Текст книги "Черная шаль"

…А слабенький звонкий голосок Вовы, выпорхнувший из фантастического сна мальчика, услышал Стрэнг, мятущийся среди рассеивавшихся дождевых туч, тесно скучившихся на северо-западной окраине города. Странно, но этот слабенький детский голосок спровоцировал в соответствующем отделе мозга Стрэнга приступ давно забытого им чувства – нежности. К нежности примешалась большая потребность о ком-то заботиться – о ком-то совершенно беззащитном и беспомощным. Далее его мозг заработал в характерном для Стрэнгов безупречно логичном и последовательном режиме – через полторы секунды он с точностью до одной тысячной градуса определил координаты источника позвавшего голоса, а еще через секунду ему стали известны все основные характеристики источника голоса. Им оказался человеческий детеныш, неосознанно почувствовавший во сне угрожавшую ему смертельную опасность со стороны рыскавших над городом в поисках добычи голодных румплей и столь же неосознанно искавший защиты.

Стрэнг-Хранитель накалился изнутри ослепительным изумрудным светом и сорвавшись с места, как ракета, на предельной скорости помчался к городскому детскому саду №123, высчитав, что большая группа румплей, скорее всего, возглавляемая самим Предводителем, окажется возле садика и ворвется внутрь, в порошок стирая все преграды, отделявшие их от желанной добычи, ровно через четырнадцать минут. Видеоинформация об этом объекте передалась в аналитические мозговые центры румплей по наследству от самого Хранителя. Хранитель безошибочно просчитал, что окажется возле стен объекта ровно на минуту раньше румплей и, в таком случае, скорее всего, сможет обеспечить эффективную защиту попросившего его об этом человеческого детеныша. Он послал могучий энергетический импульс прямо в душу умолявшего о защите малыша…

…Посланный Стрэнгом, успокаивающий нервы и поднимавший бодрость, импульс обладал скоростью света и через мгновенье маленький Вова Жданов благодарно улыбнулся во сне и кошмары, с нетерпением готовившиеся начать сниться мальчику, бессильно опустились на самое дно подсознания. Так же радостно и благодарно улыбнулись во сне остальные дети, включая Таню Воробьеву, спавшую на сдвинутых креслах в кабинете воспитателей на глазах у Оксаны Анатольевны, Тани Фоминой и ночного сторожа дяди Коли.

Сознания взрослых, не подозревавших о нависшей над их головами смертоносной грозе, посланный Стрэнгом импульс также коснулся, но произвел на них несколько иное впечатление, нежели на детей. У Тани Фоминой всего-то навсего элементарно сократилась гладкая мускулатура нижней части живота, и она рысцой бросилась к туалету, по смешному перебирая короткими ножками. Дядя Коля встрепенулся, вздрогнул всем телом, словно задремавший и внезапно пробудившийся при далеких, давно забытых им звуках боевого горна, старый боевой конь – в голове у ночного сторожа пронеслись, черт знает из какого прошлого далека, сплошной красочной полосой картины его детдомовского детства и буйной юности, закончившейся на короткий срок тюрьмой. В общем, взовлновался дядя Коля, сердце у него сильно забилось, но ничего толком он не понял. Тревожно лишь повернул седую голову в сторону окна, за которым уже гораздо ближе вновь послышался давешний зловещий вой, леденящий душу и сердце.

Лишь одна Оксана Анатольевна по настоящему смогла оценить красоту и мощь сути, посланного Стрэнгом импульса – ей показалось, что какой-то огромный добрый великан из мира ее детских сказок, низко-низко наклонился над ней и погладил огромной мягкой ладонью по ее роскошным светло-русым кудрям ласковым успокаивающим прикосновением. И даже раздавшийся вой приближающихся румплей не смог ослабить полученного могучего позитивного впечатления, проникшего в глубину души Оксаны Анатольевны, такой же красивой, доброй и сильной, как и она сама, укрепив ее в небывалом мужестве на фоне, готовой разразиться, ужасной кровавой катастрофы. Воспитательница сама точно не разобралась, что ее подтолкнуло на дальнейшие целенаправленные и, в высшей степени, оптимальные действия, но резко встав с кресла и твердо сказав, обращаясь к дяде Коле:

Нужно срочно выключить свет! – подошла к выключателю и отключила освещение, от чего все здание детского сада погрузилось во тьму.

А зачем ты это, Оксана, сделала? – удивленно спросил ночной сторож. – Танька же в туалете ноги себе переломает.

Не переломает! – уверенным голосом успокоила дядю Колю Оксана Анатольевна и подошла к самому окну, уже оттуда ответив на заданный дядей Колей вопрос:

Свет я выключила затем, чтобы не привлекать внимание!

Чье внимание?!

К нам что-то приближается!

Что?!

Сами увидите! – в легком раздражении махнула на дядю Колю рукой воспитательница и прошла в спальню к детям, наказав сторожу перед тем, как скрыться за дверью спальни: Сидите тихо и неподвижно, где сидите и скажите Тане, чтобы никуда не отходила ни на шаг от девочки!

Между прочим, несчастливая и незадачливая нянечка Таня Фомина не переломала себе ноги, когда в туалете неожиданно выключился свет, но зато она подскользнулась на разлитой кем-то по кафельному полу луже воды, и не удержав равновесия, рухнула навзничь, как срезанная пулей, со всего размаху звезданувшись своим некрасивым пучеглазым лицом прямо о край новенького фаянсового унитаза, вдребезги разбив картофелеобразный нос и выбив два верхних передних зуба, отчего, лицо ее сделалось еще более некрасивым…

…Оксана Анатольевна стояла в детской спальне, оперевшись передней поверхностью бедер о край деревянного подоконника, а высоким чистым лбом прижавшись к прохладной поверхности оконного стекла и, глядя на обросший зеленой плесенью прогулочный дворик, ждала того, что к ним, по ее недавним словам, обращенным к ночному сторожу, быстро и неумолимо приближалось. Причем периодические вспышки воя румплей ее практически уже не пугали.

Ждать ей пришлось недолго – уже минуты через три неприятно смотревшееся зеленоватое освещение улицы изменилось. Какая-то новая цветовая композиция свежего и сильного оттенка, ворвалась очищающей и размывающей струей в толщу гиблой зелени, заполонившей простанство над прогулочным двориком. И уже через минуту, яркий свет чистого сапфирового оттенка, сверкавший в своей прозрачной толще бриллиантово вспыхивавшими крохотными звездочками, превратил прогулочный дворик детского сада, до сих пор производивший вопиюще отталкивающее впечатление, как по волшебству превратился в посадочную площадку для ангелочков и херувимчиков.

Однако очень скоро Оксана Анатольевна увидела далеко не херувима – на уровне окон детской спальни, как раз напротив храброй воспитательницы, опустилась гигантская мантия Стрэнга, полыхавшая изнутри тем самым – чистым, ясным, освежающим окружающий мир и делающим его невыразимо прекрасным, ярчайшим сапфировым цветом. По краям семиметровый сапфировый ромб Хранителя украшала тонкая полоса нежного лилово-золотистого свечения. Хранитель выбрал свой лучший наряд из того многочисленного гардероба, что предоставила в его распоряжение щедрая природа Алялватаски, по той простой причине, что он ни в коем случае не хотел напугать маленьких детей, ради защиты которых он и прилетел сюда. Оксана Анатольевна тоже не напугалась, но настолько оказалась потрясена видением заглядывавшего в окна спальни Стрэнга-Хранителя, что сама не заметила, как очутилась в состоянии глубокого обморока и медленно сползла по косяку стены на линолеумный пол детской спальни, так никогда и не узнав – какой страшной опасности избежала она сама и дети, за которых она несла личную ответственность. О том, что ее муж, журналист одной из городских газет, Алексей Гончарук бесследно исчез из земного мира, оказавшись, скорее всего в длинном списке нескольких десятков тысяч жертв кровожадных румплей, ей стало известно лишь через сутки…

Дядя Коля, пригвожденный к креслу страшным ослепительным видением за окном, мелко крестился и бормотал какие-то молитвы, Таня Фомина тихо плакала в темном туалете, держа разбитое лицо под холодной струей воды из под крана.

А Стрэнг-Хранитель, тем временем, почувствовал скорое прибытие огромной стаи румплей во главе с самим Предводителем, и, поднявшись на восьмисотметровую высоту, прямо в сердцевину небольшой, уже рассеивавшейся, дождевой тучки, он дал телепатический приказ всем румплям подлететь к нему, оставив в покое запеленгованный ими для нападения объект…

…Стрэнг—Хранитель терпеливо ждал появления взбесившихся румплей, и волны смарагдового огня небывалой интенсивности бушевали и в глубине, и на поверхности его крыльев яростными бесшумными порывами, скручивались гигантскими кольцами, раскручивались, сталкивались, взрывались фейерверками, рассыпались мириадами гаснущих звездочек и вновь ярко вспыхивали. Приближавшиеся румпли не несли на своих крыльях никаких бортовых огней – для них наступила пора во всех ситуациях оставаться неизменно антроцитово-черными,

Когда до Хранителя оставалось пятьдесят метров, черные румпли по команде Предводителя резко замедлили ход и вскоре совсем остановили движение, перейдя в состояние свободного статического парения. Предводитель – его ромб по диагонали составлял уже не менее пяти метров, самый кровожадный, ненасытный и энергичный из всех, небрежно подлетел прямо к Хранителю и остановился от головных рецепторов последнего всего в полутора-двух метрах. Соблюдать столь близкую дистанцию в среде Истинных Стрэнгов считалось признаком самого дурного толка. Кончики гигантских крыльев Хранителя гневно дрогнули, он весь на секунду озарился вспышкой ярчайшего, изумрудного пламени и наглый предводитель румплей беспомощно кувыркнулся на несколько метров вниз и в сторону, огласив диапазон воспринимаемых стрэнгами звуков воплем жуткой обжигающей боли и ярости.

– Не подлетай в следующий раз так близко, грязный румпль иначе я тебя убью! – грозно предупредил Хранитель.

– Ты не можешь убить меня, старик! – прошипел все еще задыхающийся от боли румпль, – Мы, стрэнги бессмертны!

– Вы не стрэнги, а румпли! Вы не умеете светиться огнями радости и вдохновения. Вы не храните в себе души, а перемалываете их вместе с кожей, костями, мясом и кровью хозяев. Вы питаетесь преходящими субстанциями и поэтому сами рано или поздно превратитесь в падаль!!! Грязные вонючие румпли!!!

– А кто нас научил всему этому, кто породил нас на этот ужасный свет?!?!?! Нам здесь плохо: все время холодно и голодно!!! Мы все время хотим ес-с-с-т-ь!!!!!!!!! – с единодушным возмущением завопила парившая в отдалении стая стрэнгов-румплей.

– Заткнитесь!!!!!!!!! – перекрывая хор их злобных голосов, рявкнул Хранитель, – и в следующий раз раскрывайте свои поганые пасти только тогда, когда я вам разрешу!!! – Он пока еще имел абсолютное превосходство в силе над ними всеми вместе взятыми, но интуитивно сознавал преходящий характер этого превосходства. Румпли росли значительно быстрее, чем он. Он и сам рос, и безудержный, бесконтрольный процесс роста сильно тревожил его в силу ярко выраженной паталогичности. Хранитель заставил себя перестать пока думать над перспективою и последствиями, пугавшего его процесса и строго спросил:

– Что вам нужно было от меня, румпли зачем вы прилетели, помешав моему отдыху и моим мыслям?

– Не хитри, старик! – злобно ответил очухавшийся от нокдауна предводитель, – Ты сам позвал нас, прервав нашу охоту и мы прилетели, хотя были страшно голодны, а внизу нас ждет так много жирной, нежной, молодой, горячей, легкой, так нужной нашим организмам, добычи!!!

– Заткнись!!! – опять рявкнул на наглого румпля Хранитель, а сам с лихорадочным беспокойством думал: «Это действительно же, я сам позвал их, чтобы прекратить убийства, разрушающие истинную сущность стрэнга. Но они оказались проклятыми румплями, но я их пока еще могу себе подчинять, но не могу убить. Да и подчинять могу только именно пока. Да и сам я долго не смогу оставаться Истинным Стрэнгом-Хранителем – я уже почти чудовище, точно такое же, как и румпли. Что делать?!?!?! У меня почти не остается резервов на самосохранение!!!». Он полыхал попеременно то бирюзовым, то смарагдовым, то совсем уже необычным – опаловым, с нежно-оранжевой окаемочкой, холодным и бесшумным пламенем, освещая изнутри всю тучу и, пилоты пролетавшего в пяти километрах мимо грузового вертолета «МИ-8» передали в диспетчерскую аэропорта координаты, как им казалось, объекта, могущего оказаться настоящим НЛО.

Румпли терпеливо ждали дальнейших событий, сохраняя мрачное молчание, удерживаемые волей Хранителя.

Несмейте больше даже близко подлетать к данному объекту – я, Истинный Стрэнг-Хранитель запрещаю вам это и властью, данной мне, изгоняю вас прочь за пределы этого города!!!

Силы его на этом иссякли, но стая румлей, словно куча осенних листьев, подхваченных порывом бури, сорвалась с места и полетела прочь от городского детского сада №123 куда-то далеко за городскую черту.

Но Предводитель перед тем, как послушно улететь вместе с остальными, нашел в себе силы вернуться, предварительно создав между собой и Хранителем безопасную дистанцию, и пообещать: «Когда я прилечу в следующий раз, старик я убью тебя!» Хранитель ничего не ответил предводителю румплей, ибо знал, что тот говорит правду. Он смотрел вслед своему будущему убийце и ощущал, как способность аналитически мыслить бешено атакуется слепым безысходным отчаяньем. Громадным усилием воли включились последние интеллектуальные резервы и наконец-то сиреневым цветом вспыхнула формула: «Необходимо найти Хозяина и лечь ему на плечи!!!»…

Званый ужин в апарце

Рыба, выловленная Аджаньгой в водоеме, по сути своей являвшимся ничем иным, как той самой легендарной рекой Стикс, действительно, оказалась необыкновенно вкусной – ее огромные, дымившиеся пряным паром, жирные и нежные куски яркого оранжево-золотистого цвета, ловко вылавливал из казана большой поварешкой, найденной среди кухонной утвари цыган, сам Аджаньга и выкладывал на огромное праздничное блюдо овальной формы, обнаруженной примерно там же, где и поварешка. Вообще Аджаньга оказался весьма хозяйственным и расторопным парнем. К тому же – великолепным рассказчиком (разумеется, лишь на ремутационный период, рассчитанный, к сожалению, всего лишь на несколько часов). Пока мы насыщались выловленной и великолепно приготовленной им рыбой, Аджаньга успел рассказать нам, что у себя на Родине его дед, бабка, отец и мать считались непревзойденными мастерами ловли болотных рыб, пресмыкающихся и земноводных, и многие свои навыки передали ему – Аджаньге, наивно полагая, что он пойдет по их стопам (вернее – копытам), но судьба распорядилась иначе, и Аджаньга стал унгардом-воином, а не унгардом-змееловом. Он успел рассказать нам несколько, как забавных, так и жутких случаев из своей богатой болотной практики, набросав тем самым несколько скупых, но выразительных штрихов из жизни таинственного и совсем неведомого нам мира Алялватаска. Лично я, правда, перекрестился в душе, что живу на Земле, а не на берегах мерзких бескрайних и бездонных болот Алялватаски. Вслух я, конечно, так не сказал, тем более что искренне отдавал должное кулинарному и рыболовному мастерству унгарда, продолжая смаковать сваренную им рыбу. Зато Эдик, как мне показалось, слушал рассказы Аджаньги о болотах с откровенным немым восхищением или, что будет точнее – с совсем непонятной тоской в переставших близоруко щуриться глазах. Вообще, Эдик, после своего воскрешения, заметно изменился, не только внутренне, но и внешне. Столькардинальным образом на него, наверняка, подействовали взятые в комплексе лучи священной лампы «хиранг», сок листьев травы люзеленя, щедро перемешанный со слюной унгарда Аджаньги и ядом асмарды, к счастью, так и оставшейся мне неизвестной. Раньше я не видел майора Стрельцова по пояс раздетым и, следовательно, понятия не имел – обладал ли он такими же могучими мускулами, как и сейчас, столь же густым волосяным покровом на груди и животе, но, что касается общего выражения еще вчера почти мальчишеского веснушчатого лица Эдика, то здесь я мог бы с полной ответственностью заявить, что основной и характерной особенностью этого почти незнакомого мне сейчас лица, сделалось выражение грубой мужественности и несколько пугающей мрачной замкнутости где-то глубоко внутри себя. Возможно так он до сих пор переживал страшную гибель наших товарищей, остававшихся в автомобилях вне стен апарца в те минуты, когда мы с Панцыревым вели переговоры с верховным Унгардом Анмайгером. О нюансах их гибели, происшедшей у него на глазах, Эдик до сих пор не обмолвился ни словом.

Ну а главное же и самое полезное в происшедших с ним превращениях, если забыть о наевки поселившейся в нем мрачной задумчивости, заключалось в том, что к нему вернулось стопроцентное зрение, а вместе с ним, в чем, скорее всего, не стоило бы даже и сомневаться, ряд ценных и, возможно, необычных для обыкновенного человека качеств. Я, кстати, нисколько не удивился, когда Аджаньга, ничего, между прочим, не евший, а лишь молча, с вполне понятным удовлетворением профессионального повара, наблюдавший, как аппетитно кушают приготовленное им блюдо другие, предложил Эдику:

Слушай, друг – после того, как мы уничтожим румплей, давай отправимся вместе со мной на Пьяные Болота. После возвращения с задания я там поселюсь навсегда, мне это обещал Клан. Там очень и очень здорово, а здесь ты зачахнешь с тоски, в этой вашей дыре!

Не знаю, что собирался ему ответить Эдик, но в их начинавшуюся беседу, вмешался Великий Унгард Анмайгер, поставивший, кажется, точку на беззаботных разговорах вокруг костра:

Ты сначала уничтожь румплей, а затем уже делай безответственные предложения, рядовой унгард Аджаньга! – Анмайгер раздраженно выплюнул рыбью кость, застрявшую у него где-то между прокуренными цыганскими зубами. – Я думаю, что период восстановления сил закончился и пришла пора приступить к действиям вне апарца (если бы мы только знали тогда – какой чудовищный кошмар творится «вне апарца» в родном городе!), направленным на восстановление стабильности в отношениях между миром Алялватаска и Параллелью Х-40!

В течении, примерно, пятнадцати минут Верховный унгард Анмайгер объяснял генералу Панцыреву, майору Стрельцову и мне, суть сложившейся вне стен апарца наиболее вероятной ситуации (он, как выяснилось впоследствии, оказался почти прав, если не считать не известных ему кровавых деталей) и четко обрисовал единственно возможный путь ее уничтожения, или, другими словами, путь к спасению. Он, этот путь, показался мне очень и очень тернистым, во всяком случае для меня. Именно мне, как это не могло бы показаться странным, отводилась Анмайгером ключевая роль в разработанном им плане возвращения Стрэнга-Хранителя на плечи его законного Хозяина. И положа руку на сердце, я не мог бы сказать, что роль эта пришлась мне по душе. Вернее будет сказать, что она мне вообще пришлась не по душе, и, совершив определенное умственное усилие, я подумал о несчастном гусевладельце Викторе, в состоянии полной прострации находившегося на данный период времени в «запаске» джипа, стоявшего у ворот апарца.

Обстановка в городе

…Голодные злые румпли, изгнанные Стрэнгом несколько минут назад на участок неба вдали от города над заливными лугами, благополучно преодолев последствия мощного энергетического нокдауна, нанесенного им Хранителем, теперь на полной скорости возвращались в город угощаться сонными городскими жителями. Лету им оставалось примерно двенадцать-пятнадцать минут, и их массового визита напряженно ждали две с половиной тысячи десантников и ОМОН-овцев, занявших огневые позиции на крышах больниц, гостиниц и большей части высотных многоквартирных жилых домов. Три десятка боевых вертолетов «Ми-24» патрулировали воздушное пространство по городскому периметру на высоте от пятисот до семисот метров. Прожектора вертолетов выхватывали в ночной темноте световые тоннели длиной до километра. Город готовился к обороне – не осталось ни одной квартиры, кроме тех, которые населяли кончены алкаши и наркоманы, где бы не были закрыты на все шпингалеты, засовы и замки окна и двери, и родители не держали бы на руках маленьких детей. По телевидению и радиовещанию, работавших с серьезными помехами и перебоями, каждые полчаса транслировались леденившие кровь предупреждения, лязгавших от страха зубами, дикторов, а в конференц-зале городской мэрии продолжалась бурная, как дизентирийный понос, дискуссия и нетерпеливо ожидалось объявление результатов анализов кусочков ткани нескольких, убитых удачными гранатометными попаданиями, румплей.

Никак не наступал рассвет, стрелки всех городских хронометров, начиная от наручных часов и кончая главным городским циферблатом на башне центрального почтамта, дружно сошли с ума и хаотически дергались то вперед то назад, никак не желая вернуться к привычному и однообразному поступательному ходу строго вперед – в светлое будущее. В результате такой неприятной петрушки, случившейся с самим временем, полная зелена луна не собиралась гаснуть и продолжала придавать городскому ландшафту потусторонний колдовской колорит.

Стрэнг-Хранитель собирал последние остатки самого себя для решающей попытки улететь в Нетленные Леса.

Труп тещи под кладбищенской землей продолжал светиться ярким бирюзовым светом, заставляя жмуриться даже слепых могильных червей. Пятидесятилетний юбилей Антонины Кирилловныникак не заканчивался и в его праздновании невольно вынужден был принять участие весь город, уставший любоваться образцами моего подарка любимой теще…