Текст книги "Психика и сознание: два языка культуры. Книга 1. Капли океана"

Меняются отношения – меняется и язык. Но – как меняется?

Во-первых, постоянно, без срывов и революций, а во-вторых, эволюционные изменения прямо пропорциональны затраченным усилиям. Язык, конечно, создает культуру; однако культура (как сумма разноплановой и многоуровневой информации) тоже создает язык.

С одной стороны, нет предела языковому совершенству. А с другой стороны, язык может то, что может, и не более того. Язык сработан под информацию определенного типа, и в этом заключена его генетика, его естественные пределы к возможности.

Информация принципиально иного типа, культура более высокого уровня – требуют не просто новой лексики и понятий, но изменений в генетике языка. Всякий ли язык способен, предрасположен к подобным культурным скачкам?

Есть языки, которые просто исчерпали себя. В таком случае нация прибегает к параллельному, высокоразвитому языку. Происходит спецификация зон применения разных по культурным функциям языков. Местный, исконный язык не исчезает, но он обслуживает национальное самоощущение, несказанное, душевно-заповедное, которое органично живет и выражается только посредством этого языка. Он, как правило, в той или иной степени пригоден в качестве языка художественной словесности и соответствующей культуры. В сферах же науки и высокой рациональной, философской культуры такой язык не выдерживает конкуренции.

Возможно, пока не выдерживает. Но пока его притязания быть универсальным языком культуры, науки и бытового общения выглядят комично, поскольку не отражают реалий. Всякое насильственное изменение культурного статуса языка следует расценивать как варварство. Глупо требовать от языка больше, чем он может дать.

* * *

Способность не замечать очевидного и при этом верить в невероятное относится к самым ярким характеристикам человека.

Считается, что великие рационалисты-марксисты (Маркс, Энгельс, Ленин) своими сверхусилиями в деле построения справедливого общества продемонстрировали всю мощь человеческого интеллекта – и тем самым максимально скомпрометировали разум, показав, что мощь его, в сущности, ничтожна и идти на поводу у разума – значит мостить дорогу в ад. Однако мало кто задумывался: что же на самом деле двигало революционерами-рационалистами?

Прежде всего ими двигала святая вера (чистейшей воды христианский посыл) в возможность построения справедливого общества (эквивалента царства божия на земле). Ими, как и всеми фанатиками, двигала вера. И «учение» их, представляющее классический образец вероучения, возникло по типичной идеологической схеме: чувство веры заставляет интеллект, каким бы мощным он ни был, работать на обоснование априорного, самоочевидного ощущения. Рационально – обосновывать иррациональное. Разум, в данном случае, служит всего лишь продленным рычагом (плечом) психики. Выдающиеся рационалисты в своей исходной посылке (я имею в виду их социальную теорию) оказались завзятыми идеологами. Так что же они скомпрометировали?

Они показали неспособность психики быть «разумом». Но сам интеллект, сама стратегия рационализма здесь не при чем.

* * *

Социализм как общество, сконструированное разумом под «идею», под «концепцию», свою невыдуманную опору обрел, тем не менее, в фундаментальных пластах подсознания. Без этого вообще невозможны сколько-нибудь массовая идеология и вдохновенное социальное строительство. Страх – вот один из невидимых врагов (или союзников: это как посмотреть) социализма. Новый миропорядок спасал, защищал от страха, становился гарантом жизнеобеспечения, снимал многие социальные фобии. В этом смысле социализм можно рассматривать как гуманное общество, т. е. такое, которое учитывает природу человека и в чем-то соответствует ей. В подобном обществе дело богонизвержения оказалось относительно легким (сейчас это воспринимается как массовое помутнение рассудка) – в силу того, что психологическая потребность в боге-отце-защитнике не только не устранялась, но даже актуализировалась; функции упраздненного мифического бога взяло на себя государство, олицетворением мощи и неподкупной справедливости которого выступали его вожди-герои.

В мягком варианте социализм культивировал систему дотаций, поощряя всякого рода иждивенчество, в том числе и духовное, протекционистской политикой; в жестком – трансформировался в тоталитаризм, делая ставку на механизм идеологическо-психологических манипуляций.

Если относиться к социализму как к вражеским козням – то врага надо видеть в природе человека. Человек и сегодня, и всегда готов и к социализму, и к фашизму, и к «нормальному» обществу с его отнюдь не нормальной религиозной идеологией. Неустанное понукание разума – вот путь к свободе и ненасилию.

* * *

Переход от частной собственности к общественной создает и призывает на самый верх героев, способных хладнокровно принести в жертву Идее миллионы, вся вина которых заключается только в том, что они без энтузиазма встретили почин железной рукой установить царство справедливости на Земле.

Переход от общественной собственности к частной дает шанс гангстерам, нагло грабящим те же миллионы, возглавить процесс передела, а затем респектабельно отгородиться от «быдла» бронированными стеклами авто и крепостями церквей, где бодро предают анафеме противников частной собственности.

История доказывает, что можно менять собственника средств производства, общественный строй, идеологию, веру. Невозможно изменить только одно: природу человека, хищную и беспринципную, которая ярко и отвратительно проявляется именно в революционные эпохи.

* * *

Памятная дата – день Великой Октябрьской социалистической революции. Как к ней отнестись?

Разумеется, революцию творили фанатики, неофитски ослепленные новым догматом веры. Однако напомним себе: только идеологическая ослепленность и бывает социально и духовно эффективна. Революционеры были не более нравственные уроды, чем их предки и потомки. Было бы гораздо более разумным и достойным поразмышлять над уроками великого потрясения, чем бессмысленно анафемствовать, уподобляясь проклинаемым большевикам.

Идеологическое отрицание революции означает: революция продолжается.

* * *

Социализм – и в этом он схож со всеми религиями мира – «проектирует» идеальную модель человека (чтобы затем укорять ею неразумную паству), отталкиваясь от культурных нормативов и параметров; следовательно, изначально провозглашая победу культуры над натурой. Что ни говори, социалистический человек – это детище культуры, несмотря на то, что модель такого человека по генетике своей – явная утопия.

Социализм, как выяснилось, явно переоценил человека, предложив тому непомерно высокую моральную планку, а благие намерения в отрыве от реальности могли привести (и привели) только в ад. На сегодняшнем этапе развития общества хлебнувшие социализма, исходя, конечно же, из лучших побуждений, ориентируются на человека реального – природное существо, живущее по законам природы не менее, а даже более, нежели по законам культуры. Иначе говоря, «современная» модель человека, лишенная культуроцентристских иллюзий, регуляцию от культуры заменила на регуляцию от природы. Или еще проще: избавившись от культурных «заморочек», выпустили никогда и никуда не исчезавшего зверя наружу. Стоит ли после этого удивляться оскалу демократии – всплеску убийств, насилия, грабежей?

Сегодняшняя ситуация – прямое следствие политики, которая не учла, что одна из главных составляющих свободы есть раскрепощение инстинктов: именно в этом причина причин пугающей социодинамики.

Очевидно, только из-под палки может человек сохранять некоторые черты гуманного облика. Малейшее послабление, глоток свободы – и правила пещерного общежития мгновенно становятся нормой. Свободу выбора скоточеловек всегда понимает только как свободу от обязательств. Следовательно…

Следовательно, надо идти не от культуры и не от природы: надо идти от реальности, скрещивая, совмещая противоположные модели человека. На Западе, там, где успехи современной цивилизации налицо, идут именно этим путем, лицемерным, но эффективным. Сусальной ложью религии «исправляют» грешную натуру, с одной стороны; с другой – не брезгуют и чисто силовой регуляцией.

Правда о человеке не украшает его, но вот украшенная правда делает человека значительно лучше.

* * *

В сущности, коммунизм возможен при одном непременном условии: труд должен стать первой жизненной необходимостью, как потребность в еде, продолжении рода и т. п.

Поскольку этого не будет никогда, надо навсегда распрощаться с мечтами о равенстве, братстве, всеобщей солидарности трудящихся. Или все станут трудоголиками – или ни о каком равенстве не может быть и речи. Сама проблема неравенства коренится в том или программируется тем, что люди по-разному предрасположены (или не предрасположены) к труду. В этом все дело.

* * *

Личность человека как была, так и осталась «совокупностью общественных отношений»: бессмертный тезис высечен почти безупречно. Но: совокупность осложнена психофизиологической мотивацией, резко снижающей эффективность «общественной» регуляции. Иначе говоря, абсолютизация «общественной», культурной составляющей – это и есть не что иное, как идеализация человека, главный грех марксизма. Марксизм плох тем, что он слишком хорошо трактовал человека реального.

Итак, сущность человека есть совокупность общественных отношений, возможных на основе природных программ и совместимых с ними.

* * *

Почему общественную практику социализма (стадии коммунизма) постигла катастрофа?

Разумеется, не учли диалектики в сфере экономических и идеологических отношений. Однако самая большая ошибка – в истолковании феномена человека. Он не захотел продемонстрировать все преимущества строя, не захотел стать существом духовным, совершенным. Он в массе своей оказался стадом, как и следовало ожидать. Общество, сработанное под безупречную гуманистическую теорию – лопнуло. Теория – та; человек оказался не тем.

* * *

У тирана, потерявшего контакт с собственным народом и действующего в интересах власти, а не народа, всегда сохраняются две опоры: молодежь и инородцы. Молодые, а потому глупые и беспринципные, хищники будут преданы «пахану» за брошенный кусок; чужаки всегда поддержат за протекционистскую политику и защиту. Достаточно эффективно также в случае кризиса стравить молодежь с инородцами.

Власть ничего не выдумывает, она играет на архетипах. Способность вовремя проэксплуатировать глупость и национализм есть высшее проявление ума политика.

* * *

Есть нации, из поколения в поколение передающие уродливые стереотипы социального поведения и отношения. Подобная культурно-историческая «генетика», замешанная на психологии коллективного бессознательного, воспроизводит устойчивые типы борцов, агрессоров, идеологизированных зомби. На поток ставится масса «правоверных», рожденных с образом врага в душе! Подобный национальный менталитет, помноженный на невероятно низкую способность критического отношения, на катастрофическую неспособность развивать рациональную культуру, – настоящая беда для соседей и непрестанная головная боль для всего человечества. Жить с ними – означает вечный бой.

* * *

Запрет на насилия и убийства – это реализация права на жизнь.

А где запрет на антикультурный шабаш хама духовного?

Пора перестать делать вид, будто каждый взрослый может полностью отдавать себе отчет в своем поведении. Юридически – он может и должен нести ответственность за все свои действия и поступки. Но в духовном плане все сложнее. Далеко не каждый способен понимать себя, других и осознавать свои истинные потребности. Следовательно, надо помогать и направлять. Запрет, понимаемый как момент управления и регуляции, должен стать реализацией права на нормальную духовную жизнь.

* * *

Нравится нам или не нравится, но в мире как он сложился на сегодняшний день преобладают отношения силы. Не моральные, правовые, политические, разумные – а именно силовые отношения. Следовательно, каждый гражданин независимо от его мировоззренческо-идеологической ориентации, если он способен хоть отчасти руководствоваться здравым смыслом, не может не желать укрепления своей державы. Согласно этой же логике, чем более ослаблены твои соседи – тем более комфортно и уютно тебе. Ты не желаешь зла соседу (боже упаси!), ты желаешь добра себе.

Поскольку это так, надо быть сильным, надо приспосабливаться к реальному миру, иначе односторонний отказ от принципа «будь не слабее других» приведет к противоположным ожидаемым результатам: к неизбежному силовому столкновению, результаты которого несложно предсказать.

Добровольная односторонняя замена силовой регуляции на моральную есть не признак морального совершенства, а форма идиотизма.

* * *

Добиться успеха, признания в качестве профессионала можно только ценой предельной отмобилизованности и сконцентрированности на одном роде деятельности. Тогда – триумф.

Успех, иначе говоря, возможен за счет уродливой деформации личности, за счет целенаправленной эксплуатации приносящих дивиденды способностей. Если же личность максимально сосредоточена на себе, а не на точке приложения своих сил – такая личность рискует успеха не добиться.

Получается: обществу выгодна личность-функция, личность-производитель общественных ценностей, личность деятельная (homo faber). Словом, не личность. Общество поощряет, стимулирует (признанием, успехом) отречение от действительно духовно значимого в пользу общественно значимого.

Истинные интересы личности духовной – бескорыстная созерцательность, рефлексия по поводу себя и мира. «Познай себя», а не «добейся успеха» – вот подспудный девиз ее жизнедеятельности. Надо признать, что личность и общество в известном смысле антагонисты.

Поскольку это так, то экзистенциальный выбор всякой личности заключается в следующем: добиться успеха или быть самим собой. (Одна оговорка: этот выбор для тех, у кого есть из чего выбирать, то есть для тех, кто обладает талантом «специальным» и талантом духовным.) Однако ничто всерьез не угрожает обществу: действительно ярких личностей – крайне мало. Так было всегда. Так есть.

* * *

Стержневая этическая идея заключается в следующем. Нравственно здоровое отношение к миру формируется у человека тогда, когда он живет за счет собственного производительного труда. Человек своим трудом создает ценности – и это является источником его жизнеобеспечения: вот такая простая и абсолютно необходимая посылка лежит в фундаменте этики.

В этой посылке философски сочетается веер магистральных смыслов. Прежде всего учитывается генезис человека как существа, сумевшего «выделиться из природы», не порывая с ней. Сделать это удалось посредством труда.

Во-вторых, трудом создана культура, которая формирует человека, обязывая его рано иди поздно возвращать долги.

Наконец, принимается к сведению следующая аксиома, вытекающая из первых двух: трудясь регулярно и основательно, получаешь шанс пребывать в человеческом состоянии.

Труд, таким образом, всего менее напоминает разовую акцию по вытягиванию человека из трясины натуры; труд может быть уподоблен вечному нравственному двигателю, без которого человек неминуемо скатывается туда, откуда вытащен был направленным к «духу» усилием. Воля к труду держится на долге, а долг есть в свою очередь результат трудового умственного напряжения. Следовательно, изыми ум – отпадет необходимость в труде и, далее, в нравственном, осмысленном переживании чувства долга.

Паразитарное существование, явное или скрытое, формирует иждивенческую психологию и, по цепочке, идеологию (Даешь «халяву»!) и, в итоге, эгоистическое, варварски деструктивное отношение к миру как к системе кормушек, где надо пристроиться так, чтобы всегда можно было поживиться за счет других. Расторопность и беспринципность становятся факторами успеха в трудном деле кромсания общественного пирога.

Потребление, превышающее объемы вложенного собственного труда, раскрученный культ потребления – вот причина причин нравственной деградации, формирования «бессовестного» отношения.

А ориентация на потребление в чистом виде – это почти инстинктивная, природная, «безумная» программа. Нравственный регулятор перестает работать, ибо сон разума не пробуждает и потребность в труде.

Модель социального дарвинизма – это мировоззренческая матрица опустившихся людей, ориентированных не на продуктивный, ценностно созидательный труд, а на труд, понимаемый как усилия, которые необходимо применить с целью оттеснения от кормушки менее шустрых и вырывания у ближнего своего лакомого куска.

Здоровое общество (и личность) – это здоровое отношение к труду. Нетрудовое в основе своей отношение программирует нравственный беспредел и общественный (и личностный) распад.

* * *

Воем известно значение творчества и труда в жизни человека. «Труд создал человека» – к вечной, казалось бы, истине ни убавить, ни прибавить. Так ли? Не урезали ли истину до идеологемы?

«Творю – следовательно, существую» – вполне благородный, невинно абсолютизирующий самоценность творчества постулат, на деле дезориентирует относительно высших ценностей человека, как, впрочем, и всякая ослепляющая идея. Не может быть?

Безусловно, без труда невозможна полноценная личность. Но есть труд и труд. Производительный труд (буквально: труд, в результате которого произведен новый, ранее не существовавший продукт, имеющий высококультурную маркировку и ценность) невозможен без начала творческого. Такой труд, конечно, создает личность; более того, личность, прекратившая трудиться, неизбежно деградирует.

Однако достаточно широко распространен труд, так сказать, непроизводящий, труд вторичный, труд по поводу производительного труда. Вот сейчас целая армия людей в России кормится за счет такого труда, за счет спекуляции на отсутствии в стране, где парализована производящая экономика, необходимых товаров. Эта армия (конечно, в силу необходимости) паразитирует на творческом труде иностранцев. Непроизводящий труд производит жуликов, вот почему в стране шустрых тружеников такой ужасающий моральный климат.

Следовательно, труд есть ценность не сам по себе (это – во вторую очередь), а как способ гуманизации личности. Труд создал человека, что не мешает ему человека уничтожать.

То же самое следует сказать и относительно творчества. Творчество ради творчества, где оригинальность установкой на самоценность затмевает духовную содержательность и является вследствие того деятельностью мало– или антидуховной – такое творчество также скорее разрушает личность. Творю – еще не значит созидаю.

Человек духовно развитый, гармонично сосуществующий с бездуховной природой, осознающий свою сопричастность буквально всем моментам универсума – такой человек есть мера всех вещей, в том числе труда и творчества.

Труд, порождаемый низменными потребностями и служащий средством их удовлетворения, есть способ уничтожения человека или, по крайней мере, способ остановить развитие личности в гуманистическом направлении. Труд, культивирующий потребление ради потребления, – это просто беда, духовная чума, парализующая миллиарды людей (и слава богу, добавим истины ради, ибо такой труд пусть и не развивает личность, но в то же время и не дает ей деградировать ниже определенного уровня). Надо очень и очень потрудиться, чтобы понять, следует ли тебе трудиться вообще.

* * *

Интеллигент – это многоплоскостная, перекрестная характеристика типа личности. Можно выделить несколько обязательных компонентов, без которых понятие интеллигент будет принципиально не полным.

1. Принадлежность к сфере умственного труда, что открывает путь к образованности, учености. Профессиональная принадлежность не столь важна, но просвещенность в области гуманитарной проблематики – непременна, хотя сама по себе просвещенность может сформировать разве что интеллектуала, но никогда – интеллигента.

2. Устремленность к нравственному совершенствованию как черта гуманистически ориентированного мировоззрения.

3. Демократический, персоноцентричный характер исповедуемого гуманизма.

4. Интеллигентность предполагает также комплекс качеств, наиболее близко обозначаемых словом джентльмен. Подразумевается соответствие культурным нормам и стереотипам (в одежде, внешности, поведении), вежливость, воспитанность. Это наиболее формальный или наименее сущностный признак, однако он является необходимым завершением культурного облика.

Таким образом, обрисована особая культурная модель человека, особая духовная порода. (Речь идет о сознательном культе интеллигентности в отличие от стихийно проявляемых отдельных чертах, свойственных в целом неинтеллигенту.) Значит ли это, что интеллигенцию надо считать лучшими представителями человечества, так сказать, солью земли?

В известном смысле интеллигенция является элитой, наиболее полно воплощающей качества, которые способны облагородить человека (прежде всего – в области духовно-нравственной). Однако сам феномен интеллигенции возможен в теснейшей спайке с неинтеллигенцией, с иными типами личности, иными моделями культурного человека. Интеллигенция возможна и жизнеспособна лишь как часть многокрасочного человеческого спектра, как один из аспектов реализации homo sapiens’а. Не более – но и не менее того. Интеллигенцию (если она есть; а я считаю, что в лучшем случае кое-где сохранена установка на интеллигентность как на совокупность свойств, все более и более утрачивающих связь с реальностью) не следует идеализировать и боготворить; но представить себе мир, лишенный этой духовной породы – невозможно, ибо это будет уже иная планета, с иным культурным климатом и ландшафтом.

* * *

Существует четыре разновидности этических отношений:

– к природе,

– к обществу,

– к людям,

– к себе.

Можно выделить около двадцати вариантов этих отношений (я имею в виду этические концепции, разработанные Сократом, Платоном, конфуцианством, буддизмом, протестантизмом, православием, мусульманством, иудаизмом и т. п.), которые могут быть сведены к следующим типам нравственных отношений:

– эгоизм,

– альтруизм,

– активно-деятельностное отношение,

– пассивно-созерцательное отношение,

– «биофильская» ориентация,

– «некрофильская» ориентация,

– персоноцентризм,

– социоцентризм.

Эти отношения в личности и обществе взаимопересекаются, ибо реально в субъекте всегда присутствуют все типы отношений. Индивидуальный нравственный облик личности складывается из оригинальных комбинаций отношений, где преобладают и выделяются одни типы, и отодвигаются в тень все другие.

В указанных вариантах сосредоточена вся мировая этическая мысль.

Возможно, к сказанному следует добавить еще какие-то штрихи. Мне в данном случае хотелось бы указать на принцип: о самом сложном надо говорить просто, ибо сложность адекватно описывается только языком высокой простоты. Идти от простого к сложному означает не только «от менее сложного к более сложному», но и от «сверхсложного» (сведенного к простоте) – к сложному в рамках простоты.

Сложно говорят о сложном безнадежные путаники.

* * *

Культура и геополитика

Силовые отношения тоже бывают разные. Одно дело руководствоваться принципом: кто силен, тот и прав, и совсем иное – кто прав, тот может позволить себе применить силу.

Вся сегодняшняя политика и особенно геополитика держатся исключительно на первом принципе, издавна известном как закон джунглей. Культ силы – это исходная и решающая посылка. Никакой культурный регламент не в состоянии сдержать того, кто ощущает свою реальную мощь, т. е. возможность безнаказанно или с минимальным риском для себя угрожать жизненным интересам противника. «Назначить» противником можно любого – если это выгодно тебе. Неприкрытый социальный дарвинизм на уровне цивилизаций – очевиден.

Почему бы от докультурной силовой регуляции не перейти к разумному моральному императиву – отдать силу правому?

Потому что никто не знает, что значит быть правым. В ситуации, когда ни у кого нет морального права узурпировать истину, включается моральное право поступать «как все» (то есть аморально) – блюсти эгоистический интерес, иначе не выживешь.

Было бы наивной культурной утопией полагать, что люди возьмут на вооружение принцип «силу – от правоты», если бы еще более наивно не было предположение, что люди уцелеют, без меры размахивая кулаками. Придется взрослеть, придется начинать думать; в конце концов, в этом тоже есть своеобразная выгода (если уж без выгоды – шагу не ступить).

Надо не отказываться от попыток разобраться с тем, что значит быть правым. Это вполне возможно. А далее необходимо в обязательном порядке обучить искусству видеть правду всех, кто к этому способен. А кто не способен…

Ну, как мы разговариваем с детьми, которые виноваты только тем, что они дети?

Будут правые – найдутся и «виноватые». Хватит потакать тем, кто держится за свои цивилизации, за свой уникальный взгляд на мир как за абсолютную самоценность, не подлежащую развитию и трансформации, за свое нежелание думать. Хватит подыгрывать обожествлению своего «менталитета» как высшей культурной ценности, Хватит поощрять варварскую «самостийность»: стремление жить по своим законам, без оглядки на других, словно другие – инопланетяне. Консервация «детского» культурного этапа и менталитета сегодня превращается в наивысшее культурное зло (или, если выразиться иначе, в способ зомбировать массы, подготавливая их к закланию во имя закона джунглей).

Мир настолько же универсален, насколько и уникален. Это – вполне достаточное основание для того, чтобы стремиться к правоте. Нельзя же лелеять культуру, утверждать правоту высшей культуры – и при этом обреченно оставаться в заложниках у «неиспорченных цивилизацией детей». Табу на правоту, в конце концов, смешно.

* * *

К психологии власти

Кто и зачем стремится к власти?

Если рассматривать власть не как способ, а как цель человека (что на практике разграничить часто почти невозможно), то прежде всего надо принять во внимание следующее.

1. Власть – означает власть кого-то над людьми, возможность конкретного индивидуума управлять себе подобными.

2. Цель и высший смысл такого управления для личности – самоутверждение.

3. Чем более личность озабочена самопознанием – тем менее склонна она стремиться быть субъектом или объектом власти.

Отсюда следует, что а) власть есть способ жизнедеятельности; б) мера властолюбия непосредственно связана с типом личности, с качеством духовности.

Таким образом, корни властолюбия – в душе человека, в особенностях его миропонимания (степень осознанности властных побуждений можно не брать в расчет, поскольку степень эта не отменяет сами побуждения).

К власти стремятся в первую очередь те, для кого колоссальный и утомительный труд подчинения других – в радость, для кого покорение, порабощение, подавление сопротивления – основная форма самоутверждения.

Явная и наглая претензия быть во главе всех других никак не компрометирует власть имущих в глазах этих других. Почему?

Вы можете представить себе человека, не стремящегося к самоутверждению? Риторический, конечно, вопрос. Такого не бывает. Мы с младенчества поощряем активное посягание на жизненное пространство, проявляющееся, разумеется, в форме лидерства. Нам любезна любая до поры до времени невинная, агрессия как безошибочный симптом жизнестойкости. А нет культа жизнестойкости – то и появляться на свет не стоит…

Жажда лидерства – в природе человека. Все дело только в том, в какой области человек рвется к первенству и как он это делает. Наиболее культурно ценная, разумная и гуманная форма самоутверждения – художественное или научное творчество (сотворение жизнеподобных моделей или бескорыстное познание – так или иначе идеально-духовное творчество), не ущемляющее других раскрытие уникальности своей личности. Форма наиболее типичная – близкородственное природному силовое социальное чемпионство: чем больше власти – тем больше уважения.

Проблема в том, что общество неравнозначно оценивает и стимулирует усилия и возможности человека быть человеком. Жизнь никогда не была шуткой или игрушкой, поэтому бескорыстное гуманистическое жизнетворчество никогда не ценилось особенно высоко в неписаной табели о рангах духовно не особенно требовательного социума. Поощряется то, что дает большинству наилучшие шансы выжить, приспособиться к жизни, а не высшие самораскрытия духа человеческого. Тут есть своя логика, хотя мало по-человечески интересного. В духовном смысле – это «жлобская» логика, однако без нее не только невозможны гиганты духа, но и попросту гаснет сама жизнь.

Ясно, что люди предпочитают и замечают силовых чемпионов. Мы же истины ради отметим: чем более в распоряжении человека способов самоутверждения – тем гибче, богаче и самобытнее личность, тем терпимее она к другим, тем менее склонна к насилию и стремлению царствовать. И наоборот: если власть оказывается основным или единственным каналом самоактуализации, то предрасположенность к тирании пожирает сначала властолюбца, превращаясь в автономный, во многом бессознательный, агрессивный комплекс, а затем и все окружающее социальное пространство.

При этом нравственно-идеологические мотивировки державников, патриотов, различных президентов и всякого рода службистов самые что ни на есть высокопробные: благо ближнего, концерна, страны и т. д. В каком-то смысле так оно и есть: лидеры объективно необходимы для исполнения важнейших социальных функций. Но функция есть функция; с точки зрения же личностной главным побудительным мотивом является именно жажда власти, т. е. стремление самоутвердиться. Причем замешана эта жажда не на идеологии, конечно, которая лишь дает видимость высокоморальности, конструирует продуманный имидж борца за светлые идеалы, а на самых примитивных инстинктах. Нигде так не проявляется социальный дарвинизм, как в сфере политики, большой и малой, любого уровня и ранга – политики как таковой, регулирующей отношения людей там, где есть социальная иерархия.

Власть как своего рода социальное творчество, в отличие от полноценного духовного творчества, не может существовать сама по себе, поскольку носит «прикладной» характер. Без ощущения «возвышенности», возникающего в результате «униженности» кого-то, власть просто теряет смысл, ибо рушится магистральная психологическая опора, исчезает решающий витальный импульс. Власть есть «культурная» демонстрация тех же шкур, клыков, пастей и мускулов, что мы наблюдаем в живой природе, счастливо обходящейся без культурного регламента. Закон джунглей: кто силен, тот и прав – вот психологическая основа основ власти. Все рассуждения о нравственной состоятельности героев, фанатиков или психопатов от власти не более уместны, чем высокопарные увещевания, адресованные парнокопытным и крупнорогатым.