Текст книги "Большая книга перемен"

– Надо с Немчиновым посоветоваться, – сказал Сторожев.

– Зачем?

– Ну, он же книгу пишет про Костякова. Может, нарыл уже что-то. Ему же, паразиту, в тюрьму надо, а не на брачное ложе! Невзирая на давность лет!

– Это идея, – сказал Коля. – Надо с ним встретиться, поговорить.

44. ГОУ. Перечение

__________

__________

__________

__________

__________

____ ____

Хорошо, если характерной чертой вашего нынешнего поведения будет сдержанность.

Дубков ел, пил и спал урывками – писал поэму, потрясенный масштабом собственного замысла. Сначала он назвал поэму «Россия воровская», но решил, что это слишком в лоб. Зато с первых же строк, осенивших его в начале работы, стал вырисовываться символический образ корабля.

Вступление было размашистым, звучным:

 
Океанский корабль на просторах болот,
А, вернее, ковчег о двенадцати палубах,
Он трубит, но при том никуда не плывет,
Только волны в конвульсиях валовых.
 

На нижнюю палубу Дубков поместил топливо и выразил парадоксальную мысль о том, что данное нам благо может обернуться нашей погибелью:

 
Там наша энергия, уголь и нефть,
Но сыплют и льют мимо топок.
И будет страшна истощения месть:
Ковчег без движения – топок.
 

Вторая палуба: работяги, кочегары.

 
В грязи, в рванине и в поту —
Лопатами махают.
А в ту ли сторону, не в ту
Плывем? Они не знают.
 

Третья палуба: прорабы.

 
Рабы – не мы. Прорабы мы.
Мы боцманы матросов.
И трюмы пусть мрачней тюрьмы,
Плати – и нет вопросов!
 

На четвертой палубе Дубков устроил кухню и прачечную с обслуживающим низшим персоналом, на пятой поселил официантов и белошвеек – обслугу почище, на шестой охрану, которая защищает верхние палубы от нижних, если взбунтуются, на седьмой мелкое начальство, на восьмой деятелей шоу-бизнеса, а в отдельном отсеке – предателей из числа творческой интеллигенции. Кто будет на палубах с девятой по одиннадцатую, он еще не решил, а на двенадцатой, само собой, власть. Финальные строки у Дубкова были уже готовы.

 
И гордо реет триколор,
И веет вентилятор.
На рубке капитанской ор.
«Вперед!» – кричит оратор.
 
 
«Назад!» – другой вовсю поет.
«Направо!» – третий стонет.
Корабль стоит среди болот.
И тонет, тонет, тонет.
 

Чтобы не сбить себя с вдохновения, Дубков почти не говорил с женой, не отвечал на звонки, а потом и вовсе выключил мобильный телефон. По городскому отвечала Татьяна, всем говоря, что Вячик уехал. Но вдруг постучала негромко в дверь:

– Извини, это Максим Витальевич!

Татьяна понимала, кому невозможно сказать неправду. Дубков тоже понимал, что Максиму придется ответить. И, схватив трубку, сказал:

– Здравствуйте, все идет своим чередом, работа движется, не беспокойтесь.

И вернул трубку жене.

– Как бы не вышло чего, Слава, – вдруг сказала она.

– Чего это ты? – удивился Вячик. – Иди-ка, приготовь чего-нибудь быстренько. Яичницу, что ли.

Татьяна ушла, а Вячик почувствовал что-то вроде легкой тревоги.

Тряхнул головой: все он успеет. Но сначала закончить поэму. Может быть, это кульминация всей его творческой жизни? Как «Двенадцать» Блока.

Но кто же все-таки у нас на девятой палубе?

45. ЦУЙ. Воссоединение

____ ____

__________

__________

____ ____

____ ____

____ ____

Вас преследует женщина.

Лиля ждала.

Обход в девять часов, а сейчас только восемь с минутами.

С двумя минутами.

На стене комнаты – круглые большие часы.

То есть это не комната, а палата.

Но Лиля мысленно называет – комната.

На стене комнаты – часы. Типично казенные часы, не имеющие никаких признаков индивидуальности: металлический ободок, белый циферблат, прямые, без фокусов, арабские цифры (Лиля, кстати, терпеть не может на часах римских цифр).

Лиля почему-то любила видеть время, везде, где она жила, в каждой комнате были настенные часы. Зачем? Ведь никогда никуда не спешила, никого ни к какому часу не ждала.

И вот – пригодились.

Стены выкрашены в фисташковый цвет, висит фотография: березовый осенний лес. Это Дашина фотография, Лиля ее любит, вот Даша и принесла, и повесила.

Три минуты девятого.

Интересно, есть ли у Лили чувство времени?

Она посмотрела на секундную стрелку, поймала ритм: раз-два-три…

Закрыла глаза, начала считать в уме: раз-два-три… Пятнадцать… Тридцать… Шестьдесят.

Открыла глаза: стрелка прошла только пятьдесят секунд.

Ее минута на десять секунд короче?

Почему?

Она торопится?

А как было раньше?

Надо будет еще попробовать – интересно.

В девять придет лечащий врач – Ада.

Первый раз она появилась в сопровождении группы врачей, Лиле было плохо – от переезда, от смены обстановки, вообще – от всего. Это было не здесь, в приемном отделении. Ада склонилась над ней, спрашивала что-то, Лиля, ничего не понимая, сказала:

– Вы красивая, как сама смерть.

Ада улыбнулась и повторила вопрос: хочет ли она быть в отдельной палате или с кем-то? Кто-то не выносит одиночества, а кто-то наоборот.

– В отдельной. Я привыкла.

В клинике имелись, как узнала Лиля, не просто отдельные палаты, а целые апартаменты, но она хотела именно такую комнату – маленькую.

Ада действительно была очень красивой. Наверное, тем, кто ее впервые видит, сразу же приходит в голову мысль: что она тут делает, какая больница, зачем? Ей актрисой быть, для обложек журналов сниматься, элитную парфюмерию и косметику по телевизору рекламировать.

Но Ада с детства хотела быть врачом – и стала врачом.

Кандидат наук, между прочим.

С такой внешностью не побеждают на конкурсах красоты – черты лица, если приглядеться, неправильные. Разрез глаз вообще почти азиатский, хотя глаза голубые. Но при этом общее впечатление фантастическое, потрясающее (думала Лиля гламурными словечками, посмеиваясь при этом над собой). Марсианку, Аэлиту – вот бы кого ей сыграть, если бы захотела быть актрисой. Инопланетное лицо, хотя при этом абсолютно человеческое. Особенно когда смотрит на тебя.

Сколько этих взглядов видела Лиля, когда заболела. Сквозь, мимо, поверх, косвенно, исподлобья.

А тут точно понимаешь: Ада смотрит тебе в глаза и видит тебя, Лилю, и думает о тебе. О твоей болезни.

Уже во время третьего посещения Ады они немного поговорили не о болезни, а вообще. Лиле очень не хотелось ее отпускать, она спросила:

– Вас, наверно, уже замучили, извините, просто страшно интересно, вы кто по национальности?

Ада рассмеялась:

– Во мне черт знает что намешано: польская кровь, еврейской немножко, татарской. Мои предки были люди беспокойные, никто не женился на своих.

– А трудно, наверно, когда на вас все время смотрят? Ведь смотрят же?

– Когда как. Иногда раздражает. Вы сами должны это понимать, вы тоже красивая.

– За «тоже» спасибо.

– Я не хотела вас обидеть, – спохватилась Ада. – Просто – я же вижу.

– Видите то, кем я была?

– Ничего, вы и сейчас в порядке.

Это «в порядке» Лилю почему-то сразу успокоило. Если бы сказала: «отлично выглядите», или «красавица», или еще что-то в этом духе, было бы неприятно. Ада нашла самое лучшее слово – и свойское, даже немного фамильярное, и ободряющее, и не чересчур хвалебное. В порядке, подруга, ты в порядке, говорила себе Лиля потом целый день и улыбалась.

В следующий приход Ады сказала:

– Вот человек как устроен. Раньше я думала: лишь бы не было боли, остальное вытерплю. Очень устала от боли. А сейчас боли почти нет, так мне мало этого, мне еще чего-то хочется.

– Чего именно?

– С вами поговорить.

– Не сейчас, хорошо? Я после восьми загляну к вам.

И сказано было опять очень точно – в самую меру. Не поблажка или снисхождение, не выполнение врачебного долга виделось за этим, а простой отзыв на простое желание – пообщаться.

Каждый раз, когда Ада входила в комнату, Лиля удивлялась, будто впервые ее видела: какое лицо, Боже ты мой, какое лицо!

Даже было немного больно смотреть. Вернее – чувствовать.

А мужчины, наверное, вообще сходят с ума.

Да, как выяснилось, сходят и сходили. Но счастья Аде это не принесло: она до сих пор одна.

– Рано вам говорить «до сих пор», – сказала Лиля с интонацией старшей сестры или подруги – тоже старшей.

– Лиля, мне сорок семь, – сказала Ада с усмешкой.

– Ничего себе!

– Наследственность. Папе за семьдесят, выглядит на пятьдесят, а блудит, как тридцатилетний. Бандану носит, джинсы, фигура отличная, при этом и курит, и пьет, да еще как пьет!

– А расскажите вообще о себе, – попросила Лиля. – Я с собой в могилу унесу, можете всю правду.

– Да и нечего особо скрывать. Замужем не была, два раза были длительные отношения – семь лет и одиннадцать. Оба мужчины были женаты, оба собирались разводиться. Один так и остался с женой, второй развелся и женился на своей студентке. Всё. Остальное – работа.

Говорили они также о людях вообще, о жизни вообще и даже о болезнях – Ада оживлялась, рассказала множество интересных с медицинской точки зрения случаев, было видно, что в этом ее настоящая жизнь.

А несколько дней назад Ады не было в клинике. Она же не круглосуточно здесь работает, есть выходные, есть, наверно, какие-то отгулы за дежурства. В этот день Лиля чувствовала себя плохо, капризничала, что-то невежливое сказала сиделке, та обиделась – Лиля дополнительно мучилась и из-за этого, потом попросила у сиделки прощения.

На другой день Лиля ждала Аду с таким нетерпением, какого за собой не знала, не помнила.

И она появилась.

У Лили закружилась голова, она почувствовала удар в сердце – и заплакала.

– Ты что? – подсела к ней Ада.

– Так… Легкая депрессия.

Лиля не хотела говорить правду, она знала, что нельзя пугать людей излишней привязанностью – слишком они дорожат своей свободой.

– Ерунда, – сказала Ада и прикоснулась к ее плечу.

Лиля своими слабыми руками, которые она подчас не могла приподнять, взяла ее руку, поднесла к губам, поцеловала.

– Нервы, Лиля, – сказала Ада. – Это нервы.

Пусть будет так, подумала Лиля. Пусть нервы, лишь бы не спугнуть. Скажу, что любовь, – не поймет.

А это оно и было – первая в жизни Лили любовь. Вне пола, вне секса, вне телесности и без страсти, хотя любила она Аду все-таки как женщину. Хотела ее видеть, скучала.

Как просто и как замечательно, думала она. Это любовь и есть – хотеть видеть, скучать, радоваться, когда приходит. Она и Даше радуется, и Коле, но не так. Аде она радуется именно любовно, наполняясь счастьем с ее появлением. А она, умница, может, даже и догадывается, но – ни словом, ни намеком.

Было так неожиданно и хорошо, так ново, что Лиле хотелось поделиться. И она сказала Даше в очередной ее приход:

– Видела мою лечащую врачиху?

– Нет, а что?

– Влюбиться можно, какая женщина. Я уже влюбилась.

– Надо же, как тут лечат! – сказала Даша. – Ты только не изнасилуй ее. Ты с женщинами спала вообще?

– Никогда, а ты?

– Не интересуюсь.

Лиле очень хотелось показать Аду Даше (как бы похвастаться), но до вечернего посещения слишком долго ждать, а утром посетителей не пускают. То есть Ада разрешит, если она попросит, но может о чем-то догадаться.

Ничего не надо делать, говорила себе Лиля. Не признаваться, не откровенничать. Радоваться тому, что есть, я ведь ничего от нее не хочу.

Она и впрямь от Ады ничего не хотела, кроме одного – видеть.

А еще Лиля стала мечтать, хотя давно, казалось бы, бросила это занятие. Она мечтала, что опять каким-то образом купит домик на окраине или даже в селе. Маленький домик с деревянным крыльцом. И Ада будет жить там с ней. И вечером они будут сидеть на крыльце, две старушки, и с блаженной необязательностью говорить о жизни.

Вот, оказывается, чего хотела Лиля всю жизнь, не зная об этом. Состариться и остаться наедине с любимым человеком. Только Бог не давал ей любимого человека, да и старости не хочет давать. Может, теперь смилуется?

Еще только без десяти девять.

Надо опять проверить чувство времени.

Лиля закрыла глаза, стала считать секунды.

– Раз, два, три… Пятнадцать… Тридцать… Шестьдесят.

Открыла глаза – стрелка перешла вертикаль и склонилась к пяти секундам. Шестьдесят пять.

Я сжульничала, призналась себе Лиля. Я нарочно считала медленно. Зато прошла целая минута, нет, уже полторы.

Лиля почувствовала, как увлажняются и начинают пощипывать глаза.

Нельзя огорчать Аду.

Успокойся.

А может, она и с другими так же и такая же?

С дружеским участием смотрит (именно участием, а не сочувствием), говорит, слушает.

Это что, ревность?

Господи, это ревность! – обрадовалась Лиля.

Совсем с ума сошла, поздравила она себя.

Дверь открылась.

Ада.

Солнце.

Счастье.

46. ШЭН. Подъем

____ ____

____ ____

____ ____

__________

__________

____ ____

То, над чем вы трудитесь уже долгое время, наконец даст благоприятный результат.

БРАЧНЫЙ ДОГОВОР гор. ____________ «__»_______ 20__ г.

Гражданин Российской Федерации _____________ (фамилия, имя, отчество) и гражданка Российской Федерации ________________ (фамилия, имя, отчество), именуемые далее «Супруги», добровольно, по взаимному согласию, вступая в брак в целях урегулирования взаимных имущественных прав и обязанностей как в браке, так и в случае его расторжения, заключили настоящий брачный договор о нижеследующем:

1. ПРЕДМЕТ ДОГОВОРА

1.1. Супруги договариваются о том, что на все имущество, нажитое супругами совместно в браке, независимо от того, на чьи доходы оно было приобретено, устанавливается режим совместной собственности. Для отдельных видов имущества, специально указанных в настоящем договоре или дополнении к нему, может устанавливаться иной режим.

И так далее, и все об имуществе. Кроме одного пункта:

«Ответственность супругов за вред, причиненный их несовершеннолетними детьми, определяется Гражданским законодательством».

Павел Витальевич и его будущая жена читали многостраничную заготовку, адвокат Сергей Кузылев ждал.

Костяков, дойдя до третьей или четвертой страницы, удивленно спросил:

– Это что?

– Образец.

– Возможны варианты?

– Конечно.

Костяков стал дочитывать.

Наконец они отложили листки, переглянулись. У девушки вид был озадаченный.

– Вопросы? – осведомился Кузылев.

– Это совсем не то! – сказал Павел Витальевич. – Про всякое совместно нажитое имущество я и так знаю, это без всяких договоров действует.

– Да, но, если будет иск одной из сторон, наличие договора значительно облегчает.

– Помолчи, пожалуйста. Я просто думал, что в договоре не только про имущество, а вообще. Даша, да?

– Вообще – это что вы имеете в виду? – спросил Кузылев.

– Ну, отношения… То есть, конечно, не в подробностях… Регламент, можно сказать.

– Что вы имеете в виду? – с профессиональной терпеливостью повторил вопрос Кузылев.

– Объясняю. Например: такая-то и такой-то вступают в брак сроком, допустим, на пять лет…

– На два года, – поправила девушка.

– Ну, пусть на два. С правом пролонгации. То есть как обычно: в случае, если одна из сторон за месяц до истечения срока договора не уведомляет письменно о намерении прекратить его действие… Да что я вам объясняю, сами знаете. Я таких договоров тысячи подписал.

– Сроки брачного договора не могут быть установлены. Они определяются явочным порядком. По факту развода.

– А остальное? Например, ну, обязательное совместное проживание, право одного из супругов расторгнуть брак, если другой изменяет, это я уже прикалываюсь, конечно, – улыбнулся Павел Витальевич девушке. – Ну, понимаешь, да?

– Понимаю. То, о чем вы говорите, не предусмотрено законодательством. Статья сорок два Семейного кодекса, извините, цитирую: в брачном договоре супруги вправе определить лишь имущественные права и обязанности как в браке, так и в случае его расторжения. Иные права и обязанности супругов регулированию брачным договором не подлежат.

– Тогда зачем нам такой договор? – спросил Павел Витальевич. – Тебе он нужен?

– Не нужен, – ответила девушка.

– Других вариантов нет, – сказал Кузылев. – Вы, Павел Витальевич, можете у своих юристов спросить, у вас их целая контора.

– Я бы тебя не позвал, если бы у них захотел спросить. Зачем мне лишние разговоры? А тебя мне посоветовали, как специалиста по брачным делам, умеющего молчать.

– Это моя профессиональная обязанность, – с достоинством подтвердил Кузылев.

Он ничему не удивлялся: современные люди, все еще постсоветские, прослышали, что есть брачные контракты, но не имеют о них даже приблизительного понятия. Была пара, например, – жених требовал в договоре гарантировать ему рыбалку каждый выходной и охоту в сезон. Или: невеста хотела, чтобы заранее и документально было зафиксировано, что она имеет право говорить по телефону не меньше трех часов в сутки и регулярно встречаться с подругами. Или: жених хотел, чтобы будущая супруга подписалась под документом, где обязывалась бы предоставлять мужу сексуальные услуги не реже чем раз в неделю, включая оральный секс.

– А то сейчас она на все согласна, а потом начинается! – говорил жених, неприязненно глядя на невесту. – Знаю эти фокусы, третий раз в петлю лезу!

И это не шутки, шутки бывают и посмешнее.

Так что Кузылев очень хотел бы помочь Павлу Витальевичу – клиент крупный, но ничего не мог сделать. Однако всем видом показывал, что стремится найти какой-то выход.

– Можно составить частное соглашение. Прописать абсолютно все, что пожелаете, скрепить подписями, подлинность которых заверит нотариус, но, увы, юридической силы данный документ иметь не будет. Все зависит, так сказать, от добросовестности сторон, заключивших подобное соглашение. Это как расписка, когда человек берет взаймы. Чистая формальность: если он честный, и так отдаст, а нечестный, и с распиской не отдаст.

– Ну, мне как раз по распискам отдавали, – возразил Павел Витальевич. – И без расписок тоже.

– И даже то, что не были должны, – пошутил Кузылев, но Павел Витальевич его тут же одернул:

– Ты не веселись, юноша, я такого юмора не люблю. Ну что ж, Даша, – обратился он к девушке. – Получается, что тебе придется на слово мне поверить!

– Придется, – усмехнулась девушка.

Кузылев, задетый хамским окриком Костякова, решил ему слегка отомстить. В конце концов, он независимый адвокат, и никто на него орать не смеет.

Обращаясь исключительно к Даше, он сказал голосом благожелательного советчика:

– На самом деле, если говорить о правах, не касающихся имущества, а, к примеру, сроков заключения брака, то их не обязательно оговаривать, поскольку супруга, как и супруг, может подать заявление на расторжение в любой момент. Больше того, брак может вообще быть признан недействительным. В частности, если, например, он был заключен при отсутствии добровольного согласия одного из супругов на его заключение: в результате принуждения, обмана, заблуждения или невозможности в силу своего состояния в момент государственной регистрации заключения брака понимать значение своих действий и руководить ими.

– Смотри, Даша, как он старается, он тебе подсказывает! – засмеялся Павел Витальевич. – Ты понимаешь значение своих действий? Руководишь ими?

Девушка ничего не ответила.

– Короче, – сказал Павел Витальевич, – все ясно. Иди с богом, Кузылев.

Он выдал адвокату приличный гонорар за консультацию, и тот удалился.

Только в машине Кузылев позволил себе подумать о том, зачем эта девушка выходит за этого монстра. Во всех других случаях у него этого вопроса не возникало, Кузылев много уже повидал малолетних хищниц, вампирски впиявившихся в богатых стариков и точно знающих, чего они хотят. Все просто и цинично. И Кузылев тоже стал прост и циничен, составляя для них контракты, которые на самом деле бедняжкам ничего не гарантировали, ибо, во-первых, не факт, что суд в случае чего удовлетворит их требования, а во-вторых, эти самые старики все имели такие челюсти, что и без суда могли перегрызть горло за попытку отжать у себя хоть малую часть имущества. Встречаются, конечно, единичные добряки, но редко.

Однако эта Даша, хоть он совсем ее не знает, кажется, другого сорта девушка и что-то другое ей нужно от Костякова. А может, просто – влюбилась? И такое ведь бывает на свете. Пусть сам Кузылев с подобными случаями не встречался, но слышал, читал, знает – чего только не случается. Иначе жизнь стала бы совсем похабной. Что-то порядочное в ней поддерживают не правила, а исключения, давно понял Кузылев.

Он оглянулся, и удаляющийся дом Костякова показался ему замком, где будет заключена прекрасная царевна.

Да еще шпили эти и башенки по углам…

– А теперь серьезно, Даша, – сказал Павел. – В самом деле, ты понимаешь значение своих действий?

– Да. Многое изменилось. Я не из-за мамы и не из-за денег. Я не жертвую – чтобы ты понял.

– Уже приятно.

– Но это и не по любви.

– Спасибо за честность.

– Я вот занялась делом. И даже уже кое-что зарабатываю. И мне это нравится. Может быть, я хочу стать акулой бизнеса. Хочу стать богатой. А ты мне поможешь. Я сама, но ты поможешь. Я всю жизнь жила в каких-то сортирных условиях и была довольна. То есть не то что довольна, а – выхода не было. Лиля болеет, надо ухаживать, надо работать, без вопросов. Учти, Павел, это что-то вроде эксперимента. Ты меня хочешь получить – любым способом, правильно?

– Кроме изнасилования.

– Уже хорошо. И ты меня получишь. А я посмотрю, как мне все это понравится. Меня это тянет, я туда хочу. Но условие будет все то же: уйду в любой момент. Кстати, детей по твоему желанию рожать тебе не буду. Если вдруг сама захочу, тогда да.

– Мы говорили про два года.

– Да. Но – мало ли. Нет. В любое время.

– Ты считаешь, что выходишь замуж за идиота, у которого уже нет ни ума, ни силы воли?

– Неправда. Получишь свое, и сразу все вернется.

– Ты думаешь?

– Уверена.

– А было такое, что тебе Егор нравился? – вдруг спросил Павел.

– Егор?

– Ну да, мой сын?

– Немножко было. А чего это ты вдруг? Вы с ним об этом говорили?

– Да. Мимоходом.

– И что он сказал?

– Сказал, что ничего особенного не было.

– Это правильный ответ.

– А мама знает, что ты…

– Она примет все, что я сделаю.

– А остальные?

– Володя?

– В том числе.

– Его жалко немного, но он молодой, еще сто раз влюбится. И я, может, еще к нему вернусь.

– Даша, я понимаю, тебе нравится быть откровенной. Но можно об этом не говорить хотя бы?

– Извини. А ты счастлив?

– Да. Очень.

– Тогда ладно. Но венчаться не будем.

– Почему?

– Я некрещеная.

– Окрестим заодно.

– Зачем? И свадьбы тоже не надо бы.

– Я что, ворую? С какой стати тайком? Нет уж, пусть будет все по-человечески. Чтобы никто не думал, что я тебя не женой, а кем-то еще беру.

– Я не потому, что стесняюсь. Просто я свадьбы столько раз снимала, что меня тошнит. Жених и невеста выглядят всегда счастливыми дебилами. Обряд остался, а смысла в нем давно нет. Эта пьянь, крики, горько, сладко, кисло…

– Люди радуются, что такого?

Даша вспомнила, как о свадьбах говорит Володя: «Совместный прием пищи и распитие спиртных напитков по поводу начала совместной жизни двух людей. А похороны – совместный прием пищи и распитие спиртных напитков по поводу конца жизни одного человека. Разница небольшая».

Но продолжать тему не хотелось.