Текст книги "Караван в Ваккарес"

Идущий впереди него Серл остановился, потому что норовистый конь, заржав и вскинув голову, преградил ему путь. Конь встал на дыбы. Серл предусмотрительно попятился, и в этот момент Боуман нанес ему удар ногой под коленку. Серл, вскрикнув от боли, упал на поврежденную ногу. Боуман, закрытый с двух сторон лошадьми, озабоченно наклонился над ним и ребром правой ладони нанес рубящий удар в основание шеи. Серл рухнул.

– Смотрите, что наделали эти проклятые кони, – заорал Боуман.

Сразу же несколько цыган утихомирили взбунтовавшихся норовистых коней и, разведя их в стороны, освободили место вокруг лежавшего священника.

– Что случилось? – спросил один из цыган. – Что случилось?

– Продаете эту злобную тварь! – выкрикнул Боуман. – Его следует убить! Он ударил священника прямо в живот. Да не стойте как истуканы! Позовите доктора.

Один из цыган убежал, остальные низко склонились над лежавшим ничком человеком, а Боуман, воспользовавшись этим, удалился. Однако назвать его уход незаметным было нельзя. Тот самый темноволосый молодой человек, с которым Боуман ранее столкнулся, очевидно, видел все: он стоял неподалеку, делая вид, что рассматривает свои ногти.

Боуман уже почти закончил свой завтрак, когда вернулась Сессиль.

– Я запарилась, – объявила она, и это было заметно по ее виду. – И я голодна.

Боуман подозвал проходившего официанта.

– Ну?

– Она вошла в аптеку. Купила бинты – несколько ярдов – и массу кремов и мазей, а затем вернулась к своей кибитке – на площади, недалеко отсюда.

– Зелено-белая кибитка?

– Да. В дверях ее ожидали две женщины, а затем они все вместе вошли внутрь.

– Две женщины?

– Одна средних лет, другая молоденькая и тоже с золотисто-каштановыми волосами.

– Мать Мари и Сара. Бедная Тина.

– Что ты имеешь в виду?

– Просто гуляют. – Он посмотрел через двор. – Двое влюбленных птичек вон там.

Сессиль проследила за его взглядом и увидела ле Гран Дюка. Он сидел откинувшись, с видом человека, который чудом избежал голодной смерти, снисходительно улыбаясь Л иле, положившей свою руку на его и что-то оживленно говорившей.

Боуман спросил:

– Твоя подруга – простушка, что-то в этом роде? Сессиль холодно посмотрела на него:

– Не больше, чем я.

– Гм... Она, конечно, узнала тебя. Что ты сказала ей?

– Ничего, кроме того, что тебе нужно было срочно уехать.

– Она не удивилась, что ты тоже уехала?

– Я ей сказала, что мне так захотелось.

– Ты сказала, что я не доверяю Дюку?

– Ну...

– Не важно. У нее было что тебе сказать?

– Не много. Только то, что они остановились здесь, чтобы посмотреть молебен цыган сегодня утром.

– Молебен?

– Ну, эту... религиозную службу.

– В исполнении обычного священника?

– Так сказала Лила.

– Заканчивай завтрак. – Он отодвинул стул. – Я скоро вернусь.

– Но я думала... я думала, тебе будет интересно узнать, что сказал Дюк, его реакцию! В конце концов, для этого ты посылал меня.

– В самом деле? – Боуман казался рассеянным. – Позже.

Он встал и пошел в отель. Девушка озадаченно смотрела ему вслед.

– Высокий, говоришь, крепкого телосложения, очень ловкий?..

Кзерда потер свое избитое, забинтованное лицо, воскрешая в памяти болезненные ощущения, и посмотрел на четырех человек, сидевших у него в кибитке за столом. Это были Эль Брокадор, смуглый молодой человек, с которым Боуман столкнулся на улице, Ференц, Пьер Лакабро и все еще потрясенный и бледный Симон Серл, который пытался потереть болевшие от ударов Боумана места на шее и ноге одновременно.

– Его лицо смуглее твоего, – ответил Эль Брокадор. – И усы.

– Смуглые лица и усы продаются в магазинах. Он не может спрятать основную, характерную, присущую только ему черту – жестокость.

– Я надеюсь очень скоро повстречаться с этим человеком, – сказал Пьер Лакабро. По его тону можно было понять, что он действительно страстно этого хочет.

– Я бы не стал спешить, – сказал Кзерда сухо. – Ты его вообще не видел, Серл?

– Я ничего не видел. Я только почувствовал два удара сзади; нет, второго удара я уже не чувствовал.

– Господи, зачем тебя понесло в патио?

– Я хотел получше рассмотреть этого Дюка де Кройтора. Это ты, Кзерда, разбудил у меня интерес к нему. Мне захотелось услышать его голос. Узнать, с кем он говорит, встречается ли с кем-нибудь, кто...

– Он все время с этой английской девчонкой. Она безвредна.

– Умные люди обычно ведут себя именно так, – сказал Серл.

– Умные люди не действуют так, как ты, – ответил Кзерда мрачно. – Теперь Боуман знает, кто ты такой. Он теперь наверняка знает, что кто-то в кибитке мадам Зигэр очень сильно болен. И – если Дюк де Кройтор действительно является тем человеком, о котором ты думаешь, – он теперь понимает, что ты считаешь его Гэю-зом Стромом, а если это так, ему все это не понравится.

Выражение лица Серла говорило о том, что он придерживается того же мнения.

Кзерда продолжал:

– Боуман – наш единственный шанс. Он должен замолкнуть навеки. Сегодня. Но очень осторожно. Без шума. В результате несчастного случая. Кто знает, какие у него друзья.

– Я сказал тебе, как это можно сделать, – вмешался Эль Брокадор.

– И сегодня удобное время для того. В полдень мы двинемся отсюда. Лакабро, ты единственный из нас, кого Боуман не знает. Пойдешь в отель, где он остановился. Следи за ним. Следуй за ним по пятам. Мы больше не имеем права упустить его.

– С большим удовольствием.

– Никакого насилия, – предупредил Кзерда.

– Конечно нет! – Внезапно Лакабро помрачнел. – Но я не знаю, как он выглядит. Смуглый и крепкого телосложения – таких сотни.

– Если он тот же самый человек, которого описал Эль Брокадор и которого я видел в патио отеля, – сказал Серл, – он будет с девушкой, одетой как цыганка. Молодая, смуглая, хорошенькая, одета в основном в зеленое и золотое, с четырьмя золотыми браслетами на левом запястье.

Когда Боуман вернулся, Сессиль оторвала взгляд от остатков завтрака.

– Ты не торопился, – сказала она.

– Я не шатался без дела. Я делал покупки.

– Что-то я не видела, чтобы ты выходил из отеля.

– Здесь есть боковой выход.

– А сейчас?

– Сейчас у меня есть очень срочное дело.

– Вроде этого – просто сидеть здесь?

– Перед тем как заняться очень срочным делом, я должен в первую очередь заняться еще более срочным, которое как раз и предусматривает то, что я сейчас делаю. Тебе известно, что в городе Арле есть несколько весьма пронырливых китайцев?

– В чем же все-таки дело?

– Пара, сидящая вон там как Ромео и Джульетта. Не смотри туда. Мужчина слишком большой для китайца, лет сорока, хотя всегда очень трудно определить их возраст. Женщина, сидящая рядом с ним, моложе, красивая, евразийка. Оба в темных очках с зеркальными стеклами, чтобы скрыть глаза.

Сессиль подняла чашечку с кофе и безразлично оглядела патио.

– Я их вижу.

– Никогда не верь людям, которые носят такие очки. Кажется, его очень заинтересовал ле Гран Дюк.

– Он такой же большой.

– Вполне возможно. – Боуман задумчиво посмотрел на китайскую пару, затем на ле Гран Дюка и Лилу, и снова на китайцев. А потом сказал: – Теперь можно идти.

– А срочное дело, самое срочное дело, которому ты должен был уделить внимание? – заметила Сессиль.

– Уже уделил. Я подгоню автомобиль к центральному входу в отель.

Ле Гран Дюк проследил за их уходом и сказал Лиле:

– Примерно через час мы встретимся с нашими объектами.

– Объектами, Чарльз?

– Цыганами, моя дорогая. Но сначала я должен написать еще одну главу моей книги.

– Принести ручку и бумагу?

– Нет необходимости, моя дорогая.

– Ты хочешь сказать, что сделаешь все мысленно? Но это невозможно, Чарльз!

Он похлопал ее по руке и снисходительно улыбнулся:

– Все, что мне нужно, – это литр пива. Становится очень жарко. Позовешь официанта?

Лила покорно ушла, и ле Гран Дюк посмотрел ей вслед. Он снисходительно наблюдал, как Лила, улыбаясь, перекинулась несколькими словами с цыганкой, недавно гадавшей ему, так же безразлично разглядывал китайскую пару за соседним столом, еще более безразлично смотрел, как Сессиль села к Боуману в белый автомобиль, и абсолютно безразлично – как другой автомобиль спустя несколько секунд последовал за ними.

Сессиль в растерянности разглядывала интерьер «симки».

– Откуда это? – спросила она.

– Телефон, например, – объяснил Боуман, – я взял напрокат, пока ты завтракала. Фактически я взял напрокат две.

– Две чего?

– Две машины. Трудно предугадать, когда машина выйдет из строя.

– Но... за такое короткое время?

– Гараж находится недалеко, вниз по улице, оттуда прислали человека для проверки. – Он вытащил слегка уменьшившуюся пачку денег Кзерды, похрустел банкнотами и убрал. – Все зависит от того, сколько заплатишь.

– Ты действительно абсолютно аморальный тип! – Сессиль говорила почти с восхищением.

– В чем я виноват теперь?

– В том, что разбазариваешь чужие деньги.

– Жизнь – чтобы жить, деньги – чтобы тратить, – произнес Боуман назидательно. – В саване нет карманов.

– Ты безнадежен, – ответила она. – Абсолютно, абсолютно безнадежен. А зачем нам эта машина?

– А зачем этот наряд, что ты надела?

– Зачем? О, я поняла. Конечно, «пежо» все знают. Я не подумала. – Она взглянула на Боумана с любопытством, так как он повернул в направлении дорожного указателя с надписью «Ним». – Куда ты собираешься ехать?

– Еще точно не знаю. Я ищу место, где мы сможем спокойно поговорить. Все то же дурное предчувствие. Мне придется всю оставшуюся жизнь рассказывать тебе о своих намерениях. Когда мы были в патио, цыган уголовного вида сидел в видавшем виды «рено» и наблюдал за нами в течение десяти минут. Оба они – цыган и машина – примерно в ста ярдах позади нас. Я хочу поговорить с этим цыганом.

– О!

– Есть от чего воскликнуть «О!». Непонятно, как прихвостни Гэюза Строма так быстро вышли на нас. – Он искоса взглянул на Сессиль. – Ты смотришь на меня как-то странно, если можно так выразиться.

– Я думаю.

– Ну?

– Если они вычислили тебя, зачем надо было менять автомобиль?

Боуман терпеливо пояснил:

– Я брал напрокат «симку», еще не зная, что они уже следят за мной.

– А сейчас ты опять впутываешь меня в опасную ситуацию? Она ведь может оказаться опасной?

– Надеюсь, что нет. Но если так, я сожалею об этом. Если они вышли на меня, то следят также и за очаровательной цыганкой, сидящей рядом со мной. Не забывай, что именно за тобой шел этот священник, когда с ним произошел несчастный случай. Ты предпочла бы, чтобы я один попытался справиться с ними?

– Ты не оставляешь мне выбора, – пожаловалась Сессиль.

– У меня у самого его нет.

Боуман взглянул в зеркало заднего вида. Побитый «рено» был не менее чем в ста ярдах позади. Сессиль оглянулась через плечо:

– Почему бы тебе не остановить машину здесь и не поговорить с ним? Он не посмеет тронуть тебя здесь. Вокруг столько людей.

– Слишком много, – согласился Боуман. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь находился ближе полумили от нас, когда я буду разговаривать с ним.

Сессиль взглянула на него, вздрогнула, но ничего не сказала. Боуман направил «симку» через Рону на Трэнкетай, повернул налево, на дорогу, ведущую в Альборон, затем еще раз налево, на юг по правому берегу реки. Здесь он снизил скорость и тихо остановил машину.

Водитель «рено», как он отметил, сделал то же самое на безопасном расстоянии. Боуман двинулся дальше, «рено» – следом.

Через милю, на совершенно гладкой равнине Ка-марга, Боуман снова сделал остановку. Остановился и «рено». Боуман вышел из машины, подошел к багажнику, мельком взглянул на «рено», остановившийся примерно в ста ярдах сзади, открыл багажник, вытащил баллонный ключ, засунул его под куртку, закрыл багажник и снова сел на водительское место. Баллонный ключ он положил на пол рядом с собой.

– Что это такое? – Лицо и голос Сессиль были встревоженными.

– Баллонный ключ.

– Что-то случилось с колесами?

– Баллонный ключ может выполнять и другие функции.

Они двинулись дальше. Через несколько минут дорога стала медленно подниматься в гору, затем внезапно повернула налево, и там так же внезапно, почти прямо под ними, на расстоянии меньше двадцати футов возникли темные воды Великой Роны. Боуман вдруг остановил машину и, выйдя из нее, быстро пошел назад. «Рено» делал поворот, и его застигнутый врасплох водитель резко затормозил в десяти ярдах от Боумана.

Боуман, держа одну руку за спиной, подскочил к машине и рывком открыл дверцу со стороны водителя. На него смотрел Пьер Лакабро, его широкое, покрытое шрамами лицо выражало гнев и готовность к действиям.

– Мне начинает казаться, что ты преследуешь меня, – сказал Боуман мягко.

Лакабро не ответил. Вместо этого, опираясь одной рукой на руль, а второй – на дверцу, он буквально вылетел из машины, что было удивительно для человека его комплекции. Боуман был готов к этому. Он быстро сделал шаг в сторону, и, когда Лакабро пролетал мимо, треснул его баллонным ключом по левой руке. Звук удара, удивительно громкий, хруст сломанной кости и вскрик Лакабро прозвучали почти одновременно.

– Кто тебя послал? – спросил Боуман.

Лакабро, корчившийся от боли на земле, сжимая свою поврежденную руку, прорычал что-то непонятное по-цыгански.

– Пожалуйста, послушай, – сказал Боуман. – Я знаю, что имею дело с убийцами. Что еще более важно, я знаю, как иметь с ними дело. Я сломал тебе только одну кость – полагаю, это предплечье. Я готов переломать тебе столько костей, сколько потребуется, при одном условии: ты не потеряешь сознания до тех пор, пока я не узнаю, почему те четыре женщины в зелено-белой кибитке запуганы до смерти. Если ты потеряешь сознание, я посижу, покурю, подожду, пока ты очнешься, и сломаю тебе еще несколько костей.

Сессиль вышла из машины и остановилась в нескольких футах от них. Она была очень бледна и смотрела на Боумана с ужасом.

– Мистер Боуман...

– Заткнись! – Он вновь обратился к Лакабро: – Давай, расскажи мне об этих леди.

Лакабро изрек, почти наверняка, еще одно ругательство, быстро повернулся, и, когда он приподнялся на правом локте, Сессиль вскрикнула. В руке у него был пистолет, но шок или боль, а может, все сразу, замедлили его реакцию. Он взвыл, и пистолет полетел в одну сторону, в то время как баллонный ключ врезался в его нос с другой. Бандит, не переставая кричать, закрыл лицо обеими руками, сквозь его пальцы струилась кровь.

– А теперь я сломал тебе нос, не так ли? – спросил Боуман. – Та темноволосая девушка, Тина, ее избили, да? Сильно ее избили? Кто это сделал?

Лакабро отнял руки от окровавленного лица. Его нос не был сломан, но выглядел ужасно и, вероятно, будет выглядеть так еще долгое время. Бандит выплюнул кровь и выбитый зуб, прорычал что-то по-цыгански и уставился на Боумана словно дикий зверь.

– Ты это сделал, – уверенно сказал Боуман. – Да, это сделал ты. Один из головорезов Кзерды, верно? Возможно, главный головорез? Я хочу знать, мой друг, я хочу знать: это ты убил Александре в пещерах?

Лакабро, у которого было лицо человека, потерявшего разум, тяжело поднялся на ноги и стоял так, качаясь, словно пьяный. Глаза его закатились, казалось, он сейчас потеряет сознание. Боуман подошел к Лакабро, и вдруг тот, превозмогая острую боль, – видимо, подобно коварному животному, он обладал способностью дикого зверя к восстановлению сил, – шагнул вперед и нанес кулаком правой руки страшнейший удар, который больше по воле случая, чем по расчету, пришелся Боуману прямо в подбородок. Боуман отшатнулся назад, потерял равновесие и тяжело упал на покрытую короткой травой землю буквально в нескольких футах от крутого обрыва в Рону. Но Лакабро не бросился к нему. Почти теряя сознание от боли, с помутившимся разумом, он не сделал ни единого движения к Боуману. У него на этот счет были свои соображения. Он повернулся и побежал к пистолету, который лежал в одном-двух футах от Сессиль. Ее лицо ясно говорило: эта девушка парализована страхом.

Боуман, еще не пришедший в себя от удара, оперся на руку. Он все воспринимал как в замедленной съемке: шатающийся Лакабро, стремящийся к пистолету, неподвижно застывшая девушка, пистолет у ее ног. «Возможно, она даже не смогла увидеть эту проклятую штуковину, – подумал он с отчаянием. – Но не такое же у нее плохое зрение, чтобы не увидеть пистолета, лежавшего в двух футах от нее. А если уж такое плохое, она не должна выходить на улицу без посоха». Но зрение Сессиль не было таким плохим. Внезапно она нагнулась, схватила пистолет и бросила его в Рону, затем с похвальной предусмотрительностью бросилась ничком на землю, так как Лакабро с окровавленным лицом и ненавистью в глазах явно намеревался ударить ее. Но даже в припадке бешенства от несбывшейся надежды завладеть пистолетом, в приливе желания избить, искалечить девушку, лишившую его оружия, Лакабро понимал, что для него важнее в этот момент. Он повернулся и, низко пригнувшись к земле, побежал к Боуману.

Сессиль помогла Боуману выиграть необходимое время. К моменту, когда Лакабро подбежал к нему, он был уже на ногах, хотя еще потрясенный и не совсем пришедший в себя, но тем не менее ясно воспринимавший действительность. Он уклонился от первого бычьего броска цыгана и, одновременно с поворотом, нанес сильный удар ногой проносящемуся мимо Лакабро. По счастливой случайности удар пришелся опять по левой руке бандита, который, вскрикнув от боли, в нечеловеческом усилии снова бросился на Бо-умана. На этот раз Боуман не стал уклоняться, а, наоборот, бросился на противника с такой же силой. Кулак его правой руки легко достал подбородок Лакабро, так как тот не мог защититься от удара слева. Лакабро пошатнулся, сделал несколько непроизвольных шагов назад, шатаясь на краю обрыва, попытался удержать равновесие – и свалился вниз. Всплеск от падения его тела в мутные воды Роны прозвучал необычайно громко.

Боуман осторожно заглянул вниз через осыпающийся край обрыва: Лакабро нигде не было видно. Если он лишился сознания от удара о воду, то пошел ко дну; в этом случае найти его в темной воде не было никакой возможности. Кроме того, Боуман не горел желанием спасать цыгана: если бы тот не потерял сознания, то сделал бы все возможное, чтобы утопить своего спасателя. Боуман не чувствовал в себе достаточного расположения к Лакабро, чтобы пойти на риск.

Он направился к «рено», обыскал его на скорую руку, нашел то, что и ожидал, – то есть ничего, завел двигатель, включил первую скорость, направил машину к обрыву и на ходу выскочил из нее. Маленькая машина подкатилась к обрыву, опрокинулась и с грохотом упала в реку, подняв волну высотой в тридцать футов.

Значительная часть этой волны добежала до берега и выплеснулась на Лакабро. Он полусидел-полулежал на узкой кромке песка и гравия, под нависающим над этим местом обрывом. Его одежда была насквозь мокрой, правой рукой он поддерживал левую. На его ошеломленном лице отражались боль, замешательство и удивление. Это было лицо смертельно уставшего, доведенного до отчаяния человека.

Сессиль еще сидела на земле, когда Боуман подошел к ней.

– Ты испортишь свой прекрасный цыганский костюм, сидя здесь, – сказал он.

– Да, я тоже так думаю. – Ее голос был почти спокойным. Она взяла протянутую им руку, поднялась с его помощью и огляделась: – Его нет?

– Скажем так: я не могу его найти. По этому поводу можно долго философствовать, моя любимая. Он имел возможность изрешетить меня пулями.

– Но... но умеет ли он плавать?

– Откуда я знаю, черт возьми!

Боуман подвел девушку к «симке» и после того, как они проехали целую милю в молчании, взглянул на нее с любопытством: ее руки дрожали, лицо было бледным, и заговорила она приглушенным шепотом. Ясно, что девушка еще не полностью оправилась от потрясения.

Она спросила:

– Кто ты?

– Не важно.

– Я сегодня спасла тебе жизнь.

– Да, спасибо. Но тебе следовало бы подстрелить его или взять на мушку.

Наступила долгая пауза, затем Сессиль громко шмыгнула носом и сказала почти плача:

– Я никогда в жизни не стреляла из пистолета. Я не переношу стрельбы.

– Я знаю. Я сожалею. Я сожалею обо всем, Сессиль. Но больше всего я сожалею, что втянул тебя в эту проклятую, безобразную историю. Господи, я должен был предвидеть это!

– Зачем винить себя? – Почти рыдания слышались в ее голосе. – Тебе нужно было укрыться где-нибудь прошлой ночью, и моя комната... – Она внезапно замолчала, уставилась на Боумана и прошептала: – Думай о чем-нибудь другом, ладно?

– Давай вернемся в Арль, – ответил он.

Она смотрела на него еще некоторое время, затем отвернулась, попыталась зажечь сигарету, но у нее сильно тряслись руки, и он помог ей. Ее руки еще дрожали, когда они вернулись в отель.