Текст книги "Жить со Христом"

В память вечную

Чистый человек
Протоиерей Геннадий Огрызков

Отца Геннадия я помню с того момента, когда он подошел ко мне в Троице-Сергиевой Лавре и сказал, что он и есть тот самый Геннадий, о котором мне говорили. Тогда было принято, да принято это и сейчас, что духовника люди находят обычно через друзей: одни друзья говорят другим, те – третьим, и вот так выстраивается эта цепочка узнавания…

Он пришел в Лавру, мне помнится – это было зимой и остался ночью на исповедь. Весь его облик – такого большого, красивого и чистого человека – говорил о том, что сердце его горит любовью к Богу. Он пришел в Церковь с полным осознанием своего поступка, с большим желанием.

Постепенно он стал приобретать духовный опыт, а чуть позже привез в Лавру и свою жену, Лену. Потом они стали ездить в Лавру с детьми. Младшему, Паше, было тогда три года. И вот отец Геннадий стал ездить на исповедь регулярно, довольно часто. К исповеди он относился очень серьезно, воспринимал ее как большое и важное дело: впрочем, не только он один, – так они расценивали исповедь вместе с женой.

Иногда, особенно в воскресные дни, народу на исповедь бывало много; для того, чтобы переговорить минут пять-десять, приходилось ждать долгие часы, – отец Геннадий ждал всегда очень терпеливо. И теперь, подводя итог его жизни и видя, в какого он вырос замечательного духовника, мы можем сказать, что плод он получил сообразный своему терпению. Как говорят старцы, кто долго ждет – тот получает настоящий плод от беседы.

Детки, конечно, были маленькими, капризничали, у них не было тогда терпения отца Геннадия. Даже Паша, который сегодня выглядит таким огромным и сильным, тогда был маленьким и робким мальчиком, много пугался. Один иеромонах, проходя мимо и видя, как он капризничает, сказал: «Вот я тебя сейчас в рукав посажу!» Паша испугался и заплакал…

Но вот эти-то поездки, которые отец Геннадий предпринимал из любви к Богу, из любви к Преподобному Сергию, постепенно привели его к мысли, что теперь он должен служить Церкви безраздельно, оставив свои мирские занятия.

Я хочу подчеркнуть, что у него никогда не было разочарования в своей профессии архитектора. Наоборот, он любил ее и понимал; он вообще в душе был художник, видел красоту мира, умел восторгаться этой красотой… Нет, он не разочаровался, он просто оставил свое мирское служение ради служения высшего, служения Богу. И он решил пойти в семинарию, в священники, решился на подвиг. Действительно, в его положении это был подвиг – имея семью, маленьких детей, родителей, которые поначалу были не очень согласны на такой его шаг. Нет, потом-то и они воцерковились и поняли, что сын их стал большим и нужным очень многим людям человеком, а поначалу, когда я беседовал с его мамой, Лидией Павловной, она сетовала, что Генины друзья ведь не идут в священники, а вот он собрался. Она и не знала, что кое-кто из друзей ее сына, может быть, и очень хотел бы служить Богу в священном сане, да обстоятельства… обстоятельства не позволяют.

А вот отцу Геннадию Господь привел быть в священстве. Годы семинарии были годами и легкими и трудными, Легкими, потому что студенческие годы всегда и живы, и интересны. Трудными, потому что он был уже немолод, обременен семьей и после занятий торопился скорее домой – к детям, к жене…

Вот так постепенно, день за днем, год за годом отец Геннадий познавал богословие, впитывал его – впитывал не только умственно, но и сердечно, что гораздо важнее. Познавал, что это такое – служить Богу, служить людям; что это такое – быть пастырем.

Пришло время, его рукоположили и он начал служить в Москве. Но, уже будучи пастырем, он был очень смиренным, часто смущался, чувствовал себя как бы виноватым перед людьми, говорил: «Ах, я, недостойный!..» И вот это смущение его, это искреннее смирение еще более привлекали к нему людей. Потому что людей привлекает все настоящее, подлинное. А терпение и смирение у отца Геннадия были настоящими, хочется это подчеркнуть.

Да, он был человеком талантливым, одаренным, но никогда это не показывал, наоборот, старался скрыть, искренне считая себя «рабом неключимым».

Уже будучи священником, приходя на исповедь, он испытывал, действительно, подлинное глубокое покаяние: поставил себя пред Богом, видел свои грехи и искренне каялся в них, был сокрушенным.

Ну а пастырский облик его мы видим: это облик служения людям, служения ближним. Он целиком отдавал себя храму, у него было много забот; он в них погружался, стараясь утешить всех и каждого. Случалось, конечно, что он забывал о чем-то и тогда сердечно сокрушался: «Вот этого я не сделал и об этом забыл…» Но намерения его при этом были самыми добрыми, а ведь Господь смотрит не только на дела, но и на все намерения человека…

И вот это его улыбающееся, светящееся лицо осталось навсегда в нашей памяти и сегодня нам его очень недостает…

Он очень любил путешествовать, любил рассказывать о своих путешествиях. Иногда, возвратившись из очередной поездки, он говорил: «Батюшка, а вот если бы нам вместе поехать!» И он так умел рассказать о тех местах, где бывал, что, действительно, поехать с ним очень хотелось.

А эта его последняя поездка в Константиново, – он так рассказывал о ней, что с той поры и у меня есть желание съездить в Константиново и увидеть то, что увидел там отец Геннадий…

Что еще сказать о нем? Он был замечательным человеком. Вот и его семья… Сказать, что семья идеальная – да нет, идеальных семей, я думаю, вообще не бывает – семья была тоже и продолжением, и отображением отца Геннадия. Как и этот дом, и этот тенистый сад. К отцу Геннадию можно было приехать в любое время, и он всегда был рад любому человеку. Его дом встречал любого гостя с любовью – встречал, встречает и, кажется, будет встречать.

Невозможно представить, что он кого-то мог не принять, кого-то отправить обратно, что кто-нибудь мог быть ему неинтересен. О любом человеке он говорил: «Господи помилуй, русская душа!..» Я помню, мы были с ним вместе на Азове, под Бердянском, шли по улице. Навстречу попался мужичок, отец Геннадий поздоровался с ним очень приветливо, как с самым лучшим другом. Я поинтересовался: «Отец Геннадий, ты его знаешь?» – «Да нет, но русская душа!» – «А вон того ты знаешь?» – «Ну, может, и не знаю, но он тоже человек хороший…» Для него так и было: каждый человек был хорошим, в каждом он умел увидеть красоту.

И не только в людях он видел красоту, но и в каком-нибудь сломанном дереве. Он его рисовал – и тебе хотелось пойти и посмотреть на это дерево. А кладбище кораблей, куда он любил ходить – тоже ведь романтика! Идет, рассказывает нам что-то, здоровается с каждым прохожим. С каждым человеком он был ласков, добр, внимателен, все у него друзья.

И друзья любили его. Один из них говорил мне: «Многих терял в жизни, самых близких людей терял. Но эта потеря – невосполнимая, особая. Конечно, нет отчаяния, нет безнадежности, но, вместе с тем, и нет человека – столь дорогого и любимого…»

Да, мы скорбим об этой разлуке, но надеемся, что путь отца Геннадия продолжат его сыновья. Один уже пошел по его стопам, учится в Академии, а другой, мы верим, тоже встанет на этот путь (в настоящее время – оба сына отца Геннадия – священнослужители Русской Православной Церкви. – Примеч. сост.).

В гостях у о. Геннадия архимандрит Кирилл (Павлов) и архимандрит Алексий (Поликарпов)

«Большой, красивый, чистый человек…»

* * *

Когда мы приехали в Малое Вознесение на отпевание отца Геннадия, ко мне подходили многие прихожане храма, духовные чада отца Геннадия. «Батюшка, мы сироты!.. Батюшка, мы осиротели!..» – так говорил каждый из них. Но чувство сиротства рождается только тогда, когда ты теряешь по-настоящему близкого человека. И эти люди, ощущавшие себя сиротами, конечно же, имели такого близкого человека. Настоящего духовного отца…

У отца Геннадия было особое видение мира. Мало того, что он был художник и умел во всем увидеть красоту. Но он имел еще тот редкий дар, когда не только в каждой вещи, но, главное, в каждом человеке ты подмечаешь хорошее, доброе, светлое. В Евангелии сказано так: «Если око твое чисто, то и все твое тело чисто будет». То есть чистый взгляд на мир – свидетельство чистоты сердца и одновременно – путь к очищению своей души.

Умение видеть красоту было в нем очень сильно. В Бердянске, где у отца Геннадия была небольшая хижина и куда он приезжал отдохнуть каждое лето, он рисовал не только море, деревья или небо, – один и тот же разваленный сарай мог занимать его внимание каждый год. И каждый год заново он находил в нем какие-то неведомые остальным красоты…

Но особенно это умение видеть добро в каждом распространялось на людей. Оттого и люди платили ему ответной любовью. Идя по Бердянску, он то и дело здоровался, часто – совсем с незнакомыми. Встретит какого-нибудь пьяницу, остановится, поговорит, а расставаясь, скажет: «Эх, русская душа!..» В эти слова он вкладывал многое: не просто хороший человек, а шире и глубже – и добрый, и несчастный, и терпеливый… В общем – русская душа…

Вот этим-то своим теплом он так согревал людей, что они тянулись к нему, часто даже неосознанно.

Большое видится на расстоянии, говорят. Это правда. Пример жизни отца Геннадия – подтверждение этим словам. Его великое сердце мы тоже увидим не сразу. Мы будем понимать его постепенно. И чем дальше мы будем отходить от него живого, тем больше мы будем осознавать его редкое сердце, которое вмещало всех, приходящих к нему за поддержкой и помощью. И потому – не выдержало…

Благословение чадам

Отец Геннадий, говоря словами Апостола, был всем для всех, чтобы спасти некоторых. Но удивительно и другое: этот необычайный человек прошел совершенно обыкновенный путь верующего нашего времени. В Церковь пришел через книгу отца Александра Ельчанинова, потом поступил в семинарию, стал священником. Впрочем, в отличие от большинства из нас, он прошел этот путь, не останавливаясь на полдороге, до конца. Он вообще был верным человеком во всем, оттого был цельным и простым.

И привычки его были привычками простого человека. Например, вставал он всегда рано, как бы поздно ни лег, как бы ни устал накануне. А встав, сразу шел заниматься делом. Любил он и ходить «по неведомым местам». В том же Бердянске есть кладбище кораблей. Собственно, их там всего несколько, да и на самом деле это, скорее, просто катера. Но с каким увлечением рассказывал о них отец Геннадий! С каким интересом ходил туда сам и водил нас, своих гостей!.. И все-таки, что бы мы о нем ни вспоминали, мысль будет возвращаться к главному: он был пастырем. Именно добрым евангельским пастырем. Сердцем своим он понял, прозрел, что нынче люди нуждаются прежде всего – в утешении. Не в обличении, не в поучении, не во вразумлении – в утешении. И вот именно это утешение было его главным делом. Сначала он утешал, согревал, покрывал человека своей любовью, а уж потом и научал, и наставлял, и направлял его. И даже обличал, если это было нужно. Но и обличение, растворенное любовью, действовало на человека не как режущий нож, а как врачующий елей…

И вот этим своим качеством он напоминает, наверное, отца Алексия Мечёва. И вообще, кажется, что среди московских приходских священников сегодня отец Геннадий Огрызков стал одним из самых ярких, светлых и бесспорных явлений…[31]31
  Печатается по кн.: Отец Геннадий. Книга воспоминаний. М., 2006.


[Закрыть]

Кончается дорога…
Архидиакон Роман (Тамберг)

Кончается дорога и раскаты грома,

Будем мы у дома, будем мы у Бога…

Из песни архидиакона Романа

Ушел от нас в жизнь вечную архидиакон Роман, эконом Московского Свято-Данилова монастыря, преданный и любящий сын Русской Православной Церкви. Весть о его безвременной кончине прозвучала на волнах радиостанции «Радонеж», и болью внезапной утраты откликнулись многие сердца.

Отец Роман ушел не один. Вместе с ним закончил свой земной путь его близкий друг и духовный брат иерей Алексий Грачев, настоятель храма в честь Рождества Христова в Митине.

Архидиакон Роман прожил неполные тридцать семь лет. Биография его несложная. Родился 29 июля 1961 года, был назван Алексеем. Учился в Воронежском государственном институте искусств и должен был работать в театральной сфере. Но Господь призвал его к иному.

Отслужив в армии, в 1983 году Алексей Тамберг поступил в Московскую духовную семинарию, затем – годы учения в Академии, которую закончил в 1990 году с ученой степенью кандидата богословия. 16 июня 1987 года принял монашеский постриг с именем Роман, в честь преподобного Романа Сладкопевца; 5 июля того же года был рукоположен во иеродиакона; 30 августа 1993 года – в сан архидиакона. По окончании Московской духовной академии был назначен помощником заведующего иконописной школой при Академии, затем – начальником организованного им архитектурно-художественного отдела Троице-Сергиевой Лавры. В 1992 году переведен в Свято-Данилов монастырь и назначен экономом обители.

4 мая 1998 года внезапная смерть прервала жизнь отца Романа в самом ее расцвете.

Когда уходит близкий человек, любовь и скорбь расставания обостряют наше внутреннее зрение и проясняются многие черты ушедшего, прежде сокрытые за суетой повседневности. Так и теперь. Отца Романа с нами нет. Мы всматриваемся в прошедшее, еще такое недавнее, и открываем для себя, что не знали его, не понимали, недооценивали. «Большое видится на расстоянии». И мы видим теперь, насколько незаурядной, масштабной, крупной была его личность, как много даров он получил от Господа и как эти дары возвратил Богу сто крат.

Отец Роман был человеком несомненно талантливым. Полностью раскрыть эти таланты помогла Церковь. Одаренность его проявлялась во всем – в том, как он смело и решительно шел по жизни и увлекал за собой других, как умел открывать для себя и других красоту, петь песни, писать иконы, сочинять стихи, строить храмы и возводить памятники, любить и дружить, говорить утешающее и убеждающее слово.

Он был безраздельно верен Богу, Церкви, Родине. Приняв Таинство Крещения юношей, в сознательном возрасте, он сразу же, бесповоротно оставил все прошлые намерения относительно устроения своей жизни и полностью предал себя воле Господней. Внутренне созрев для служения Богу, избрав свою дорогу, он никогда не сворачивал с нее. Он не мог делить себя между Богом и миром. И при своей деятельной натуре не мог быть пассивным членом Церкви. Поэтому, не сомневаясь, он поступил в семинарию и столь же решительно принял монашество. Это было неожиданно для многих даже близко знавших его – отец Роман был жизнерадостным, подвижным, веселым человеком, казалось, призванным на пир жизни.

В начале духовного пути

Архидиакон Роман (Тамберг), иерей Алексий Грачев, архимандрит Алексий (Поликарпов), протоиерей Сергий Николаев

Дарованными ему Богом талантами он пользовался благоговейно. И то, что Господь посеял в нем, – любовно и бережно взращивал.

Отец Роман любил музыку, тонко чувствовал ее. Сам играл на фортепиано, на фисгармонии, в последнее время осваивал гусли. Глубоко интересовался церковным пением. У него было огромное количество кассет со старинными распевами. Когда ему предстояло служить, он всегда готовился к этому заранее и нередко украшал службу чем-то новым, иногда собственного сочинения, хотя и не признавался в этом. Даниловские прихожане помнят, как Великим постом он пел дивные песнопения, настраивавшие на молитвенный лад. Он любил церковное искусство и считал, что оно имеет огромное значение в богослужении, собирает на молитву, устремляет к Богу. В Даниловом монастыре при отце Романе хор запел по-новому и теперь считается одним из лучших церковных коллективов в Москве. Отец Роман увлекался знаменным пением. Организовал такое пение в Троице-Сергиевой Лавре.

Музыкальная одаренность помогала ему в исполнении диаконского послушания. Диаконство – возможно, самая светлая, самая лучшая сторона его жизни. Он очень любил это служение и хотел остаться в диаконском сане. Он был диаконом во всем. Весь его облик, его голос, осанка – всё было диаконским. Здесь все его таланты собирались воедино. К этому послушанию, как и ко всем другим, он подходил серьезно. Изучал традиции, экспериментировал, менял стиль служения и в конце концов нашел свой, неповторимый. Служил спокойно, без какой-либо внешней аффектации, без искусственных приемов, гармонично, но величественно. И всегда был очень смиренным в храме, умел сохранять должное почтение к старшим по сану.

Еще в годы учения в семинарии он получил благословение заниматься иконописью, и с тех пор глубоко интересовался этим видом церковного искусства, учился у современных иконописцев. Писал иконы, участвовал в росписи академического храма после пожара в 1996 году. Изучал иконопись и теоретически. Его кандидатская диссертация была посвящена русскому богословию иконы. Позже им была подготовлена и издана книга «Послание иконописцу» преподобного Иосифа Волоцкого.

По окончании Академии отец Роман был назначен помощником начальника и преподавателем иконописной школы, которая тогда только создавалась при Академии. Для молодых иконописцев он был старшим другом, входил во все трудности их жизни. Его ученики вспоминают, что когда они впервые приехали в Академию, то он помогал им устраиваться, сам все организовывал. Отец Роман горячо брался за любое дело.

Он не только учил студентов тому или иному предмету, но помогал укрепляться духовно. Преподавая церковнославянский язык, в качестве примера часто избирал тексты из старопечатной книги поучений во дни Великого поста – о покаянии, молитве, значении поста, о Страшном Суде; научая языку, он старался преподать и азбуку духовной жизни.

Отец Роман был убежденным воином Христовым, защитником чистоты Церкви. Верил, что Русь возродится. И не просто верил, но прилагал к этому свои силы. Он проповедовал в храме, по радио и телевидению, писал стихи и песни, исполнял их, записывал на аудиокассеты, участвовал в создании православных фильмов. Хотя его интересовали серьезные богословские проблемы и он мог бы писать богословские труды об иконе, о церковной музыке, он выбрал другое: своими стихами и песнями, словом и делом он нес Слово Божие «среди тех, кто еще не пришел, а может быть, и ушел из Церкви, среди болящих, скорбящих, опустившихся, позабывших про Вечное и погрязших в сегодняшнем». Так он писал в предисловии к сборнику стихов Дмитрия Соколова. Отец Роман всегда помнил о том, что сеять надо, а уже как прорастет – на то воля Божия.

Он сеял везде. Ездил в армию, выступал в Академии имени Ю.А. Гагарина, бывал на Северном Флоте, преподавал катехизис казачеству.

Отец Роман любил Россию и своими песнями учил любить Русскую Землю других. Он остро переживал сияние Неба на земле, и восхождение «от Отечества земного к Отечеству Небесному» было для него реальностью. Он предполагал даже издать книгу для юношества под таким названием.

Русская природа радовала его сердце. Побывав за границей, например на Кипре, он оценил по достоинству море, климат, солнце, но сказал, что никогда не променял бы на все это родную деревню. Выезжая на природу, он неизменно брал с собой удочки, замечая, что и Апостолы были рыбаками.

Отец Роман был верным, чутким другом. Свою любовь проявлял скупо, без внешней сентиментальности. Любил делать подарки друзьям, и когда ему говорили, что подарок слишком дорогой, он отвечал: «А сколько стоит дружба?» Господь дал ему счастье быть другом ушедшего вместе с ним отца Алексия Грачева. Они сблизились очень быстро, еще в Лавре Преподобного Сергия, и надолго, до смерти.

Вместе сочиняли и пели песни, вместе отдыхали и не могли насытиться общением друг с другом.

В 1992 году отец Роман был назначен экономом в Московский Свято-Данилов монастырь, и с этого времени начался новый этап в его жизни. Здесь раскрылись и расцвели многие заложенные в нем способности. Он был талантливым руководителем, администратором, организатором. Но вместе с тем был смиренным и послушным монахом, всегда помнил о данном им обете послушания и ничего не предпринимал без благословения Священноначалия.

Отец Роман занимался не только вверенной ему хозяйственной и финансовой частью монастырской жизни – для него в Церкви не было ничего раздельного, все было едино, поэтому он вникал во всё.

Он организовывал работу всех служб обители, поднял на высокий уровень издательскую деятельность, книжную торговлю, произвел полный ремонт всех монастырских зданий. Много сил приложил к благоукрашению обители. При отце Романе был расписан древний монастырский храм Святых Отцов Семи Вселенских Соборов. Он сам подбирал художников, участвовал в разработке проекта росписей, лично следил за ходом работы. Его тщанием на стене больничного корпуса, обращенной к монастырской площади, были помещены мозаичные иконы Преподобного Сергия Радонежского, святых благоверных князей Даниила Московского и Александра Невского.

Отец Роман любил преподобного князя Даниила, глубоко понимал его значение для Москвы, для России, писал стихи и песни, ему посвященные, записывал их на аудиокассеты.

В сентябре 1997 года, к 850-летию Москвы, на Серпуховской площади был установлен памятник святому благоверному князю Даниилу. Отцу Роману было поручено создание авторского коллектива, под его руководством разрабатывался проект памятника, изыскивались средства на его сооружение. Спустя полгода, 17 марта, была освящена часовня во имя Небесного покровителя Москвы. При отце Романе Данилов монастырь поддержал инициативу Северного морского Флота о присвоении имени святого князя Даниила одной из атомных подводных лодок. В марте 1998 года это совершилось.

В исполнении экономского послушания отцу Роману помогал данный ему от Бога дар общения с людьми. Он был умным собеседником, добрым, деликатным человеком. Умел поддержать разговор, найти общий язык с совершенно разными людьми, умел слушать. В общении был необычайно простым, иногда по-детски доверчивым и открытым, это отмечают все, кому довелось встречаться с ним. Вообще в его характере было много детского, чистого, непосредственного.

Диаконское послушание

Весна в Даниловом монастыре

Каждый человек ему был интересен, в каждом он принимал живое участие. К нему за советом шли архитекторы, иконописцы, бухгалтеры, издатели, и все беседовали с ним, как со специалистом. Обладая быстротой ума, имея незаурядные организаторские способности, он находил решение, казалось бы, неразрешимых проблем, выход из самых запутанных ситуаций и часто помогал людям.

Он умел и спешил делиться всем, что имел. Щедро, радостно, с каким-то даже упоением. И спешил жить, торопился как можно больше успеть. Он ушел, но как много оставил нам!

Теперь, уже по прошествии времени, мы вспоминаем его, нашего ближнего и близкого, пытаемся запечатлеть в памяти дорогие черты. Как мог один человек вместить в себя столь многое? Как могло в живой нераздельности создания соединяться такое жизнелюбие, постоянное желание радоваться Божиему творению, каждой былинке – и острое чувство неизбежности смерти, всегдашняя память о временности нашего пребывания здесь; как могли в одном человеке так органично сочетаться дар организатора – и доверчивость, ранимость тонко чувствующей души; зрелость мысли, мудрость начальствующего – и детское простодушие, порой беззащитность; как мог один и тот же человек ежедневно вести переговоры, издавать приказы и распоряжения, общаться с людьми, часто далекими от Церкви, – и писать иконы, духовные песни, заниматься богословием? Со смирением склоняемся пред Всеблагим Промыслом Божиим, избирающем человека в определенный день и час для служения Церкви, ставящим его на то место, где он приносит наибольшие плоды; и пред благодатию Божией, подающей силу для несения возложенного на избранного послушания.

Отец Роман считал жизнь доро́гой. Себя видел странником на этой дороге, пребывающим на земле в гостях и устремленным домой, к Богу. Путь его был ясным, прямым, неизменно поднимающимся ввысь. И когда этот путь достиг наивысшего подъема, Господь взял его от нас. По человеческому разумению это непонятно, это трудно принять, но Господний суд иной.

Бог так определил, что отец Роман стал первым ушедшим насельником возрожденного Данилова монастыря, которого отпевали как инока обители. Отпевание, совершенное в Троицком соборе монастыря, в день святого великомученика и Победоносца Георгия возглавил епископ Верейский Евгений, ректор Московских духовных школ, друг покойного.

Преосвященный Владыка огласил послание Святейшего Патриарха, направленное на имя наместника и братии обители, со словами соболезнования, в которых дана Первосвятительская оценка трудам и деятельности почившего отца Романа и выражено глубокое сочувствие. В нем, в частности, говорится: «Высшая цель жизни человека, как временной, так и Вечной, заключается в единении с Богом, Источником всякого блага. Отец Роман, приняв в свое время иноческий подвиг, целиком посвятил себя Господу. Обладая прекрасным голосом и музыкальными дарованиями, он ревностно служил Ему в диаконском сане и выполнял ответственное хозяйственное послушание во славу Божию и на благо одной из самых известных и древних православных обителей нашего Первопрестольного града. Отец Роман имел открытое и восприимчивое к переживаниям и боли ближних сердце. Об этом говорит весь его недолгий, но исполненный служения ближним земной путь, об этом свидетельствует его доброе имя и умиротворяющее песенное творчество.

Господь да упокоит его бессмертную душу в обителях Небесных – об этом наша общая молитва».

Похоронен отец Роман на Новом кладбище в Сергиевом Посаде, рядом с горячо любимой матерью.

Да упокоит Господь душу усопшего раба Своего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная[32]32
  ЖМП. № 3. 1999.


[Закрыть].