Текст книги "Черная шаль"

Бойня в покровском соборе

Торжественная служба уже подходила к концу и Владыко решил возблагодарить Бога за спасение своей паствы, когда неясная, слабая пока шумовая волна, ворвалась внутрь Храма с улицы. Владыко и отец Станислав, услышав ее, внутренне напряглись, интуитивно предчувствуя нечто аномальное, что скоро может начать иметь отношение к их Храму. Через секунду возникшее беспокойство у обоих священников заметно возросло – внутри Собора, ярко освещенного сотнями свечей, что-то, тем не менее, случилось именно со светом, словно внутрь снаружи проникла некая цветовая гамма, наполненная неясным тусклым ужасом. Получившееся гадливое ощущение оказалось настолько сильным, что мощный красивый речитатив, читавшего текст Праздничной Службы Владыки на мгновенье споткнулся и едва не рассыпался испуганным бессмысленным блеянием, но Владыко Максимилиан по праву всегда считал себя настоящим мужчиной и мужественно продолжил Торжественное Богослужение, несмотря на прочно поселившееся в его сердце твердое предчувствие неумолимого приближения страшной трагедии.

Просто-напросто одновременно с тем мгновеньем, когда в сердце Владыки с пугающей основательностью свила себе гнездо сильная тревога, огромная оранжевая луна, будто специально выкрашенная невидимыми небесными малярами к большому празднику в такой необычный нарядный цвет, внезапно потускнела и за какие-то считанные секунды превратилась в бледный зеленоватый призрак самой себя – прежней, яркой и нарядной. Смутный ропот пробежал по огромной толпе, насчитывавшей несколько тысяч человек, собравшейся на Праздник. Несколько тысяч голов, словно по команде, поднялись лицами кверху. Громко заплакал чей-то ребенок, тоскливо взвыла каккая-то приблудившаяся собака. Встревоженно переглянулись сидевшие в своих желто-синих автомобилях ОМОН-овцы, вооруженные автоматами Калашникова.

И вот тут-то, где-то пока еще очень далеко, раздался странный пронзительный вой, чьи интонации заставили вытянуться лица многих людей, собравшихся вокруг и во дворе Собора, превратиться их в неживые маски, чьи черты оказались искаженными темным первобытным ужасом.

Двести с лишним румплей приближались стремительно и, соответственно, сила их кошмарного воя нарастала и делалась невыносимей для человеческого слуха с каждой секундой.

Когда голодный вой румплей ворвался внутрь Храма, Торжественная Служба прервалась и Владыко Максимилиан своим сильным красивым голосом, заполнившим все помещение Храма, произнес:

Дети мои! У меня есть убедительная просьба к вам не поддаваться панике, оставться на местах, взять на руки маленьких детей и отойти подальше от входных дверей в Храм!

Станислав – оставайся с людьми, не выходи наружу и в случае чего, изо всех сил постарайся пресечь начинающуюся панику! – быстро сказал он отцу Станиславу и широким быстрым шагом направился сквозь многочисленную паству, почтительно расступавшуюся перед ним паству и глядевшую вслед уважаемому ей Владыке с легким недоумением.

Когда Владыко вышел на ступени крыльца Собора, то ему показалось, что он попал в свой недавний ночной кошмар, но теперь уже озвученный настоящим адским воем.

Страшно закричало сразу несколько сот обезумевших от ужаса женщин и все несколько тысяч прихожан увидели… пикирующих прямо им на головы фантастических чудовищ, казавшихся еще ужаснее в своем реальном неправдоподобии и принципиальной невозможности. Владыко поднял кверху ритуальный сверкающий посох, словно надеясь прогнать им гигантских крылатых тварей обратно в те неназываемые небеса, откуда они и прилетели…

…Предводитель румплей прежде, чем не торопясь приступить к обильной трапезе, немного решил порезвиться, чувствуя легкий переизбыток сил. Поэтому, в отличие от своих младших и меньших по размерам собратьев, жадно накинувшихся на разбегавшихся в разные стороны людей, Предводитель спикировал прямо на главный купол Собора и легко выдрав с его вершины четырехметровый восьмиконечный крест, выплавленный из нержавеющей стали и покрытый тонким слоем позолоты, легко зашвырнул его на триста метров куда-то в темноту частных кварталов, со всех сторон вплотную подступаших к Покровскому Собору. Крест со свистом прокувыркавшись в зеленоватой ночной темноте, насквозь пробил крышу чьего-то пятистенка, да так и остался там торчать, пригвожденный к свежеотремонтированному деревянному полу под силой собственной страшной тяжести.

Затем, совершенно точно сассоциировав желто-синие милицейские автомобили с возможной потенциальной опасностью для организмов румплей, он приказал двадцати наиболее крупным румплям, унести милицейские автомобили повыше на небеса и сбросить их оттуда прямо на толпу обезумевших людей, что и было проделано с изумительной легкостью, поразившей даже самих ОМОН-овцев, из которых никто не успел выпрыгнуть наружу и попытаться применить против невиданных врагов огнестрельное оружие – настолько стремительным и внезапным оказалось нападение румплей, действовавших сообразно своему небывалому аппетиту предельно беспощадно и строго рационалистично.

Все три автомобиля, поднятые на пятидесятиметровую высоту, румпли сбросили прямо на хаотично метавшуюся вокруг Собора толпу. Несколько человек были раздавлены насмерть, а с грохотом взорвавшиеся бензобаки, ярко осветившие на несколько секунд вспышками трех почти одновременных огненных взрывов массовую батальную картину, тщательно срисованную с чьего-то дурного сна, придали недостававшее, до сих пор, разворачивавшемуся вокруг Покровского Собора дейвству, обязательное при катастрофах подобного масштаба, зловещее обрамление из начинавшихся пожаров.

Подчиняясь телепатическому приказу Предводителя, никто из младших румплей не трогал высокую величественную фигуру, возвышавшуюся на ступеньках Соборного крыльца. Фигура была облачена в яркие сверкающие одежды, что-то беспрестанно громко кричала и угрожающе размахивала до смешного нелепой, такой же ярко сверкающей, как и его одежды, палкой. Это был Владыко Максимилиан, с безумием отчаяния тщетно пытавшийся спасти свою обреченную паству. Он почему-то с первого же взгляда вызвал особую ненависть у Предводителя, и Предводитель, легко расправившись с главным Соборным Крестом, спикировал прямо на Владыку, за какую-нибудь минуту подняв того на полукилометровую высоту. Сердце отца Максимилиана не выдержало, и он умер прямо в воздухе без покаяния и причащения, и так, как румпли употребляли в пищу только живую горячую кровь и плоть, то Предводитель брезгливо выпустил труп Владыки из своих черных мохнатых объятий, лишь только почувствовал, что в схваченного им человека вселилась смерть. Тело Владыки упало с полукилометровой высоты прямо на острие креста второго Купола Собора, да так и осталось там висеть, явившись апофеозом, учиненного румплями кровавого кошмара.

В начавшейся страшной давке погибло и было покалечено несколько сот человек. Непосредственными жертвами румплей стало девятьсот двадцать семь человек, из них – сто тридцать два ребенка.

Ночь Румплей, начавшаяся полтора часа назад уничтожением небольшого по численности экипажа речной самоходной баржи, получила свое дальнейшее, в качественном смысле, развитие, на территории Покровского Собора.

Если бы румпли могли, то они бы с удовольствием сожрали всех прихожан, но даже их ненасытные утробы имели определенные физиологические ограничения, поэтому через полчаса бурно проведенного пира, отяжелевшие сытые чудовища, неспешно размахивая огромными черными крыльями, неспешно удалились под аккомпонемент воплей ужаса, стонов и горького безудержного плача оставшихся в живых, раненых и, просто не успевших далеко убежать, людей, целыми семьями собравшихся к Покровскому Собору отпраздновать Великий Праздник Святой Троицы.

Почти обезумевший отец Станислав лихорадочно накручивал диск телефона в рабочем кабинете покойного Владыки, но никуда пока не мог дозвониться…

Горбольница №1. Ночь ужаса и избавления

Заведующий отделением неврологии, Александр Анатольевич Кандрин, непосредственно после посещения реанимационной палаты, где лежала Рада, а особенно, после привидевшейся ему там жуткой галлюцинации, во множественном числе махавшей большими черными крыльями на фоне неправдоподобно огромного оранжевого диска Луны, быстрым шагом прошел в свой личный рабочий кабинет, закрылся там на имевшийся шпингалет, рухнул в удобное мягкое кресло за рабочим столом и откинув голову затылком на спинку кресла, плотно прикрыл глаза веками.

Он принял позу полного расслабления с актуальной целью избавиться от навязчиво кружившегося под сводами черепа вопроса: « А не заразно ли заболевание этой пациентки?!». И вслед за этим навязчивым вопросом кружился единственно верный ответ, гласивший, что: «заразных психических заболеваний не бывает и быть не может!».

Тогда, что же это такое было, черт возьми?!?!?! – воскликнул вслух Алесандр Анатольевич, открыв глаза и приняв вертикальное положение в своем кресле.

А это, что еще за чертовщина?!?!?! – также вслух и тоже ненормально громким голосом задан им был следующий вопрос, когда он случайно глянул в окно и увидел Луну, скинувшую с себя свой недавний оранжевый мундир, а сейчас словно бы налившуюся изнутри отвратительным зеленоватым гноем, отдававшим разбавленным в нем муторной желтизной. Александр Анатольевич вскочил с кресла на ноги и подбежал к окну, вытаращив глаза на мир, простиравшийся за оконным стеклом. Привычный и хорошо знакомый мир за окном кабинета, показался заведующему отделением неврологии совершенно неузнаваемым – широкую площадь перед больничным корпусом и крыши прилегавших жилых кварталов какой-то злобный проказник облил помоями зеленоватого гнилостного цвета. Лишь свет электрических лампочек, горевший в окнах домов, доказывал, что там еще живут люди. Однако в груди Александра Анатольевича появилось весьма и весьма дурное предчувствие. Чтобы срочно подавить его, он рывком распахнул холодильник, достав оттуда початую бутылку коньяка и тарелку с нарезанной колбасой и солеными огурцами.

Едва он успел опрокинуть стопку коньяка, как в запертую дверь кабинета забарабанили тревожным частым стуком. Александр Анатольевич, торопливо спрятав коньяк в холодильник, открыл дверь и увидел взволнованное, в общем, неспокойное лицо старшей медсестры отделения.

Что случилось, Валентина Сергеевна?!

В пятой и седьмой палатах сильно вонуются больные, особенно вот этот – Жерехов! На грани истерики!

Лишь бы вы сама, Валентина Сергеевна, не оказались на грани истерики! – коньяк все-таки успел слегка ударить в голову заведующего отделением. – За каждую палату отвечает, кажется, черт возьми, прикрепленная к ней медсестра!…

Валентина Сергеевна в легком недоумении открыла рот, не понимая, что происходит с нервным состоянием Александра Анатольевича она просто предположить не могла, что заведующий отделением элементарно, как в народе говорят, только что «накатил на грудь».

Воткните каждому паникеру лошадиную дозу успокаивающего и меня больше по пустякам не тревожьте, Валентина Сергеевна! – и Александр Анатольевич захлопнул перед носом опешившей старшей медсестры дверь кабинета.

В кабинете он, не теряя ни секунды времени, опять достал коньяк из холодильника и отпил прямо из горлышка граммов сто пятьдесят. Специфически крякнул, когда выпитый коньяк весь без остатка соскользнул в желудок, со стуком поставил полуопустевшую бутылку на стол, с хрустом сожрал целый огурец и вновь подошел вплотную к окну, в пьяной несбыточной надежде предполагая, что, быть может, луна приобрела свой нормальный цвет и окружающий мир вновь начнет казаться ему понятным и знакомым. Но Александр Анатольевич серьезно заблуждался – причины кардинального визуального изменения внешнего облика пространства внутри крупного областного российского центра Кулибашево имели чересчур серьезный характер.

С одной стороны, имевший место несколько десятков минут назад, глобальный сдвиг пространственных пластов, в результате которого Кулибашево едва не захлестнула волна массовой миграции сумирогов из Алялватаски, благополучно самоликвидировался, оставив на поверхности Земли лишь незначительную часть сумирогов, но с другой, стремительное увеличение в арифметической прогрессии румплей, также, как и сумироги, проникших из чужих пространства и времени, продолжали дестабилизировать основные земные пространственно-временные характеристики на местном Кулибашевском уровне. Пока еще никто в Кулибашево, включая сильно захмелевшего невропатолога Кандрина, не догадывался о том невероятном факте, что поступательный ход времени из прошлого в будущего над Кулибашево начал опасно рыскать из стороны в сторону со своего основного стратегического курса. И изменение цвета луны было одним из визуальных проявлений этого опасного временного эффекта. Кстати сказать, другим проявлением начинавшегося пространственно-временного коллапса в городе Кулибашево, явилось полное нарушение телефонной связи, в результате чего дежурного врача крупнейшей городской больницы никто не смог предупредить о надвигающемся шторме кошмарной трагедии. В городе начиналась кровавая вакханалия массовых убийств и, ни городская администрация, ни городские силовые структуры, застигнутые врасплох неожиданно свалившемся на Кулибашево из ниоткуда бедствием, оказались не в силах предупредить их. В какой-то степени положение мог спасти своевременный звонок в Москву, сделанный полковником МВД Кулановым непосредственно после нападения румплей на Покровский Собор, но помощи следовало ждать не ранее, как через несколько часов. Поэтому заведующий отделением неврологии городской больницы №1, Александр Анатольевич Кандрин оказался обреченным, но совсем не догадывался об этом, а лишь смутно предчувствовал и именно поэтому, не переставая, потихоньку посасывал прямо из бутылки хороший армянский коньяк…

…Рада, очнувшись в очередной раз и увидев, что луна окрасилась сама и перекрасила небо вокруг себя в зеленоватый трупный свет, сразу же на уровне своей безупречной логики и сверхчувствительной интуиции, догадалась, что вскоре может произойти.

Она вырвала из вены, проходившей прямо под локтевым сгибом правой руки, толстую иглу, через которую в ее кровь вливался питательный физиологический раствор, с огромным трудом приняла сидячее положение на кровати и попыталась позвать медсестру. Но на это у нее пока не хватило сил – рот раскрылся широко, но почти беззвучно, издав лишь слабое хриплое шипенье. Видимо, именно так должен был звучать голос настоящего безнадежного отчаяния.

Сделав еще раз пару тщетных попыток заставить заработать атрофировавшиеся голосовые связки, Рада окончательно поняла, что крикнуть и предупредить о надвигавшейся беде, сидя у себя в одиночной палате, она не сможет. И поэтому, собрав остатки сил, жена моя сумела перебраться с кровати на пол и на карачках медленно поползла к проему всегда открытой двери, которая вела в общий коридор отделения.

Рада сумела доползти лишь до порога палаты, когда поняла, что опоздала – ее обострившийся за последние дни почти до паранормальных возможностей слух уловил пока еще далекий, но стремительно приближавшийся, пронзительный вой. Тут-то ее и увидела проходившая мимо, как раз после неприятного и непонятного короткого разговора с Кандриным, старшая медсестра отделения неврологии, Валентина Сергеевна.

Что это вы здесь, милочка, делаете?! – всплеснула руками старшая медсестра, подхватывая Раду под руки и ставя на ноги. Совершив над собой невероятное усилие, Рада достигла того, что у нее наконец-то прорезался голос:

Немедленно эвакуируете куда-нибудь все отделение – к нам в больницу летит Черная Шаль! – слабо прошептала она на ухо старшей медсестре. – Почему-то мне даже кажется, что она прилетит не одна, а со своими товарищами.

Та-ак! – профессионально-понимающим голосом произнесла Валентина Сергеевна и неизвестно, чтобы она стала говорить дальше, как ушей ее тоже достиг далекий душераздирающий вой разъяренных голодных румплей – они приближались к больнице с воистину дъявольской скоростью.

Что это-о?! – неизвестно к кому обращаясь, растерянно спросила старшая медсестра.

Отпустите меня – я вполне могу стоять самостоятельно! – к Радке, как это часто случается с человеком в минуты смертельной опасности, внезапно вернулись почти все ее силы и она добавила почти громким голосом. – Это летят Черные Шали – страшные крылатые кровожадные чудовища, чтобы убить нас всех! Срочно идите к заведующему отделением – пусть он что-нибудь предпринимает для спасения людей! Звоните в милицию, ФСБ там, в МЧС – в общем, не знаю куда! – и оттолкнув заступоревшую старшую медсестру, Радка бегом бросилась вдоль по коридору на поисках спасения, в которое практически не верила…

…Александр Анатольевич не понял, что произошло в начале – внезапный, заложивший барабанные перепонки больно колющей ватой, высокий пронзительный вой или – нарастающее дребезжание оконных стекол в кабинете. Кроме оконных стекол очень скоро задрожжал под ногами и пол. Краем уха заведующий отделением неврологии услышал множество испуганных криков за дверью в коридоре, но не повел по этому поводу ни краем, ни самим ухом, всецело поглощенный теми вещами, что разворачивались неподалеку от больницы невысоко в ночном небе, окрашенном смертельно больным лунным светом, уже разлагавшимся на гнилостные миазмы. Он увидел сотни три огромных несуразных птиц, осиянных вдоль границ своих беспросветно-черных силуэтов зловещим, очень ярким зеленым свечением. Птицы или кто они там были, стремительно летели гигантским клином, острие которого, казалось, было направлено именно в окна кабинета Кандрина.

Александр Анатольевич, сделав заключительный, совершенно опустошивший бутылку, глоток коньяка, бросился к выключателю, вырубил в кабинете освещение и залез под массивный рабочий стол…

Радка бегом бежала вдоль длинного коридора отделения, заткнув уши, чтобы не слышать сводившего с ума надрывно-пронзительного мощного воя, от которого мелко вибрировал пол под ногами и мелко, и часто бились косяками двери отделений о стены. Не обращая внимания на искаженные от ужаса бледные лица бестолково метавшихся по коридору пациентов и умело маневрируя между ними, ни с кем не столкнувшись, моя маленькая мужественная жена успела добежать до пустынной лестницы, ведущей на черный ход и здесь ее внимание привлекла узкая фанерная дверца, из-за которой наружу просачивался сильный запах хлорной извести. Даже для самой Рады осталось загадкой – какой мыслью или, может быть, наитием свыше, сруководствовалась она в те роковые секунды над самой собой, но рука ее автоматически дернула ручку дверцы на себя и та, о счастье!, раскрылась. В открывшемся перед Радой крохотном чуланчике стояли швабры, сложенные друг в друга ведра и еще одно ведро отдельно стоявшее, доверху наполненное хлоркой. Она втиснулась в чуланчик между швабрами и ведрами, закрыла дверцу на имевшийся внутри проволочный крючок, презрев брезгливость, плотно прижала к лицу краешком влажной половой тряпки, чтобы миазмы из ведра с хлоркой не выели глаза и впервые в жизни принялась молча, но горячо молиться Богу о «спасении беспутной рабы твоей Радмилы».

Спустя пять-семь секунд после начала ее молитвы весь больничный корпус сотрясся от звонкого грохота одновременно вылетевших стекол ста пятидесяти окон всех пяти больничных этажей – голодные румпли ворвались внутрь городской больницы №1 и одним из первых ужасную смерть свою, мужественно встретил дежурный ночной врач, заведующий отделением неврологии Александр Анатольевич Кандрин. От остальных членов больничного персонала, дежуривших этой ночью в количестве сорока восьми человек и двухсот семидесяти пациентов, румпли полностью очистили помещение больницы за восемь с половиной минут…

Я и спасенные цыгане

Продолжая пялиться на покрывшуюся зеленой космической плесенью луну, я, как-то совсем упустил из виду, преградившую мне путь черную канаву в метр шириной. Правым глазом я смотрел на луну, а левый у меня, наверное, сам собой исхитрился повернуться в сторону канавы и мне почудилось, что канава… движется. Тогда я забыл про зеленую луну и все свое внимание переключил на черную канаву.

Канава, действительно, двигалась и на поверку оказалась не канавой и не совсем черной, а – слегка блестевшей неприятной зеленью под лунными лучами, спиной какого-то гигантского пресмыкающегося (наверняка из доброго и очень симпатичного мира Алялватаска, решил я), флегматично ползущего по своим делам куда-то в гнилой зеленоватый мрак майской ночи. Прошло минут пять, прежде чем кончилась удивительная блестящая спина неизвестного монстра и путь мой оказался свободен и я немедленно сорвал джип с места, снедаемый жутким беспокойством о Раде.

Лишь минут через десять, когда по моим расчетам, я должен был подъезжать к окраине слободы, я увидел первых людей – на обочине дороги под большим тополем возле низкого покосившегося плетня, в свете фар отчаянно голосовали две женщины с маленькими детьми на руках и низенький полный пожилой мужчина. Я резко затормозил возле них, открыл дверцу и как можно более спокойным тоном спросил:

– Что случилось?

На лицах всех троих явственно читались крайняя растерянность и страх, и я ничуть не удивился, услышав в ответ:

– Спаси нас, парень!!! – наперебой затараторили женщины, с трудом не срываясь на рыдания, – Детей пожалей, посади в машину, увези скорее отсюда подальше куда-нибудь!!!

– За цыганами пришли Щелкуны с Караваевых гор!!! – перебивая женщин, вступил в разговор мужчина неожиданным, но уверенно прозвучавшим заявлением, – Пробил час для народа цыганского: откуда народ цыганский пришел, туда и возвращается – так сказано в Писании!!!

В Писании на этот счет ничего не сказано!!! – веско возразил я, проницательно глядя мужчине в выпученные, ярко блестевшие глаза, – «Цыгане есть люди в Польше, а поидоша от немец на татьбу и всякое зло хитры!» – вот что я про вас читал, но только не в Писании! Так что не сходите с ума, а объясните толком суть происходящего!

Заговорила одна из женщин (мужчина ничего не ответил мне, но выражение лица у него изменилось, сделалось как бы более озадаченным, словно он начал приходить в себя, очнувшись от невероятного наркотического сна):

– Мы не отсюда. Мы с той стороны Слободы, от Калитвинного моста, там у нас дом был. Доски в полу все провалились, а из-под пола желтые руки стали всех за ноги хватать. Бабку мою уволокли, она старая совсем, не могла от них увернуться. Пивоня это муж мой, уволокли. Он кричал мне так страшно: «Зида сына спасай!!! Беги!!!» Мы чудом оттуда сбежали! Но они за нами гонятся, я знаю точно. Они многих похватали! – мальчик лет двух на ее руках проснулся и сразу расплакался, она принялась его успокаивать, прервав свой сбивчивый рассказ.

– Садитесь! – я распахнул заднюю дверцу, – Побыстрее – отсюда нужно немедленно уезжать!

Все трое торопливо погрузились, я с силой вжал в пол педаль стартера и «джип» рванулся с места в карьер прочь из темноты и безлюдья Цыганской Слободы.

Минуты две, пока не появился утлый деревянный мостик через узкую мелкую речку, являювшуюся естественной границей Слободы, мы ехали молча. Но затем мне пришлось нарушить молчание, задав самый актуальный и естественный вопрос:

– А куда вас отвезти, уважаемые?!

Я увидел, как обе цыганки переглянулись, а полусвихнувшийся цыган остекленевшим взглядом продолжал смотреть вперед на огни приближавшегося города, и затем Зида – наиболее из них сумевшая сохранить самообладание, сказала, – Высади нас, молодой человек, где-нибудь в месте пооживленней, где народу много и светло, и каменный пол. Лучше бы всего – на вокзале!

– Да – я буду проезжать мимо вокзала, там вас и высажу, – кивнул я, – Так что хоть в этом вам повезло… А вы не выдумали про «желтые руки»?!

– Не говори больше про них, не надо! Мы о них уже забыли!!! – предостерегающе подняла Зида руку с раскрытой ладонью, как бы намереваясь заткнуть ею мне рот, если я вдруг не умолкну, и выражение, вспыхнувшее при этом в глазах Зиды, показалось мне совсем нечеловеческим. Я лишь молча пожал плечами и прибавил скорости.

С узкой извилистой грунтовки мы выехали на асфальтированную трассу федерального значения. Сумирогов я так и не увидел – с ними, действительно что-то произошло, и у меня не было никакой уверенности: обязательно ли мне нужно по этому поводу радоваться. Как жаль, что так опрометчиво остекленел Верховный Унгард Аймангер. Как много он бы мог еще объяснить, в частности, мое упрямо возраставшее с каждой минутой ощущение неумолимо надвигавшейся ужасной беды. И надвигалась она не на меня лично (почти все возможные для отдельно взятого человека беды со мной уже свершились), а на весь наш город, чьи многочисленные огни, бисером рассыпанные в черноте майской ночи, казались мне россыпями наивных в своей беззаботности жуков-светляков вот-вот готовых навеки погаснуть среди сырой вечерней травы под ногой случайного прохожего.

Цыгане молчали всю дорогу, а у меня за те полчаса, пока я довёз их до железнодорожного вокзала, в голове выстроилась некая логическая цепочка, где звеньями служили абсолютно алогичные посылки и почти шизофренические выводы.

Спасибо, парень!!! – с чувством поблагодарила меня за себя и за своих спутников Зида, когда я притормозил машину у краешка ярко освещенной привокзальной площади. Мои случайные пассажиры выскочили из «джипа», что говорится, как ошпаренные и, не оглядываясь, торопливо засеменили по направлению к вокзалу. Электронные вокзальные часы показывали ровно два часа ночи, и я удивился – насколько длинной оказалась эта бешеная ночь, переполненная диковинными и трагическими событиями. Я кинул прощальный взгляд на привокзальную площадь и автоматически отметил большое количество патрулей.