Текст книги "Авиатрисы"

Глава 19

Розалин смотрела, как удаляется бронепоезд. Злость кипела, словно в котле паровоза, распаляя угли обиды. Авиатриса сжимала кулаки, впивалась в кожу ногтями – до боли, почти до крови. Единственное, о чем она могла сейчас думать, – как отомстить Вивьен. Если бы не та, Рози стала бы капитаном. Тогда бы никто не посмел оставить ее в убогом домишке. Хотя кого она обманывала? Были те, кто летал лучше.

Солдат проводил девушку обратно за колючую проволоку. Двухэтажный грязно-оранжевый дом выглядел уныло. Низкие потолки, кухонька, на которой Рози предстояло готовить. Пыльная спальня – никто не удосужился прибраться к приезду авиатрис. Что ей здесь делать?

Розалин постояла на улице. С одной стороны забор построили деревянный, плотный, он закрывал обзор. С трех других – сетка-рабица. Поверху тянулась проволока с огромными шипами, так чтобы никто не смог перелезть. Единственную калитку охранял рядовой. Сквозь металлические ромбики мир выглядел унылым. Или все дело во внезапно подступившей осени?

Поместье семьи Рози находилось на юге, где климат всегда приятный, а средняя температура двадцать градусов тепла. Можно купаться в озере, выращивать розы и фрезии, отдыхать в тени раскидистых деревьев, устраивать пикники на лужайке.

Однажды, пару лет назад, когда ее брат Карл уже сделал предложение соседской баронессе, но все еще оставался диким оболтусом, мама организовала дружеский поздний завтрак на природе.

Рози вспомнила, как Карл запускал бумажные воздушные кораблики. Один угодил острым краем ей прямо в висок. Не больно, но очень неприятно.

Как же мама ругалась! Выговаривала сыну, что мог оставить сестру без глаза и всякое такое. Но Рози даже не заплакала. Все считали ее капризной, но выше нытья всегда стояло чувство собственного достоинства. Ночью она пробралась в комнату к брату и намазала его лицо пастой для чистки кастрюль. Он проснулся через четверть часа со страшными криками, неделю ходил с красной рожей и прятался от невесты.

Нет, Розалин не прощала обид. И теперь, когда Вивьен уехала, а Рози, неизвестно чьими мольбами, осталась одна, мозг кипел. Было сложно придумать план мести, поэтому настроение испортилось еще сильнее. Она стиснула рукой переплетения сетки забора и поглядела наружу.

Тощие солдаты бродили между бараками, какие-то отряды собирались уезжать, иные возвращались. Все грязные и понурые, проходя мимо рыжего домика, жадно заглядывали внутрь. В глазах загорался голод, пугавший Рози. Но никто не решался подойти ближе. С неба сорвалась огромная капля. Потом другая. Начался дождь.

Розалин спряталась под крышу, постояла немного в раздумьях, стукнула кулаком о дверной косяк и зашла в дом. Кожу на костяшках саднило. Она не знала, чем себя занять. После месяцев учебы в академии отдыхать стало непривычно, даже пришла мысль прибраться, смахнуть пыль или сделать бутерброд. Но от первой идеи быстро отказалась – еще чего, она не намеревалась оставаться здесь надолго.

Да и бутерброд не из чего готовить. Хлеб нужно печь самой, а чтобы раздобыть что-то для начинки – обратиться к военным. Вообще, ей должны принести какой-то еды, кроме залежалой крупы?

Дождь усиливался, пробило семь вечера, но тьма стояла кромешная. Розалин зажгла свечи и пыталась справиться с кухонной печью. Предполагалось, что та служит и для готовки, и для обогрева.

«Какая дикость, – думала Рози, – тут необходим камин и хотя бы одна служанка». Она пыталась разворошить угли кочергой и разжечь их, но так и не справилась. Значит, придется спать голодной.

Наверху холод пробирал до костей. Чудилось, будто дождь и ветер просачиваются сквозь каждую щель. Розалин стянула одеяла с соседних кроватей и забралась под шерстяную массу. Грубое армейское тряпье кололо даже сквозь одежду, но иначе согреться просто невозможно.

Дрожа и проклиная все на свете, Рози провалилась в беспокойный сон.

* * *

Снаружи колотили во входную дверь. Рози согрелась и даже немного вспотела. Она вылезла из-под колючей горы и пошатнулась. Ноги затекли. За окном едва рассвело, но из-за тумана ничего нельзя было разглядеть.

На пороге стоял мужчина – высокий, стройный, по-армейски собранный и серьезный. Форменная куртка расстегнута. Орлиный нос и темный, загадочный взгляд немного пугали. Он улыбнулся и взял Рози за руку, поцеловал кисть. Каштановые кудри пощекотали кожу.

– Баронесса Дюфуа, рад встрече. Хотел навестить вас раньше, но заработался.

По привычке Рози присела в реверансе. Она не ожидала галантного обращения в среде военных. Хоть гость выглядел красивым и учтивым, девушку взбесило то, как бесцеремонно ее разбудили. Ей до сих пор хотелось потребовать служанку и нормальную еду.

– Поэтому врываетесь в такую рань? Вообще-то я лейтенант Дюфуа. По окончании академии нам присвоили звания.

– А я генерал-майор Льюис. Жак Льюис. Вы знаете, что означает мое звание?

Рози помотала головой.

– Что ты должна отдавать честь.

Она прижала руку к голове и дождалась команды:

– Вольно, лейтенант. Но предлагаю все же обойтись без формальностей. – Льюис улыбнулся. – Давай покажу кое-что. – Он уверенным шагом, словно бывал здесь множество раз, обогнул Рози и поднялся по лестнице к спальне.

– Держу пари, ты не заметила этой двери, – произнес он.

За платяным шкафом открылся проход в тайную комнатку – нечто вроде кабинета. Рози окинула взглядом стол, диванчик и прочую мебель. Все, как и в спальне, покрывала пыль.

Крошечные, словно бойницы, оконца располагались почти под потолком. Падающий из них свет был тусклым, как мгла снаружи. Генерал-майор принес газовую горелку.

– Здесь когда-то располагалась станция оптического телеграфа, оторванная от остального мира. Базу построили гораздо позже. – Льюис постучал пальцем по подбородку и продолжил рассказывать: – Там, где общая спальня, располагалась аппаратура. Ночевали в этой комнатке, с маленькими окнами гораздо теплее. По правилам требовалось два оператора на каждую вышку. В те времена солдаты служили двенадцать лет, а отлучиться нельзя даже на пару часов. Два человека сто сорок четыре месяца наедине друг с другом, можешь себе представить? – Он вскинул брови, но ответа не ждал. – Я считаю, авиатрисам повезло больше. Присядем?

Очутившись рядом с Рози на диванчике, Льюис положил руку девушке на колено. Розалин вздрогнула. Живот болел от голода, она замерзла и не выспалась.

– Зябко, да? Зимой будет совсем невыносимо, я научу тебя топить печь. И прикажу принести попозже нормальной еды.

– Что вы делаете? – оторопела девочка.

Льюис коснулся ее предплечья ледяной ладонью. В нос ударил терпкий, тельный запах пота, табака, выдубленной кожи.

– Холодно, – пожаловалась она.

– Конечно, но ничего страшного.

Рози вскочила, но Льюис держал ее за руку. На металлических пуговицах и пряжке блеснули отсветы неровного света газовой лампы.

– Пожалуйста, отпустите!

– Чего ты испугалась, моя маленькая? Я слышал, в академии вас всему научили.

Губы дрожали, Рози беспомощно дергалась, теряя дар речи.

– Не надо, – шептала она беззвучно.

Льюис поднялся и притянул ее к себе, схватил другой рукой за волосы. Рози дрожала.

Поборов всхлипы, выдавила:

– Вы… вы пожалеете. Мой отец – министр. Он узнает.

– О, надо же! – Льюис толкнул ее на диванчик, и Рози больно стукнулась о спинку.

«Точно останется синяк», – подумала она.

– Отец тебе не поможет. На базе только я твой командир. И пока не будет распоряжений по полетам, ты принадлежишь мне. Я надеюсь продержать тебя тут подольше. А то мне скучно.

– Пожалуйста, скажите, кто попросил оставить меня здесь?

– Кто? Я велел предоставить мне авиатрису – в тактических целях. Конкретно тебя выбрала твой капитан.

Глаза Рози вспыхнули. «Подлая дрянь!»

– Вы неправильно поняли, – пролепетала она, едва сдерживая слезы. – В академии нас учили летать. Другое – лишь слухи, грязные и некрасивые. Пожалуйста, прошу вас! От меня больше пользы на поле боя.

– Неужели? Но, похоже, в действительности все совершенно по-другому. – Льюис смотрел на нее сверху вниз, оценивал. Склонился над Рози, провел рукой по ноге, по бедру.

– Пожалуйста, не надо!

– Поверь, тебе тоже будет скучно, тоскливо и очень неприятно ожидать вылета. Я могу помочь, скрасить унылую изоляцию и сделать приятно.

– Пожалуйста…

Его лицо приближалось к Рози – медленно и мучительно, как в кошмарном сне.

* * *

Вивьен с ужасом распахнула глаза. Вагон, как обычно, трясло. За окном разлилась ночь. Вроде бы шел дождь. Ей снился прошлый вылет с Лиз и Лорел. Перед глазами стояло яркое рыжее зарево взрыва. Одна секунда – и нет Лорел, ее самолета, ее воспоминаний, надежд и будущего. Все сожрало жадное, смертоносное пламя.

А что насчет тех людей? Вивьен не знала, кто они. Даже если и военные… или попросту убийцы. Кровь окропила и руки Вивьен. А значит, она ничем не лучше.

Ее теперь тоже, считая себя правым, может убить любой неизвестный ей солдат другой стороны. И ради чего?

Защищая себя от врагов – люди сами становятся… врагами? Себя, человечности, мира… Грудь будто сковали стальные пальцы. Вивьен нечем было дышать.

Лорел… те люди… Бэтани…

Что, если Бэтани решит пойти в академию? Зачем Вивьен написала то письмо?! Возможно, она заманила сестру в ловушку?

А Розалин? Почему Вив согласилась оставить ее одну? Вдруг Рози… тоже погибнет? И даже никто ничего не узнает, некому будет ее оплакать.

А что скажут ее родителям?

Вивьен встала с койки, не в силах вынести эти мысли. Она оделась и тихонечко постучала в дверь, ведущую из вагона в тамбур.

– Эй, вы меня слышите? Позовите, пожалуйста, полковника Хейса.

– Сейчас, – недовольно проворчал голос.

Минут через десять появился полковник.

– Простите, если разбудила, – пробормотала девушка виновато.

– Ничего страшного, я не спал.

– Мне нужно прогуляться. Пожалуйста.

Они прошли по вагонам до платформ, из которых обычно строилась взлетно-посадочная полоса. Вивьен еще ни разу не видела их разобранными. Множество блоков разъединили, по бокам высились ограждения. Она подошла к краю. Ветер трепал короткие волосы. Они чуть отросли за несколько месяцев и теперь в самолете иногда немного мешались. Вивьен всегда мучил вопрос, зачем Левикот их отрезал.

Когда она увидела, что все в академии коротко пострижены, то поняла – не ради того, чтоб продать хвост. Но ни разу не спросила зачем.

А сейчас сообразила: их отрезают не для того, чтобы не лезли в глаза в самолете, не для того, чтобы быстрее мыть, а в знак покорности. Девушка коснулась шеи. Провела по волосам ладонью.

– Полковник, я переживаю, что Розалин одна. Как она?

– Думаю, что все хорошо.

– Можно с ней связаться?

– Нет. Ее самолет переведут на другую базу, когда все там подготовят. Что тебя беспокоит? – ласково спросил Хейс. Таким тоном говорил ее отец, когда Вивьен в детстве снились кошмары.

Бэт всегда звала на помощь папу, если Вив просыпалась ночью в слезах.

– Мы стали убийцами.

– Неправда. Я считаю, на войне нет убийц. Мы защитники. Все люди рождаются не для того, чтобы убивать, а чтобы защищать.

– Война сделала из нас чудовищ. И больше никогда мы не будем такими, как прежде. И Лорел не вернется. Ее больше нет. Нет. – Вивьен вцепилась в перила – аж костяшки побелели – и вглядывалась в проносящуюся перед глазами черноту.

Мимо порхнула тень – то ли сова, то ли летучая мышь.

– Нет, люди сами захотели превратиться в монстров, – заключила она.

– Вивьен, ты лично выбираешь, кем быть, и кого оберегать. Если бы не авиатрисы, возможно, спустя несколько лет Лерийская Республика стала бы наступать в ответ. Их войска дошли бы до твоего родного города, убили бы твоих родителей… Но ты способна сдержать варваров. – Полковник по-отцовски приобнял Вивьен за плечи, и девушка склонила голову ему на грудь.

Слова Хейса успокаивали. Даже если теперь она считала себя чудовищем, приятно услышать, что кто-то думал иначе.

Глава 20

Больше месяца потребовалось Левикоту, чтобы набрать новую группу авиатрис. На этот раз пятнадцать человек – несомненный успех. Можно сказать, неожиданный. Столько здоровых кадетов. И главная удача – никто не пытался сбежать. Кто-то радовался, кто-то нет, но фокусов не выкидывали. Ликование для всех чиновников и служащих, задействованных в процессе и посвященных в его тайны.

Вот уже неделю кадеты жили в академии, посещали занятия. Эбигейл не переставала удивляться, что никто не чудил, не устраивал сцен. Самое радостное – никто не пострадал от хищных, садистских лап рекрутеров. Эбигейл много раз просила Томаса проследить, чтобы перестали нанимать людей вроде Левикота. Но, к сожалению, мужчины считали его методы действенными.

Ну а Левикот слыл искусным следователем еще со времен работы в полиции, когда читал лекции о том, как выйти на след преступника, и раскрывал громкие дела, касающиеся безопасности Империи, в том числе загадочное убийство предыдущего правителя. Непонятно, зачем он променял свой статус и должность на такую, пускай и почетную, но все же не столь важную работу.

Господин главный рекрутер два дня ошивался в академии, якобы для обеспечения порядка. Эбигейл еле его выдворила.

В том, что никто не погиб во время третьего официального отбора, Эби видела свою заслугу. Особенно удалось последнее интервью на радио. Графиня блистала красноречием и чудесными новостями. Несмотря на каверзные вопросы журналиста, ей удалось перевести фокус внимания на то, как отряд авиатрис разбомбил мятежников, которые пытались пересечь границу Этрийской империи и устроить диверсию в приграничном городе Керне. Эбигейл рассказывала о слаженной работе пилотов и разведке, о новейших стратегических разработках Империи и о всяком прочем.

Тогда, во время эфира, она действительно ничего не знала. Уже когда ее выступление завершилось, Томас сообщил графине о сбитом истребителе, который для советника был лишь «незначительной деталью, которая никак не влияет на исход дела».

– Нам нужны ракеты, – говорил он. – Подумайте, что будет, если мы сможем не просто бомбить, а еще и сбивать дирижабли. Поворот, который изменит ход войны.

А Эбигейл пожимала плечами. Уж это точно вне ее компетенции.

Она только закончила письмо в медицинский институт, сидела в своем кабинете и наблюдала в окно, как девочки из третьего отряда обедают на улице. Ясное небо стало редкостью. Почти каждый день лил дождь. Эбигейл прикидывала, как изменятся погодные условия, когда начнутся полеты.

Графиня начала разбирать корреспонденцию. Взяла в руки первое попавшееся письмо и невольно вздрогнула.

Золотыми чернилами, косым, энергичным почерком было выведено:

«Дражайшей Эбигейл де Локк».

Она сломала бордовую печать с императорским гербом и открыла конверт.

Из него выпало серебристое перышко с лиловой каймой, очень красивое.

«Душа моя, свет мой, надеюсь, вы простите мне такую вольность! Я думаю о вас ежедневно и ежечасно. С той памятной встречи не знал я ни покоя, ни сна…»

Эбигейл закатила глаза. Цесаревич славился любвеобильностью, поэтому послание ничуть не тронуло и не удивило. После убористых строчек, наполненных воздыханиями, он писал следующее:

«Вообразите, какой восторг я испытал, когда во дворец наконец-то привезли диковинных животных из Лерийской Республики, что обещали мне еще месяц назад. Я велел выпороть лентяев, которые задержали ценный груз! Представьте себе, среди них оказалась голубка – такая чудная, – сверкающая, серебристая, а края крыльев лиловые, как закат над моим замком в Ливерни. Сразу же захотелось прислать одно перышко, чтобы и вы могли полюбоваться. Птичка прекрасна и напоминает вас.

Хочет летать, но сидит в клетке в старинном дворце. Ее перышки – как ваши глаза. Вы должны приехать и взглянуть на нее во что бы то ни стало».

– Голубка?.. – протянула Эбигейл. – Делать мне больше нечего. Какой ребенок! А ведь придется сочинять ответ.

На секунду она задумалась, погладив пальцем подпись в завитушках:

«Навеки ваш, Октавиан Август».

А можно ли вовсе проигнорировать послание?

Сказать, что кто-то его потерял? Тогда одной поркой явно не обойдется.

Пока Эбигейл размышляла, в кабинет заглянула Луиза. Вид у нее был подозрительно расстроенный и виноватый.

– На станции стоит паровоз с продуктами. Прости, я забыла и никого не отправила.

– Луиза, а можно быть посерьезнее?! Беги скорее. И обязательно проверь, чтобы все доставили, не потеряли и не испортили.

– Да, конечно. Извини.

Эбигейл покачала головой: младшая сестра – сплошные хлопоты, хотя с возрастом, конечно, с ней легче справляться.

* * *

Когда ночью Эбигейл сидела над бумагами, а в дверях появился Томас, директриса удивилась. Работы у обоих навалилось через край, отвлекаться сейчас – непозволительная роскошь. Какая бы ни появилась причина – она недостаточно весомая для поездки.

– Я вас не ждала. По какому случаю? – тон холоден, как осенняя ночь. Непроницаем.

– Прекрасный случай, душа моя. Я соскучился. Иногда дни, проведенные в разлуке, – почище всякой другой беды.

– Что это с вами? – недоверчиво спросила Эбигейл.

Томас сел в кресло напротив нее – по другую сторону стола.

– Не хотите мне ничего рассказать?

– О чем, Томас? У меня работы до утра, не до ваших экивоков.

– Не знаю… Ничего не припоминаете?

– Что за игры? Вы как маленький.

Биен встал. В синих глазах отражалось пламя свечей.

– Зачем пользоваться огнем, когда есть электричество? – спросил он и подошел к Эбигейл со спины, склонился к уху и втянул носом воздух, цветочный аромат ее волос.

От близости защемило сердце.

– Так уютнее.

– Позвольте? – Томас пошевелил бумаги на столе, принялся что-то искать. Но того, что ему требовалось, там не оказалось. Тогда советник подал Эбигейл руку, чтобы она встала, и повел в спальню.

В комнате было жарко, камин горел именно здесь, отдавая тепло соседним помещениям.

Томас скинул пиджак.

– Что вы искали?

– Письмо, – просто, не скрывая, ответил тот.

– Какое?

– Вы знаете.

– Одно письмо заставило вас сорваться в такую даль? – насмешливо сказала Эбигейл.

Она прекрасно осведомлена о том, что служба безопасности Томаса проверяет почту академии крайне тщательно. И ему наверняка доложили о новом корреспонденте. Только вот чего он так испугался? Это ведь несерьезно.

«Томас испугался?» – Эбигейл даже не успела осознать эту мысль.

Томас схватил Эби за талию и притянул к себе. Она задохнулась от неожиданного страстного касания губ. Мужчина нетерпеливо расстегивал ремешки на кожаном корсете, покрывая поцелуями шею Эбигейл.

Глаза Томаса буквально кричали: «Хочу, чтобы вы были только моей!»

Их близость, всегда хрупкая и призрачная, разгоралась в ночи. Но после они никогда не лежали обнявшись, не болтали, не водили пальцами по коже друг друга, рисуя завитки и узоры. Не шептали нежностей, не мечтали.

– Оденьтесь, я приехал по делу, – скомандовал Томас.

Эбигейл подчинилась – что толку спорить? – набросила легкое ночное платье.

Томас встал, натянул брюки и подкинул в камин дров. Комната пылала жаром, но советник, вероятно, не захотел, чтобы огонь погас.

Эбигейл присела в кресло, любуясь отсветами пламени на блестящей от пота коже Томаса, на его прессе и мускулистых плечах.

– Вы приехали по делу, но не смогли сдержаться? – снова поддразнила Эбигейл.

– Верно.

Она не ожидала прямолинейного ответа.

– Графиня, не заставляйте меня ревновать. – Томас опустился на одно колено и поцеловал ее руку, сначала кисть с тыльной стороны, потом – ладонь.

Эбигейл сложила тонкие пальчики и прижала к груди.

– Что за дело? – Она улыбалась.

– Премьер-министр приказал отправить вас на фронт. Чтобы осветили происходящее со своей точки зрения. Он в восторге от последней речи по радио.

– С моей точки зрения? Там чистейшее вранье! – Улыбка исчезла, Эбигейл ужаснулась. Ласка, покладистость – все напускное, лишь бы усыпить ее бдительность.

– Никто не умеет лгать так искусно. Не сочтите за оскорбление. – Он продолжал стоять на колене, красивое лицо завораживало в отсветах камина – Томас казался трогательным и влюбленным. Но слова разнились с языком тела.

Острая ревность из-за письма цесаревича забавляла Эбигейл. И одновременно наполняла сердце нежностью, поэтому она не сразу поняла, что означает его приказ.

– Томас, я не могу оставить академию. Да и на фронте мне делать нечего.

– Полностью согласен. Но взгляните с другой стороны, там цесаревич не будет докучать вам глупыми писульками. И вам не придется ездить любоваться его зверинцем.

Эбигейл вскочила.

– Вы это делаете из ревности! Как подло!

– Отнюдь. Таково желание премьер-министра.

Она сжала кулаки. Какая мелочность. Какая подлость.

– Вы что, боитесь?

– Конечно! Мне не место на войне, – воскликнула Эбигейл.

– Ну-ну. – Советник поднялся на ноги, положил руки ей на плечи. – Не надо, я поеду с вами. Клянусь защищать вас ценой собственной жизни. Вам ничего не грозит.

Он снова целовал ее шею, распалял, Эбигейл тяжело вздохнула.

– Вы же понимаете. Я не могу оставить школу.

– Луиза за всем присмотрит. Вы многому ее научили.

– За месяц? Она глупый и безответственный ребенок.

– Если переживаете, я останусь здесь и помогу. Уверен, мы легко найдем общий язык и быстро поладим.

Эбигейл отстранилась, оттолкнула Томаса. Он… и наедине с ее сестрой? Ну уж нет. Луиза может таких бед наворотить! Уговорит отправить ее на войну. Дескать, желает сражаться. А он разрешит…

Вдруг разрешит?!

– Нет! – Твердое, как камень.

– Ревнуете?

– Томас, прошу, перестаньте надо мной издеваться. Я не поеду на фронт, у меня полно работы. Какая-то нелепица.

Его глаза стали серьезными, злыми, ледяными. Стремительные перемены всегда пугали Эбигейл.

– Это приказ, графиня. Вы собираете чемодан и завтра едете со мной.

– Завтра?

– Чем быстрее уедем, тем быстрее вернетесь.

– Я не успею передать дела Луизе. Ей надо столько объяснить, показать учебную программу, рассказать про экзамены.

– Она справится. Вы недооцениваете сестру. Она мечтает быть полезной.

– Томас…

– Идите ко мне. Я был неправ.

– В чем? – Ее щеки вспыхнули от удивления.

– Что заставил вас одеться.

– Только в этом?

Советник освободил плечи Эби от платья, но придерживал за талию, не давая одеянию упасть на пол.

– Я не хочу ехать! – Эбигейл снова попыталась его образумить, прикрывая руками грудь.

– Разумеется, графиня. Но придется. – Томас коснулся горячими пальцами ее щеки.

Эбигейл посчитала поездку полнейшим абсурдом, но уже осознавала, что не сможет ослушаться. Она подумала, что хотя бы улучит возможность повидать авиатрис – если повезет. Но вслух шепнула только:

– Как прикажете. – И потянулась за новым поцелуем, обнимая шею Томаса и гадая, что нравится советнику больше – покорность или своеволие.

Кровать казалась слишком жаркой. Они стянули пышное одеяло на пол, подальше от камина, и лежали там, соприкасаясь лбами.

Внезапно Томас резко поднялся и навис над Эбигейл. Огромные синие глаза, так близко… Его красивое лицо. Торс почти касался ее груди. Сильные руки по обе стороны словно сковывали Эби, заключая в темницу.

– Графиня, вы бы хотели править Империей?

– Допустим, да. – Она хитро улыбнулась. Ясно, к чему Томас клонит: брак с цесаревичем осуществил бы самые смелые амбиции. Ревность жгла советника, а Эбигейл хотелось подлить масла в огонь.

Но Томас лишь устало повалился обратно, прикрывая рукой глаза. Не ладонью, а предплечьем – поперек лица, будто защищаясь от ослепительного света.

– Мне это по силам. Нужно лишь время. – Он тяжело выдохнул. Глаза закрыты, ресницы дрожат. Губы закушены. Кожа пахнет ночным утешением, чуть дымным ароматом ветивера и терпкой полынью.

– Переночуете здесь? – спросила Эбигейл голосом нежным, как бархат.

– Да, графиня. Сегодня здесь. – Томас поцеловал ее в лоб и прижал к себе.

Она не могла разгадать его чувств, боялась его, императора и премьер-министра. Но не подавала виду. Душила в себе страх.

Ради сестры, ради будущего и всех надежд, которые теплились в душе.