Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга IX"

Однако в суде всё вышло совсем не так, как рассчитывал окружной прокурор. Адвокаты сумели посеять сомнения в официальной версии преступления до такой степени эффективно, что жюри не смогло принять решение [примерно так, как это произошло в случае Адольфа Лютгерта]. Ловкие действия адвокатов вызывали такой гнев в администрации штата, что для поддержки обвинения на втором процессе в провинциальную дыру приехал перспективный политик и успешный юрист Джозеф Файфер, будущий губернатор Иллинойса.

И с треском проиграл процесс! Второй суд полностью оправдал обоих мужчин. Каково?

Через некоторое время Лоуренс Хармон принял участие в ещё более сенсационном и, казалось бы, бесперспективном с точки зрения защиты деле. В сентябре 1882 году бедные батраки – Енох Нобл (Enoch Noble) и его сын Эдвард Нобл (Edward) – убили богатого и всеми уважаемого фермера Джонатана Уолгамэтта (Jonathan Walgamatte, встречается также написание фамилии Wolgamot). Убийство произошло на глазах многочисленных свидетелей, которые наблюдали различные этапы трагедии, общее число таковых свидетелей достигало 9! Свидетельские показания звучали очень достоверно – люди клялись, как лично видели, как отец избивал несчастного Уолгамэтта палкой, если точнее, обломком перил, а сынок бил жертву по голове ногами.

И вот настал суд… И дело рассыпалось, оказалось, что тот, кто будто бы что-то видел, не видел ничего, а тот, кто видел всё, вообще отсутствовал на месте преступления. В самом конце зимы 1883 года отец и сын Ноблы были вчистую оправданы.

Вверху: заметка в газете «Wheeling register» в номере от 27 сентября 1882 года с сообщением о смерти Джонатана Уолгамэтта, последовавшей в результате избиения последнего отцом и сыном Ноблами. Внизу можно видеть конец этой истории: сообщение в «The Indianapolis journal» в номере от 1 марта 1883 года уведомило читателей, что Енох Нобл и его сын Эдвард вердиктом жюри присяжных оправданы.

История убийства Джонатана Уолгамэтта представляется автору очень интересной и заслуживающей отдельного очерка. Может быть, когда-нибудь появится возможность написать обстоятельный очерк об этом преступлении и его расследовании. Пока же отметим, что защита Еноха и Эдварда Нобла была проведена Лоуренсом Хармоном блестяще и действия адвоката по праву могут считаться образцом квалифицированной юридической помощи.

Всё это, безусловно, так, но помимо потребности защищать клиентов даже в самых бесперспективных делах, имелась у Хармона и другая необычная черта. Дело заключалось в том, что Ларри постоянно подпадал под обаяние некоей идеи, которую пытался реализовать всеми доступными способами, и мысль об этой идее перебивала все прочие. Если это были здравые мысли, то настойчивость очень помогала Хармону, ну а коли вздорные – то, соответственно, вредили. Дабы дать представление о том, как проявлял себя этот механизм «довлеющей идеи», приведём один-единственный пример, который сразу же многое скажет об этом человеке.

Во время второго суда по «делу Лютгерта» произошёл любопытный эпизод, привлёкший внимание газетчиков и зрителей в зале. Когда стало известно, что жюри присяжных вынесло вердикт, покинувшие зал заседаний зеваки бросились обратно. Возник шум, гам, толкотня, и судья несколько раз призвал присутствующих к тишине и порядку. В это время члены жюри уже вошли в зал и заняли свои места, они были готовы действовать далее согласно протоколу, но судья не мог нормально общаться со старшиной присяжных, поскольку в зале стоял гул. Судья в третий раз потребовал тишины и в раздражении ударил молоточком. Этот звук был услышан всеми, и моментально воцарилась глубокая тишина. Судья повернулся к старшине присяжных и раскрыл было рот… но тут на весь зал пророкотал баритон Лоуренса Хармона, потребовавшего закрыть окно. Дело заключалось в том, что во время выхода публики из зала помещение проветривалось, теперь же люди вернулись, а окно осталось открытым.

Повисла пауза. Выждав несколько мгновений и решив, что теперь-то установилась полная тишина, судья снова раскрыл рот, и тут адвокат Хармон вновь задал вопрос о том, закроет ли кто-либо окно? Поскольку судья и старшина присяжных молчали, подал голос судебный маршал, неопределённо сказавший, что окно открывалось для проветривания. Хармон снова потребовал закрыть окно… Следует понимать, что вся эта сцена разыгралась в ответственнейший момент судебного процесса – присяжные явились с готовым вердиктом, а тут адвокат обвиняемого устраивает пререкания из-за открытого окна. И это при том, что десятки других людей молчат, и даже сам судья молчит, явно желая посмотреть, до какого же финала дойдёт эта в высшей степени неуместная сцена.

В этом месте любой человек, имеющий за плечами некий жизненный опыт, уверенно скажет, что у Лоуренса Хармона имелись некие «проблемы с головой». И не ошибётся! Лоуренс Хармон действительно страдал душевной болезнью и умер в 1923 году в психиатрической лечебнице. Туда он был помещён принудительно в 1920 году по решению судьи. К тому времени отклонения в мышлении и поведении Хармона стали проблемой для его деловых партнёров. Адвокат стал называть себя «конём Калигулы, направленным председательствовать в Сенате». Будучи доставленным в суд, в котором надлежало рассмотреть вопрос о приостановке его адвокатской лицензии, Хармон сбежал. Через 2 часа полицейский обнаружил его стоящим на перекрёстке с открытым ртом и безумно вращавшимися глазами. На вопрос, кто он такой и что здесь делает, адвокат назвал себя «конём Калигулы, направленным императором в Сенат дабы председательствовать там», что сделало путешествие в юдоль скорби неотвратимым.

Когда именно душевная болезнь Хармона дала о себе знать, в точности неизвестно. Но странная выходка с требованием закрыть окно, упомянутая выше, указывает на то, что уже в интересующее нас время, то есть к концу 1897 года, какие-то отклонения в мышлении и поведении адвоката присутствовали и проявлялись весьма не к месту. Сложно сказать, насколько подобные отклонения мешали ему работать тогда, но вряд ли можно оспаривать то соображение, что склонность адвоката следовать навязчивой идее не сулила его подзащитным ничего хорошего.

О том, что Лоуренс Хармон принимает на себя бремя защиты интересов Адольфа Лютгерта в суде, официально было объявлено 30 ноября 1897 года. Ни Винсент, ни сотрудники его юридической фирмы никак не прокомментировали приглашение нового защитника и отказ от их услуг, мы до сих пор не знаем в точности, что именно произошло между ними и их знаменитым клиентом. Нельзя не признать, что Винсент являлся блестящим адвокатом, и он буквально вытащил Адольфа Лютгерта с того света, отыскать адекватную замену такому адвокату было исключительно сложно.

Хармон пришёл с собственной идеей насчёт того, как надлежит защищать «колбасного короля». О чём идёт речь? Как мы видели, Винсент не пытался придумать историю того, куда и как исчезла Луиза Лютгерт, он считал, что это дело не его, а полиции. Винсент сосредоточился на том, чтобы последовательно разрушать версии и аргументацию стороны обвинения, и с этим он прекрасно справился. К концу судебного процесса всем стало ясно, что у стороны обвинения вообще ничего нет против Лютгерта – ни мотива, ни внятного объяснения способа убийства и уничтожения тела, при этом многие важные направления полиция надлежащим образом не отработала. Винсент сосредоточился на том, чтобы посеять сомнения в официальной версии, и ему это удалось – по этой причине Лютгерт не был повешен. Хармон же решил, что защиту «колбасного магната» надлежит строить «от нападения», другими словами, надлежит доказать в суде, что Луизу Лютгерт видели после 1 мая, и это автоматически будет означать, что в тот день её не убивали!

Формально логика Хармона выглядела безупречно, однако имелся нюанс. Адвокат предлагал защите Лютгерта сосредоточиться на розыске Луизы или её следов, однако сие означало проведение масштабной розыскной операции. Что, согласитесь, вовсе не относится к функциям юридической фирмы. Разумеется, имелись частные сыскные агентства, работавшие по поручениям адвокатских контор, но, во-первых, их оперативно-розыскные возможности были гораздо ниже аналогичных возможностей государственных структур, а во-вторых, привлечение частных детективов – дело недешёвое! Кто оплатит этот праздник жизни?!

Ситуация осложнялась и в значительной степени запутывалась тем, что сообщений о появлении Луизы Лютгерт в различных частях Соединённых Штатов на всём протяжении 1897 года поступало немало. В этом очерке более или менее подробно рассказана история Александера Гротти, также упомянуты сообщения о появлении пропавшей женщины в Висконсине (в Кеноше и других местах), но следует понимать, что этим дело отнюдь не ограничивалось. В середине августа, перед самым началом судебного процесса, адвокат Фален в одном из интервью заявил, что юридическая фирма Винсента отслеживает сообщения о появлении Луизы Лютгерт в различных частях страны, и таковых сообщений уже проверено несколько сотен. По-видимому, озвученное Фаленом число являлось сильным преувеличением, но не подлежит сомнению тот факт, что подобных сообщений в те недели действительно поступало немало. Только из газетных сообщений нам известно не менее 30 (!) заявлений о появлении Луизы Лютгерт в различных штатах, якобы зафиксированных в период со 2 мая по 31 декабря 1897 года.

Дабы дать представление о том, что представляли из себя такого рода рассказы, приведём некоторые из них.

– В июле 1897 года некая вполне добропорядочная женщина заявила, будто видела Луизу Лютгерт в пансионате в Бостоне, штат Массачусетс. Там она проживала на протяжении нескольких дней. Проверка показала, что некая дама, соответствовавшая приметам Луизы Лютгерт, действительно снимала комнату по указанному адресу. Отыскать таинственную незнакомку не удалось, хотя к её поиску были привлечены газеты и полиция.

– В конце сентября 1897 года появилась информация о том, что некая женщина 27 мая в городе Текамахе (Tekamah), штат Небраска, явилась к проживавшему там прокурору Уэйду Гиллису (Wade Gillis). Она пыталась получить у него справку о возможности «дистанционного» развода, сообщив, что муж её находится в Чикаго и не знает о её намерении. Гиллис весьма доброжелательно ответил на заданные вопросы и предложил даме обратиться к нему в официальном порядке, то есть через секретариат, и с подачей соответствующего гражданского иска. Женщина ушла, и более прокурор её не видел. Поскольку репутация Уэйда Гиллиса была безупречна, заподозрить шутку или мистификацию с его стороны было невозможно. Тем более что он не просил денег за свою информацию, и корыстный мотив в его действиях никак не просматривался. На протяжении 2-х недель [в конце сентября – начале октября] эту историю расследовала местная служба шерифа, и даже частный детектив Лютер Лафин Миллс, работавший в интересах Адольфа Лютгерта, выезжал в Небраску. Эта история казалась очень перспективной в том отношении, что сулила «выход» на сбежавшую из дома Луизу, но… Но личность женщины, обратившейся к прокурору, установить так и не удалось!

– В начале октября 1897 года интригующая история закрутилась в штате Индиана. Началось всё с того, что 6 октября некую женщину, очень похожую на Луизу Лютгерт – а её фотопортреты и скетчи из газет уже были широко известны – видели в городке Кокомо (Kokomo), а затем в Андерсоне (Anderson) и Логанспорте (Logansport). Женщина была пьяна и в разных местах представлялась по-разному. Казалось очевидным, что женщина привязана к железнодорожной линии, вдоль которой на участке около 100 км и перемещается, выходя на разных станциях, а затем опять усаживаясь в поезд. Наконец, 9 октября она была задержана и успешно идентифицирована. Оказалось, что зовут её Лилиан Инглиш (Lillian English), живёт она в городке Андерсон и сейчас оставила семью и дом, чтобы немного отдохнуть вне отеческого гнезда. Вот и вся интрига!

– Прошла неделя, и из Индианы пришло новое интригующее сообщение. На пляже озера Мичиган, на удалении около 50 км от Чикаго, некий Питер Пирсон, всеми уважаемый и хорошо известный фермер, нашёл бутылку, содержавшую странную записку, адресованную судье Татхиллу. Немного неожиданно, правда? В записке сообщалось, что Луиза Лютгерт покончила с собой во время плавания на борту парохода «Вирджиния». Кроме записки, в бутылке находилась визитная карточка некоей миссис Раак с указанием адреса её проживания. Непонятно было, существует ли связь между визиткой и запиской и когда именно произошло самоубийство Луизы Лютгерт, если, конечно, оно вообще произошло. Были предприняты активные меры по розыску таинственной обладательницы визитной карточки, и эту женщину удалось найти! Когда ей сообщили о бутылке и записке внутри, она моментально поняла, о чём идёт речь, и разъяснила, что это была глупая шутка во время пикника на борту яхты. Её друзья написали какую-то записку, содержание которой ей не сообщили, и попросили визитную карточку, которую миссис Раак им и передала. Они положили то и другое в бутылку, которую выбросили за борт, в воды озера Мичиган. Вот и вся история! Это даже не мистификация и не розыгрыш – всего лишь бессмысленная пьяная выходка.

– Значительную часть сообщений составляли преднамеренные мистификации, некоторые из которых имели отчётливый корыстный мотив, а некоторые представлялись вообще безмотивными и лишёнными всякого практического смысла. Хорошим примером такой вот бессмысленной мистификации стало появление некоего Криста Фатаха (Christ Fathan), выдававшего себя за жителя города Хелена в штате Монтана. Фатах утверждал, будто был другом юности Луизы Лютгерт, когда та проживала ещё в Германии и носила фамилию Бикнезе. В мае 1897 года она разыскала его в Хелене и осталась жить в его доме, заявив, будто сбежала от мужа. Проверка этого рассказа показала, что никто из родственников Луизы не знает человека по фамилии Фатах. Точно так же он неизвестен и жителям Хелены. Кем являлся таинственный «Фатах» и для чего он выдумал свою историю, так и осталось непонятным, однако было ясно, что он не пытался заработать на своей выдумке.

Перечисление подобных историй можно продолжать, но большого смысла в этом нет – все они были либо недоказуемы, либо содержали некий изъян, служивший основанием серьёзно сомневаться в их правдивости. Однако адвокат Лоуренс Хармон был решительно настроен отыскать-таки Луизу Лютгерт и привести её в зал суда – это должно было автоматически привести к снятию всех обвинений с подсудимого. Надо сказать, что сам Адольф Лютгерт играть в эти игры отказался и заявил, что не располагает деньгами для проверки многочисленных сообщений о предполагаемых появлениях его жены в разных частях страны. Отказ в финансировании ничуть не остановил Лоуренса Хармона, и тот заверил, что проведёт необходимые розыски за собственный счёт, а Адольф Лютгерт компенсирует его расходы после своего освобождения и возобновления бизнеса.

Замечательную самоуверенность демонстрировал адвокат, что и говорить! Ведь вложение денег с надеждой на их возврат после освобождения «колбасного короля» следовало признать рискованным инвестированием.

В то самое время, пока Адольф Лютгерт был поглощён поиском нового защитника и выстраиванием с ним отношений, окружной прокурор Динан также не сидел сложа руки. Винсент преподнёс ему жестокий и болезненный урок, буквально растоптав его репутацию на глазах всей страны. Динан, как никто другой, понимал, что от оправдательного вердикта присяжных его спасла лишь совершенно откровенная предвзятость судьи Татхилла – если бы последний был хоть немного объективнее, то Лютгерт вышел бы из зала суда с гордо поднятой головой, небрежно поплёвывая на прокурорские ботинки.

К чести прокурора следует отнести то, что он провёл весьма серьёзную работу над ошибками и ко второму судебному процессу сильно переработал обвинительное заключение. Поскольку с мотивом предполагаемого убийства Луизы Лютгерт у стороны обвинения не заладилось и ничего внятного прокурорские работники придумать не смогли, то убийство было объявлено безмотивным, совершённым спонтанно под воздействием внезапно возникшего гнева (аффекта). Ввиду изменения состава преступления менялась квалификация содеянного – из убийства I степени [то есть умышленного с заблаговременной подготовкой и использованием специальных орудий, навыков и знаний] оно превратилось в убийство III степени, то есть совершённое без предварительного планирования и подготовки под воздействием сиюминутного приступа гнева. Динан понял, что чрезмерная детализация версии, которая была призвана придать ей убедительность и достоверность, обернулась против неё же и способствовала росту сомнений общественности в том, что прокуратура вообще понимает, что и как произошло с Луизой. Поэтому схема убийства в новом варианте обвинительного заключения резко упростилась – теперь обвиняемый не убивал свою жену ножом в одной из комнат фабричного правления, а просто задушил её в неизвестном месте на фабрике, возможно, прямо в подвале. Соответственно исчезли отсылки к якобы услышанному в ночное время крику, рассуждения по поводу чистого пола и мебели в офисе и тому подобные детали. Винсент отлично подловил Динана на недостоверных деталях, поэтому окружной прокурор эти самые детали из обвинительного заключения удалил.

Судьёй на 2-й процесс по «делу Лютгерта» был назначен Джозеф Истон Гэри (Joseph Easton Gary) – человек, оставивший в истории Чикаго печальную о себе память. Именно Гэри председательствовал на судебном процессе по обвинению анархистских лидеров во взрыве на Хеймаркет-сквер. Об этой мрачной истории, ставшей чёрным пятном на репутации американского Правосудия, в настоящем очерке уже рассказывалось. Родившийся в июле 1821 года Джозеф Гэри к описываемому моменту времени был уже далеко немолод – 76 лет! – но никаких сомнений в собственной компетентности не испытывал. Не сомневались в нём и политические руководители штата, все знали, что Гэри – человек Системы, он примет те решения, какие нужны Власти, и ничто в его душе не дрогнет. Процесс над анархистами продемонстрировал это с пугающей очевидностью – Гэри отправил на виселицу людей, зная, что они никого не убивали и убивать не призывали, более того, он даже прямо об этом сказал в своём наставлении присяжным, после чего сделал вывод, согласно которому они всё равно виноваты, поскольку истинный убийца полицейских вдохновлялся их речами. Принимая во внимание, что из 7 погибших полицейских 6 были убиты «дружественным огнём» других полицейских, заявление про «убийц, вдохновлённых подсудимыми» прозвучало просто абсурдно. Но Гэри это ничуть не смутило. Он вообще никогда не смущался!

В молодости Джозеф много путешествовал. Поначалу он жил в штате Нью-Йорк, затем на 3 года остался в Солт-Лейк-сити, после чего добрался до Тихоокеанского побережья и некоторое время жил в Сан-Франциско. В Чикаго он появился в возрасте 35 лет, вступил в коллегию адвокатов штата Иллинойс и 7 лет не без успеха делал карьеру адвоката. Джозеф Гэри впервые стал судьёй в ноябре 1863 года и с тех пор из судейской мантии не вылезал. Он менял окружной суд на апелляционный и обратно, но судьёй быть не переставал. Он ладил с представителями всех партий, которые его искренне ценили. Всё-таки бесхребетный и циничный судья очень нужен любой Власти!

Джозеф Истон Гэри. Это был сухарь, книжный червь в наихудших трактовках этих понятий. Человек бездушный и равнодушный, он мог принять любое безнравственное и циничное решение, если только под него можно было подвести формально допустимую мотивировку.

Судья являлся человеком чёрствым, безэмоциональным и равнодушным к судьбам других. Его единственным увлечением являлся бильярд, в разного рода конкурсах по бильярду среди судейских чиновников его неизменно назначали главным арбитром. Гэри не без хвастовства любил рассказывать, что работает с судебными документами 6 дней в неделю, кроме воскресенья, давая понять, что таким образом чтит Высшую заповедь о дне отдыха в конце недели.

То, что Джозеф Гэри был назначен на 2-й процесс по «делу Лютгерта», не сулило подсудимому ничего хорошего. Можно было не сомневаться в том, что имеется некий политический заказ на успешное завершение судебной тяжбы, причём успешное именно в обвинительном смысле. Окружная прокуратура уже была посрамлена Винсентом, и допустить повторения такого позора на глазах всей страны было никак нельзя. Уж на что Татхилл был откровенно предвзят, но на фоне равнодушного Джозефа Гэри он казался настоящим мякишем.

Второй судебный процесс не представляет для нас никакого особенного интереса, поскольку никаких новых свидетельских показаний, никакой оригинальной аргументации, никаких неожиданных поворотов и выводов там не последовало. Основная масса свидетелей и экспертов перекочевала из первого процесса во второй, и все они повторили то, что говорили ранее. Строго говоря, ничего нового им говорить и не следовало, поскольку изменение показаний, данных ранее под присягой, было чревато крайне неприятными последствиями.

Впрочем, существует один нюанс, связанный со вторым судом по «делу Лютгерта», на который следовало бы обратить сейчас внимание. Журналисты некоторых газет, внимательно следившие за ходом судебных процессов, обратили внимание на то, что фрагменты костей, фигурировавшие во время второго суда в качестве улик, не соответствуют тем фрагментам, что можно было видеть во время первого суда. В частности, на странное видоизменение улик обратил внимание репортёр издававшейся в Чикаго немецкоязычной газеты «Abendblatt», но и не он один. В какой-то момент сообщений такого рода стало настолько много, что игнорировать их стало попросту неприлично. Уж насколько судья Джозеф Гэри был настроен доброжелательно к стороне обвинения, но даже ему пришлось как-то отреагировать на подозрительную ситуацию. В середине января, безо всякого формального к тому повода, он обратился к прокурору Динану с просьбой прокомментировать странные публикации в газетах о несоответствии улик, на что главный обвинитель, явно готовый к такого рода вопросу, бодро ответил, что улики, мол-де, те же самые, но некоторые из улик после первого процесса исчезли.

Ответ – что и говорить! – странный и недостоверный, и читатель может самостоятельно поразмыслить над этой ситуацией.

Объективности ради следует добавить, что антрополог Дорси, также выступавший в качестве свидетеля обвинения во время второго процесса, на прямой вопрос адвоката Хармона во время перекрёстного допроса не моргнув глазом ответил, что не находит различий между костными фрагментами, фигурировавшими на первом процессе, и теми, что видит сейчас перед собой.

Если бы Лоуренс Хармон привёл в суд живую Луизу Лютгерт, то вердикт присяжных, безусловно, оказался бы оправдательным. Пожалуй, это было единственное условие, гарантировавшее такой вердикт. Все же прочие варианты неизбежно отправляли Адольфа Лютгерта за решётку – это можно было считать бесспорной истиной, учитывая то, какой судья вёл процесс. Харман, несмотря на то, что в течение декабря несколько раз лично выезжал для проверки сообщений о появлении Луизы Лютгерт, а также отправлял с этой целью частных детективов, пропавшую женщину обнаружить так и не смог.

А потому вынесение обвинительного вердикта, последовавшее 17 февраля 1898 года, можно считать в каком-то смысле предопределённым. Адвокат попытался сохранить лицо, но сделал это не очень удачно. Его лаконичное заявление, растиражированное газетами, звучало бессмысленно и трудно понять, что именно он хотел сказать. Есть резон его процитировать, оно совсем короткое: «Это только наполовину победа и наполовину поражение. Вердикт не оправдан с любой точки зрения и явился компромиссом. Мы просили либо оправдательного, либо обвинительного приговора, дабы из него следовал единственный вывод, действительно ли подсудимый виновен.»2525
  Дословно на языке оригинала: «That is only half a victory and half a defeat. It was unjustifiable from either standpoint and a compromise. We asked for an acquittal or a conviction and there could be only one conclusion if he was really guilty.»


[Закрыть] Честное слово, трудно понять, о чём толковал адвокат, ведь Адольф Лютгерт признавался виновным в убийстве III степени, и какую такую «наполовину победу» защитник имел в виду, знал, наверное, только он сам…

Адольф Лютгерт был приговорён к пожизненному заключению в тюрьме. Собственное осуждение он воспринял довольно спокойно, судя по всему, он задолго до окончания процесса мысленно смирился с тем, что судья Гэри на свободу его не выпустит ни при каких условиях. Во всяком случае журналисты, наблюдавшие за поведением осуждённого сразу после окончания последнего заседания, отметили хорошее расположение духа Лютгерта, который улыбался и оживлённо переговаривался с большой группой лиц, окруживших его. В числе этой «группы поддержки» находились старший сын Арнольд, младший брат Хейнрих Лютгерт (Heinrich Arnold Luetgert), супруги Чарльз, несколько старых знакомых, сотрудники адвокатской конторы Хармона и сам Хармон.

Из окружной тюрьмы Адольф был переведён в тюрьму штата в городке Джолиет, где сокамерником бывшего «колбасного магната» стал Николас Марцен (Nic Marzen), также по-своему известный преступник, хотя и не в такой степени, как Лютгерт. Марцен, подобно Лютгерту, являлся мясником, владел собственным магазинчиком, и бизнес его развивался вполне успешно. Он был осуждён за убийство Фрица Холькутера, торговца скотом и делового партнёра. Последний исчез 30 января 1895 года, и его местонахождение оставалось неизвестным на протяжении нескольких недель. Однако 27 февраля в южном пригороде Чикаго, в парковой зоне, был найден сильно обгоревший труп, который удалось идентифицировать как пропавшего Фрица Холькутера. Через месяц Марцену было предъявлено обвинение в убийстве. Согласно официальной версии, расправа произошла в сарае позади дома обвиняемого, в том же сарае труп оставался вплоть до конца февраля, когда Марцен вывез тело в Эвергрин-парк и там сжёг.

Суд над Ником продолжался более полутора месяцев и стал одним из самых длительных в истории округа Кук. Марцен был признан виновным в убийстве и приговорён к смертной казни, однако 5 апреля 1898 года Верховный суд штата Иллинойс отменил приговор как вынесенный с нарушениями, и назначил повторное рассмотрение дела. Формальным поводом для повторных слушаний послужило то обстоятельство, что во время первого суда один из присяжных сбежал из гостиницы и 2 часа отсутствовал.

Весной 1898 года Ник ждал повторного суда, а Лютгерт готовился к подаче апелляции. К тому времени относится довольно вздорная история, которую попытались было раздуть местные газетчики, но из этого ничего не вышло, и она быстро сошла на нет. Если называть вещи своими именами, то имела место очередная полицейская провокация – некий уголовник заявил, будто Адольф Лютгерт сознался ему в убийстве супруги. Уголовник подписал в присутствии государственного нотариуса соответствующее заявление, которое и стало достоянием гласности. Цель всей этой предельно незамысловатой комбинации заключалась в том, чтобы во время слушаний по апелляции представить дело так, будто Лютгерт не особо скрывает свою вину от тюремных товарищей, а потому апелляция его не заслуживает внимания.

Однако мы можем быть уверены в том, что бывший «колбасный король» никому ни в чём никогда не сознавался. Лютгерт уделил большое внимание подготовке апелляции, с которой связывал последний шанс выйти на свободу, и он прекрасно понимал, что длинный язык в тюрьме сослужит ему дурную службу. Весной того же года он продал стаю породистых охотничьих псов, которой очень дорожил и которую считал последним козырем в своём рукаве. Все деньги, вырученные от продажи собак, отдал адвокату, поскольку с успехом апелляции связывал все планы на собственную будущность.

Сложно представить, чтобы человек, поставивший на карту буквально всё до последнего цента, решился бы делать опасные для себя признания неким тюремным «товарищам», которых он и товарищами-то никогда не считал! Адольф был совсем не дурак и цену тюремным отношениям знал. Да и случай с журналистом Фредом Хейнсом, оболгавшим Лютгерта и Гротти, более чем наглядно показал, до какой степени лживыми могут быть россказни содержащихся под стражей лиц. Поэтому история о якобы имевшем место «добровольном сознании» Лютгерта не заслуживает даже того минимального времени, что было сейчас потрачено на её пересказ.

После 2-го судебного процесса Адольф Лютгерт расстался с адвокатом Хармоном, также не сделав никаких разъяснений на сей счёт. Нелишне отметить, что адвокат посчитал себя обманутым, впоследствии он признавался, что Лютгерт ничего ему не заплатил, и Хармон потратил более 2 тыс.$ личных сбережений, разъезжая по стране в поисках пропавшей женщины. По словам Хармона поведение Лютгерта выглядело так, словно адвокат больше был заинтересован в оправдании подзащитного, нежели сам подзащитный.

Однако апелляцию необходимо было подать, иначе Адольф мог застрять в тюрьме на всю оставшуюся жизнь. Он обратился к известному юристу, специализировавшемуся на делах такого рода, по фамилии Холландер. В профессиональной среде его уважительно называли «Большой Холландер» («big Hollander»), имея в виду не только внушительный рост и вес, но и большой опыт работы. Этот адвокат, в отличие от Лоуренса Хармона, не был склонен следовать за фантастическими идеями и работал только за плату, причём немалую. Именно для оплаты его услуг Лютгерт и продал стаю охотничьих собак, которой дорожил даже больше, чем домом.

Апелляция была подана 9 июня 1898 года, сделал это помощник «Большого Холландера» по фамилии Кехое (Kehoe). В своём заявлении для прессы он многозначительно объявил, что поданная апелляция представляет собой «фундаментальный документ» объёмом более 4 тысяч слов, который призван привлечь внимание членов Апелляционного суда к нарушению фундаментальных прав Адольфа Лютгерта, таких, как право на непредвзятый суд и получение защиты в суде.

Может быть, труд «Большого Холландера» и впрямь был фундаментален, но он не помог бывшему «колбасному магнату». Апелляция была рассмотрена и оставлена без удовлетворения, хотя эта новость в ноябре того же года прошла уже безо всякого внимания общественности. Новые события оттеснили в массовом сознании на задний план старые сенсации, и Адольф Лютгерт к тому времени стал уже всем неинтересен.

Впрочем, в самом конце того года фамилия Лютгерта вновь замелькала на страницах прессы, хотя повод оказался связан отнюдь не с исчезновением его жены. 22 декабря сосед Адольфа Лютгерта [их дома разделяла буквально сотня метров] и его хороший приятель Майкл Роллингер (Michael Rollinger), выходец из Австрии, был арестован по обвинению в убийстве жены. Многими деталями «дело Роллингера» напоминало «дело Лютгерта», вплоть до того, что Роллингер также занимался колбасным бизнесом [он владел магазином соответствующего профиля].