Текст книги "Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX—XX столетий. Книга IX"

Эксперты обвинения (слева направо): Джордж Дорси, Норвал Пирс, Уолтер Хейнс.

Детали этой истории пересказать здесь нет никакой возможности ввиду их запутанности и взаимной обусловленности. Чтобы понять, почему автор пришёл к тем выводам, к каковым пришёл, следует прочесть очерк, поэтому мотивировочную базу сейчас следует опустить, но вывод имеет смысл повторить. По моему мнению, эксперты обвинения – главным из которых явился Уолтер Хейнс – бесцеремонно фальсифицировали результаты судебно-химических экспертиз. И сделано это было, разумеется, в интересах стороны обвинения, пригласившей этих самых экспертов. Разумеется, сейчас [спустя более века!] доказать это невозможно, но огромное количество ляпов, нестыковок и явных нарушений принятых в те годы правил весьма убедительно указывают на недобросовестность Уолтера Хейнса. Назовём сейчас навскидку несколько примечательных моментов, поясняющих это предположение.

– Судебно-химическая экспертиза обнаружила в эксгумированных трупах 2 быстро действующих яда – стрихнин и некий яд циановой группы, предположительно цианистый калий. Специфика действий этих ядов такова, что они не могут быть приняты человеком один за другим. Оба этих яда судебная медицина того времени относила к категории ядов судорожного действия, и после начала их растворения в желудке человек уже не мог ни пить, ни глотать. Кроме того, обнаружение цианового яда спустя несколько месяцев после предполагаемого отравления представляется практически невозможным при тогдашнем техническом оснащении судебно-химических лабораторий.

– Контрольные фрагменты печени эксгумированных трупов хранились не в своём естественном виде, а были измельчены, причём никто так и не смог объяснить, кем и с какой целью это было проделано. По мнению автора, измельчение контрольных фрагментов печени преследовало единственную цель – ввести в орган умершего человека яд, которого там изначально не было, то есть фактически фальсифицировать экспертизу. Кроме того, контрольные фрагменты хранились в ненадлежащих условиях и заплесневели.

– Уолтер Хейнс препятствовал проведению независимой судебно-химической экспертизы, призванной проверить полученный им результат, и не выдал контрольные образцы печени, когда к нему обратились с подобным требованием. Более того, он даже не выполнил соответствующий судебный приказ, аргументируя это тем, что он и его лаборатория в Чикаго находятся вне юрисдикции канзасского правосудия.

В общем, работа Уолтера Хейнса по упомянутому делу – надо сказать, по-настоящему сенсационному! – оказалась далеко не идеальна и породила массу вопросов, связанных с научной честностью и человеческой порядочностью господина профессора. Казалось бы, случившееся тогда можно списать на неудачное стечение обстоятельств и случайный эксцесс, от которого никто не застрахован, но… подобный «прокол» в биографии маститого эксперта приключался отнюдь не единожды.

Буквально в то самое время, когда разворачивались события настоящего очерка – то есть весной – летом 1897 года – уважаемый профессор химии и токсикологии отметился в другом весьма громком, хотя и позабытом ныне, уголовном деле. Речь идёт об обвинении доктора Сиднея Гудмансона (dr. J. Sidney Goodmanson) в отравлении 26 сентября 1894 года собственной жены. Эти весьма драматические события произошли в городе Пендере (Pender), штат Небраска. Жена на глазах свидетелей выпила стакан воды, находясь в кабинете мужа, и скончалась через 15 минут в сильных судорогах. Последнее обстоятельство навело правоохранительные органы на подозрение об отравлении стрихнином.

Для проведения судебно-химической экспертизы был приглашён из Иллинойса профессор Хейнс, который лично отправился за 800 км, чтобы изъять для исследования печень трупа. Проведя токсикологическую экспертизу, маститый токсиколог нашёл сверхдозу стрихнина, подтвердив тем самым предположение об отравлении. В общем, Гудмансон пошёл под суд, который несколько раз откладывался, но, в конце концов, состоялся-таки, и 6 мая 1897 года стоматолог был признан виновным в убийстве 1-й степени и приговорён к пожизненному заключению.

Этот приговор был оспорен ввиду предвзятости суда, что подкреплялось большим количеством убедительных доказательств. Верховный суд штата назначил новый суд в другом округе и постановил провести новое судебно-химическое исследование. В ходе нового судебного процесса выяснилось много интересного, не звучавшего ранее. Оказалось, что умершая женщина имела врождённое заболевание сердца и ещё за 8 дней до смерти обращалась к врачу с жалобами на самочувствие. Никакой сверхдозы стрихнина повторная экспертиза не обнаружила. Наличие же этого яда в следовых количествах объяснялось тем, что женщина принимала его в составе стимулирующих таблеток [в те годы стрихнин в небольших дозах назначался при сердечно-сосудистых и лёгочных заболеваниях в качестве эффективного стимулятора]. Назначение этого лекарства было подтверждено лечащим врачом. То, что женщине стало плохо во время стоматологических манипуляций, удивлять, в общем-то, не должно – такое происходит и сейчас, несмотря на наличие весьма эффективных обезболивающих средств. Судороги, замеченные свидетелями, не соответствовали симптоматике действия «судорожного яда», и объяснялись они отнюдь не приёмом стрихнина, а агонией…

Газетные публикации, посвящённые суду над Сиднеем Гудмансоном.

Уже в июле 1897 года, в ходе 2-го судебного процесса, доктор Гудмансон был полностью оправдан и вышел на свободу. История эта широко освещалась прессой и стала довольно известна. Однако на репутации Уолтера Хейнса, едва не отправившего невиновного человека на пожизненное заключение, она не сказалась – профессор признавался компетентным экспертом по широкому кругу медицинских вопросов, токсикологии и химии в целом.

А если в этом месте добавить, что профессор Хейнс отметился и в деле, связанном с расследованием взрыва на площади Хеймаркет, о котором в своём месте уже упоминалось, то картина получится ещё более наглядной. Как нетрудно догадаться, уважаемый эксперт в этом деле работал в интересах стороны обвинения и в своём экспертном заключении подтвердил всё то, о чём его просили заказчики экспертизы. По прошествии нескольких лет результаты этого расследования были поставлены под сомнение, и выводы экспертизы Уолтера Хейнса также оспаривались, но для казнённых это уже не имело значения.

Кстати, тут нельзя не упомянуть того, что в расследовании взрыва на площади Хеймаркет мы находим фамилии тех же самых полицейских, что и в деле Лютгерта [речь идёт о Шааке и Шюттлере]. Складывается ощущение, что профессор Хейнс прекрасно с ними ладил и члены этой милой компании понимали друг друга с полуслова. То есть полицейские давали профессору установку, или, выражаясь мягче, ориентировали его надлежащим образом, а тот подводил под версию полиции нужную научную базу. Эдакий эксперт из категории «чего изволите?», очень удобный для тех, кто заказывает экспертизу.

Следует ясно понимать, что по традиции тех лет экспертизы весьма щедро оплачивались, поскольку являлись своего рода экзотикой. Забегая немного вперёд, можно сказать, что поименованные выше 5 экспертов обвинения получили от окружной прокуратуры в общей сложности 5 тыс.$ гонорара, что следует признать весьма щедрой оплатой в реалиях того времени [ставка профессора даже в самых престижных ВУЗах страны тогда не превышала 1,5 тыс.$ в год]. Уолтер Хейнс зарабатывал своими «независимыми» экспертизами кратно больше того, что мог бы получить от чтения лекций студентам – именно по этой причине он на данной стезе был чрезвычайно активен и при обещании щедрой оплаты был согласен ехать за тысячи километров от Чикаго.

Кстати, он занимался не только судебно-химическими экспертизами, но и вполне безобидными проверками новых веществ, красок, лаков, добавок, присадок и тому подобного, которых в конце XIX столетия становилось всё больше. Это направление деятельности Хейнса можно сравнить с современной сертификацией товаров. В тексте приведена реклама разрыхлителя теста, в качестве которой цитируется фрагмент заключения Хейнса, проверявшего качество этого разрыхлителя в марте 1887 года.

Реклама разрыхлителя теста, представляющая собой фрагмент заключения, подписанного Уолтером Хейнсом 1 марта 1887 года.

Такого рода проверочные экспертизы новых веществ также проводились за плату и приносили профессору немалые деньги. Вообще же, чем больше неизвестной ранее информации об Уолтер Хейнсе всплывает, тем крепче становится убеждённость автора в том, что этот человек являлся не столько учёным, сколько дельцом от науки. Хотя самого себя он, разумеется, позиционировал как эдакого «профессора Паганеля», озабоченного лишь чистой наукой и постижением новых знаний.

Впрочем, после этого подзатянувшегося отступления вернёмся к «делу Адольфа Лютгерта».

Поименованным выше экспертам было предложено высказаться о природе обнаруженных в среднем чане и внутри коптильной печи костных фрагментов, а также реконструировать технологию, которой воспользовался Адольф Лютгерт для уничтожения трупа своей жены. Кроме того, экспертам был представлен нож, переданный Лютгертом накануне собственного ареста Кристине Фелдт, и поставлен вопрос о возможном использовании этого ножа для убийства и последующего расчленения трупа Луизы Лютгерт. Дабы в последующем не отклоняться от основной линии повествования, скажем несколько слов о результатах работы экспертов [но следует иметь в виду, что результаты эти появились не одномоментно, а поступали постепенно на протяжении июня и июля 1897 года].

Итак, эксперты сошлись в том, что хотя большая часть обнаруженных полицией при обыске колбасной фабрики костных фрагментов принадлежит животным, среди них есть некоторое количество фрагментов, происходивших от человека.

А именно:

– 2 фрагмента пястных костей с наибольшими длинами 7 и 8 мм;

– 2 фрагмента 2-х разных головок рёбер (головка ребра – это та его часть, которой ребро крепится к позвоночнику). Один из фрагментов имеет наибольший размер 7 мм, другой – 5 мм;

– 2 фрагмента разных фаланг пальцев рук, один из фрагментов имел наибольший размер 6 мм, другой – 5 мм;

– 3 сесамовидные кости, происходящие из 2-х человеческих ступней. Сесамовидные кости – это небольшие кости, располагающиеся возле суставов в толще сухожилий, они играют важную роль в эргономике живого организма, увеличивая плечо силы, воздействующей на сустав через сухожилие. В человеческой ступне находится 2 сесамовидных кости, обе они располагаются рядом с большим пальцем ноги; таким образом, обнаружение 3-х таких костей свидетельствовало об их происхождении от 2 стоп. Иллюстрация, приведённая в тексте, позволит читателю лучше представить форму этих костей и место их крепления возле сустава;

Иллюстрация в газете «Chicago daily journal», наглядно разъяснявшая читателям, что такое сесамовидные кости и где именно они находятся в человеческой стопе. Эта наглядная схема может быть полезна и современному читателю.

– фрагмент кости клиновидной формы и наибольшей длиной 18—19 мм, происходивший из плечевой кости человека;

– верхняя часть бедренной кости человека без головки и обоих вертелов (большого и малого). Фактически это была гладкая кость, от которой были отколоты выступающие части. Длина данного артефакта достигала 10 см, фактически это был самый большой костный фрагмент, имевшийся в распоряжении обвинения;

– фрагмент лицевого нерва человека толщиной 1 мм и длиной 25 мм, обнаруженный в рассыпавшемся костном фрагменте височной кости.

Все описанные выше фрагменты, по мнению экспертов, указывали на уничтожение в подвале колбасной фабрики человеческого тела. О половой принадлежности и возрасте уничтоженного тела на основании найденных фрагментов сделать вывод не представлялось возможным.

Эта иллюстрация фрагментов костей, найденных в подвале фабрики Адольфа Лютгерта, может показаться избыточной для настоящего повествования, поскольку их описание присутствует в тексте. Однако такой рисунок позволяет получить наглядное представление о том, что же именно представляли из себя вещественные улики по «делу Лютгерта». Полиция не фотографировала эти улики и не позволяла их фотографировать посторонним, во всяком случае их фотографии сейчас неизвестны, между тем качественные изображения фрагментов костей могли бы иметь большую ценность для исследования и правильного понимания всех обстоятельств этой весьма неоднозначной истории.

При изучении складного ножа, переданного Лютгертом накануне собственного ареста Кристине Фелдт, в пазу для лезвия была обнаружена засохшая масса, состоявшая из небольших частиц кожи и крови. Мы ещё будем в своём месте говорить о достоверности выводов экспертов обвинения, но сейчас отметим, что в 1897 году судебная медицина не располагала знаниями и технологиями определения видовой принадлежности крови. Лишь через 4 года после описываемых событий – в 1901 году – наука получила в своё распоряжение точную и чувствительную методику, позволявшую определять происхождение следов крови не только от человека, но и от живых организмов других видов [птиц, рыб, млекопитающих]. Поэтому заключение экспертов о неких «следах крови» и «частицах кожи» на ноже имеет ценность околонулевую.

Но особую ценность для обвинения представляла реконструкция того, как именно Адольф Лютгерт мог уничтожить тело своей жены, практически не оставив следов содеянного и останков. Использование чана, в который подавался пар из котла, указывало на процесс растворения, а использование коптильной печи – на сожжение жертвы, но… чем именно он растворял человеческое тело?

Вопрос о принципиальной возможности уничтожения человеческого тела безо всякого остатка имел для судебной медицины фундаментальное значение. В этом месте внимательные читатели наверняка припомнят мой очерк, посвящённый убийству и уничтожению трупа крупного бостонского ростовщика Джорджа Паркмена в 1849 году1313
  Имеется в виду очерк Алексея Ракитина «1849 год. Таинственное исчезновение Джорджа Паркмена», опубликованный в апреле 2023 года в сборнике Ракитин А. И. «Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX – XX столетий. Книга V». Книга эта издана с использованием книгоиздательского сервиса «ридеро» и ныне доступна во всех магазинах книжной электронной торговли.


[Закрыть]. При расследовании этого интригующего преступления перед властями также встал вопрос о принципиальной возможности полного уничтожения человеческого тела. Одному из экспертов для проведения натурного эксперимента был выдан труп повешенного по приговору суда пирата, эксперт расчленил тело и поместил его в печь на 10 часов. В результате он выяснил, что сжечь труп без остатка нельзя и, кстати, немало этому удивился, поскольку первоначально полагал, что полное сожжение вполне возможно. Другой эксперт в рамках того же расследования исследовал возможность уничтожения костей и плоти в сильных кислотах. Напомним, что подозреваемый в убийстве ростовщика являлся профессором химии и имел в своей лаборатории не только тигельную печь с большим запасом древесного угля и кокса, но и 2 галлона азотной кислоты. В принципе, эксперт нашёл ответ на поставленный перед ним вопрос и дал суду ответ о том, как именно надлежит растворять человеческую плоть в сильных кислотах, какую надлежит составить из них смесь и какое количество кислот для этого будет потребно.

Однако события, описанные в очерке «1849 год. Таинственное исчезновение Джорджа Паркмена», произошли почти за полвека до интересующего нас 1897 года. Понятно, что прошедшие десятилетия обогатили естественные науки как новыми знаниями, так и новыми технологиями и оборудованием. Ответы, полученные при расследовании исчезновения Джорджа Паркмена, не годились для «дела Адольфа Лютгерта» хотя бы потому, что в распоряжении последнего не было ни азотной кислоты, ни серной, ни соляной, да и тигельной печи у него не имелось! Что же он сделал с трупом жены?

Ответ на этот вопрос надлежало найти Уолтеру Хейнсу как лучшему специалисту по химии. Изучив остатки розового порошка, найденные на дне бочек, которые Бялк и Одоровски переместили в подвал, Хейнс установил, что это поташ – карбонат калия (К₂СО₃) – используемый со времён Древнего мира для изготовлении мыла, пороха, стекла. Поташ являлся продуктом взаимодействия калия и угольной кислоты – ни сами эти реагенты, ни их производные не являлись чем-то диковинным, их свойства были давно и хорошо изучены. Одоровски при работе с поташем получил довольно сильные химические ожоги открытых частей рук и лица, но от химических ожогов до полного растворения волос и больших костей настоящая пропасть.

Хейнс здраво допустил возможное усиление активности поташа неким веществом-присадкой и посредством использования пара, который при конденсации должен был создавать водную среду и одновременно с этим разогревать получавшийся раствор, усиливая его химическую активность. Он обратился к окружному прокурору с просьбой организовать передачу ему трупа для проведения исследований, объясняя это тем, что туши крупного скота – лошадей, коров или свиней – не годятся ввиду наличия в них толстых костей [аналогов которым в человеческом теле нет]. После 2-недельных переговоров ведомство коронера передало эксперту бесхозное тело, принадлежавшее скончавшемуся в больнице безымянному нищему. На протяжении июня и июля Уолтер Хейнс ставил эксперименты по растворению крупных фрагментов человеческой плоти смесями активных веществ на основе поташа. В конце концов, Хейнс посчитал, что нужный результат получен и он готов объяснить, как именно уничтожалось тело Луизы Лютгерт, и даже продемонстрировать это посредством натурного эксперимента.

Впрочем, тут мы немного забежали вперёд, поскольку об упомянутом натурном эксперименте будет ещё сказано особо, пока же лишь отметим, что располагая вполне правдоподобной версией случившегося и группой компетентных экспертов, готовых эту версию подтвердить, сторона обвинения в конце мая 1897 года вышла в Большое жюри округа Кук. Окружная прокуратура ставила перед собой двоякую задачу – с одной стороны, необходимо было добиться вердикта жюри о признании факта убийства Луизы Лютгерт, а с другой – подтверждения обоснованности подозрений в отношении Адольфа Лютгерта и необходимости содержания его под стражей для последующего предания в руки окружного суда.

Ну, а что же защита «мясного короля» Чикаго? И существовала ли таковая вообще? Да, существовала, и нам, безусловно, имеет смысл посмотреть на расследование её глазами.

В качестве адвоката Лютгерт пригласил человека довольно интересного, безусловно, заслуживающего того, чтобы сказать о нём несколько слов. Уилльям Александер Винсент (William Alexander Vincent) являлся антиподом окружного прокурора Динана не только по отведённой ему роли в уголовном судопроизводстве, но и по фундаментальным жизненным установкам. Окружной прокурор ставил перед собой задачу сделать политическую карьеру и своё прокурорское поприще рассматривал в качестве рычага, призванного обеспечить карьерный толчок. Адвокат же, напротив, отказался от блестящей политической карьеры для того, чтобы заниматься любимым делом, то есть юридической практикой. Примечательно, кстати, и то, что адвокат и прокурор принадлежали к партиям-антагонистам – первый являлся демократом, а второй – республиканцем.

Родился Уилльям Винсент в январе 1857 года, и на описываемый момент времени ему уже исполнилось 40 лет. За плечами он имел довольно богатое прошлое, которое во многом определялось тем фактом, что отец Винсента являлся мэром города Спрингфилда и крупным функционером Демократической партии. Жизненный старт Уилльяма можно признать весьма и весьма благоприятным – получив юридическое образование в Огайо, он переехал в штат Нью-Мексико, где сначала устроился в правление железной дороги, а затем занялся адвокатской практикой. От регионального руководства Демпартии Винсент получил предложение баллотироваться в Конгресс США, но перспектива стать депутатом федерального парламента его не заинтересовала, и он продолжил адвокатскую практику. В 1888 году – то есть в возрасте всего-то 31 года! – Винсент стал Председателем Верховного суда штата Нью-Мексико, и такое назначение, как нетрудно догадаться, было бы совершенно невозможно без крепкого политического лоббирования. Буквально на следующий год Винсент ушёл в отставку и сразу же получил назначение на должность Председателя Верховного суда штата Монтана.

Конечно же, Нью-Мексико и Монтана в те временя являлись штатами сравнительно молодыми и ещё малонаселёнными, но это не отменяет того факта, что молодой юрист имел блестящие перспективы в качестве политика федерального уровня. Он обладал серьёзными связями в руководстве Демократической партии и рассматривался в роли политика с большой будущностью. Однако сам Винсент не хотел для себя такой карьеры и с политикой себя не связывал. Когда на следующий год ему предложили отправиться в Юту, чтобы возглавить Верховный суд этого штата, Уилльям это лестное предложение отклонил. Вместо Юты он направил свои стопы в Иллинойс и поселился в Чикаго.

Уилльям Винсент. Летом 1897 года адвокату шёл 41-й год, его карьера находилась на взлёте, сенсационное дело «колбасного короля» Чикаго могло отлично подкрепить и без того отличную деловую репутацию юриста. Винсент взялся за защиту Лютгерта с азартом опытного игрока в покер, то есть человека, способного просчитывать чужие ходы и при необходимости блефовать. Привлечение к делу опытного юриста с большим политическим весом сулило принципиальное противостояние, в котором ни одна из сторон не согласилась бы признать собственное поражение.

Получив аккредитацию адвокатской палаты штата, он стал партнёром юридической фирмы, учреждённой бывшими судьями Коллинзом и Гудричем. На протяжении почти 3-х последующих десятилетий Винсент деятельно занимался адвокатской практикой, полностью отбросив какие-либо политические амбиции. Не подлежит сомнению тот факт, что к 1897 году Уилльям Винсент являлся адвокатом высокооплачиваемым, уважаемым и притом с большим весом в деловых и политических кругах. В этой связи достаточно упомянуть о том, что он входил в попечительский совет Всемирной выставки 1893 года в Чикаго, одной из самых известных и высокобюджетных в числе прочих мероприятий такого рода.

То, что Адольфу Лютгерту удалось заручиться поддержкой юриста такого уровня, как Уилльям Винсент, явилось несомненной удачей «колбасного короля». Винсент отличался выдержкой и холодной трезвостью ума, он не стремился проводить внешне эффектные демарши и не делал громких заявлений. Как мы увидим из последующего хода событий, адвокат действовал рассудочно и в высшей степени рационально. Судя по всему, Винсент по своему темпераменту и образу мышления отличался не только от окружного прокурора Динана, о чём было сказано чуть выше, но и от подзащитного. В отличие от горячившегося Лютгерта, склонного говорить быстро, много и зло, адвокат был склонен выражаться корректно, кратко и по существу. А потому слова его всегда звучали весомо.

То, что Винсент доставит проблемы стороне обвинения, стало ясно уже по ходу рассмотрения дела Большим жюри округа Кук. Следует понимать, что Большое жюри – это не суд и не орган следствия, это особая инстанция, призванная оценить весомость собранных правоохранительными органами улик и перспективы судебного преследования обвиняемого. Большое жюри не может осудить арестованного, но может полностью его оправдать, закрыв расследование как не имеющее судебной перспективы.

После взятия Адольфа Лютгерта под стражу сначала местная пресса [а затем и федеральная!] принялась весьма деятельно рассказывать читателям об ужасном нраве Адольфа Лютгерта, склонного к тирании и семейному насилию. Все эти рассказы основывались на информации, сообщаемой родственниками пропавшей женщины и представителями правоохранительных органов, сам же Лютгерт и его сторонники голоса не имели. Дело казалось настолько ясным и однозначным, что единственный вопрос, которым задавался в те дни обыватель, сводился к следующему: почему окружной прокурор медлит с судом?

Однако Большое жюри, собравшееся на заседание по «делу Адольфа Лютгерта» 1 июня, высветило историю исчезновения Луизы Лютгерт с неожиданной стороны. Точнее говоря, не Большое жюри как таковое, а заявления адвоката Винсента, прозвучавшие в ходе заседаний.

Прежде всего Винсент попросил окружную прокуратуру… привести на заседание Большого жюри Хейнриха Бикнезе (Heinrich Bicknese), или Генри Бикнезе, как его называли на «энглизированный» манер. Поскольку присутствующие не поняли, о ком ведётся речь, адвокат пояснил, что Хейнрих Бикнезе является одним из братьев пропавшей Луизы, он родился в 1853 году, то есть был на 2 года старше неё. Продолжая свой рассказ, адвокат сообщил присяжным, что Хейнрих-Генри является признанным душевнобольным, и одним из проявлений его заболевания стала дромомания (тяга к перемене мест, бродяжничество). Хейнрих неоднократно уходил из дома, порой отсутствовал несколько лет, его пытались лечить, но без особого результата. В 1873 году этот человек ушёл из дома в очередной раз, и след его надолго затерялся. Впоследствии, спустя несколько лет после описываемых событий, его жизненный путь удалось частично восстановить. В частности, стало известно, что перемещаясь по стране, он пользовался именами «Герман» и «Фред» – а такая смена имен и фамилии весьма характерна для склонных к дромомании лиц – а в 1888 году он был помещён в приют для душевнобольных в городке Пуэбло, штат Колорадо. После прохождения курса лечения его выпустили из лечебницы, и Хейнрих-Генри остался жить в Пуэбло. Скончался он в 1899 году, то есть спустя 2 года после описываемых событий. Но ещё раз подчеркнём, что эти детали стали известны много позже после описываемых событий.

Если бы Хейнриха-Генри удалось отыскать летом 1897 года и представить правоохранительным органам, то история исчезновения Луизы Лютгерт могла бы повернуться в самом неожиданном направлении. Но в тот момент никто не знал, какова судьба исчезнувшего много лет назад родного брата Луизы. Тем не менее утверждение адвоката Винсента о душевной болезни младшего брата пропавшей без вести женщины заслуживало самого серьёзного внимания. Утверждения Адольфа Лютгерта о развитии у Луизы на протяжении последних лет душевной болезни теперь выглядели совсем иначе, нежели прежде. По мнению адвоката, эти данные требовали соответствующей проверки, однако окружная прокуратура проигнорировала это направление расследования, отдав предпочтение версии о криминальной причине исчезновения Луизы.

Комментируя далее сообщение окружного прокурора о подозрительных манипуляциях обвиняемого с одним из чанов в подвале, оборудовании паропровода и его последующей разборке, а также переносе в подвал двух бочек поташа, адвокат отметил то весьма важное обстоятельство, что Адольф Лютгерт на протяжении многих лет интересовался химией и много экспериментировал с новыми веществами. Успехом в бизнесе он не в последнюю очередь обязан собственной технологии, работе над которой уделял много времени и сил. Его эксперименты с поташем объясняются тем, что в последнее время Лютгерт был занят разработкой новой рецептуры мыла, а поташ, как известно, является самым главным «моющим компонентом» всякого мыла.

Надо сказать, что довод, согласно которому Лютгерт занимался разработкой собственной рецептуры мыла, был очень хорош. В те времена не существовало общепринятых стандартов качества моющих средств, при этом представления о чистоте и личной гигиене широко внедрялись в массовое сознание. В газетах тех лет можно видеть рекламу самых разных товаров бытовой химии – ваксы для обуви, красителей ткани, зубных порошков, мыла, средств борьбы со всевозможными паразитами и тому подобного. Товаров такого рода появлялось множество, и с их рецептурой экспериментировали многие. Серийный убийца Джон Маджет (он же Холмс)1414
  Этому преступнику посвящён очерк Алексея Ракитина «1895 год. Дом смерти на 63-й улице (история разоблачения первого американского серийного убийцы Маджета-Холмса)», вошедший в сборник: Ракитин А. И. «Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX – XX столетий. Книга II». Эта книга была подготовлена и выпущена в апреле 2021 года с помощью книгоиздательской платформы «ридеро» и ныне находится в продаже в магазинах электронной книжной торговли.


[Закрыть], активно действовавший в Чикаго в первой половине 1890-х гг., также упражнялся в разработке собственной технологии изготовления мыла. И, кстати, не только мыла. Такого рода увлечения материально обеспеченных людей являлись для конца XIX столетия скорее нормой, нежели диковинной забавой.

Кроме того, адвокат довольно остроумно парировал довод обвинения о том, что 12-летний сын Луизы Лютгерт не слышал вечером 1 мая шагов матери, спускавшейся по лестнице. При этом шаги отца он слышал прекрасно и узнал без колебаний. Из этого рассказа мальчика окружной прокурор делал вывод, согласно которому Луиза не выходила из дома, а её – мёртвую или лишённую сознания – той ночью вынес Адольф Лютгерт. Винсент весьма здраво заметил, что из рассказа мальчика можно было сделать совсем другой вывод, кстати, более реалистичный – Луиза, стремясь сохранить свой уход из дома в тайне, вышла из дома посреди ночи беззвучно, возможно, даже разувшись!

Продолжая рассуждать об умышленном уходе Луизы под воздействием помешательства, адвокат обратил внимание на то, что окружная прокуратура не проявила заинтересованности в проверке многочисленных сообщений о том, будто пропавшую женщину видели в различных местах штата Иллинойс и даже на территории других штатов. Защита Лютгерта располагает информацией о нескольких таких сообщениях, но понятно, что основным получателем подобных сообщений является полиция Чикаго, которая явно не заинтересована в их проверке.

Адвокат во время своего выступления перед Большим жюри, а также многочисленных реплик во время заседаний неоднократно указывал на предвзятость полиции, которая демонстрирует обвинительный уклон, в то время как сам факт совершения преступления не только не доказан, но даже и не обоснован сколько-нибудь убедительно.

Хотя Большое жюри заседало за закрытыми дверями, тем не менее тезисы сторон стали известны репортёрам. Хладнокровие адвоката Винсента, уверенно отбивавшего основные тезисы окружной прокуратуры, произвели определённое впечатление – всем стало ясно, что дело не так однозначно и понятно, как об этом твердили родственники Луизы и представители обвинения в последнюю декаду мая. Да и обвинение объективно «провисало» по некоторым пунктам. Так, например, окружной прокурор пообещал представить заключения научных консультантов-экспертов позже, то есть во время судебного процесса. Тем самым он как бы попросил Большое жюри поверить ему на слово, что, разумеется, было против всех юридических правил. Открытым оставался вопрос о мотиве расправы обвиняемого – многие семейные пары живут не очень хорошо, но мало кто убивает жену и растворяет её тело в поташе… Обвинение не упоминало о Кристине Фелдт, по-видимому, не желая раньше времени раскрывать свои карты. По этой причине версия об адюльтере ни в каком виде не затрагивалась, что, разумеется, порождало ощущение неполноты обвинительного материала.