огонь в топке и давление пара. В 21:15 возвратился Адольф Лютгерт, проверил давление пара в котле и сразу же отправил Бялка в аптеку за лекарством, вручив тому рецепт. Название лекарства сторож спустя 2 недели припомнить уже не мог, но, по его мнению, оно было «от нервов». Перед уходом Фрэнка владелец фабрики особо предупредил, чтобы тот по возвращении не спускался в подвал, а подошёл к воротам, ведущим к колбасному участку, и постучал в них, объяснив это тем, что услышит стук и подойдёт к этим же воротам с другой стороны. Необходимо уточнить, что так называемый «колбасный участок» или, точнее, участок набивки колбас, находился в том же подвале, что и дубильная мастерская, только в другом его конце. Между этими участками находилось пустое помещение.

Бялк выполнил данное ему поручение в точности, на что потребовалось немногим более получаса. Примерно в 22 часа он возвратился на фабрику и постучал в ворота перед колбасным участком. Через минуту или две появился Адольф Лютгерт, не открывая ворот, вернее, едва их приоткрыв, взял бутылку с «лекарством от нервов» и… тут же дал новое поручение.

Теперь Бялку надлежало отправиться в ту же самую аптеку за бутылкой минеральной воды. При этом Лютгерт дал немного другое распоряжение относительно того, как Бялк должен будет передать ему покупку. На этот раз сторожу надлежало пройти через ворота, спуститься в помещение участка набивки колбас и, находясь там, постучать в дверь, ведущую в пустое помещение между дубильней и колбасным цехом.

Что оставалось делать сторожу? Беспрекословно выполнять новое поручение!

Вторая поездка потребовала больших затрат времени, нежели первая, но в конечном итоге всё у Фрэнка Бялка получилось как надо. Он привёз бутылку минеральной воды, спустился в подвал [в помещение колбасного участка] и громко постучал в запертую дверь. Через некоторое время загремел засов, и Адольф Лютгерт приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель можно было просунуть руку. Бялк отдал владельцу фабрики покупку. За ту секунду, что дверь оставалась приоткрытой, сторож успел заметить, что дверь за спиной Лютгерта была плотно прикрыта. Дверь эта вела в помещение дубильного участка.

Владелец фабрики был явно озабочен тем, чтобы ночной сторож не увидел лишнего!

Что же последовало далее? После передачи бутылки минеральной воды – а произошло это около 23 часов или чуть ранее – Бялк вернулся к исполнению своих обязанностей сторожа. Он видел, что Лютгерт покинул подвал примерно в 3 часа пополуночи [т.е. уже 2 мая].

Перед уходом с работы в конце смены Бялк заглянул в заводскую контору. Там он увидел Адольфа Лютгерта, расслабленно сидевшего в кресле за столом и положившего на стол ноги. Казалось, он дремал. Сторож, стараясь не разбудить начальника, тихонько вышел.

Следующая смена Бялка приходилась на вечер 2 мая. Он заглянул в подвал, стараясь понять, что же там происходило ранее. Картину он увидел довольно необычную. Три массивных двери от коптилен, которыми прежде был накрыт средний чан, теперь были подняты и стояли у стены. Неподалёку от чана находился стул, явно принесённый из офиса – прежде его тут не было! Медные трубы, проведённые ранее от парового котла к среднему чану, отсутствовали, и ничто не указывало на то, что такая система подвода пара существовала прежде. Зато в средний чан был опущен рукав пожарного шланга, протянутый от водопроводной магистрали. По шлангу поступала холодная вода, которая уже переполнила чан и теперь проливалась на пол.

На полу в непосредственной близости от среднего чана была вывалена горкой некая вязкая субстанция, похожая на глину. Прежде Бялк не видел ничего похожего. По общему состоянию обстановки в подвале можно было решить, что некто убрал с чана закрывавшие его щиты [двери коптилен], разобрал паропровод от печи, вычистил чан и решил его отмыть, пустив воду из водопроводной магистрали.

В этом месте следует сделать важную ремарку: в первоначальных показаниях Бялка сообщалось, что странная вязкая субстанция, которую прежде свидетель никогда не видел, находилась возле среднего из чанов. Из этого можно было сделать вывод, что именно из него она и была извлечена. Впоследствии рассказ о местоположении подозрительной субстанции изменился – по словам свидетеля, субстанция была вывалена на пол перед одной из печей. Насколько мы можем сейчас судить, точка расположения субстанции переместилась на 8—10 метров.

Это довольно подозрительное изменение показаний детективы объясняли тем, что при первой беседе Бялк говорил на английском языке, который знал не очень хорошо. Именно проблемы с пониманием свидетелем задаваемых вопросов и сложности с корректной формулировкой ответов привели к тому, что полицейские поняли его слова неверно. В действительности же подозрительная субстанция находилась именно возле печи, о чём Бялк вполне определённо сообщил в ходе детального допроса, проведённого на немецком языке с использованием переводчика.

Фрэнк Бялк, лысый, непропорционально сложённый выходец из Силезии, говорил по-английски с сильным акцентом и имел довольно отталкивающую внешность. Его косноязычный и оттого казавшийся совершенно безыскусным рассказ о событиях ночи с 1 на 2 мая производил пугающее впечатление, благодаря чему Фрэнк сразу сделался одним из ценнейших свидетелей правоохранительных органов. Правда, впоследствии рассказ ночного сторожа претерпит кое-какие существенные изменения и дополнения, отчего возникнут обоснованные вопросы, связанные с тем, насколько внимательно полицейские его слушали и что понимали из сказанного.

Сообщение ночного сторожа сразу же привлекло внимание полицейских к упомянутому подвалу под коптильным цехом. В ходе его тщательного осмотра были сделаны в высшей степени любопытные открытия. В подвале цеха выделки кож были установлены три больших прямоугольных чана [ванны] рабочим объёмом примерно по 3,5 кубических метра каждый (этот подвал можно видеть на нижней иллюстрации, приведённой на стр. 316, также он изображен на другой иллюстрации, размещенной на стр. 320). Две ёмкости получили условные названия «восточная» и «западная» соответственно тому, к какой из стен подвала они стояли ближе. Третья ёмкость, расположенная между ними, получила название «центральная» [или средняя].

«Восточная» и «западная» ёмкости были чисты и сухи, а вот в «центральной» находились остатки некоего едкого вещества. Кроме того, следы этого же вещества можно было видеть на полу возле ёмкости и возле одной из больших печей на удалении 6—7 метров. После полного осушения на дне «центрального» чана были обнаружены весьма любопытные артефакты.

Во-первых, были найдены 2 золотых кольца. Одно – высокой пробы и хорошей сохранности – имело вес 3,6 грамма [18 карат], а на его внутренней стороне присутствовала хорошо заметная гравировка «LL». Второе кольцо имело меньший размер, содержало меньше золота, и потому сильнее пострадало от воздействия активного реагента, содержавшегося в чане. Оба кольца вечером 16 мая обнаружил детектив Дин, тот самый сотрудник полиции, что работал по этому делу буквально с первого дня расследования. Детектив обратил внимание на то, что кольца были плотно прижаты друг к другу и как бы образовывали единое целое, лишь после приложения некоторого усилия их удалось разъединить. Раздумывая над этим необычным наблюдением, Дин заподозрил, что кольца всё время находились плотно прижатыми друг к другу на одном пальце и в чан они попали именно вместе с пальцем, а не поодиночке. Другими словами, кольца не соскользнули с руки – они оказались на дне ёмкости вместе с рукой! Как мы увидим из дальнейшего хода событий, найденные в чане кольца будут вскоре сочтены важнейшими уликами, но об этом в своём месте будет сказано особо.

Золотые кольца, найденные детективом Дином в «центральной» ёмкости в подвале одного из зданий колбасной фабрики. Более массивное кольцо [весом 3,6 грамма] имело на внутренней стороне гравировку в виде букв «LL». Меньшее кольцо имело худшую сохранность и было лишено каких-либо индивидуальных особенностей, способных помочь определению его принадлежности.

Во-вторых, в том же самом чане [ванной] было найдено большое количество костных фрагментов, которые полицейские идентифицировать не могли. Но, по мнению тех, кто видел эти кусочки, они могли быть частицами человеческого черепа. Разумеется, это предположение требовало проверки специалистами по остеологии1111
  Остеология – раздел анатомии, предметом изучения которого является человеческий скелет в целом, отдельные кости и костная ткань, а также закономерности их роста и аномалии их развития


[Закрыть] и антропологии в целом.

В том же подвале находились 3 большие печи, так называемые «коптильные», основной функцией которых являлась выработка большого количества горячего воздуха. Воздух этот по специальным воздуховодам подавался в помещения на 2-м и 3-м этажах здания, где попадал в специальные герметичные камеры-коптильни, в которых отдавал своё тепло сырым колбасам и сосискам, развешенным в этих самых коптильнях. На 2-м этаже находились коптильни «горячего» копчения, туда поступал дым из коптильной печи, имевший температуру более 50°С, пройдя через них он охлаждался и поднимался выше – в камеры «холодного» копчения на 2-м этаже. В нём продукты обдувались дымом, имевшим температуру ниже 30°С. Конструктивно коптильные печи в подвале представляли собой скорее огромные камины, нежели печи в привычном понимании. Это были большие камеры, в которые человек мог войти, не пригибаясь. Топились они не углём, а дровами и специальной древесной щепой (сосновой, кипарисовой и прочими) для придания дыму специфического аромата. Печи были устроены так, чтобы обеспечивать циркуляцию через внутреннее пространство печи больших объёмов воздуха, ведь производство больших объёмов дыма являлось главной задачей этих конструкций. Для быстрого охлаждения дыма, имевшего на выходе из печи температуру 750°С и выше, внутри здания была устроена протяжённая система дымоходов.

На дощатом полу перед одной из коптильных печей полицейские обнаружили следы воздействия некоего активного вещества, по-видимому, той самой «вязкой субстанции», о наличии которой в подвале рассказывал Бялк. Проводившие осмотр чины полиции посчитали, что эти следы указывают на переноску в коптильную печь чего-то, что изначально помещалось в центральном чане.

Это предположение побудило полицейских осмотреть коптильные печи и… бинго! В одной из них были найдены обугленные костные фрагменты. Это было нечто, похожее то ли на расколовшиеся зубы, то ли на кусочки раздробленных костей… Первым столь важную находку сделал патрульный Барни Прюз (Barney Pruese). После его доклада на осмотр печей были направлены 6 полицейских, которые тщательно просеяли огромное количество золы, извлечённой из печей. В результате было найдено около 20 неких твёрдых фрагментов, которые в первом приближении можно было считать частицами костей. Принадлежность этих «условно костных» частиц полицейские самостоятельно определить не могли. Но в данном случае большое значение имел сам факт подобных находок, поскольку в коптильной печи никаких костей не могло быть по определению. Коптильная печь – не крематорий!

Прежде чем продолжить повествование, автор считает необходимым сделать небольшое пояснение относительно того, какие именно иллюстрации и почему использованы в оформлении настоящего очерка. Здесь не так много фотографий и карт, но гораздо больше карандашных зарисовок, имеющих довольно любопытную историю. До 1895 года газеты издавались с минимумом графических изображений – в основном это была реклама, клише которой было однажды изготовлено и далее повторялось из номера в номер. Не существовало технологий воспроизведения в газетной печати фотоизображений, а между тем отчётливый запрос на иллюстративный материал существовал.

Прорыв произошёл в 1895 году, когда газета «Chicago daily news» поместила первые рисунки Джона Фрэнсиса Хольма (John Francis «Frank» Holme). Карандашные наброски оказалось довольно просто воспроизводить типографским гравёрам благодаря использованию техники проецирования изображения на медную пластинку. Благодаря этому стало возможным иллюстрировать наиболее интересные статьи рисунками, выполненными художником, ставшим свидетелем описываемого события. С этого времени главной проблемой стало не воспроизведение рисунка, а мастерство художника, предоставляющего редакции оригинал рисунка.

В упомянутой газете «Chicago daily news», ставшей фактически пионером в области иллюстративной периодической печати, в 1897 году работали аж 3 замечательных художника – Джон Хольм, Джон МакКатчен (John T. McCutcheon) и Уилльям Шмедтген (William Schmedtgen). Именно им принадлежат зарисовки, использованные в качестве иллюстраций к этому очерку (автором большинства из них является Джон Хольм). Некоторые из них выполнены на высоком художественном уровне и весьма выразительны, причём это понимали современники описываемых событий. По этой причине в период с 16 по 26 декабря 1897 года в «Институте искусств Чикаго» («The Art Institute of Chicago») была устроена выставка-продажа тех графических работ этих художников, что были использованы для иллюстраций газетных публикаций по «делу Лютгерта». Цена рисунка колебалась в диапазоне 5—10$, что весьма немало в ценах того времени.

Впрочем, заговорив о декабре 1897 года, автор забежал далеко вперёд. Вернёмся к изложению событий в их хронологической последовательности.

Итак, 16 мая два капитана – Шаак и Шюттлер – посетили Адольфа Лютгерта и провели с ним некие переговоры. Не прошло и суток, как начались первые находки в подвале – таковыми оказались 2 золотых кольца и некие костные фрагменты.

Однако события того дня на этом не закончились. Вечером 16 мая Адольф Лютгерт неожиданно появился на пороге небольшой квартирки, арендуемой Фрэнком Бялком и его семейством. Визит оказался совершенно неожиданным для последнего. Ну, в самом деле, крупный предприниматель, миллионер, приходит в дом своего работника, причём самого низового звена… Бялк затрепетал, заволновался, провёл важного гостя в небольшую гостиную, выгнав при этом из квартиры всех членов семьи. Но… если кто-то подумал, что подобное суетливое заискивание явилось следствием рабского низкопоклонства, то поспешим внести ясность – Бялк вовсе не заискивал, он готовил для своего работодателя ловушку и обдумывал, как лучше провести довольно щекотливую комбинацию.

Дело заключалось в том, что с 1 мая Фрэнк Бялк сдал одну из небольших комнат молодому полицейскому по фамилии Клингер (Klinger). Несколько раз они коротали вечерок за рюмкой виски и, разумеется, обсуждали разнообразные всевозможные городские происшествия и новости. Бялк рассказывал арендатору о событиях на фабрике, поэтому Клингер имел общее представление о действующих лицах [хотя сам никакого отношения к расследованию капитана Шюттлера не имел]. И вот теперь Фрэнк Бялк, заглянув в комнату полицейского, в нескольких торопливых фразах объяснил, что в его гостиной сидит тот самый Адольф Лютгерт, жену которого полиция ищет уже 2 недели, а для чего явился – неизвестно…

Предупредив Клингера о появлении нежданного гостя, Бялк возвратился в гостиную, но… предусмотрительно неплотно прикрыл дверь. Благодаря этому Клингер получил возможность подслушать разговор владельца фабрики с ночным сторожем. Сразу внесём ясность – сам по себе этот разговор ничего криминального не содержал. Лютгерт несколько раз с искренней тревогой в голосе спросил Бялка о том, что полиции удалось отыскать на фабрике. Бялк в ответ клятвенно уверял почтенного гостя, что насколько ему известно, обыск фабрики оказался совершенно безрезультатен, да и что такого криминального там вообще можно отыскать…

В данном случае имело значение не то, что именно говорилось в ходе этого непродолжительного разговора, а сам факт подобной беседы. Лютгерт явно был чем-то встревожен, и надёжный свидетель – полицейский Клингер – мог это подтвердить.

Однако это был ещё не конец вечера! Полицейский решил посмотреть, куда именно направится фабрикант после того, как покинет квартиру Бялка. Пользуясь тем, что Лютгерт не знает, кто он, Клингер проследил за «колбасным магнатом», и слежка эта дала результат весьма неожиданный. Проехав на трамвае, Лютгерт вошёл в парк и встретился там… с женщиной! После непродолжительного разговора Адольф передал ей складной нож.

После того, как Лютгерт и неизвестная женщина расстались, полицейский, крайне заинтригованный увиденным, проследовал за дамой. Клингеру было необходимо установить личность таинственной незнакомки, причём таким образом, чтобы не вызвать её подозрений. Благодаря удачному стечению обстоятельств сделать это удалось в высшей степени изящно. Клингер увидел знакомого полицейского в форме и, лаконично объяснив ситуацию, попросил помочь. Была разыграна незатейливая комбинация – Клингер, обгоняя неизвестную женщину, небрежно её задел, а его знакомый полицейский тут же остановил его. Полицейский заявил неизвестной дамочке, что обогнавший её мужчина [то есть Клингер] является карманным вором и, возможно, он только что у неё что-то похитил. Женщина проверила свои кольца, серёжки и заколки, заглянула в сумочку и заверила, что все её вещи при ней. Клингер при этом настаивал на том, что произошла досадная ошибка и господин полицейский его с кем-то перепутал.

В ходе оживлённого разговора патрульный заявил, что доставит Клингера в участок для установления личности и, вытащив из кармана оперативный блокнот, попросил женщину назвать себя. Дескать, ежели задержанный вздумает заявить жалобу, то могут понадобиться её показания об обстоятельствах задержания. Дамочка назвалась Кристиной Фелдт (Christina Feldt), после чего полицейский поблагодарил её за сотрудничество и повёл Клингера в ближайший полицейский участок.

Не прошло и часа, как обо всех этих событиях капитан Шюттлер получил исчерпывающий доклад. По наведённым справкам было установлено, что Кристина Фелдт является очень богатой вдовой, и в последние месяцы её часто видели в обществе «колбасного магната» Лютгерта. По мнению Шюттлера, эта женщина являлась последним элементом пазла, который складывала уголовная полиция, и с её появлением всё вставало на свои места. Капитан посчитал, что пришёл подходящий момент для ареста Адольфа Лютгерта – тот уже напуган и явно паникует, а значит, заключение под стражу сможет подтолкнуть его к признанию вины.

Утром следующего дня – 17 мая – в офисе окружного прокурора Чарльза Динана (Charles S. Deneen) прошло совещание, посвящённое ходу расследования. Обсудив состояние дел с капитанами Шааком и Шюттлером, окружной прокурор согласился с выводом о своевременности ареста колбасного фабриканта. Многие детали дела оставались покуда неясны, в частности, определённые вопросы вызывали мотив преступника и технология уничтожения трупа, но общая совокупность данных вполне определённо указывала на то, что исчезновение Луизы Лютгерт не связано с действиями постороннего лица, тайком проникшего в дом. А из близкого окружения пропавшей женщины только муж мог напасть на Луизу в её спальне, убить там, перенести тело в подвал коптильного цеха и уничтожить, практически не оставив следов.

В момент ареста, произведённого незадолго до 11 часов утра 17 мая, Адольф Лютгерт громогласно закричал: «Я совершенно невиновен! Моя жена не в своём уме, она явно куда-то забрела, но возвратится» («I am entirely innocent! My wife was not in her right mind and she wandered off somewhere, but will come back»). Несмотря на демонстрацию гнева и возмущения, Лютгерт, по мнению производивших арест детективов, хорошо собою владел, и арест не явился для него неожиданностью.

Адольф отыграл роль возмущённого человека сообразно своему пониманию того, как должен был вести себя в минуту ареста невиновный, после чего… быстро взял себя в руки и перешёл к решению практических задач. Он сразу же озаботился не только поиском адвоката, что следует признать ожидаемым и понятным, но и решением иных насущных для тюремного сидельца проблем – заказом еды из ресторана за свой счёт, стрижкой и бритьём, возможностью стирки белья и одежды и даже – не надо смеяться! – возможностью массажа стоп и услугами мозольного мастера!

Отклоняясь немного от основной канвы событий, заметим, что все свои бытовые проблемы Адольф Лютгерт решил. Разумеется, в той степени, в какой решение таковых проблем возможно в тюремных условиях. Он договорился с тюремной администрацией о допуске в его камеру мозольного мастера, которому надлежало делать тёплые ванны с солью для его ног и массажировать стопы. Ну, и попутно стачивать мозоли и остригать ногти на ногах, ибо в хорошей модельной обуви так быстро нарастают мозоли!

Да, в американских тюрьмах в конце XIX столетия богатые люди могли договориться с администрацией о разного рода мелких поблажках и привилегиях…

После 17 мая в газетах стали появляться многочисленные сообщения о странном исчезновении жены состоятельного предпринимателя и необычных обстоятельствах расследования – многодневных обысках его жилища и принадлежащей ему фабрики, пугающих находках и версиях правоохранительных органов [одна страшнее другой!]. В течение нескольких дней история «колбасного короля», вернее, связанных с ним подозрениях, сделалась одной из доминирующих тем местной прессы. Впрочем, мрачная история вскоре вышла далеко за границы Чикаго и штата Иллинойс, превратившись в сенсацию федерального масштаба. На протяжении первых недель со времени ареста Лютгерта полиция очень скупо делилась информацией с газетчиками, но недостаток сведений журналисты с лихвой компенсировали богатым воображением и собственной аналитикой, имевшей, впрочем, весьма малое отношение к реальности.

Одна из первых публикаций, посвящённых детальному обзору «дела Лютгерта», появилась уже 19 мая 1897 года в газете «Marietta daily leader». Её заголовок настраивал читателя на встречу с душераздирающей тайной: «Подробности ужасной смерти миссис Лютгерт из Чикаго. Её мёртвое тело размолото в колбасной мясорубке и сожжено». Хотя представители правоохранительных органов никогда ничего не говорили об использовании преступником мясорубки, воображение газетчиков дополнило картину. Ну, в самом деле, если у убийцы имеется мясорубка, то логично измельчить тело жертвы именно в мясорубке, не так ли? Справа: рисунок, изображавший ту самую мясорубку, в которой якобы производилось измельчение в фарш трупа несчастной Луизы Лютгерт.

Разумеется, всеобщий интерес вызывала личность предполагаемого преступника. Каким надо быть человеком, чтобы убить и уничтожить без следа собственную жену, мать твоих детей? Судя по тому, как искусно «мясной король» избавился от трупа, он обдумывал свои действия заблаговременно и совершал убийство вполне хладнокровно. И явно он имел веский мотив, некую скабрёзную тайну… А ведь ничто так не греет сердце обывателя и не будоражит его воображение, как чужие романтические похождения и скабрёзные тайны!

Надо сказать, что Адольф Лютгерт был хорошо известен жителям Чикаго, и словосочетания «мясной король» или «колбасный магнат» не являются авторскими метафорами. Можно по-разному относиться к этому человеку, но нельзя не признавать того, что он прошёл большой путь из самых низов общества в первые ряды тогдашней бизнес-элиты и по праву может считаться предпринимателем, сделавшим себя сам.

Адольф Лютгерт. Очень выразительный рисунок, которым хочется предварить рассказ о характере и жизненном пути этого необычного человека.

Родился Адольф Лютгерт 27 декабря 1845 года в один день с братом-близнецом Хейнрихом Фридрихом (Heinrich Friedrich) в небольшом городке Гётерсло (Gutersloh) в германской земле Северная Рейн-Вестфалия. Обширный род Лютгертов занимался винокуренным промыслом и выделкой кож на протяжении по меньшей мере двух с половиной столетий. Достаточно сказать, что родственникам Адольфа принадлежала старейшая винокурня на территории германских земель, непрерывно работавшая с самого начала XVII столетия. Некоторые члены весьма разветвлённого клана пренебрегали традиционным семейным бизнесом и пробовали себя в иных направлениях деятельности. Так, например, было известно, что в XIX веке Лютгерты пытались заниматься переработкой и покраской шерсти, а один из членов семьи даже пошёл учиться в университет, стал юристом и впоследствии занял должность судьи в городе Бреслау [этот Лютгерт умер в 1842 году и к настоящему повествованию никакого отношения не имеет]. Но такие примеры следует признать нехарактерными для весьма обширного рода, подавляющее число членов которого занималось перегонкой спирта и дублением кож и, судя по всему, оставалось довольно своей жизнью.

Итак, Адольф имел брата-близнеца, а такие родственники обычно демонстрируют очень сильную привязанность друг к другу. Однако в данном случае формированию подобной психоэмоциональной связи помешало то обстоятельство, что в возрасте 7 лет Адольф был удалён из семьи. В качестве подмастерья он был передан Фердинанду Кнабелю (Ferdinand Knabel), владевшему дубильной мастерской, и стал жить в его семье. Вообще же, семья Лютгертов была довольно велика – помимо родителей, она включала в себя 14 детей (12 мальчиков и 2 девочек) – но Адольф ввиду удаления из семьи быстро потерял психоэмоциональную связь с родственниками. Традиция отдавать детей в подмастерья восходит к европейскому Средневековью, но даже в середине XIX столетия, как видим, она оставалась вполне актуальной по крайней мере для части немецких семейств.

В возрасте 20 или 21 года – в точности этого не помнил уже никто, даже сам Адольф – он перебрался в Соединённые Штаты Америки, где только-только закончилась кровопролитная Гражданская война. В те годы прямиком из германских земель в Северную Америку попасть было практически невозможно, поэтому Адольфу пришлось сначала переехать в Великобританию и уже оттуда отправиться через океан. В Нью-Йорк он приплыл в 1865 или 1866 году всего с 30$ в кармане, что лучше, чем ничего, но маловато для нормального обустройства даже в одиночку. Помыкавшись немного в Нью-Йорке, Адольф направил свои стопы в город Квинси, штат Иллинойс, где проживали друзья его старшего брата Генри, прибывшие в Соединённые Штаты несколькими годами ранее. Прожив у них около 4 месяцев, Адольф принял решение отправиться в Чикаго, расположенный примерно в 300 км северо-восточнее. Это был второй по величине город США [порядка 300 тыс. жителей], воплощавший самые передовые концепции тогдашнего урбанизма – по улицам передвигались движимые лошадьми пассажирские вагоны («конка»), предвестники будущих трамваев, активно развивалась первая на континенте централизованная система канализации и водоснабжения, велась масштабная застройка капитальными зданиями.

Адольф Лютгерт устроился работать на фабрику производства кож фирмы «Union Hide and Leather Company». Этот промысел был хорошо ему знаком, поскольку являлся в каком-то смысле семейным ремеслом. Попутно сильный и энергичный эмигрант подрабатывал грузчиком в небольшой компании по доставке грузов.

В 1867 году Адольф устроился на кожевенную фабрику, принадлежавшую компании «Engle, Crossley & Co.» Через год он поменял место работы и перешёл на фабрику фирмы «Craig, Clark & Company», где продолжал заниматься выделкой кожи. Однако работодатель не выполнил принятых на себя условий и не повысил Адольфа до бригадира, и потому тот в 1870 году принял решение вернуться на производство «Engle, Crossley & Co.». Там он оставался до 1872 года.