Текст книги "Черная шаль"

Дорога, выложенная благими намерениями

…Около одиннадцати часов вечера мы, то есть генерал-майор Панцырев, майор Стрельцов и я, одетые в пятнистые камуфляжные комбинезоны и даже – пуленепробиваемые жилеты, провожаемые заинтересованными взглядами служащих гостиницы и ее постояльцев, вышли из гостиничных дверей с крайне тяжелым расположением духа и погрузились в черный служебный «Мерседес-600», поджидавший нас у главного гостиничного входа. Десять спецназовцев «Стикса», экипированные в аналогичной пятнистой и пуленепробиваемой манере, заняли места в двух «джипах» «Тоёта-Ландкраузер». Панцырев, усевшийся рядом с водителем, оглянулся на «джипы», проследил, как захлопнулись дверцы вслед за его боевиками, и хмуро приказал водителю:

Поехали!

Пока «Мерс» медленно выруливал на проезжую часть, в салоне царило тяжелое молчание и никто, я заметил, старался друг на друга не смотреть.

– Всё очень плохо! – нарушил наконец тишину Сергей Семенович и повернув осунувшееся лицо к окну, добавил вдруг неожиданно твердо: – В этой гребаной цыганской слободе нам нужно было оказаться по крайней мере еще час назад – Саша Сварыгин по моему уже водку начал пить, нас дожидаючись.

Затем генерал опять внимательно посмотрел на меня и еще раз повторил:

– Только ты один можешь опознать цыган – поэтому тебе и необходимо поехать с нами, в качестве единственного свидетеля. Опознаешь и кто-нибудь довезет тебя до больницы к жене.

Я молча понимающе кивнул и опять установилось молчание.

Минут через двадцать, когда мы уже находились у самого въезда в цыганскую слободу, я догадался поинтересоваться у Панцырева:

– Товарищ генерал-майор, а вам что стал известен адрес этих цыган?

– Обычная оперативная работа, – вместо генерала ответил майор Стрельцов, – Твоя бельмастая продавщица слишком колоритная фигура и на рынке, и в цыганской слободе, чтобы не было возможным легко узнать её адрес!

– Понятно… – коротко произнёс я, и выдержав непродолжительную паузу, спросил: – Может, вам стало известно: чей именно гроб раскопали цыгане?

Сейчас нам, действительно, стало известно даже это, – немного загадочным голосом нарушил свое задумчивое молчание генерал Панцырев, и тяжело вздохнул.

Вы серьезно?! – очень и очень оживился я и уставился на генерала с

таким же любопытством, с каким он не спускал с меня глаз во время беседы в гостиничном номере.

Здесь наш, начинавшийся делаться любопытным, разговор прервался – «мерседес» ухнул в какую-то выбоину на извилистой грунтовой дороге, ведущей к цели нашей поездки.

– Ё…й врод!!! – дружно воскликнули все, находившиеся в машине.

– Смотри, Коля аккуратней перед собой! – раздраженно сделал ему замечание Сергей Семенович, – Не на «Ка-700» дрова везешь!

– К цыганам же в гости едем, товарищ генерал! – с озорным смешком объяснил водитель Коля, судя по свободе обращения к Сергею Семеновичу, носивший звание не младше полковника, – а у них, как известно сам чёрт может ногу сломить!

Не к добру ты чертыхаешься, Коля! – саркастически заметил Эдик.

Водитель ответил виноватым молчанием, весь сосредоточившись на сложной дороге. Свет фар выхватил из темноты голые белые ветви высохших кленов и низкие перильца мостика через узкую грязную речку.

– В этой речке водятся крупные раки, величиной почти не уступая омарам, – ни к селу, ни к городу сказал я очевиднейшую чушь, думая, однако не о загаженной речке, а о том, почему столь гнетущее впечатление произвели на меня белые кленовые ветви, Я видел во сне эту речку и раков, – вслух вспомнил я, – в том самом сне, который пересказывал вам сегодня утром. И кажется мне, что я даже узнаю дом, где живут эти цыгане. Там очень страшно – в этом доме, там кровавый свет от тусклых лампочек…

– Мы все это хорошо помним, Валя, – повернул ко мне голову генерал, – Во всех деталях помним твой удивительный сон. А теперь, если не возражаешь, давай помолчим и попытаемся сосредоточиться перед предстоящим туда визитом.

Я лишь пожал плечами, издал губами лёгкий свист и погрузился в требуемое молчание.

Осторожно проехав мостик, «мерседес» и «ландкраузеры» попали в ночное цыганское царство, где продолжали господствовать древнеиндийские законы и экономической основой процветания населения являлась широкомасштабная торговля анашой и опиумом.

Фонари не горели на узких улочках слободы, высокие плотные заборы и деревянные ставни надёжно закрывали огни, так сказать, домашних очагов, а свет майской луны намертво увяз в той самой обширной туче, где неподвижно парил задумчивый стрэнг. Самая настоящая ««тьма египетская» опустилась на поселок цыган и свет фар наших автомобилей лишь подчеркивал ее сверхестественную густоту и непроницаемость.

Я напряженно смотрел вперед сквозь лобовое стекло, через плечо Сергея Семеновича и с нарастающим ужасом и изумлением чувствовал, что узнаю узкую извилистую улочку – по ней шагал я уже в поздних майских сумерках, вслед за бельмастой цыганкой, беззаботно распевавшей диковинно звучавшую песню, неудержимо лившуюся из широкого золотозубого рта. Вот-вот её цветастая длинная юбка всеми цветами радуги вспыхнет в лучах фар и… Вместо цветастой юбки, метрах в тридцати перед «мерседесом» неожиданно вспыхнули два больших зеленых глаза, с лютой злобой посмотревшие, как мне показалось, почему-то именно на генерала Панцырева. Впрочем, неожиданно вспыхнув, они сразу погасли, а их обладатель слился с окружающей темнотой, и никто из нас не сумел его даже приблизительно рассмотреть.

Сергей Семенович нервно дернул головой и повернувшись к нам с Эдиком, проверил нашу наблюдательность коротким вопросом:

– Видели?!

– Думаю, кавказская овчарка, – достаточно спокойно ответил Эдик.

– А ты, Валя что думаешь?

– Для кавказца, думаю, глаза чересчур большеваты, да и, если сказать честно мне совершенно наплевать, чьи это были глаза. Не о том я думаю, товарищ генерал-майор. Понимаете, мне кажется, что я уже гулял здесь и дальнейшая наша дорога мне знакома. Если бы я не знал, что вы настоящие офицеры ФСБ, и не события последних дней, я бы давно уже бегом помчался к психиатру…

Никто ничего мне не сказал на это и я мысленно обругал себя за свой несдержанный язык.

За очередным поворотом наш роскошный чёрный «мерседес» осветил сидевшую на чьем-то высоком заборе птицу, величиной с курицу, но несомненно таковой не являвшуюся. Фары зажгли её густое оперение золотыми, рубиновыми и изумрудными огнями. Птица повернула в нашу сторону головёнку, украшенную высоким золотым султаном, взмахнула золотыми же с изумрудною и рубиновой каймою крыльями и сорвавшись с забора, молча исчезла по ту его сторону.

Эдик присвистнул и изумленно, и восхищенно. А я сказал:

– По-моему, товарищ генерал-майор, мы сейчас видели настоящую жар-птицу – известнейший персонаж русских народных сказок.

– Это была не птица, – уверенно и холодно произнес Панцырев.

– А кто это был??? – удивленно спросил я.

– Это было насекомое и к тому же очень опасное, – удовлетворил моё естественное любопытство Сергей Семенович, – По-моему, мы влипли, товарищи офицеры и товарищи вольноопределяющиеся. Вернее продолжаем влипать, вязнуть всё основательнее с того самого дня или, точнее ночи, когда не сумели предотвратить грабительский раскоп той проклятой могилы!

– И что же теперь делать? – задал я совершенно дурацкий вопрос.

– А делать теперь почти уже нечего, – резонно ответил генерал, – Теща ваша умерла, тесть сломал шею, жена – в реанимации, а, условно назовем её Черная Шаль, улетела куда-то в небеса и что замышляет дальше, никому, кроме неё самой, неведомо. Но зато хорошо известно… да, кстати!.. – вдруг торопливо спохватился он, выхватил из кармана сотовый телефон и набрал какой-то номер. Номер начальника горотдела, как выяснилось спустя совсем немного времени.

– Добрый вечер! – нашел в себе силы радостным голосом поприветствовать невидимого собеседника Сергей Семенович, – Это Панцырев! А – узнал? Я звоню из вашей Ямы… Да нет – не наркотики… я отвлекать тебя, Владимир Сергеич долго не буду, скажи только за последние сутки никаких событий из разряда мною описанных не происходило?.. Да??? Где? На Кошачьем?! А это отношение к цыганской слободе имеет?.. Нет? Угу, угу, ясно… Ну спасибо, Володя, большое! Пока, давай, счастливо, спокойной ночи! – генерал сложил телефон и убрал обратно в карман.

– Что-то есть, товарищ генерал?! – заинтересованно спросил Эдик. Но генерал долго не отвечал майору нахмурив брови, он сосредоточенно смотрел прямо перед собой в освещаемую жёлтым светом фар пыль улицы и одинаковые, массивные заборы.

Надрессированный, очевидно, соответствующим образом за годы совместной работы, Эдик не стал надоедать вторичным повторением вопроса генералу, и принялся терпеливо ждать, когда тот соизволит ответить сам. Но я, не искушенный в привычках и манерах общения Панцырева с подчинёнными, в отличие от майора Стрельцова, не вытерпел и поспешил продолжить прерванную тему на предмет могилы, цыган и Чёрной Шали.

Товарищ генерал вы не договорили о том, про что вам хорошо известно!

– А про что я говорил? – рассеянно спросил генерал, продолжая упорно и пристально смотреть на убегавшую под колёса, замусоренную всякой дрянью пыль узкой улочки, и рассеянными нотками в голосе, словно нарочно подчёркивал неуместность моего вопроса, нарушившую глубокомысленность его любования извилистой улочкой. Но я не сдавался:

– Вы сказали, что вам неизвестны планы Черной Шали. Но – «зато хорошо известно»… А вот что вам известно?! – и опять же, краем глаза заметил я, как сокрушённо помотал из стороны в сторону головой Эдик, тяжело вздохнув при этом.

– Приедем на место, и поймешь, догадаешся без труда, Валентин Валентинович, что я хотел тебе сказать, – рассеянно-раздраженным тоном сказал Сергей Семенович и вновь погрузился в сосредоточенное молчание.

– Что-то здесь не то в этой цыганской слободе – мне без труда удалось скопировать интонацию старого «стиксовского» волка, – Вам не кажется, а? У меня создалось ощущение, что мы отсюда назад не выберемся.

– Типун тебе на язык, Валя! – немедленно среагировал майор Стрельцов. Причем, произнес он эти слова сквозь смех. И обстановка в «мерседесе» сразу разрядилась, сделавшись раскованной, дружелюбной и почти семейной. Из «замороженного» состояния вышел даже генерал Панцырев. Он оглянулся на меня и широко, хотя немного снисходительно, улыбнувшись, сказал:

– Когда я ехал на своё первое задание, то не знаю почему, но у меня тоже сложилось убеждение, что мне с него не вернуться.

– А какое у вас было первое задание, товарищ генерал-майор? – полюбопытствовал я, с трудом пытаясь представить Сергея Семеновича в роли неопытного новичка вроде меня, – случайно не с вашей ли тёщей оно было связано?

Все рассмеялись беззлобно и искренне.

– Нет, нет, Валентин Валентинович, – сквозь смех ответил мне Сергей Семенович, – Тёща моя дай ей Бог ещё многие лета! и поныне жива и здорова, живет в деревне под Псковом, сама с хозяйством управляется: двух коров и овец десяток кормит, поит.

А мое задание выглядело вполне банальным по сравнению с нашим сегодняшним – опергруппа, в состав которой меня включили, как-то глухой июльской ночью двадцать лет назад отправилась на кладбище ловить уйкусмача…

– Кого?!?!?!

– Уйкусмача – гигантского могильного червя, изредка еще встречающегося в верхних почвенных пластах планеты Земля именно на тех участках, где большинство землян находит свой последний приют – на кладбищах. Вид этот не описан пока ни одним из натуралистов, и соответствующую главу о нем в «Энциклопедии животных» встретить, естественно, никак невозможно. И если быть более точным, то необходимо отметить, что встречается уйкусмач исключительно на территории бывшего СССР и занимаются его обнаружением и последующим немедленным уничтожением, в силу несомненности инфернального происхождения червя, не биологи, а сотрудники спецотдела ФСБ «Стикс».

– А чем он так опасен и на кого похож? – я настолько увлекся рассказом Сергея Семеновича, что даже забыл про Чёрную Шаль и связанные с нею несчастья и неприятности.

– Ну, во-первых, отдельные экземпляры достигают воистину колоссальных размеров – до восьми метров в длину и метра в поперечнике, трупы он раздирает четырнадцатью тридцатисантиметровыми клыками, а памятники и оградки разбивает мощным костным шарообразным выростом на конце хвоста. Один-единственный уйкусмач средних размеров способен за трое-четверо суток превратить респектабельное городское кладбище в настоящую давно заброшенную гнусную помойку для непонятных и отвратительных отбросов. Имели место случаи нападения и на живых людей – на кладбищенских сторожей, случайных пьяных и сотрудников ОМОНа, дежуривших на терпевшем бедствие кладбище по ночам. Самое парадоксальное заключается в том, что эти черви, как точно установлено, появились в земной природе лишь с конца тридцатых годов двадцатого века и внешний облик их оказался очень причудлив, манеры поведения – крайне разнузданными и непредсказуемыми, диета – плотоядной, аппетит – колоссальным. А общий облик уйкусмача, в совокупности выше приведенных относительных особенностей, оказался окруженным грозным и совершенно странным ореолом кровавой потусторонней таинственности, тесно связанной, тем не менее, с событиями, происходящими в нашем нормальном естественном мире. Плотные кожные покровы уйкусмача имеют интенсивно сиреневый цвет и покрыты сложно переплетенными специфическими узорами и орнаментами, основным составляющим компонентом которых являются пятиконечные звезды различных размеров. Звезды эти имеют мертвенный синеватый оттенок и блестят особенным неприятным блеском – даже ночью, словно на них постоянно падают лучи того неведомого и невидимого светила, под которым родились и выросли эти жуткие выблядки уйкусмачи… – Сергей Семенович умолк и опять задумался, разглядывая сквозь правое ветровое стекло чей-то удивительно длинный высокий забор.

– И вы в тот раз, в ту ночь-то поймали этого уйкусмача? – не стал я ждать, когда генерал-майор добровольно прервёт свое угрюмое молчание.

– Поймали, – усмехнулся Сергей Семенович, – Он оказался точь-в-точь таким, каким я его описал. И знаете что больше всего меня в нем напугало?

– Что?!

– Его непостижимое для рассудка дьявольское сходство с офицером НКВД нарядившегося в полную парадную форму!!!

И в «мерседесе» в очередной раз установилась пауза молчания, которое сложно было не назвать напряженным. А мне моя Черная Шаль показалась сущими пустяками-цветочками по сравнению с тем, о чем только что поведал Сергей Семенович.

Нашей группе удалось убить того уйкусмача, он оказался пяти метров длиной и вытянул на шестьсот сорок килограммов, – продолжил между тем Сергей Семенович, Но при этом погибло трое наших сотрудников. А сам я был ранен. Так что мое предчувствие меня тогда почти не обмануло… Чу – мы, кажется, подъехали куда надо… и действительно, после очередного поворота наши машины выехали на обширную поляну перед последним в узкой и длиной улочке домом.

Во-первых его, к величайшему моему отчаянию, узнал я, а во-вторых – пятистенок остекленевших цыган ни с чем другим спутать было бы невозможно. Даже водитель-балагур Коля на этот раз промолчал, когда непрофессионально резко затормозил «мерседес». Колю оправдало лишь то обстоятельство, что столь же непрофессионально резко затормозили и кравшиеся за «мерседесом» «джипы». В полном молчании мы выбрались наружу и вытаращенными глазами принялись рассматривать цыганский дом.

Антон Савичев, как живое воплощение кризиса политического жанра

Как известно, любое событие, мало-мальски выбивавшееся из разряда обыденных, имеет свойство немедленно обрастать самыми диковинными слухами и в таком качестве быстро становиться достоянием большого количества людей, чей круг по численности своей постоянно увеличивается в геометрической прогрессии. И, само собой, что вокруг ночных полетов стрэнга в городе не могло не начаться глухое словесное брожение. В частности, поздним вечером того самого дня, когда подразделение офицеров «Стикса-2», включая единственного штатского меня, отправилось в гости к цыганам, заместитель главного редактора областной молодежной газеты «Свет в конце тоннеля», являвшийся активным действующим членом областной фракции общероссийской партии «Любителей зеленых грейпфрутов», Дима Цуккерманн (однофамилец знаменитой династии американских кинорежиссеров) позвонил своему патрону – главе областной фракции Антону Савичеву, наслаждавшемуся в эти минуты вниманием, щедро уделяемым ему, тремя худощавыми и не особенно симпатичными женщинами, удобно полулежавшими на мягких пуфиках обширной полутемной гостиной квартиры известной городской гадалки и смешанной черно-белой колдуньи Надежды Врубливлецкой. Сам Антон сидел в огромном мягком кресле, специально установленном посреди гостиной, закинув ногу за ногу и, образно выражаясь, витийствовал перед благодарными слушательницами о роли в судьбах России партии «Любителей зеленых грейпфрутов» и лично его – генерал-майора внутренних войск, кандидата юридических наук Антона Савичева. Благодарными слушательницами являлись сама Надежда Врубливлецкая и две ее точно такие же, как и она сама, полусумасшедшие подруги-ведьмы Роза и Полина. Из всего политического багажа сорокалетнего профессионального политика Антона Савичева их привлекало клятвенное заверение Антона в том, что прийдя к вершинам государственной власти, он непременно учредит официально действующий институт магии и колдовства, а Надежде и ее подругам присвоит высокое звание: «Заслуженные ведьмы России». Несмотря на действительное наличие у них специфического таланта, Надя, Роза и Полина были круглыми невеждами в области высокой политики и свято верили заверениям Антона, сосвоей стороны не первый уже год активно помогая Савичеву в предвыборных кампаниях вульгарным насыланием порчи на его конкурентов по выборам. Больше реально они ему ничем помочь не могли, а у самого Антона, в свою очередь, не оставалось никаких реальных шансов достичь хоть каких-то политических успехов кроме, как в случае обращения за помощью к ведьмам и колдунам. Кстати, оббитые грязноватыми буро-зелеными обоями стены гостиной напрочь были завешены портретами лидеров всех крупнейших политических партий и объединений России, истыканных магическими стрелками и изрисованных сложными кабаллистическими знаками.

Вообще, Антона Савичева можно было охарактеризовать, как изрядно подзабытую политическую фигуру эпохи мутных времен демократических преобразований в России, последние десять лет с энергией и постоянством, достойными лучшего применения, пытающегося избраться в органы государственной власти любого уровня. Однако, независимо от размеров и объемов исполнительной и законодательной власти данного органа, результат у Антона неизменно получался резко отрицательным. И он до сих пор искренне не мог понять – почему у него так получается?!

Звонок Цуккерманна прервал страстный монолог Антона на полуслове и все, находившиеся в гостиной, замерли в напряженном ожидании, а сама хозяйка даже высокопарно и фальшиво произнесла:

Вот увидишь, Антоша, это – не простой звонок! Это звонит тебе сама судьба!

Савичев слушал Цуккерманна, не прерывая, минуты четыре, а затем с крайне нездоровым энтузиазмом сказал:

Немедленно еду, Дима! Давай и ты туда подтягивайся! Это – наш шанс!!!

Антон вскочил с кресла, подброшенный мощными пружинами, переполнявших его политических амбиций:

Девочки – я еду в мэрию! В городе появились Черные Шали!!!

У «девочек» вытянулись худые желтоватые лица, а в темных недобрых глазах появилось специфическое хищное выражение. На холеном же лице Антона заиграла хитрая самодовольная улыбка – природная смекалка вкупе с добротным политическим нюхом, обострившимся за годы многовыборных неудач до уровня безотказной интуиции, уже давно подсказывали Антону, что лишь события, из ряда вон выходящие, по своему значению для избирателей, превосходящие падение Берлинской стены и крушение СССР, оставляло ему крохотный шанс на успех в многолетних попытках покинуть некрополь политических фигур местного разлива. И вот, судя по содержанию информации, сообщенной верным Димой, это чудо свершилось, и уж он-то – Антон Савичев выжмет из начинавшейся в городе экзотической трагедии, пользу лично для себя до последней капельки, а потом – пускай все провалится хоть в тар-тарары. Главное, как учит незатейливая мудрость последних времен – оказаться в нужное время в нужном месте и не обомлеть при виде, неземной красоты, пресловутой синей птицы удачи, а крепко схватить ее крепкой мужской рукой за длиный роскошный хвост и наматывать на локоть вплоть до полного издыхания редкой заморской твари. Роль Синей Птицы Удачи в данном случае для Антона должна была сыграть Черная Шаль.

Он поочередно помпезно поцеловал на прощанье женщин во впалые щеки и дряблые несвежие губы, и бегом помчался в мэрию – благо, что до нее было совсем недалеко.

Группа «Стикс-2» под тенью апарца

Он стоял несколько особняком от других домов и заканчивал, очевидно, собой улицу и, вообще, являлся крайним во всей цыганской слободе. За ним уже ничего не виднелось, кроме крон кленов, тополей и ив начинавшегося Сучьего Леса.

В отличие от остальной слободы, погруженной в черный мрак и глубокую тишину, стоявший перед нами дом и окружавшее пространство вокруг него заливал яркий праздничный свет. Каждый из нас, наверняка, молчаливо удивился как это мы не заметили такого яркого света раньше, пока петляли по тёмным улочкам слободы.

– Это то, что мы искали, – негромко произнес Сергей Семенович и так же негромко, но без сомнения, что кто-либо из подчиненных его не услышит, приказал: – Внимание! Пятиминутная готовность! Соблюдать тишину!

Коротко бряцнули вытащенные короткоствольные автоматы и никто больше не проронил ни слова. Мы приступили к визуальному изучению дома.

Как я уже оговорился – пятистенок цыган и окружающее пространство вокруг заливало яркое и, именно, праздничное освещение, и в связи с этим замечанием сразу обязан подчеркнуть, что праздники бывают всякие, и в данном случае, мы столкнулись, несомненно не с празднованием Нового года или Дня защиты детей. В золотисто-багровом свете, щедро лившемся из окон цыганского дома угадывались штрихи, тени и полутона грозных ритуальных огней, автоматически заставлявших работать фантазию в бесконечно мрачном режиме может это раскрывал и закрывал пасть огнедышащий дракон, купленный предприимчивыми цыганами у заезжих чертей, торгующих крадеными из Ада товарами, или там кривлялись в ужасных судорогах обложенные льдом саламандры, как известно созданные из огня, а быть может, индусы-факиры, приехавшие в гости к своим этническим родственникам, гасили болтливыми влажными языками факела, а затем вновь их зажигали усилием одного лишь взгляда чёрных непроницаемых и недобрых глаз. «Я бы не рискнул заходить в этот дом!» – едва не сорвалось у меня с языка, но я своевременно вспомнил приказ генерала и со скрипом сжал зубы, отметив про себя, что не менее подозрительным дополнением к удивительным иллюминационным эффектам служил достаточно гадкий звуковой фон, не сразу а лишь спустя минуту-другую, но всё таки услышанный нами. Чуткие, натренированные уши Сергея Семеновича, возможно, уловили едва слышную какофонию, звучавшую вокруг дома в ту самую секунду, как только он вышел из «мерседеса».

Самое первое впечатление, производимое сложным многослойным звуком, напоминало слабевшее с каждым вздохом дыхание умирающего – хриплое, слабое, как огонёк свечи на ветру, самим фактом своей безнадежной хрипоты и крайней слабости, вызывавшее мысли о вечном покое на кладбище. Кто-то, может быть, умирал внутри дома или во дворе. А может, это так каким-то образом ухитрялся дышать сам дом, сжигаемый изнутри зловещим багрово-золотистым пламенем. Я зажмурил глаза и всецело постарался сосредоточиться только на слуховых ощущениях они сделались сложнее и ничуть не менее угрожающими. Мне почудился шорох ножек многих тысяч кузнечиков, прыгавших с травинки на травинку перед цыганским домом, хотя самих кузнечиков совсем не было видно в радужном мареве, затопившем траву. Кроме шорохов ног кузнечиков по травинкам, назойливо гудел невидимый высоковольтный провод и на нём щёлкали клювиками и хлопали крылышками огненно-красные птички, напоминавшие маленьких нахохленных воробьёв, раскалившихся до тысячеградусной температуры. Они чувствовали, что сгорают, но не могли взлетеь, истошно при этом чирикая и беспомощно хлопая крылышками. А внизу, прямо под медленно сгоравшими на проводе птичками, жадно раскрывая зубастые пасти ползали длинные пятнистые змеи и сбивали резкими ударами жестких хвостов сотни кузнечиков, порхавших среди радужно окрашенных травинок. Шелест, шуршание, шорохи, стоны и плач, слабое дыхание бессильно срывавшееся с немеющих губ, чмоканье, щелканье, удручающе монотонный негромкий тоскливый свист, шлёпанье, чавканье и десятки других, банальных по своей природе, звуков, служили ни чем иным, как жалким преддверием или тактической маскировкой могучему однотонному гулу, зарождавшемуся где-то в глубине земли под фундаментом цыганского дома. И в пока едва уловимом гуле этом яснее ясного ощущалась неумолимо приближавшаяся к поверхности земли, а по большому счету – к границам нашего мира, неизвестная, но предельно страшная угроза… Я распахнул глаза и словно услышал слова, негромко произнесенные генерал-майором Панцыревым:

Мы не просто влипли, ребята, нет мы врюхались по самые уши, как свиньи в трясину!

Может сжечь всё к чертовой матери от греха подальше. А, товарищ генерал-майор? – сдавленным, неприкрыто встревоженным голосом спросил майор Стрельцов.

Сожгем, но не сейчас! – как-то неожиданно зло сказал генерал, Почему не видно Сварыгина с Жучковым?! Нет ментов – местная управа обещала! Да и местный мэр мне как-то совершенно не понравился – безнехировистый он какой-то! – ни к селу ни к городу помянул он вдруг мэра, более чем странно охарактеризовав его при этом.

Я вдруг неожиданно обратил внимание на то, что все «стиксовцы» невольно жмутся друг к другу, самую малость напоминая небольшую испуганную отару овец. Дело в том, что на самом деле, несмотря на яркую иллюминацию цыганского дома и его ближайших окрестностей, на остальной территории цыганской слободы царила глубокая тьма и ее усугубляла еще более глубокая тишина. Луна продолжала скрываться за невидимой тучей, в ночном майском воздухе вроде бы пахло чем-то влажным, но ощущение свежести не испытывалось и теплый дождик не капал из черного неба.

Мы в ожидании стояли на границе темноты и света, который своей фальшивой, неживой и холодной яркостью лишь подчеркивал ее беспросветность, отражаясь на наших лицах мертвенными бликами. Не знаю, какие ощущения испытывали мои попутчики, но лично меня одинаково отпугивали и эта темнота, и этот свет.

– В силу вступает вариант «Аркольский мост!» трезво взвесив ситуацию, произнес генерал Панцырев.

Услышав название предложенного варианта, я невольно криво усмехнулся уж слишком, прямо-таки до банального неприличия, помпезно и логически неоправданно оно прозвучало сравнительно с той исторической аналогией, какая немедленно пришла мне на ум и какую, несомненно, имел в виду Панцырев.

– Вы что, товарищ генерал-майор имели ввиду Наполеона и его подвиг на Аракольском мосту? – спросил я с самым невинным видом, – Совершенно верно, объяснил он, в нашей организации ситуация, когданепосредственным, первым и единственным исполнителем, в силу определённых обстоятельств, является командир подразделения, уже двенадцать лет носит кодовое наименование «Аркольский мост».

В нашем случае это означает, что в дом к вашим цыганам пойду один я, и затем уже, если представится такая возможность и возникнет соответствующая необходимость ко мне присоединится остальная группа.

За время моего отсутствия группу возглавит майор Стрельцов. В случае моего невозвращения, он будет непосредственно руководить уничтожением апарца. Чуть позднее, я объясню, что подразумевается под термином – «апарц». Собственно, в настоящую минуту, совершенно не важно задумываться лично для вас, Валентин Валентинович, над значением слова «апарц», а гораздо важнее знать, что именно ты выдвигаешься со мной вперед, так как мне нужен один доброволец!

И тут-то и случилось самое страшное и неожиданное – из-за уже вышеупомянутой мною невидимой черной тучи, на небо неслышно выкатилась ненормально огромная ярко-оранжевая луна, какой лично я никогда за свою жизнь не видел. По-моему, у меня раскрылся рот, у остальных, кажется, тоже. Само по себе это не столь уж сверхестественное природное явление не могло, конечно, надолго выбить из нормальной психической колеи таких закаленных людей, каковыми являлись мои спутники и через несколько секунд все мы легко бы пришли в себя и целенаправленно бы принялись выполнять приказы генерал-майора Панцырева. Но из высоты ночного неба по ушам нашим больно ударил хор тоскливых курлыкающих воплей, немедленно вызвавших в воображении умирающих журавлей. Все спецназовцы инстинктивно передернули затворы автоматов, я же лишь передернул плечами, так как автомата у меня не было. Почти сразу мы увидели этих «журавлей» они великолепно смотрелись на фоне ярко-оранжевого экрана луны, пересекая его диск точно по центру классическим клином, возникая из беспросветного мрака и во мраке же исчезая.

Все считайте – сколько их! – коротко успел распорядиться Панцырев, поднимая к глазам мощный бинокль ночного видения, висевший у него на груди, между двумя выпуклыми титановыми пластинами пуленепробиваемого жилета.

Летели они, как бы выразиться поточнее почти величественно, плавными движениями больших черных крыльев без труда раздвигая воздух земной атмосферы и с каждым взмахом поступательно увеличивая скорость движения, стараясь, видимо, побыстрее проскочить освещенный участок неба. А ведь скорость этих таинственных угольно-черных тварей, несмотря на кажущуюся неторопливость и основательность машущих движений, наверняка была очень высокой – они куда-то страшно торопились с вполне определенной целью. Я так и не мог понять – кого они мне напоминают. Скорее всего, мое непонимание объяснялось тем, что ничего подобного и даже близко похожего мне никогда в течении жизни не приходилось видеть. Когда я насчитал их восемнадцать, а они еще и не собирались кончаться, генерал, не отнимая окуляры бинокля от глаз, пальцами другой руки принялся нажимать кнопки на пульте мобильника.

Такой же бинокль из всей группы имелся еще у майора Стрельцова, так же как и генерал, он имел возможность рассмотреть невиданных курлыкающих тварей крупным планом во все деталях. Стрельцов стоял рядом со мной и спустя какое-то время убрав бинокль от очков, повернул голову и тихо сказал одному мне: